История спасения

Annotation

История спасения (https://ficbook.net/readfic/4041369)

Направленность: Слэш

Автор: Елена_Другая (https://ficbook.net/authors/1019330)

Беты (редакторы): Рин Пельменбо , Тараксум

Фэндом: Ориджиналы

Пэйринг и персонажи: Офицер СС/ Заключенный концлагеря

Рейтинг: NC-17

Размер: 342 страницы

Кол-во частей:55

Статус: завершён

Метки: Насилие, Изнасилование, Underage, Ангст, Драма, Дарк, Ужасы, Hurt/Comfort, Исторические эпохи, Любовь/Ненависть

Описание:

Наше топливо – Вера. Среди голых тел,

Где каждый без меры стреляет в людей.

Плацдарм обнажён, и не выбрать нам,

Кто арийцем рождён, а кто вышел не там.

Болью калится печь, агнец воет в трубу,

В ней ты должен сгореть, несмотря на мольбу...

У тебя есть мечты. У меня только - ты.

Умереть или жить?.. Мы у общей черты.

Примечания:

На абсолютную историческую истину не претендую.

Внизу любой главы могут быть разъясняющие примечания.

Обложки к ориджу "Голубая свастика"

1. https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408970963%2Falbum-116816221_00%2Frev

2. https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_456239064%2Fwall-116816221_971

3. https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_456239102%2Fwall-116816221_1029

Стефан Краузе https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408478695%2Fwall-116816221_127

Равиль Вальд https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_456239061%2Fwall-116816221_963

Йозеф Менгеле (реальное фото) https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_417251109%2Fwall-116816221_325

Цыганенок Данко https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408649596%2Fwall-116816221_143

Отто Штерн https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408647737%2Fwall-116816221_142

Фройлен Анхен https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408644715%2Fwall-116816221_141

Секретать Маркус Ротманс https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408479590%2Fwall-116816221_129

Комендант Ганс Краузе https://vk.com/club116816221?z=photo-116816221_408479886%2Fwall-116816221_130

Реальное фото Оскара Шиндлера https://new.vk.com/club116816221?z=photo-116816221_421826727%2Fwall-116816221_691

Остальных героев ориджа смотрите в группе https://vk.com/club116816221

Посвящение:

Всем тем, кто нашел в себе силы и мужество любить в те страшные годы войны и не потерял человеческое лицо.

Невероятно стильные и погружающие в атмосферу событий фотоколладжи, сделанные читателем Лаврика https://ficbook.net/authors/2060

1. https://cdn1.savepice.ru/uploads/2020/4/6/c010f303e501985d29d98e9b1fab945d-full.jpg

2. https://cdn1.savepice.ru/uploads/2020/4/6/4d6f3d8b6dbe078fb2883b28b6732f7d-full.jpg

3. https://cdn1.savepice.ru/uploads/2020/4/6/d5808dbaf3a26e8859823d3b68eed9f7-full.jpg

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора / переводчика

Часть 1. Ад на земле. 1. Задуманный эксперимент.

2. Похищение близнеца.

3. Избранные рабы.

4. Домашний деспот.

5. Достойный отпор.

6. Наглядная жестокость.

7. Кто в доме хозяин.

8. Наказание за преступление.

9. Волшебный секретарь.

10. Нюансы селекции.

11. Ужасы подвала.

12. Расплата за похоть.

13. В постели с врагом.

14. На грани жизни и смерти.

15. Партия в шахматы.

16. Неудавшийся ужин.

17. Гонка на выживание.

18. Кошмары и грезы.

19. Один за всех.

20. Это было не все.

21. Битва богов.

22. Взаимные откровения.

23. Визит в Биркенау.

24. Суровые будни.

25. "Он здесь. Он любит меня."

26. Новые неприятности.

27. Женщины Стефана Краузе.

28. Счастье есть.

29. Банкет у коменданта.

30. Я здесь, и я люблю тебя.

31. Западня для офицера.

32. Вечер у камина.

33. Три беседы Стефана.

34. Спасти Ребекку.

35. Крыскино счастье.

