Дэйра. 2. Искупление

Глава 10. Белое дерево

Часто ли люди смотрят на деревья, думая о них, как о другой жизни, а не о том, что это будущая мебель, дом или тепло для очага. Дэйра именно так и думала до тех пор, пока думать по-человечески ей стало не нужно.

Странно течет время, когда твои руки – ветки, тело – древесный ствол, а ноги – корни, все глубже проникающие в землю. Она не чувствовала времени кроме этого роста, едва заметного для внешнего мира, но теперь самого важного изменения в ее жизни. К вечеру последнего дня ее человеческого бытия корни опутали весь холм, на котором стояли два дерева – Дэйра и то старое, что пережило воздушный удар после взрыва хранилища. Но если дерево пережило ураган, то соседство перерожденного мага в древесном обличие стало для него невозможным. На следующий день корни Дэйры оплели и высосали соки из всего, до чего смогли дотянуться. Старое садовое дерево высохло и держалось только потому, что сильных ветров не было, а древесная оболочка стала гробом, в котором больше не текло жизни.

Зато Дэйра выросла. Она уже не была молодой порослью с неразвившейся кроной. Ее ветви догнали старого соседа и проросли сквозь его крону, стараясь забрать себе больше скудного зимнего солнца. Кусты жимолости не оправились после бури, и садовники их вырубили, к ее великому сожалению. Дэйра хотела стать еще больше, и кустарниковые соки ей бы не помешали. Через какое-то время она добралась и до корней дерева Роша, но ничего не почувствовала. Маг ни забирал в ответ ее жизнь, но и не отдавал свою. Она сплела кокон вокруг его корней, но была не в силах проникнуть в его защиту.

Появление двух новых деревьев заметили не сразу. Первые дни после обвала утеса в сад никто не ходил. Разгребали руины в пострадавшем квартале, тушили пожар, который вспыхнул в прилегавших трущобах и затронул добрую четверть города. Потом пришли две служанки и обвязали нижние ветви новых деревьев белыми атласными лентами. Суеверное сознание людей пришло на помощь, объяснив непонятное божественным вмешательством. Впредь появление новых украшений на ветках или тарелок с фруктами, которых склевывали голодные птицы, стало обычным явлением.

Дэйра философски раскачивала на ветру свои молодые ветви и изо всех старалась сохранить остатки разума. Все было другим, а могло ли быть иначе, когда ты дерево? Ей не понравилось, когда на несколько дней разыгралась вьюга. Она заполнила все пространство от холма до города снежными вихрями, лишив Дэйру последней радости – наблюдения. Когда в конце Люта грянула неожиданная оттепель, Дэйра почувствовала, как горит нежная молодая кора под палящим солнцем, но растаявший снег напитал корни влагой, и она быстро заживила солнечные ожоги.

Ей было приятно, когда прилетали птицы. Сначала они привычно садились на ветви старого дерева, но после того, как Дэйра пропустила сквозь его крону свою, растопырив ветки, словно пальцы, тянущиеся к небу, птицы стали ее частыми гостями. Иногда она пыталась с ними разговаривать, но речь была частью человеческого мира, и Дэйра не смогла вспомнить ни одного слова. Дерево Роша тоже молчало, то ли крепко заснув, то ли находясь в глубокой обиде. Оно не росло и не изменялось. Недвижимо торчало посреди бывшей дорожки, так как садовники вскоре проложили новую тропинку.

С вершины, где росла Дэйра, был виден весь Майбрак. Отчего-то стену не стали восстанавливать, сломав и ее остатки. Теперь она беспрепятственно смотрела на западную часть дворца, высокие окна которого позволяли разглядывать все, происходившее за и перед ними. Ей повезло, так как на ее сторону выходил зал, где обедала королевская семья, и теперь по несколько раз в день она наблюдала, как Лорны кушают и беседуют. Теперь к ним присоединилась и Модэт. Она сидела рядом с лже-Эруандом, и Дэйра только поражалась, как похож был этот парень на принца. Иногда у нее даже закрадывались сомнения, что мать обманула Томаса и здесь тоже, и на самом деле, это настоящий принц сидел сейчас за столом вместе с женой, а Том плыл к своей новой родине в одиночестве. Но потом Дэйра встряхивала ветки, роняя с них росу и печаль. Пока она верит, что брат счастлив, значит, так оно и будет.

А вот Амрэль долго не появлялся. Может, искал свою пропавшую жену или был так занят государственными делами, что ему было не до королевских обедов? Она увидела его только в конце зимы сначала в окне башни рядом с садом, а потом и за столом короля. Амрэль похудел и как-то потух, словно в нем погасла искра, которая заставляла жить. Но в Майбраке постепенно наступила весна, и Дэйра, повинуясь новым инстинктам, забыла про мужа и окунулась в новое, неведомое чувство – в радость поры цветения. Ее ветки покрылись прекрасными огромными цветами с нежными лепестками розового цвета, чье благоухание однажды среди ночи разбудило даже Амрэля, который вышел в сад и долго стоял под ее кроной, вдыхая сладкий аромат и тоскливо глядя на луну, мерцающую среди цветущих веток.

А потом князь прислонился лбом к ее белому стволу и долго плакал, уверенный, что его слезы останутся тайной только этого сада. К тому времени Дэйра научилась не убивать окружающие ее деревья и кусты, впитывая необходимое для жизни из воздуха, солнца и почвы. Белое дерево щедро осыпало человека лепестками, прощая ему обиды, боль и страдания.

