Искусство непослушания

Глава 18: Публичная капитуляция

Дело о «завышенном гонораре» медленно, но верно начало разваливаться. Адвокаты Вероники, вооружённые кипами документов, отчётами о росте капитализации и показаниями независимых экспертов, выстроили несокрушимую оборону. Прокуратура, не ожидавшая такого яростного и грамотного отпора, начала сдавать позиции. Слухи о том, что дело сфабриковано, поползли по коридорам власти.

Именно в этот момент Алёна нанесла свой последний, отчаянный удар. Он был направлен не в Веронику, и не в Орлова, а в самое больное место — в память о его отце.

Основатель «Орлов Групп», Виктор Орлов, начавший с нуля и построивший империю, был для Александра неприкасаемой фигурой. Его портрет висел в кабинете, его принципы были святы.

В одно утро в нескольких жёлтых изданиях вышла статья под громким заголовком: «Наследник империи Орловых предал заветы отца: компанию спасает сомнительный пиар, а не честная работа».

В статье, написанной в язвительном тоне, цитировались «воспоминания современников» о том, как старик Орлов «гнул спину на заводе» и «презирал трепотню и манипуляции». Проводились прямые параллели между его «суровой честностью» и «пиар-клоунадой» Вероники. Завершалось всё намёком на то, что Александр «забыл, чему учил его отец, променяв дело жизни на юбку авантюристки».

Когда Орлов прочёл это, он не сказал ни слова. Он сидел за своим столом, сжимая распечатку так, что костяшки пальцев побелели. Его лицо было страшным в своём ледяном спокойствии. Вероника, наблюдавшая за ним, почувствовала животный страх. Не за себя, а за него. Это была та рана, в которую нельзя было совать нож.

— Александр… — тихо начала она.

— Молчи, — его голос прозвучал тихо, но с такой силой, что она замолчала. — Ничего не говори.

Он встал, подошёл к портрету отца и долго смотрел на него. Потом повернулся. В его глазах горел холодный, абсолютный огонь решимости.

— Всё. Игра окончена. Она перешла все границы.

— Что ты собираешься делать? — спросила Вероника, боясь ответа.

— То, что должен был сделать давно. Публично. Без права на помилование.

Он отдал несколько тихих, чётких распоряжений по телефону. Через час его пресс-секретор объявил о срочной пресс-конференции, посвящённой «будущему 'Орлов Групп».

Зал был забит до отказа. Журналисты, чувствуя кровь, ждали развязки. Орлов вышел на сцену один. Без свиты, без Вероники. Он был в тёмном костюме, его лицо было непроницаемой маской. Но в его осанке, в его взгляде была такая сила, что гул в зале стих мгновенно.

Он не стал читать по бумажке. Он положил руки на трибуну и посмотрел прямо в зал.

— Сегодня в нескольких изданиях вышла статья, — начал он, и его голос, усиленный микрофонами, звучал на весь зал. — В которой меня обвиняют в предательстве памяти моего отца, Виктора Ивановича Орлова.

В зале замерли. Он говорил о том, о чем никогда публично не упоминал.

— Мой отец, — продолжил Орлов, и его голос дрогнул, всего на секунду, — был гениальным инженером и честным человеком. Он построил свою компанию на трёх принципах: качество, честность и уважение к людям. Он учил меня, что главный актив компании — не станки и не деньги, а репутация. Репутация, которую нужно беречь как зеницу ока.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание.

— Когда компания оказалась на грани краха из-за сокрытия информации, репутация была уничтожена. Восстановить её старыми методами — молчанием и отрицанием — было невозможно. Мир изменился. И мне пришлось искать новые пути. Я нашёл человека, который предложил нестандартное решение. Веронику Колесникову.

В зале пронёсся шёпот. Он произнёс её имя. Публично.

— Её методы казались мне безумными. Пиар вместо молчания. Прозрачность вместо закрытости. Юмор вместо официальных заявлений. — Он почти улыбнулся. — Но она оказалась права. Она не просто спасла репутацию компании. Она вернула ей человеческое лицо. И это, я уверен, мой отец оценил бы по достоинству. Потому что он уважал тех, кто не боится брать на себя ответственность и действовать не по шаблону.

Шёпот в зале стих. Журналисты слушали, раскрыв рты. Это была не защита. Это было признание.

