Аларик
Кори Ретт — безупречно ухоженный, элегантный сукин сын. Даже в девять утра в воскресенье он входит в костюме-тройке и с видом, готовым к съемкам.
— Пэрриш, — говорит он, его жесткие зеленые глаза сужаются от того, как я держу его падчерицу. Как будто он имеет право голоса. Выражение его лица постепенно смягчается, когда он смотрит на Декабрину. По крайней мере, он испытывает к ней более мягкие чувства.
— Привет, Кори, — шепчет Декабрина.
— Декабрина, — говорит он.
На мгновение между ними воцаряется тишина, а затем Кори ругается под нос.
— Что случилось, Декабрина? — спрашивает он.
— Неправильный вопрос, — рычу я. — Ты должен спросить её, всё ли с ней в порядке.
— Конечно, она в порядке. Она вот тут, — говорит он, махнув рукой в её сторону.
Она прижимается ко мне, и я всерьез задумываюсь о своем решении не врезать ему кулаком в лицо.
— Да, она здесь, ты, невежественный придурок, — огрызаюсь я, положив ободряющем жесте руку ей на спину. — А двенадцать часов назад она пряталась на гребаном складе, перепуганная до смерти, пока трое мужчин в масках грабили склад.
Он гримасничает при этом напоминании, его губы сжимаются в тонкую линию.
— Она не должна была там находиться. Джиллиан должна была стажироваться у тебя, а не она.
— Джиллиан подала заявку только потому, что ты сказал мне «нет», — пробормотала она.
— Что?
Она делает вдох и отстраняется от меня, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Я сказала, что Джиллиан подала заявку только потому, что ты мне отказал, — повторяет она. — У неё никогда не было намерения проходить практику. Она заполнила заявление, потому что знала — ты напишешь для неё рекомендацию, хотя не написал бы её для меня.
— Ну, я…
— Ты всегда так поступаешь, — говорит Декабрина, не сводя с него взгляда. — Это была моя мечта, а не её. Поэтому она позаботилась о том, чтобы у меня был шанс, потому что ты не смог бы. Собственные мечты всегда были для тебя важнее, чем мои.
— Это неправда, Декабрина.
— Да, это так, — она грустно улыбается ему. — Ты содержал меня, когда умерла моя мама, и я всегда буду благодарна тебе за это, но ты дал понять, что я не твоя настоящая дочь и что я не семья. Я всегда была для тебя позором.
— Декабрина.
— Я потратила годы, пытаясь быть достаточно хорошей и заставить тебя гордиться. Но я никогда не чувствовала, что меня достаточно для тебя. Я всегда была слишком неуклюжей, слишком неловкой или говорила всё не то, что нужно. Я всегда чувствовала себя обузой, которую ты держал рядом только потому, что считал себя обязанным моей маме, — она выдохнула. — Я больше не хочу стараться, Кори. Если я недостаточно хороша, чтобы быть твоей дочерью, какая я есть, то я больше не хочу быть твоей дочерью.
Черт, она невероятна. Она говорит это спокойно, с гордо поднятой головой. Её голос не дрогнул и не задрожал. Она не отступает и не вздрагивает. Она говорит ему именно то, что ей нужно сказать, именно то, что она должна сказать, и я благоговею перед ней за это. Она даже не представляет, насколько она сильная и смелая. Легко стоять на своем, когда речь идет о ком-то, кто не имеет значения. Но когда речь идет о человеке, которого ты всегда боготворил, это совсем другое дело. А она действительно боготворит этого человека. Она всю жизнь пыталась соответствовать его стандартам, быть достаточно хорошей для него.
Он просто идиот, если думает, что хоть немного соответствует ей. Он даже не в том же измерении, не говоря уже о том, чтобы быть на том же уровне. Её изводили и избивали годами, но она по-прежнему затмевает солнце. Она — дух Рождества, сострадание, сочувствие, бесконечная способность любить. Она ни разу не набросилась на него. Ни разу не пыталась причинить ему боль. Что бы он ни бросал в неё, как бы ни был недобр, она всегда хранила свою любовь к нему. Даже когда он этого не заслуживал, она любила его.
— Декабрина, ты же не серьезно, — говорит Кори.
— Конечно, я это имею в виду, — не соглашается она. — Я устала пытаться быть кем-то, кем не являюсь, только для того, чтобы ты мной гордился. Это утомительно!
— Я никогда не хотел, чтобы ты была кем-то, кем ты не являешься.