36. Терзания совести.

37. Миссия мумии.

38. Рухнувший рай.

39. Горькое расставание.

40. Крах всех надежд.

41. Барак смертников.

42. Спасение из ада.

43. Снова вместе.

44. Счастье любви.

45. Любое желание.

46. Прощай и прости.

Часть 2. (Бонус) После войны. 1. Жизнь без него.

2. Вещий сон.

3. Долгожданная встреча.

4. Возрождение любви.

5. Разрыв отношений.

6. Семья Равиля Вальда (1).

7. Семья Равиля Вальда (2).

8. Жизнь во имя любви.

Эпилог. Ответы на вопросы

Часть 1. Ад на земле. 1. Задуманный эксперимент.

Освенцим. Четыре часа тридцать минут утра.

Стефан Краузе, заместитель коменданта лагеря смерти, стоял на деревянном помосте недалеко от платформы, на которой выгружался состав с новыми узниками. Дул пронизывающий, холодный ветер, от которого плохо защищала даже добротная шерстяная шинель. Рядом со Стефаном стоял его секретарь, Маркус Ротманс, и монотонным голосом объяснял ему, что происходило вокруг.

— Сейчас они все выйдут на платформу, — говорил он негромко, но с четкой и безупречной дикцией, — и будет проведена селекция. Это означает, что мужчин отделят от женщин и детей, затем всех построят в две колонны. Далее их проведут на обработку, помоют в душе, остригут волосы, нанесут каждому татуированный номер, а потом выдадут одежду и определят в барак. Но такая участь ждет не всех, а примерно десятую часть. В лагере оставят лишь трудоспособных. Пожилые, дети, инвалиды будут сразу же отправлены в газовые камеры, а потом сожжены в крематории.

— А это кто?

Стефан указал на человека средних лет в кожаном плаще, который озабочено ходил между прибывшими. Краузе находился в лагере только шестой день, поэтому еще почти никого не знал и мало что видел. При выгрузке узников он присутствовал впервые. Маркус, который служил здесь уже год, вводил его в курс дела.

— Это всеми уважаемый главный врач лагеря, Йозеф Менгеле. Сейчас он проведет первичный осмотр груза и отделит слабых, старых, больных и малолетних от тех, кто в состоянии работать. У него это ловко получается, господин офицер!

Монотонный голос Маркуса успокаивал нервы. Стефан поежился от холода. Нужно было выпить коньяка перед выходом из дома, да не догадался. Он вскинул голову и посмотрел на круглосуточно дымящую трубу крематория, в котором сжигались трупы. Привыкнуть к специфическому запаху, которым пропиталась вся округа, казалось, было невозможно.

Офицер вздохнул. Зачем он стоял здесь, чего хотел? Он пристально вглядывался в лица евреев. Может, искал среди них того, одного единственного? Он всматривался в лица прибывших, несмотря на то, что умом понимал абсурдность своих попыток. Найти Мойшу, друга его детства, было нереально. Сердце подсказывало, что его давно нет в живых.

Менгеле продолжал деловито ходить по платформе, отделяя одних людей от других. Стефан обратил внимание, что доктор приказал выстроить в одну шеренгу молодых парней и девушек.

— А сейчас что он делает? — спросил Стефан у Маркуса через плечо.

— Не могу знать, господин офицер! — в недоумении воскликнул секретарь. — Кажется, он заинтересовался подростками. Но с какой целью — это может знать лишь сам гений.

Стефану стало интересно, и его потянуло туда, вниз, на платформу. Маркус уныло следовал за ним, в мыслях проклиная своего начальника за то, что он уже битый час держал его на холоде. Он шмыгнул носом, напоминая, что в лагере есть более теплые и уютные места, чем промозглая лагерная платформа.

— Господин офицер! — закричал Менгеле, увидев Стефана, и расплылся такой счастливой улыбкой, словно встретил родственника.

— Стефан Краузе, заместитель коменданта, — на всякий случай представился офицер, так как его еще мало кто знал в лицо.

