История любви леди Элизабет

Глава 13

– Доброе утро, – пробасил Джейк, когда Элизабет и Люсинда сошли вниз.

– Доброе утро, мистер Уайли, – сказала Элизабет с любезной улыбкой. Затем, не придумав ничего другого, что можно было бы сказать, быстро добавила: – Пахнет чем-то восхитительно вкусным. Что это?

– Кофе, – отрывисто ответил Ян, оглядывая ее с ног до головы.

Ее длинные блестящие волосы золотисто-медового цвета, завязанные сзади лентой, придавали ей крайне привлекательный и очень юный вид.

– Садитесь, садитесь, – весело продолжал Джейк.

После прошлого вечера кто-то вытер стулья, но он вытащил носовой платок и при приближении Элизабет вытер сиденье стула еще раз.

– Спасибо, – сказала она, награждая его улыбкой. – Но стул и так хорош. – Осторожно посмотрела на хмурого человека, сидевшего напротив, и сказала: – Доброе утро.

В ответ он поднял бровь, как бы не доверяя странной перемене в ее отношении.

– Вы хорошо спали, полагаю?

– Очень хорошо, – сказала Элизабет.

– Как насчет кофе? – спросил Джейк, поспешно подойдя к кофейнику, стоящему на плите, и наливая в кружку остатки дымящегося напитка.

Когда, однако, он подошел к столу, то остановился и беспомощно перевел взгляд с Люсинды на Элизабет, явно не зная, которой следует предложить кофе первой.

– Кофе, – предупредила его Люсинда, когда он сделал шаг в ее направлении, – языческий напиток, неподходящий для цивилизованных людей, поэтому я предпочитаю чай.

– Я выпью кофе, – торопливо сказала Элизабет.

Джейк благодарно улыбнулся, поставил перед ней кружку и вернулся к плите. Чтобы не смотреть на Яна, Элизабет, пока пила кофе, как зачарованная, смотрела, не отрываясь, на спину Джейка Уайли.

С минуту он стоял, нервно потирая о бедра ладони, растерянно глядя то на свежие яйца, то на кусок бекона, то на тяжелую чугунную сковороду, уже начавшую дымиться рядом с его локтем, – как будто не имел ни малейшего представления, как приступить к делу.

– Можно уж начать, – пробормотал Джейк и, вытянув прямо перед собой руки, соединил пальцы обеих рук и с ужасным звуком затрещал костяшками пальцев. Затем схватил нож и начал свирепо пилить бекон.

Элизабет озадаченно с интересом следила, как он швырял куски бекона на сковороду, пока они не образовали на ней целую груду. Через минуту восхитительный запах распространился по комнате, и Элизабет почувствовала, как у нее потекли слюнки в предвкушении прекрасного завтрака. Но прежде, чем она успела это подумать, увидела, как Джейк взял два яйца, разбил их о край плиты и вылил на сковороду, полную сырого бекона. За ними одно за другим быстро последовали еще шесть яиц, тогда он оглянулся и посмотрел через плечо:

– Как вы думаете, мне бы надо было пожарить бекон чуток подольше, прежде чем класть яйца, леди Элизабет?

– Я… я не совсем уверена, – призналась девушка, старательно не замечая довольную ухмылку на смуглом лице Яна.

– Может, взглянете и скажете, как вы думаете? – спросил Джейк, уже отпиливая ломти хлеба.

Не имея иного выбора, кроме, как дать свой неграмотный совет или позволить Яну смотреть на нее безжалостно насмешливым взглядом, Элизабет выбрала первое, встала и заглянула через плечо мистера Уайли.

– Ну, как на ваш взгляд?

На ее взгляд, это походило на большие комки яиц, свернувшихся в неаппетитном сале.

– Восхитительно.

Он удовлетворенно хмыкнул и повернулся к сковороде, на этот раз с руками, полными ломтей хлеба, явно намереваясь добавить их в смесь.

– Как вы думаете? – спросил он, держа руки над грудой жарящейся еды. – Положить это?

– Нет, – быстро и решительно ответила Элизабет. – Я определенно думаю, что хлеб следует подавать… ну…

– Отдельно, – растягивая слово с усмешкой, сказал Ян, и когда Элизабет невольно оглянулась на голос, то обнаружила, что он повернулся на стуле, чтобы видеть ее.