К лету Дэйра покрылась густой изумрудной листвой и впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Неприятные моменты доставили гусеницы, которые принялись объедать одну из веток, но помогли птицы, уничтожившие колонию. Какой-то мальчик из слуг повадился гулять по саду и баловаться с ножичком, вырезая в коре деревьев глупые символы. На дереве Роша он успел написать, что какой-то Ганс – дурак, а на Дэйре долго и тщательно вырезал надпись: «Роза, я тебя люблю». Когда мальчишку все-таки поймал стражник и принялся драть его за уши, радости Дэйры не было предела, но потом мужчина обломал ее нижние ветки и отстегал ими хулигана по голой заднице до крови.

Мальчишка больше в саду не появлялся, а Дэйра от внезапно нахлынувшего на нее уныния пожелтела раньше времени. Другие деревья еще вовсю шелестели буйной зеленой кроной, а она уже забрасывала город жухлыми листьями, посылая вместе с ними свое отчаяние. Ее кора покрылась смолой, которая золотистыми потоками долго стекала по коре, и Дэйра поняла, что деревья тоже умеют плакать.

Она не помнила, когда именно на улицах Майбрака стали появляться военные. Солдаты бродили по рынкам, патрулировали кварталы, маршировали на площадях. Люди тоже изменились. Часто собирались в группы, словно стайки испуганных рыб, которых ждало неминуемое. К руинам храма Ганзуры, который превратился в уютную бухту с живописными скалами, все чаще приносили цветы и подношения. Священники Амирона каждое утро обносили вокруг города горящий факел, и чем холоднее становилось на улицах, тем больше людей присоединялось к церемонии.

Амрэль больше ни разу не пришел в сад, да и к королевскому столу присоединялся редко. А однажды она увидела, как знакомая фигура светлого князя возглавляет ряды военных, которые уезжали из города, и провожали их, как покойников – с плачем и цветами.

Тревога нарастала и чувствовалась в воздухе так же явственно, как и приближение холодов. После того как Амрэль Лорн уехал из Майбрака вместе с армией, из столицы потянулись и частные обозы – люди расползались, как насекомые, чувствующие угрозу. Причалы тоже были переполнены, все старались попасть на последние уходившие корабли, которых становилось все меньше.

Однажды Дэйра увидела, как к окну королевской столовой подошла беременная женщина. Она с трудом узнала в ней Модэт. То ли младенец вытягивал из бывшей красавицы все соки, то ли тягость нового статуса была слишком велика, но Модэт не выглядела счастливой. Казалось, что она смотрит прямо на Дэйру, но скорее всего, женщина любовалась последними цветущими розами. Рядом с ней стоял принц Эруанд – настоящий или фальшивый, значения уже не имело. Он выглядел довольным, но и встревоженным одновременно. В отличие от жены мужчина смотрел за ворота Майбрака – туда, где все чаще слышались странные звуки, так похожие на голос близкой войны.

В тот же день к Дэйре пришла рыжая служанка, имя которой она так и не узнала. Девушка принесла пирожные, конфеты и фрукты, которые сложила горкой у ее корней, после чего долго молилась, то и дело прижимаясь мокрой щекой к белой коре дерева. Дэйра не слушала ее, так как в это время любила наслаждаться тишиной заката, но часто повторяемое слово «Белая Госпожа» выдернуло из небытия, заставив благосклонно спустить к молящейся нижнюю ветку. Когда волос девушки коснулась уже побелевшая на ветру и солнце лента, до этого висевшая высоко наверху, служанка вздрогнула, но будучи суеверной, просияла и тут же отвязала подарок, прижав его к сердцу. Теперь она всем расскажет, что богиня ее услышала, а значит, все будет хорошо.

Как никогда раньше, Дэйре хотелось, чтобы все, действительно, было хорошо и ничего не менялось. Но перемены случились быстрее, чем она успела сообразить, какой же богине в свою очередь помолиться ей. О том, что садовники больше не работают в замке, она поняла, когда после первых заморозков никто не пришел обрезать розы и укрывать многолетние цветники. И дорожки больше не подметали. В галереях башни Амрэля еще иногда мелькали слуги, и королевская семья по-прежнему обедала за высокими окнами, но люди были заняты чем-то очень важным, и времени на уборку сада в этот сложный период у них не было.

Дэйра, как могла, забросала листьями зимующие цветы и принялась ждать беды, которая уже давно витала в воздухе запахом близких пожаров. Гарью несло из-за стен Майбрака, но если оставшиеся в столице люди вскоре привыкли и уже не замечали дыма, то Дэйра тряслась при каждом новом порыве ветра, а по ночам ей снились кошмары о том, как огонь пожирает ее древесное тело.

Она все чаще спала, погружаясь в глубокую дрему и пробуждаясь только, когда какая-нибудь громкая птица принималась кричать на ее ветвях. Дэйра недовольно стряхивала ее, но заснуть снова быстро не могла и принималась бездумно глядеть на морскую гладь, которая всегда успокаивала.

В одну из таких ночей, когда она мерно покачивала ветками, стараясь убаюкать себя плавными движениями, в сад пришел гость, который заставил Дэйру вспомнить, что когда-то и она тоже была человеком.