— Хотел, — грустно шепчет она. — Всё, что я делаю — это смущаю тебя. Ты даже не написал мне рекомендательное письмо для стажировки моей мечты, потому что боялся, вдруг я сделаю что-то, что поставит под угрозу твои шансы на победу в выборах губернатора.
— Ты так думаешь? — тихо спросил он.
— Это то, что случилось, — она пожимает плечами.
Он молча стоит мгновение, обдумывая сказанное. Он уже не тот элегантный ублюдок, который вошел в дверь десять минут назад. Она напугала его. Я вижу это в его глазах.
— Я не написал тебе рекомендательное письмо, потому что ты не создана для того, чтобы работать на кого-то другого, Декабрина. У тебя есть способности, чтобы создать свою линию, а не работать на кого-то другого, — говорит он, встретившись с моим взглядом. Он ждет, что я буду её удерживать. Вот ублюдок.
Но он прав. Она не должна разрабатывать дизайны для кого-то другого. Её имя должно быть на её дизайне, а не на нашем или чьем-то ещё.
— Несмотря на то, что ты обо мне думаешь, я никогда не был менее чем горд называть тебя своей дочерью, — продолжает он, переводя взгляд на Декабрину. — Очевидно, я всё испортил, потому что ты этого не знаешь. Это моя вина, малышка. Тебе не нужно ничего менять в себе, чтобы принадлежать к этой семье, — он шагнул вперед и остановился перед Декабриной. — Твоя мама тоже гордилась бы тобой, Декабрина.
Она фыркает.
— Я всё исправлю, — бормочет он, а затем прижимается поцелуем к её лбу. Он переводит глаза в мою сторону, окидывая меня суровым взглядом. — Позаботься о моей девочке, Пэрриш, или будешь носить зубы в кармане.
— Я всегда буду заботиться о ней.
Он кивает подбородком, снова смотрит на Декабрину и выходит из моего кабинета.
— Думаешь, он это серьезно? — спрашивает Декабрина пять минут спустя, поворачиваясь ко мне лицом.
— Думаю, нам придется подождать и посмотреть, ангел, — осторожно отвечаю я. Не хочу обнадеживать её, но и не хочу разбивать ей сердце.
Удивительно, но я думаю, что он действительно имел в виду то, что сказал. Но последует ли он за сказанным и действительно ли решится на значимые перемены или нет? Ну, это уже совсем другая история. И я не позволю ему продолжать причинять ей боль. Он делал это достаточно долго.
Хотел он этого или нет, но он потратил годы на то, чтобы убедить её в том, что она недостаточно хороша. Его неосторожность причинила ей глубокую боль, которую, как мне кажется, он даже не понимал до сегодняшнего дня. Он был слишком занят своей карьерой, чтобы замечать дочерей, которых медленно уничтожал. И дело не только в Декабрине. Он делал то же самое с Джиллиан, хотя и по-другому.
Ей пришлось наблюдать, как отец медленно разрушает жизнь человека, которого она любит больше всех на свете. С ней обращались по-одному, а с её лучшей подругой — по-другому, причем человек, поклявшийся защищать их обеих. Не могу представить, что для неё это было легче, чем для Декабрины.
— Ты прав, — вздыхает Декабрина.
— Иди сюда.
Она устраивается в моих объятиях, прижимаясь лицом к моей груди. Я прижимаю её к себе, наслаждаясь тем, как она находится возле моего сердца, где ей самое место.
— Я люблю тебя, — напоминаю я ей.
— Я тоже тебя люблю.
— Я отвезу тебя куда-нибудь на Рождество.
Она откидывает голову назад, чтобы посмотреть на меня.
— Куда?
— Увидишь, — говорю я, улыбаясь. — Мы уезжаем завтра днем.
— Я не могу уехать завтра! Мне нужно работать.
— Ангел, ты спишь с владельцем. Ты можешь делать всё, что захочешь.
— Не говори так, — говорит она, морща нос. — Ты говоришь, что это плохо.
Я ухмыляюсь, прижимаясь губами к её уху.
— Когда я привезу тебя домой, то полностью намерен показать тебе, насколько это плохо, Декабрина.
— Аларик?
Мы с Декабриной оба поворачиваемся к двери и видим, что в дверном проеме стоит Сария, её глаза покраснели и опухли. Меня охватывает беспокойство.
— Сария? Что случилось?
— Я… я думаю, что мой старший брат и его друзья вломились на склад прошлой ночью, — шепчет она, слезы наворачиваются на глаза. — Они украли у тебя одежду на сотни тысяч долларов.
— О, нет, — шепчет Декабрина.