– Не совсем отдельно, – вставила Элизабет, чувствуя, что ей следует внести свою лепту, давая еще советы, как приготовить это блюдо, а не показать себя невеждой в кулинарии, какой она и была на самом деле. – Мы можем подать его… с маслом!

– Конечно, мне бы надо было об этом подумать, – сказал Джейк, сконфуженно улыбаясь Элизабет. – Если вы не против, постойте здесь и присмотрите, что тут происходит на сковородке, а я схожу и принесу с ледника масло.

– Ничуть не против, – заверила его Элизабет, полностью отказываясь признаться, что упорный взгляд Яна пронзает ей спину насквозь.

Так как мало чего серьезного могло случиться с содержимым сковороды за несколько минут, Элизабет с сожалением признала, что она не может больше избегать Яна Торнтона – сейчас, когда ей крайне необходимо было сгладить положение настолько, чтобы убедить его позволить ей и Люсинде остаться на назначенную неделю.

С неохотой выпрямившись, она прошла по комнате с притворным безразличием, заложив руки за спину, равнодушно глядя на паутину в углу на потолке, думая, что сказать. И вдохновение пришло. Решение било унизительно, но необходимо, и, если его правильно подать, может показаться, что она любезно оказывает ему услугу. Элизабет остановилась на минутку, чтобы придать лицу выражение, которое, как она надеялась, отражало энтузиазм и сочувствие, затем резко повернулась.

– Мистер Торнтон! – Ее голос, казалось, взорвался в комнате, и в тот же момент удивленный взгляд его янтарных глаз впился в лицо девушки, затем скользнул вниз к лифу, без стеснения рассматривая расцветшую фигуру. Волнуясь, но не теряя решимости, Элизабет неуверенно продолжила: – Кажется, как будто давно никто не жил в этом доме.

– Хвалю вашу острую наблюдательность, мисс Камерон, – с насмешкой лениво сказал Ян, наблюдая, какие чувства сменялись на ее выразительном лице.

Ни за что в жизни он не мог бы понять, что она делает здесь, или почему сегодня утром, кажется, пытается снискать его расположение. Вчера объяснения, которые он дал Джейку, имели смысл; сейчас, глядя на нее, Ян едва мог поверить хотя бы в одно из них. Тут он вспомнил, что Элизабет Камерон всегда лишала его возможности рассуждать разумно.

– Дома в самом деле как-то подвержены грязи, когда никто за ними не смотрит, – заявила она с веселым видом.

– Еще одно, заслуживающее похвалы, наблюдение. У вас определенно острый ум.

– Неужели вы не можете не усложнять! – воскликнула Элизабет.

– Прошу прощения, – сказал он с притворной серьезностью. – Пожалуйста, продолжайте. Вы говорили?

– Да, я думала, что раз уж мы здесь застряли – Люсинда и я, я хочу сказать – у нас много времени, и делать нечего, а этому дому наверняка не помешали бы женские руки.

– Прекрасная мысль! – воскликнул Джейк, вернувшись с поисков масла и бросив на Люсинду взгляд, полный надежды.

Он был вознагражден взглядом, который мог бы испепелить камень.

– Тут нужна армия слуг с совками и в масках на лицах, – возразила решительно дуэнья.

– Вам не придется помогать, Люсинда, – объяснила в ужасе Элизабет. – Я и в мыслях не имела, что вы должны. Но я могла б! Я… – Она резко повернулась, когда Ян Торнтон поднялся и взял ее не слишком-то нежно за локоть.

– Леди Камерон, – сказал он, – я думаю, у нас с вами есть о чем поговорить, и это лучше сказать наедине. Поговорим?

Торнтон указал на открытую дверь и затем практически повлек ее за собой. Выйдя из дома наружу, где светило солнце, провел ее еще на несколько шагов вперед, затем отпустил руку.

– Давайте послушаем, – сказал он.

– Послушаем что? – волнуясь, спросила Элизабет.

– Объяснение – правду, если вы способны говорить правду. Вчера вечером вы наставили на меня пистолет, а сегодня утром страшно озабочены перспективой убрать мой дом. Я хочу знать, почему?

– Ну, – вскричала Элизабет, оправдывая свой поступок с пистолетом, – вы были крайне невыносимы!