– Здравствуй, Дэйра, – сказал Нильс, усаживаясь на холодную землю у ее ствола. – Я думал, что смогу уехать из Сангассии, но не вышло. Где бы я ни был, ты всегда стоишь у меня перед глазами. Я съездил в Согдарию, видел Томаса и принца, думал, что смогу с ними остаться и со временем забыть тебя, но нет. Они счастливы. Живут в Ерифрее, собираются разводить лошадей. Я сказал Тому, что ты умерла, когда обрушился храм Ганзуры. Так легче для всех. Наверное. Матери твоей не видел, она уехала в Сикелию строить какой-то город будущего. Можно я буду к тебе приходить, Дэйра? Мне нужно столько всего тебе рассказать.

Как будто она могла ему помешать. Появление Нильса вырвало ее из безмятежной тоски и бросило в другую пропасть, полную еще большего отчаяния и безнадеги.

***

– Мои родители погибли, когда собирали дикий лук ранней весной в поле за деревней, – зачем-то рассказывал ей Нильс, придя на следующий день в сад. – Я вырос в Лаверье, и хоть здесь тебя не обманул. Мне было десять, я считал себя взрослым и даже ухаживал за одной девчонкой, которой тоже нравился. Она умерла там же, на лугу. Красные цветы распустились внезапно, хотя утром в поле ничего кроме старой полыни не было. Мать с Гретой – так звали ту девушку, бросились их собирать, чтобы продать на рынке. Они погибли первыми, отец с братьями умерли, пытаясь их вытащить. Я в тот день должен был отвезти оставшийся с зимы мед в соседнюю деревню к кузнецу – обменять его на подковы. На обратной дороге меня встретил Рош, которого я принял за лесного колдуна. Он был плох и, казалось, при смерти, впрочем, так оно и было, ведь древние не могут жить в нашем мире. Когда я узнал о том, что потерял всех, кого любил, Рош рассказал мне о первофлоре и твоем существовании, которое пробудило цветы смерти к жизни. Тогда я тебя и возненавидел. Мне потребовалось немного времени, чтобы окончательно решится и отдать свое тело Древнему ради мести. Ведь если не знаешь, куда идти, то любая дорога сгодится. Рош был честен со мной. Мы заключили сделку. Он учил меня всему, что знал, я отдавал ему тело на то время, которое требовалось, чтобы убить всех древних и возрожденных магов. К счастью, последних было не так много – только ты и ненормальная девушка из Мастаршильда, которую убил брат Роша, я рассказывал тебе о нем, его зовут Тигр, это он создал «Крепто Репоа» – орден по уничтожению древних. Тигр тоже вынужден использовать тело человека, чтобы жить в этом мире. Рош хотел присоединиться к нему, чтобы больше не допустить возрождения древних магов, но я его убил, предал, как и тебя.

Нильс встал и, подойдя к дереву древнего, положил руку на ствол. Долго молчал. Просил ли он прощения или мысленно разговаривал с ним, Дэйра не знала. О чем можно разговаривать с тем, кто существовал с тобой в одном теле с десяток лет, знал твои мысли, желания, чувства…

– Когда я увидел тебя, то не мог поверить, что ты – то чудовище, о котором рассказывал Рош. Я не верил своим чувствам, которые убеждали, что ты не зло, но каждый раз, когда рядом с тобой умирали люди, я пытался поверить, что это случайность. А сейчас даже и не знаю, во что верить. Когда Рош занес над тобой топор, во мне что-то оборвалось. Я слишком долго жил с мыслью, что тебя надо убить, но, когда этот момент настал, оказался к нему не готов. Говорят, древние живут в деревьях тысячелетиями. Ты не заслужила этой участи, но я слишком трус, чтобы оборвать твою жизнь. И твою, – он снова погладил дерево Роша.

– Чагары нарушили мирный договор и напали на Сангассию три месяца назад, – резко сменил тему Нильс. – Рош всегда говорил, что люди должны разбираться между собой сами, без вмешательства древних. Захвачен Бардуаг, чагарские войска жгут Дэспион и со дня на день начнут атаку Майбрака. А я вот все чаще думаю, принес ли я пользу миру, не позволив тебе убить Айбака. Наверное, поэтому и вернулся. Чагары уничтожают мой дом, я не смог остаться в стороне. Сегодня запишусь в ополчение.

Он ушел, а Дэйра еще раскачивалась на ветру, волнуясь и обдумывая услышанное. Из всего, что сказал Нильс, ее эгоистично взволновало лишь то, что Майбрак скоро будет гореть. Сколько шансов у деревьев в королевском саду пережить пожар? Остатки разума подсказывали, что при осаде города целиться будут в замок Лорнов, а значит, сад сгорит первым.

Нильс теперь приходил каждый день. Стражники больше не охраняли сад, да и королевская семья уже не показывалась в окнах. Дэйра даже решила, что Лорны покинули страну, но однажды заметила бледное лицо Сандро Десятого, выглядывающего с верхних галерей башни его брата.

– Так странно, – задумчиво сказал Нильс, расположившись с ломтем хлеба и куском сыра у подножья огромного ствола Дэйра. За год она выросла в большое дерево, намного превзойдя старика, который рос на этом месте раньше. От того старого дерева уже не осталось и следа, зато Дэйре явно было тесно – ее корни выпирали из земли, ползли по саду древесными змеями, оплетали дерево Роша, которое осталось прежним и теперь казалось маленьким по сравнению с гигантом на холме, и тянулись к башне, грозя проломить ее стены.

– Я привык тебя ненавидеть, а теперь скучаю. Ты, правда, чудовище? Ведь было бы куда хуже, если бы мы оставили тебя в живых. Я поступил верно, я знаю!

Дэйра сердито заскрипела ветвями, не собираясь облегчать его совесть.