— Что касается личных намёков… — Орлов выпрямился, и его голос приобрёл стальные нотки. — Да. Между мной и Вероникой Колесниковой существуют личные отношения. Они начались после её профессиональной победы, по взаимному и искреннему чувству. Я не считаю нужным это скрывать. Потому что ложь и лицемерие — это то, против чего боролся мой отец. А я… я борюсь за своё счастье. И считаю, что имею на это право.

В зале взорвался вспышками фотокамер и возбуждёнными голосами. Орлов поднял руку, требуя тишины.

— И последнее. Статьи, порочащие память моего отца и честь Вероники Колесниковой, являются частью целенаправленной кампании, организованной моей бывшей супругой, Алёной Орловой, в сговоре с моими конкурентами. Сегодня утром я подал против неё и против изданий, опубликовавших клевету, иск о защите чести и достоинства. А также передал в Следственный комитет все имеющиеся у меня доказательства её участие в финансовых махинациях Виктора Матвеева. Дело будет доведено до конца.

Он не стал отвечать на вопросы. Он развернулся и ушёл со сцены под грохот вспышек и оглушительный гвалт.

Вероника смотрела трансляцию из его кабинета, обхватив руками себя. По её лицу текли слёзы. Не от страха, а от гордости. Он не просто защитил её. Он признал её публично. Как профессионала и как женщину. Он поставил на кон всё — свою репутацию, память отца — чтобы защитить их общее право на любовь.

Когда он вошёл в кабинет, она не сказала ни слова. Она просто подошла к нему и обняла его так крепко, как только могла. Он прижал её к себе, и его тело, бывшее таким твёрдым на сцене, сейчас дрожало от напряжения.

— Всё кончено? — прошептала она ему в грудь.

— Нет, — ответил он, его голос был усталым. — Начинается новая жизнь. Без масок. Ты готова?

Она отстранилась, посмотрела ему в глаза и улыбнулась сквозь слёзы.

— А разве у нас когда-нибудь была другая?

Через час пришло сообщение от адвоката Алёны. Короткое и ёмкое: «Госпожа Орлова соглашается на все ваши условия. Она отзывает все иски и претензии. Она уезжает из страны навсегда. Она просит только об одном — оставить её в покое».

Они победили. Ценой огласки, ценной риска, ценой публичной капитуляции. Но они были вместе. И теперь об этом знал весь мир.

Вечером они сидели на полу в гостиной, спиной к дивану, и смотрели, как зажигаются огни города. Между ними стояла тарелка с нелепо нарезанным сыром и открытая бутылка вина.

— Знаешь, — сказал Орлов, задумчиво вращая бокал. — Мой отец… он бы тебя точно одобрил. Ему нравились сильные люди. А ты… ты самая сильная женщина, которую я знаю.

— Ну, я не знаю, — пошутила Вероника, прислоняясь к его плечу. — Твой завтрак мог свалить с ног кого угодно.

Он рассмеялся, и этот смех был лёгким, без привычной горечи.

— Ладно. Завтрак — моя ахиллесова пята. Зато я делаю хороший кофе.

— Это правда, — согласилась она. — И ещё ты неплохо целуешься. Для человека, который старше меня на двадцать лет.

Он повернулся к ней, и в его глазах играли огни города и новая, спокойная нежность.

— На двадцать лет, — повторил он. — И знаешь что? Мне наконец-то стало на них наплевать.

И в этот момент прозвучал звонок в дверь. Неожиданный и резкий. Они переглянулись. Служба безопасности не предупреждала о визитерах.

Орлов нахмурился, поднялся и подошёл к видеопанели. Увидев изображение на экране, он замер, а потом медленно повернулся к Веронике. На его лице было невероятное выражение.

— Это… твой отец, — сказал он. — С двумя большими сумками. И, кажется, он… улыбается.

Вероника вскочила на ноги.

— Папа? Но почему?..

— Думаю, — улыбнулся Орлов, глядя на её изумлённое лицо, — он привёз нам тот самый завтрак, который я не смог испечь. Похоже, наше перемирие официально вступило в силу.

Он нажал кнопку домофона.

— Иван Сергеевич, — сказал он. — Проходите. Дверь открыта. Мы как раз собирались ужинать втроём.