– Я и сейчас невыносим, – коротко ответил он, не обращая внимания на поднятые брови Элизабет. – Я не изменился. Это не я неожиданно начал источать доброжелательность сегодня утром.

Элизабет повернула голову в сторону аллеи, мучительно стараясь придумать объяснение, которое бы не раскрыло ему унизительных для нее обстоятельств.

– Оглушительное молчание, леди Камерон, и несколько странное. Насколько я помню, последний раз, когда мы виделись, вы просто не могли сдержать те поучительные знания, которыми старались поделиться со мной.

Элизабет знала, что он имеет в виду ее монолог по истории гиацинтов в оранжерее.

– Я просто не знаю, с чего начать, – призналась она.

– Давайте придерживаться главных событий. Что вы делаете здесь?

– Это несколько неловко объяснять, – сказала Элизабет. Она настолько растерялась от упоминания о гиацинтах, что ей ничего не приходило в голову, и несвязно стала объяснять: – Мой дядя сейчас является моим опекуном. Он бездетен, поэтому все, что имеет, перейдет к моему ребенку. Я не смогу иметь детей, если не выйду замуж, и он хочет решить это дело с наименьшими расх… как можно скорее, – поспешно поправилась она – Дядя нетерпеливый человек и думает, что я слишком тяну… ну, с решением. Он совершенно не понимает, что нельзя просто взять нескольких людей и заставить меня выбрать одного из них.

– Могу я спросить, почему он, черт возьми, думает, что у меня есть желание жениться на вас?

Элизабет была готова провалиться сквозь землю и исчезнуть навсегда.

– Я думаю, – ответила она, с величайшей осторожностью подбирая слова в надежде сохранить то немногое, что осталось от ее гордости, – из-за дуэли. Он слышал о ней и неправильно истолковал ее причины. Я пыталась убедить его, что это всего лишь легкий флирт на досуге, как, конечно, оно и было… но он и слушать не захотел. Дядя довольно упрям и, скажем, стар, – закончила она, запинаясь. – Во всяком случае, когда прибыло ваше приглашение, чтобы мы с Люсиндой приехали к вам, он заставил меня приехать сюда.

– Жаль, что вы напрасно ехали, но это еще не трагедия. Вы можете повернуться и тотчас же уехать.

Элизабет наклонилась, притворяясь, что ее интересует веточка, которую она подняла и разглядывала.

– Я немного надеялась на то, что если это не причинит слишком много беспокойства, мы с Люсиндой могли бы пробыть здесь оговоренное время.

– Это исключено, – резко сказал он, и у Элизабет упало сердце. – Кроме того, если я правильно помню, в тот вечер, когда мы встретились, вы уже были помолвлены… с пэром королевства, не менее.

Рассерженная, испуганная и униженная, Элизабет тем не менее смогла вздернуть подбородок и выдержать его внимательный взгляд.

– Он… мы решили, что не подходим друг другу.

– Я уверен, вам без него лучше, – с издевкой сказал он. – Мужья могут очень неодобрительно относиться к женам, которые увлекаются по уик-эндам флиртом, с тайными посещениями уединенных домиков и темных оранжерей.

Элизабет сжала кулаки, глаза ее горели зеленым огнем.

– Я не приглашала вас на свидание в той оранжерее, и вы знаете это!

Он смотрел на нее со скукой и отвращением в глазах.

– Хорошо, давайте разыграем этот фарс до его мерзкого конца. Если вы не посылали мне записку, полагаю, вы скажете, что вы там делали.

– Я говорила вам, что получила записку, которая была, как я думала, от моей подруги Валери, и пошла в оранжерею, чтобы узнать, зачем она хочет меня видеть, Я не посылала вам записку, чтобы встретиться там, я получила записку. Господи, Боже мой! – воскликнула она, почти топнув ногой от отчаяния, видя, как он по-прежнему смотрел на нее с явным недоверием. – Я ужасно боялась вас в тот вечер!

Четкая картина, такая ясная, как в тот момент, когда это случилось, предстала в памяти Яна… Очаровательно прекрасная девушка, вкладывающая ему в руки горшки с цветами, чтобы помешать поцеловать ее… и затем, через несколько мгновений, тающая в его объятиях.

– Теперь вы мне верите?