– Чагары стоят у ворот, требуют сдать город, – вздохнув ответил Нильс. – Они разбили остатки нашей армии в Дэспионе и схватили Амрэля Лорна. Сегодня прислали королю его пальцы, если Сандро не откроет ворота, то завтра пришлют голову. Никто не пришел на помощь – ни Агода, ни Согдария. Кажется, ты была единственной, которая готова была помочь.

Наступила ночь, прилетели знакомые птицы, и Дэйра не сразу поняла, что Нильса уже давно нет в саду. Выкатилась луна. Всю прошлую неделю небо застилали тучи, зато теперь ночной город щедро залило светом. Ей по-прежнему был виден рынок, старый квартал, восстановленный после пожара, затопленные руины храма, но что-то изменилось. Дэйра долго думала прежде, чем поняла, что случилось. Вот уже несколько дней она не видела людей – ни на улицах, ни на рынках.

На следующее утро к тревожному запаху гари присоединился шум. Дэйра проснулась от того, что земля на холме, куда она вросла корнями, дрожала и обсыпалась, а со стен башни летела каменная крошка. Оглушительный взрыв, раздавшийся рядом, отразился болезненным воспоминанием о ее последнем человеческом дне, когда храм Ганзуры ушел под воду. Когда пыль рассеялась, в королевском замке – там, где обедала семья Лорнов, зияла дыра. Город сотрясался от грохота камнеметных орудий, а значит, Сандро не открыл ворота. Дэйра не сразу вспомнила, что еще означала осада города помимо неизбежного пожара, которого так боялась ее древесная сущность. Смерть Амрэля Лорна – вот, что она означала.

Стрельба не прекращалась весь день и половину ночи, давно полыхали квартал и рынок, которые были видны Дэйре, огонь приближался и к саду. Она тщетно звала Роша, но дерево древнего давно ничем не отличалось от других деревьев. И Нильс тоже не приходил.

К следующему утру поднялся сильный ветер, раздув огонь, который тщетно тушили защитники города. Искра попала в неубранные кусты роз, которые вспыхнули едва ли не с радостью. Полдня Дэйра беспомощно наблюдала, как горят засохшие многолетники, но ветер дул со стороны холма, замедляя пожар. Ожидание смерти было куда хуже самой смерти. Дэйра кричала от страха, когда огонь добрался до дерева Роша и принялся лизать его ствол, выискивая слабое место, чтобы укусить и сожрать без остатка. Рош никак не отреагировал и на этот раз.

Их спас Нильс. Он появился под вечер, весь черный от копоти, в одежде, покрытой засохшей кровью, и с левой рукой, беспомощно болтающейся на повязке. В здоровой руке у него было ведро с водой, которое он вылил Рошу на горящие нижние ветки.

– Меня, потуши меня, – кричала Дэйра, так как огонь давно лизал ее корни, вылезшие из земли у подножья башни. Она не знала, откуда Нильс брал воду, но ей казалось, что он ходил вечность, прежде чем снова появился с полным ведром, которое вылил опять же на Роша.

Потом Нильс долго тушил горевшие розы, кусты и молодые деревья, будто не было на холме огромного белокорого дерева, чьи корни, распростертые по всему саду, еще сопротивлялись огню, но, по ее мнению, находились куда под большей угрозой, чем какие-то розы.

И вот тогда Дэйра в первый раз поняла, что ей нужно сделать что-то еще кроме того, как расти ввысь и вглубь. Беспомощно глядя, как Нильс тушит стоявшие в низине деревья, она потянула ветки к небу, затянутого клубами пыли и гари, но такого же безоблачного, как и в последние дни.

А потом внимательно посмотрела на дерево Роша, основательно подгоревшего с одной стороны. А что, если… Мысль была опасной, злой и никогда не родилась бы в голове Дэйры-человека. Зато Дэйра-дерево сочла ее весьма разумной и немедленно приступила к действию. Атаковав корни Роша и не встретив никакого сопротивления, она высосала из них живительные соки, чувствуя, как набирается силой – не той, что требовалась для роста корней и ветвей, но другой, знакомой и давно забытой.

Ничего не менялось еще пару часов. Нильс, как обезумевший, тушил сад, который вспыхнул с севера, где рухнул пылающий огненной смесью снаряд. Зато с сумерками набежали тучи. Они наползли из-за моря, слившись с ним в единое темно-синие марево. Дождь хлынул внезапно, и, хотя в воздухе явно ощущался мороз, с неба падали потоки воды, словно где-то там наверху гигантский Нильс опрокинул на город свое огромное ведро. Ровно год назад я увидела те самые красные цветы, что убили Могуса, подумала Дэйра, удивившись своим первым человеческим воспоминаниям. Иные года в ее жизни тянулись медленно и ничем не отличались от предыдущих, но этот перечеркнул все, что было ей дорого – забрал дом, родных, а потом и ее человеческую сущность.

Она очнулась, когда к древесному телу прижался мокрый, дрожащий Нильс.

– Если это твоих рук дело, то ты явно перестаралась, – сказал он, стуча зубами от холода. – Такого ливня в начале зимы не бывает. Пожар, конечно, он потушит, но город уже ничего не спасет. Чагары подожгут его снова, Айбак давно грозит, что не оставит от города на семи утесах ни следа. Гарнизон еще держит оборону внутренней стены, но его падение – лишь вопрос времени.

Дэйра сердито стряхнула на него тяжелые капли с ветвей, но потом сжалилась и сомкнула крону, устроив над человеком шалаш.