Как бы Ян ни пытался, он не мог полностью обвинить или оправдать ее. Инстинктивно чувствовал, что Элизабет в чем-то лжет, что-то скрывает. Более того, было что-то странное и совершенно не соответствующее ее характеру в том, что она так хотела остаться здесь. С другой стороны, Ян умел узнавать отчаяние на лице собеседника, а по какой-то непонятной причине Элизабет Камерон была на грани отчаяния.

– Не имеет значения, чему я верю. – Ян замолчал, так как запах дыма, доносящийся из открытого окна во двор, достиг их обоих одновременно. – Что… – начал он, уже направляясь к дому, Элизабет быстро пошла рядом.

Ян открыл переднюю дверь, как раз когда Джейк поспешно вышел из глубины дома.

– Я взял молоко, – начал Джейк, затем резко остановился, когда смрад дошел до него.

Он перевел взгляд с Яна и Элизабет, которые вбежали в дом, на Люсинду, сидящую на том же месте, безмятежно безразличную к запаху горящего бекона и сожженных яиц – она обмахивалась черным шелковым веером.

– Я взяла на себя смелость снять посуду с плиты, – сообщила дуэнья, – однако не успела спасти содержимое, которое в любом случае, честно говоря, сомневаюсь, стоило ли спасать.

– А не могли вы снять его до того, как оно сгорело? – возмутился Джейк.

– Я не умею готовить, сэр.

– А нюхать вы умеете? – сердито спросил Ян.

– Ян, ничего страшного… Я поеду в деревню и найму пару женщин, чтобы пришли сюда и привели у нас все в порядок, иначе мы умрем с голоду.

– Я думаю точно так же, – тут же поддержала его Люсинда, уже вставая с места. – Я поеду с вами.

– Что-о-о? – воскликнула Элизабет.

– Что? Зачем? – повторил Джейк с изумлением.

– Потому что выбрать хороших служанок лучше всего может женщина. Далеко нам ехать?

Если б Элизабет не была так потрясена, она бы расхохоталась, увидя выражение лица Джейка Уайли.

– Мы можем вернуться к концу дня, если в деревне кто-нибудь возьмется за эту работу. Но я…

– Тогда нам лучше всего отправляться.

Люсинда замолчала и повернулась к Яну, смерила его внимательным оценивающим взглядом, затем посмотрела на Элизабет. Ее взгляд ясно говорил: «Доверьтесь мне и не спорьте», вслух же сказала:

– Элизабет, если вы будете так добры и извините нас, я бы хотела сказать пару слов мистеру Торнтону наедине.

Элизабет ничего не оставалось, как подняться и выйти за дверь. В полнейшем недоумении уставилась она на деревья, гадая, какой фантастический план мог созреть у Люсинды, чтобы разрешить их проблемы.

В доме Ян сузившимися глазами следил за седой гарпией, уставившейся на него взглядом василиска [11].

– Мистер Торнтон, – сказала она наконец. – Я решила, что вы – джентльмен.

Люсинда сделала это заявление с видом королевы, дарующей звание рыцаря незначительному, возможно, недостойному смерду. Заинтересованный и одновременно рассерженный, Ян прислонился бедром к столу, ожидая объяснения, думая, какую игру она ведет, оставляя здесь Элизабет одну без присмотра.

– Не оставляйте меня в неведении, – сказал он холодно, – что я сделал такого, что заслужил ваше доброе мнение?

– Абсолютно ничего, – без колебаний ответила дуэнья. – Я полагаюсь в своем решении на собственную прекрасную интуицию и на тот факт, что вы родились джентльменом.

– Что привело вас к такой мысли? – осведомился он со скучающим видом.

– Я не глупа. Я знакома с вашим дедом, герцогом Стэнхоупом, и была среди домочадцев его племянницы, когда самовольный брак ваших родителей вызвал столько шума. Другие, менее информированные лица, могут лишь строить догадки о вашем происхождении, но не я. Это видно по вашему лицу, росту, голосу, даже по манерам. Вы – его внук.

Ян привык, что англичане вглядывались осторожно в его черты и в редких случаях задавали один или два вопроса на пробу; он знал, что они гадали, обсуждали и перешептывались между собой, но это был первый раз, когда кто-то имел наглость сказать ему, кто он такой. Сдерживая нарастающий гнев, Ян ответил тоном, в котором слышался намек на то, что она заблуждается:

– Если вы так говорите, значит, это правда.