– Я должен еще кое-что успеть тебе рассказать, – едва слышно прошептал Нильс, похоже, он засыпал с открытыми глазами. – Там, в Мволе, я поступил… нехорошо. Хуже, чем сейчас с тобой. Помнишь капеллана? Толстяка, который вызывался устроить детей в знакомый монастырь? Так вот. Капеллан был вторым древним магом, который проснулся вместе с Рошем в ледниках Бардуага. Его звали Навиус, и он был одним из твоих отцов. Навиус стал что-то подозревать в отношении меня, и Рош решил, что настало время с ним покончить. Никто не доехал до Мволы. Я убил их всех и даже Лору. А теперь я не знаю, зачем жить дальше.

Нильс замолчал, и ни сказав больше ни слова, ушел к полуночи. Утром дождь прекратился, а вместе с ним кончились взрывы. В городе вообще стало тихо. Дэйра не видела, что творилось у центральных ворот, рынок и сильно обгоревший квартал пустовали, но если к отсутствию людей она привыкла, то без птиц было тоскливо. Никто не прилетел и к обеду. С дождем ушло кратковременное тепло, лужи быстро превратились в лед, который покрыл и многие ее ветки. Она хотела извиниться перед Рошем, спросить, было ли ему больно, и хочет ли он взять немного ее силы обратно, но дерево по-прежнему молчало.

Вечером к ее корням приполз тяжело раненый Нильс. Он был так сильно изрублен, что было непонятно, каким чудом в нем еще держалась жизнь. Обняв ее за ствол, он вздохнул и умер со странной улыбкой на губах.

Вот тогда в Дэйре что-то перевернулось, выдернув ее из древесного забытья и, впервые заставив желать обратно стать человеком. Последний раз коснуться Нильса руками, а не бесчувственной корой.

Она нежно обвила его корнями и, разворошив мерзлую землю, уволокла глубоко в недра, спрятав там, где находилось ее новое сердце. С гибелью Нильса закончилось то последнее человеческое, что еще сохранялось в ней после превращения в дерево.

А потом она увидела хана Айбака. Солнце еще не скрылось за горизонтом, освещая золотыми лучами королевский сад, спасенный от пожара, прежде всего, Нильсом, потому что дождь Дэйры пролился бы, в лучшем случае, уже на пепел.

Хан неспешно вышагивал под окнами бывшей королевской столовой, и Дэйре оставалось только жалеть, что она не может дотянуться до него своими корнями. С тонкой, желтой кожей хищно обтягивающей голову, бритыми висками и черными волосами, стянутыми высоко в хвост на затылке, он был похож на причудливую птицу, занесенную на чужбину злыми ветрами. Остановившись на возвышении, Айбак протянул руку в сторону моря и громко сказал что-то другим чагарам, отличавшихся от него разве что меньшим количеством украшений. Ханы довольно загалдели и подняли вверх короткие кривые сабли, с лязгом обнажив их из ножен. Очевидно, Айбак пообещал им Агоду.

В следующий момент Дэйра уже не спрашивала разрешения у дерева Роша. Если с дождем получилось, то и землетрясение она устроит. Древний не сопротивлялся, и если бы не сила, которую она впитала из его захваченных корней, то можно было решить, что он давно умер. Однако, если магия и услышала Дэйру, торопиться она не желала. Вчерашний дождь пришел с опозданием на несколько часов, а значит, ничего не получится. Вряд ли Айбак будет долго оставаться в разоренном городе.

Как вскоре выяснилось, в королевский дворец он явился со вполне определенной целью. Ханы расступились, освободив площадку, куда выволокли растрепанного Сандро, двух генералов, лже-принца и несчастную Модэт, обреченно прижимавшую к груди орущего младенца. Тогда Дэйра и пожалела, что не умела закрывать глаза.

Когда отрубили голову Сандро, она забрала всю силу из корней Роша, но почувствовала лишь легкий толчок земли, от которого разве что свалился небольшой камешек с одного из подоконников башни. Когда ее корни вонзились изнутри в ствол дерева древнего, пробив его насквозь, земля пошатнулась ощутимей, и ханы испуганно заозирались, хоть и успели к тому времени зарубить генералов.

А потом Дэйра поняла, что она никогда никого не спасала. Не спасет и на этот раз. Белая Госпожа способна подарить разве что иную смерть. Она остановилась, успокоила свои корни и взмолилась всем древним, кто мог ее услышать, потому что вдруг поняла, что наделала. И от этого осознания ей стало хуже, чем, когда она увидела мертвое тело Нильса у своих корней. Тогда Дэйра не знала, что может быть так плохо. И лучше бы никогда не узнала.

Ханы не убили человека, назвавшего себя принцем, и Модэт, которая так и не стала королевой. И младенца ее не тронули. Все грязное дело за них сделала Дэйра.

Древний вулкан, мерно спящий под Майбраком, однажды уже просыпался. Год назад он всего лишь потянулся, вернувшись обратно в вековую дрему, но это стоило городу немалых разрушений. Сейчас же его грубо трясли за плечо, лили на него холодную воду и гремели над ухом в барабаны. Как и Дэйра, он просыпался с трудом, но голос Белой Госпожи был ему ненавистен, он раздражал и приводил в ярость. Вулкан проснулся сразу и будучи сильно не в духе.