– Это как раз тот снисходительный тон, каким бы сказал ваш дедушка, – сообщила дуэнья с оттенком торжества и удовольствия. – Однако это к делу не относится.

– Могу я спросить, в чем дело? – нетерпеливо отрезал он.

– Конечно, можете, – сказала Люсинда, отчаянно ища способ натолкнуть его на воспоминания о том, что когда-то он желал Элизабет, и пробудить его совесть. – Дело в том, что я хорошо осведомлена обо всем, что произошло между вами и Элизабет, когда вы были вместе прошлый раз. Я, однако, – величественно заявила она, – не склонна возложить вину за ваше поведение на недостатки характера, это скорее всего недостаток здравого смысла. – Он поднял брови, но ничего не сказал. Приняв его молчание за согласие, Люсинда многозначительно повторила: – Недостаток здравого смысла с обеих сторон.

– В самом деле? – спросил Ян, растягивая слова.

– Конечно, – ответила она, протягивая руку и стирая пыль со спинки стула, затем потерла пальцы и неодобрительно поморщилась. – Что еще, кроме недостатка здравого смысла, могло заставить семнадцатилетнюю девушку броситься на защиту игрока с дурной репутацией и навлечь на себя за это всеобщее осуждение.

– В самом деле, что? – спросил он с растущим раздражением.

Люсинда вытерла руки, избегая его взгляда.

– Разве может кто-нибудь знать, кроме вас и ее? Без сомнения, та же причина побудила Элизабет остаться в лесном домике, а не уйти оттуда в ту же минуту, когда она обнаружила ваше присутствие. – Довольная, что сделала на этот счет все, что смогла, дуэнья снова заговорила резко, тоном более естественным и поэтому более убедительным. – В любом случае, с тех пор много воды утекло. Элизабет дорого заплатила за безрассудство, и правильно, и пусть сейчас она в ужасном положении из-за этого, что тоже справедливо.

Люсинда мысленно улыбнулась, когда глаза у него сузились, как она надеялась, от чувства вины или по крайней мере интереса. Но следующие его слова лишили ее этой надежды.

– Мадам, я не могу потратить весь день на бесцельные разговоры. Если у вас есть что сказать, говорите, и покончим с этим.

– Очень хорошо, – сказала Люсинда, скрежеща зубами, чтобы не потерять над собой контроль. – Дело в том, что мой долг, моя обязанность заботиться о физическом благополучии леди Камерон, так же, как и опекать ее. В данном случае, в условиях вашего жилища, первое обязательство кажется более насущным, чем второе, особенно потому, что мне ясно: вы двое нисколько не нуждаетесь в дуэнье, чтобы удерживать вас от неподобающего поведения. Вам может быть нужен судья, чтобы вы не поубивали друг друга, но не дуэнья. Поэтому я чувствую, что обязана позаботиться о том, чтобы сюда сейчас же были привезены подходящие слуги. В соответствии с этим я бы хотела иметь ваше слово джентльмена, что вы не оскорбите ее ни словами, ни физически во время моего отсутствия. С ней уже плохо обращался ее дядя. Я не могу позволить, чтобы кто-либо сделал это ужасное в ее жизни время еще хуже, чем оно уже есть.

– Что именно, – невольно спросил Ян, – вы имеете в виду под «ужасным временем»?

– Я не могу позволить себе обсуждать это, конечно, – ответила Люсинда, стараясь не выдать голосом своего торжества, – только беспокоюсь, чтобы вы вели себя как джентльмен. Вы дадите мне слово?

Так как Ян не имел намерения и пальцем тронуть Элизабет или даже проводить время рядом с ней, он без колебаний кивнул:

– Она в полной безопасности от меня.

– Как раз это я и надеялась услышать, – отчаянно солгала Люсинда.

Через несколько минут Элизабет увидела, как Люсинда вышла из дома с Яном, но по ее замкнутому выражению было невозможно догадаться, что они обсуждали.

Практически единственным человеком, проявлявшим какие-либо чувства вообще, был Джейк Уайли, когда он вывел двух лошадей во двор. И его лицо, как заметила с недоумением Элизабет, которое было грозным, когда он отправился седлать лошадей, сейчас морщилось от улыбки безудержного веселья. Широким жестом Джейк с поклоном указал на черную с глубокой седловиной лошадь со старым дамским седлом на спине.