Сначала закипели волны. Над Майбраком еще не рассеялся дым после пожара и осады города, поэтому мало кто заметил пар, поднимающейся из бухты. Вода бурлила недолго. Словно не выдержав саму себя, она резко отхлынула от берега, оголив вспухшие вены лавовых жил, собравшихся на дне моря. Отлив унес остатки кораблей, которые ждали не успевших убежать вабаров, а может, и королевскую семью. На обнажившемся морском дне стали скапливаться огненные лужицы, а в небо уже летел не только водяной пар, но и тучи пепла. Вода вернулась также внезапно в виде гигантской волны, выше которой были только звезды, изредка мелькающие среди темных клубов пара, пепла и грязи.

Я боялась пожара, но кажется, меня убьет вода, равнодушно подумала Дэйра, когда волна ударила в Город на Семи Утесах, сминая на своем пути дома, усадьбы, сады, храмы и замки – все, что устояло после чагаров, но было не в силах выдержать гнев природной стихии. Дерево Дэйры успешно противостояло самым свирепым зимним ураганам, но вода вырвала ее из земли так же легко, как если бы она была соломинкой, воткнутой в пыль. Она врезалась в стену башни, которую снесло еще раньше, и почувствовала, как ломаются ветки и отрываются корни. Больно не было, но смерть никогда не дышала так близко. Стена не задержала Дэйру надолго, вода подхватила ее израненный ствол и забросила на один из утесов, перекинув через бухту, в которой хозяйничал сам Дьявол. Пролетая над бездной, Дэйра заглянула ему в глаза, но не удивилась, когда вместо страшной морды увидела лицо белой женщины с белыми волосами.

Она застряла между двух валунов, которые вздыхали и ворочались, не в силах оторваться от материнской скальной породы, державшей их в аду, творившимся вокруг. Так их вместе и засыпало. Дерево, от которого осталось одно бревно, да камни, чудом удержавшиеся под напором воды и ветра. Пепел накрыл их непроницаемым одеялом, которое становилось все тяжелее и тяжелее.

Когда вес черного покрова стал невыносим, земля еще продолжала содрогаться, но Дэйра уже ничего не чувствовала. Вспомнив, что по-настоящему не спала почти год, она сомкнула глаза и погрузилась в царство кошмаров, которые были хуже творящихся наяву ужасов.

***

Дэйра всегда просыпалась трудно, а когда ее никто не будил, пробуждение было почти невозможным. Смутно она помнила, как тянулась куда-то вверх, преодолевая толщи земли и пепла, огибая препятствия и прорастая сквозь мертвецов, чья плоть давно сгнила, а кости стали такими хрупкими, что их легко пробивал тонкий росток, тянущийся к солнцу. Это был очень упорный росток, который все-таки пробился наружу. Правда, солнца там не было. Над черной долиной реял жаркий ветер, закрывающий небо непроницаемой пеленой пыли и пепла. Ничто не росло в этой долине смерти, и росток сник, быстро погибнув без воды и света.

Вторая попытка была такой же неудачной. Ей казалось, что прошла вечность, когда от мертвого ствола отделился новый росток. Ему потребовалось еще больше времени, чтобы пробиться к поверхности, которая оказалась дальше, чем в первый раз. И снова над землей носился черный ветер, а тучи пепла закрывали солнце. Не было ни моря, ни гор, ни рек, ни озер. Если здесь когда-то и стоял город, черная долина никогда бы в этом не призналась.

В третий раз ее позвали. Дэйра слышала этот голос с детства, но не могла вспомнить, кем именно был его обладатель. Голос то ругал ее, то хвалил, ласково уговаривал и угрожал смертными муками, просил и приказывал. Наконец, она его вспомнила и не удивилась. Старая безумная герцогиня, жившая в голове дочери герцога Эйдерледжа с младенчества, вполне могла найти внучку в загробном мире, чтобы, наконец, высказать ей претензии.

– Пора, Дэйра, уже можно, – говорил скрипучий голос, тревожа ее покой. – Я жду тебя, просыпайся.

Неосознанно Дэйра снова потянулась к свету. Росла медленно, уверенная, что зря тратит остатки силы, каким-то образом сохранившиеся в ее древесном теле. Но когда слабый росток врезался в водяную струю, пробивавшую себе путь в еще черной земле, родилась надежда, которая крепла по мере того, как земля теряла вкус пепла.

Наконец, слабый белый росток нащупал свет, который буквально вытянул его из земли. Какое-то время Дэйра бездумно нежилась в лучах солнца и жадно пила воду из всех родников, до которых смогла дотянуться. Потом открыла глаза и долго разглядывала преобразившуюся долину. Всю поверхность до горизонта покрывала нежная ярко-зеленая трава, среди которой выглядывали древесные ростки, подобные тому, что вырастила из себя Дэйра. Кажется, мир затягивал рану, хотя рубец обещал остаться страшным.

Голос не исчез, а продолжал разговаривать с ней, неся всякую чушь. Дэйра мало слушала его, занятая тем единственным, что умела в последнее время – ростом. Когда созрела первая полная луна, к ее огромному диску тянуло раскидистые ветки первое дерево, выросшее в долине. У него была белая кора и такие же ослепительно белые цветы, которыми оно покрылось, празднуя второе рождение.

В течении следующих шести лун в жизни новой Дэйры ничего не происходило. Она привычно росла, глубже вгрызаясь корнями в черную землю, пыталась общаться с птицами, которые стали прилетать к ней из-за холмистого горизонта, а также помогала расти маленьким деревьям, в которых не текла древняя кровь, отчего их рост был почти незаметен.