– Ваша лошадь, мэм, – сказал он Люсинде, ухмыляясь. – Его зовут Аттила.

Люсинда окинула животное презрительным взглядом, перекладывая зонтик в правую руку и натягивая черные перчатки.

– У вас нет ничего получше?

– Нет, мэм, лошадь Яна повредила ногу.

– Ну, ладно, – сказала Люсинда, быстро подходя к лошади, но как только она приблизилась, черный неожиданно оскалил зубы и рванулся к ней. Даже не замедлив шага, Люсинда ударила его зонтиком между ушей. – Перестань, – приказала она и, не обращая внимания на всхрапнувшее от боли изумленное животное, обошла его, чтобы сесть с другой стороны. – Сам виноват, – сказала Люсинда лошади, пока Джейк держал голову Аттилы, а Ян Торнтон помогал ей сесть в седло. Белки глаз Аттилы сверкали, когда он с опаской смотрел, как женщина опустилась в седло и устроилась там. В тот же момент, как Джейк передал Люсинде поводья, Аттила начал бросаться в стороны и вертеться от досады. – Я не люблю животных с дурным характером, – самым суровым тоном предупредила дуэнья лошадь, а так как та отказалась слушаться и продолжала свои опасные штуки, она резко натянула поводья и одновременно сильно ударила зонтиком в бок. Аттила, испустив жалобный крик, быстро вдохновенной рысью послушно направился вниз по дороге.

– Ну, уж это слишком, – сказал свирепо Джейк, сердито посмотрев вслед этой паре, а затем на Яна. – Это животное не знает, что означает слово верность!

Не дожидаясь ответа, Джейк вскочил в седло и не спеша начал спускаться за ними вниз по дороге.

Абсолютно сбитая с толку тем, как все вели себя сегодня утром, Элизабет искоса озадаченно взглянула на молчавшего мужчину, стоявшего рядом, затем в изумлении уставилась на него. Этот непредсказуемый человек смотрел вслед Люсинде, глубоко засунув руки в карманы, зажав сигару в белых зубах, широкая улыбка преобразила его лицо. Придя к очевидному выводу, что эта странная реакция мужчин каким-то образом была связана с искусным обращением Люсинды с упрямой лошадью, Элизабет заметила:

– Я думаю, дядя Люсинды разводил лошадей.

Почти против воли Ян перевел восхищенный взгляд с прямой спины Люсинды на Элизабет и поднял брови.

– Удивительная женщина, – сказал он. – Бывает ли ситуация, с которой она не справляется?

– Нет, насколько я знаю, – ответила, усмехнувшись, Элизабет; затем ею овладело смущение, потому что его улыбка быстро погасла, а манеры стали отчужденными и холодными.

Глубоко вздохнув, Элизабет сжала за спиной дрожащие руки и решила попытаться заключить перемирие.

– Мистер Торнтон, – начала она спокойно, – неужели между нами должна быть вражда? Я понимаю, что наш приезд сюда… вызвал неудобства, но это ваша вина… ошибка, – осторожно поправилась Элизабет, – что мы приехали сюда. И вы, должно быть, конечно, видите, что мы в более неудобном положении, чем вы. – Осмелев от того, что он не возражал, продолжала: – Отсюда очевидно, что нам обоим следует постараться исправить положение.

– Очевидно, – возразил Ян, – что я должен принести извинения за ваше «неудобное положение», а затем вы должны уехать, как только достану вам карету или фургон.

– Я не могу! – воскликнула она, стараясь успокоиться.

– Почему же, черт побери, не можете?

– Потому, что… ну… мой дядя жестокий человек, ему не понравится, если его указания не будут исполнены. Предполагалось, что я пробуду здесь целую неделю.

– Я напишу ему письмо и все объясню.

– Нет! – вырвалось у Элизабет, когда она представила реакцию дяди, если третий человек тоже тотчас же отошлет ее прочь. Он не дурак и будет подозревать. – Видите ли, дядя обвинит меня.