Старая герцогиня болтала без умолку, но Дэйре все труднее было понимать человеческую речь. «Я близко» – эти слова голос в голове повторял чаще всех, отчего она их и запомнила, но не придала значения, пока однажды на горизонте изумрудной долины не показалась движущаяся точка. Сначала она приняла ее за животное, ведь пока только птицы нарушали покой молодого леса.

Точка увеличивалась очень медленно. Прошли сутки, когда Дэйра со своей немалой высоты смогла разглядеть лошадь и всадника. Она изумилась настолько, что надолго погрузилась в меланхолию, отчего цветы, задержавшиеся на целых шесть месяцев, опали, покрыв землю белыми лепестками. Будто снег, подумала Дэйра и задалась новым вопросом: какое же сейчас время года? Слишком долго царила весна в изумрудной долине.

Наконец, фигура всадника обрела детали. Мужчина был смутно знаком, но Дэйра точно знала, что это не Нильс, а других людей ее память хранить отказывалась.

– Ну, как ты? – спросил человек, спешиваясь, но не смея нарушить круг из белых лепестков, рассыпанных вокруг гигантского дерева. И тут же в ее голове прозвучал голос герцогини: а вот и я.

Дэйра могла забыть человеческую речь и лица людей из прошлого, но отличить мужчину от женщины еще была в состоянии, поэтому изумленно уставилась на гостя, повернув к нему оставшиеся на вершине цветы.

– Я похудел, – человек, будто извиняясь, одернул грязнул сюртук, сидевший на нем мешковато и некрасиво. – А еще болею немного. Дэйра, это же я, Карлус.

Дэйра долго скрипела ветвями, пока из памяти не всплыло имя домашнего капеллана Карлуса Рейнгольда, с которым было связано что-то важное, но такое неуловимое.

– Мы расстались в Мволе, помнишь? – спросил человек, не особо надеясь, что дерево ответит. – И, если бы не Рош, все могло быть иначе.

Капеллан вздохнул и осмелился пересечь границу из лепестков. Он шел робко, будто опасаясь, что Дэйра в любой момент проткнет его своими корнями. Или это ее воображение рисовало такие картины? Она не желала прошлого, и похоже, он это чувствовал.

– Я тебя три года искал, – сказал Карлус, приближаясь к ее стволу. – Вернее, мы с Навиусом. Это он разговаривал с тобой голосом старой герцогини, но после нападения Нильса нам пришлось восстанавливаться дольше, чем мы ожидали, и сил на связь уже не было. Рош думал, что убил нас, но, как видишь, я жив, и Навиус тоже. Ты прости нас, Дэйра, но другого выхода нет. Знаешь, что ты натворила?

Дэйра стремительно закачала ветками, не желая слушать ни человека, ни древнего. Она с трудом удерживалась, чтобы не стукнуть его, но что-то давнее, глубоко спрятанное сдержало гнев и заставило склонить ветви, показав, что готова внимать.

– Сангассии больше нет, как нет Чагарского ханства, Древнего Моря и даже Агоды. Два года над этой половиной мира царила ночь, так как пепел полностью закрыл небо. И только год назад успокоился ветер, который унес с собой большую часть грязевых туч. Потом пришли другие облака, и несколько месяцев подряд лил дождь, который превратил огромные территории в непроходимые болота. Говорят, Агода покрылась ледником, но в Сангассии сейчас, похоже, вечное лето. На месте Древнего моря – пустошь, там пока только ковыль и растет, – капеллан тяжко вздохнул и продолжил. – Нильс думал, что убил меня там, в Мволе. Моя рана и, правда, была смертельна. Меня спас странный человек, который назвал себя Тигром. Он увез меня на другой континент, благодаря чему я и спасся от твоего гнева, Белая Госпожа. Позже узнал, что Рош был братом Тигра, но к тому времени мы расстались, и я так и не понял, почему он выбрал спасти меня, а не его. Может, потому что знал, где я закончу свой путь.

– Мы с Навиусом долго спорили, но он оказался убедительнее, – сказал Карлус, и Дэйре очень не понравился тон, которым он произнес эти слова. – Тебе нужно вернуться. Рош уничтожил хранилище, но извержение потревожило ледники Бардуага, от которых не осталось и следа. Догадайся, что за цветок вырос первым на пепле в том районе? Я по-прежнему не верю, что ты справишься с искушением, но в тебя верит Навиус, он всегда в тебя верил. Пока «Крепто Репоа» придет в себя в другой части мира и начнет действовать, первофлора уничтожит остатки человеческой цивилизации в этой. Ходят слухи, что некоторые островки суши на возвышенностях в Эйдерледже, Горане и Нербуде остались не тронуты катастрофой. И там есть люди. Нужно помочь им выжить. Нам с Навиусом все равно осталось недолго. Я болен, а Навиус без меня не выживет, поэтому не отказывайся. У тебя просто нет права на это.

Дэйра возмущенно закачалась, но человек уже прижался к ее стволу всем телом, и она почувствовала, как в нее вливается сила, которую она не хотела.

– Это моя жертва, и твое искупление, – прошептал Карлус голосом старой герцогини, и это были последние слова, которые Дэйра от него услышала. Она собиралась сопротивляться, но не была готова к боли, которая пронзила каждую ветку, лист и корень.

– Нет! – закричала она, противясь тому, что пугало и отталкивало. Она так долго была деревом, что совсем разучилась быть человеком. А то, о чем просили ее Карлус с Навиусом, и вовсе казалось невозможным.