Несмотря на то, что Ян решил не проявлять ни малейшего интереса к проблемам Элизабет, он был немного обеспокоен ее очевидным страхом и описанием дяди как «жестокого». Основываясь на ее поведении два года назад, Торнтон не сомневался, что Элизабет Камерон натворила достаточно, чтобы получить вполне заслуженную трепку от ее несчастного опекуна. Но даже при этом Ян не имел желания оказаться причиной того, чтобы старик прикоснулся ремнем к этой гладкой белой коже. То, что произошло между ними, было безрассудно с его стороны, но все давно кончилось. Торнтон собирался жениться на красивой чувственной женщине, которая хотела его и которая вполне устраивала Яна. Почему он должен обращаться с Элизабет так, как будто она вызывала в нем какие-то чувства, включая гнев?

Элизабет почувствовала, что он слегка колеблется, и использовала это преимущество до конца, прибегнув к спокойной рассудительности.

– Конечно, ничего из того, что произошло между нами, не должно заставить нас относиться друг к другу плохо. Я хочу сказать, когда вы подумаете, то придете к выводу, что ничего не было, только безобидный флирт на уик-энде, не правда ли?

– Очевидно.

– Никто из нас не пострадал, не так ли?

– Нет.

– Ну тогда нет причины, почему бы нам не быть друзьями сейчас, ведь нет? – спросила она с веселой обольстительной улыбкой. – Господи, да если бы каждое увлечение кончалось враждой, в свете никто не разговаривал бы друг с другом!

Элизабет искусно сумела поставить его в такое положение, где надо было или согласиться с ней, или не согласиться, признавая этим, что она была для него чем-то большим, чем увлечение, и Ян это понимал. Он догадался, куда ведут ее спокойные рассуждения, но все равно на него невольно произвело впечатление, как тонко девушка подвела его к признанию ее правоты.

– Увлечения, – напомнил Ян ровным голосом, – обычно не кончаются дуэлью.

– Знаю, но я сожалею, что брат стрелял в вас.

Ян просто был беззащитен перед умоляющим выражением этих огромных зеленых глаз.

– Забудьте это, – сказал он с сердитым вздохом, уступая во всем, что она просила. – Оставайтесь семь дней.

Подавляя желание закружиться от радости, Элизабет с улыбкой посмотрела ему в глаза:

– Значит, у нас будет перемирие, пока я здесь?

– Это зависит…

– От чего?

Он поднял брови с шутливым вызовом.

– От того, сумеете вы или нет приготовить приличный завтрак.

– Пойдемте в дом и посмотрим, что у нас есть.

Ян стоял рядом, когда Элизабет осмотрела яйца, сыр и хлеб, а затем и плиту.

– Я приготовлю что-нибудь прямо сейчас, – пообещала она с улыбкой, скрывавшей ее неуверенность.

– Вы уверены, что справитесь? – спросил Ян.

Но Элизабет, казалось, горела желанием, и улыбка была такой обезоруживающей, что он почти поверил, что она знает, как готовить пищу.

– Вот увидите, у меня все получится, – весело сказала девушка, беря широкое полотенце и завязывая его вокруг своей тонкой талии.

Ее оживленный взгляд заставил Яна отвернуться, чтобы удержаться и не улыбнуться ей. Она явно была настроена приступить к выполнению задачи с энергией и решительностью, а он в равной степени был настроен не охлаждать ее рвения.

– Занимайтесь этим, – сказал Ян и оставил ее одну у плиты.

Час спустя, с капельками пота, выступившими на лбу, Элизабет, вытаскивая сковородку из печи, обожгла руку, и, вскрикнув, схватилась за тряпку. Она разложила бекон на блюдце и затем задумалась, что делать с печеньем размером в 10 дюймов, которое первоначально, когда ставила сковородку в печь, состояло из четырех небольших кусочков. Решив не ломать его на неровные куски, положила печенье целиком точно в середину бекона и понесла блюдо к столу, за который только что сел Ян. Вернувшись к плите, попыталась вытащить яйца из большой сковороды, но они пристали, поэтому она поставила сковородку на стол и рядом положила лопаточку.

– Я… я подумала, может, вы желаете разложить, – предложила Элизабет церемонно, чтобы скрыть нарастающий страх за то, что приготовила.

– Конечно, – ответил Ян, принимая оказанную ему честь с такой же серьезной церемонностью, с какой она предложила ее, затем в предвкушении посмотрел на сковородку.

– Что у нас здесь? – осведомился он дружелюбно.

Элизабет села напротив него, скромно опустив глаза.