Но какой бы могущественной ни казалась себе Дэйра, древний маг, когда-то давший ей жизнь, был сильнее, и теперь он дарил ей второй шанс, которого она не заслуживала. Агония ослепила Дэйру и продолжалась так долго, что она потерялась во всполохах молний, оглушенная грохотом внезапно забившегося сердца. Этот стук стал единственным звуком, что заполнял окружавший мир в течение бесконечно долгого времени. Сильная боль сменялась болью еще большей, а когда Дэйра была уверена, что терпеть ее уже не может, появлялась новая, которая была ярче всех предыдущих. И она безмолвно кричала, тщетно пытаясь согнуть задеревеневшее годами тело.

Сознание ушло не сразу, заставив испытать столько мук ада, что удивился бы и Дьявол, который вместе с пробуждением Дэйры высунул страшную пасть из бездны. Потом она где-то долго плавала, и в том месте не было ничего кроме пустоты.

Когда Дэйра с трудом разлепила глаза, над ее головой задумчиво жевала траву пегая лошадь. Она чувствовала под спиной влажную от росы траву, солнце отчаянно слепило глаза, из которых постоянно текли слезы, а уши болезненно ныли, оглушенные гомоном птиц, щебетавших в роще неподалеку.

Дэйра еще какое-то время лежала, прежде чем решилась приподняться на локте. Тело, на удивление, послушалось, хоть ей и казалось, что оно скрипит с каждым ее движением. Вокруг раскинулось поле, окруженное молодым лесом, покрытым сочной листвой. Это не было похоже на место, которое она видела, будучи деревом. Да и реки тогда поблизости не было, а сейчас она отчетливо слышала ее шум неподалеку.

Вопросы исчезли, когда взгляд упал на скелет человека, странным образом вросшего в очень старое белокорое дерево, раскинувшееся на опушке. На костях еще сохранились клочья истлевшей ткани, в которой узнавался мешковатый сюртук капеллана. Дерево качнуло белыми ветками, приветствуя Дэйру, зашелестела листва и других деревьев, которые узнали ту, что помогала расти им в трудные времена молодости. И судя по тому, какими крепкими стали их стволы, прошло года три, а значит, мир снова изменился, еще больше отдалившись от той Дэйры, что когда-то покинула родной дом, чтобы стать невестой сангасского принца.

Она в изумлении перевела взгляд на лошадь, которая никак не отреагировала на ее движения. Хоть здесь не было никакой мистики. Пегая кобылка была не оседлана и, судя по всему, родилась где-то в этой долине от той лошадки, что привезла сюда капеллана с древним магом. Но самое главное – животное ее не боялось.

То ли потому что она еще не знала человека, то ли от того, что Дэйра как раз человеком не являлась, но кобылка не испугалась, когда ее ласково потрепали за гриву и поманили следом. Найти реку было не сложно, куда сложнее было поверить в то, что она увидела в отражении тихой заводи. Шесть лет, которые она провела сначала в дереве, а потом постепенно возвращаясь в человеческое обличье, никак не отразились на девушке, глядевшей в воду. Белые волосы были по-прежнему густые и пышные, только стали длиннее, спускаясь теперь до пояса. Молодая кожа светилась здоровьем, исчезла смертельная худоба, с которой Дэйра жила последние месяцы своей предыдущей человеческой жизни. И только глаза постарели, словно впитав все страдание мира, которое она ему причинила. А еще Дэйра поняла, что всегда была красива, но только сейчас осознание этого не принесло радости. Она собиралась идти к людям, чьи сердца в новом диком мире могли ожесточиться. Дэйра же хотела, чтобы ее приняли и услышали, ведь она не сможет помочь, живя в изгнании.

Опустив палец в воду, она не испытала никаких трудностей, наколдовывая себе новую внешность. То ли дело было в том, что в ней жила сила двух древних, то ли во времени, которое потребовалось перерожденному магу, чтобы приспособиться к новому миру. Ей не нужна была первофлора, чтобы творить магию, и никогда не требовалась. Дэйра догадалась об этом накануне того дня, когда Рош превратил ее в дерево, а потом забыла, предавшись древесному забвению. Но в одном Нильс-Рош был прав. Не нуждающийся в древнем источнике силы перерожденный маг был куда опаснее пробудившегося мага древнего мира.

Глядя, как ее лицо покрывается морщинами, кожа дряхлеет, а волосы тускнеют и опадают, Дэйра не могла не заметить, как чернеет береговая трава под ее коленями. Она отдавала и забирала одновременно. Когда превращение было закончено, дерево на противоположном берегу рухнуло в воду, не в силах цепляться за землю высохшими корнями.

Последнее, что позволила себе Дэйра, так это платье, которое она соткала из густой листвы прибрежных кустов, ведь голая старуха вряд ли способна вызвать симпатию. За эту магию мир расплатился с ней целой поляной цветов, сгнивших на корню.

С трудов забравшись на смирную кобылку, которая спокойно ждала, пока старая женщина, кряхтя, устраивается на ней без седла, Дэйра бросила прощальный взгляд на дерево с вросшим в него человеческим скелетом. Она должна запомнить это место, чтобы когда-нибудь вернуться и сказать:

– Я искупила свою вину, забери меня обратно.

Пегая лошадка ехидно фыркнула, будто прочитав ее мысли. Дэйра и сама знала, что они слишком несбыточны, от того смешны. Чтобы добиться искупления, одной человеческой жизни ей не хватит.