– Яйца, – ответила она, превращая в сложную процедуру то, как развернула салфетку и положила ее себе на колени. – Боюсь, желтки растеклись.

– Неважно.

Когда Ян взял лопаточку, Элизабет изобразила на лице веселую оптимистическую улыбку и наблюдала, как сначала он пытался приподнять, а затем отодрать присохшие яйца от сковороды.

– Они пристали, – объяснила она, хотя это было ясно.

– Нет, они окаменели, – поправил Ян, но по крайней мере он не сердился. Наконец, через несколько минут ему удалось отделить кусочек, и он положил его на ее тарелку. Еще через несколько минут сумел выковырнуть еще кусочек, который положил себе.

Соблюдая достигнутое перемирие, они оба начали со всей тщательностью соблюдать все ритуалы вежливости за столом. Сначала Ян предложил Элизабет блюдо бекона с печеньем посередине.

– Благодарю вас, – ответила она, выбирая два почерневших кусочка бекона.

Ян взял три кусочка бекона и разглядывал коричневый предмет, разложенный в центре блюда.

– Я узнаю бекон, – сказал Ян с серьезной любезностью, – но что это? – спросил он, глядя на коричневый предмет. – Оно выглядит весьма экзотично.

– Это печенье, – просветила его Элизабет.

– В самом деле? – спросил он серьезно. – Бесформенное?

– Я называю это… печенье-блин, – быстро придумала Элизабет.

– Да, я вижу, почему, – согласился Ян. – Он чем-то напоминает по форме блин.

Каждый из них оглядел свою тарелку, пытаясь определить, что могло оказаться съедобным. Они пришли к единому выводу одновременно: оба взяли по кусочку бекона и вонзили в него зубы. Раздался громкий хруст и треск, подобный тому, что издает большое дерево, ломаясь пополам и падая. Старательно избегая смотреть друг на друга, они продолжали хрустеть, пока не съели весь бекон на тарелках. Когда с этим было покончено, Элизабет набралась смелости и деликатно откусила немножко яйца.

Яйцо имело вкус жесткой соленой оберточном бумаги, но молодая леди мужественно жевала его, желудок бунтовал от унижения, а от слез в горле стоял ком. В любой момент Элизабет ожидала от своего сотрапезника язвительных комментариев, и чем вежливее он себя вел, продолжая есть, тем больше ей хотелось, чтобы Ян вернулся к своим обычным неприятным манерам, тогда по крайней мере она могла, рассердившись, защищаться. Все, что за последнее время произошло с ней, было унизительно, и от ее гордости и уверенности не осталось и камня на камне. Не доев яйцо, положила вилку и попробовала печенье. После нескольких попыток отломить пальцами кусочек Элизабет взяла нож и начала резать. Наконец потемневший кусок отломился; она поднесла его ко рту и вонзила в него зубы. Но печенье было настолько твердым, что зубы только оставили вмятинки на его поверхности. Элизабет чувствовала на себе взгляд Яна, сидящего напротив, и желание разрыдаться удвоилось.

– Хотите кофе? – тихим голосом с трудом спросила она.

– Да, спасибо.

Обрадованная возможностью собраться с силами, Элизабет поднялась и подошла к плите, но слезы застилали глаза, когда, ничего не видя, наполнила кружку свежесваренным кофе. Она отнесла ему кофе, затем снова села.

Когда Ян взглянул на расстроенную девушку, сидящую с опущенной головой и сложенными на коленях руками, ему захотелось либо рассмеяться, либо успокоить ее, но поскольку пережевывание требовало таких усилий, он не мог сделать ни того, ни другого. Проглотив последний кусок яйца, наконец, сумел произнести:

– Это было… э… очень сытно.

Думая, что, может быть, ему не показалось это так плохо, как ей, Элизабет нерешительно подняла глаза.

– У меня мало опыта в приготовлении пищи, – призналась она слабым голосом.

Девушка увидела, как Ян отхлебнул кофе, и его глаза расширились от изумления – он начал жевать кофе.

Элизабет, пошатываясь, встала, расправила плечи и хрипло сказала:

– Я всегда хожу прогуляться после завтрака. Извините.

Не переставая жевать, Ян смотрел, как она выбежала из дома, затем с облегчением избавился от забившей ему рот кофейной гущи.