— Вы очень похожи на своего брата, господина коменданта лагеря! — восторженно сказал Менгеле, разглядывая его с живым интересом. — Редкостное генетическое сходство. На сколько лет он старше вас?

— На восемь, — пробормотал офицер, поражаясь фамильярности врача.

Но, очевидно, гениям позволено все. Надо полагать, встреть Менгеле самого Гитлера, так же у него осведомился бы, имеются ли у фюрера братья, и насколько они похожи между собой. Но Менгеле уже отвлекся от него и вывел из строя подростков — юношу и девушку.

— Взгляните, господин офицер, что вы можете сказать об этой парочке? — запальчиво спросил он.

Стефан решил, что это, без сомнения, интересный, но явно сумасшедший человек.

— Они — евреи, — тихо ответил он.

Этот вывод сделать было нетрудно, так как привезли целый состав евреев, и у всех на одежду были нашиты желтые звезды.

— Да, это верно. Но! Посмотрите внимательней, вы ничего больше не замечаете?

— Нет.

Стефан понял, что окончательно околел и нужно было уходить. Да еще и разболелись пальцы на ногах, обмороженные на восточном фронте.

— Это — близнецы! — ликующе сообщил Менгеле и победоносно посмотрел на Стефана. — Позже я расскажу вам, для чего они мне нужны. Думаю, у нас еще будет уйма времени!

— Непременно, — бросил ему офицер.

На данном этапе жизни в лагере его меньше всего интересовали еврейские близнецы и медицинские эксперименты доктора Йозефа Менгеле.

Взгляд его невольно остановился на еврейском юноше. Тот стоял рядом с сестрой, склонив темноволосую, кучерявую голову, сжимая в руках небольшой чемоданчик. Неожиданно юношу толкнули, он встрепенулся и на миг сверкнул взглядом, озираясь вокруг.

Стефан имел возможность рассмотреть его тонкую шею, точеный овал лица. Его глаза, которые он, впрочем, быстро вновь опустил, бросив тень на бледные, чуть впалые щеки от невероятно длинных ресниц, имели зеленоватый оттенок.

— Как тебя зовут? — внезапно спросил Стефан, воспользовавшись тем, что Менгеле на какой-то момент отвернулся.

— Равиль. Равиль Вальд, господин офицер, — ответил юноша, не поднимая головы.

На какие-то секунды офицер перестал что-либо видеть и слышать, время как будто остановилось. Он полностью сосредоточился на этом прекрасном видении, как будто повеяло свежестью. Значит, Равиль Вальд.

И вдруг жестокая реальность резким гудком паровоза вырвала его из грез, и опять нахлынули шум, вонь, топот человеческих ног, плач детей, крики охранников.

Узников погнали с платформы в сторону лагерных строений. Стефан пошел к автомобилю, который ему выдали. Они с Маркусом сели на заднее сидение.

— Вы уже выбрали себе слуг, господин офицер? — напомнил секретарь.

Нет, не выбрал. Стефан не мог здесь дышать, с трудом ходил и думал. Он никак не мог принять то, что оказался в этом аду, лагере смерти, из которого не было выхода никому. Только через трубу. Осознание этого угнетало. Но, бесспорно, необходимо было как-то встряхнуться, чтобы наладить свой быт.

Пол в коттедже, где он поселился, был истоптан сапогами, у него осталась лишь пара свежих сорочек, да и камин никак не растапливался. Уже который день он ложился в ледяную постель в холодном и грязном доме. Одному было одиноко и беспокойно, накатывала жуткая тоска и воспоминания о Мойше, которые не давали заснуть.

— В лагере мало немецких узников, — продолжал, словно радио, информировать Маркус. — В основном их доставляют сюда именно для того, чтобы они работали слугами в офицерских домах. Мы можем заехать в женский блок, а потом в мужской.

— Сколько слуг я могу взять? — спросил Стефан.

Он не знал причину, по которой задал этот вопрос. Возможно, просто заинтересовался, какими возможностями здесь можно было располагать.

— Пять, господин офицер, — услужливо продолжал секретарь. — Вам понадобятся управляющий, которого назначат из проверенных и опытных людей, домработница, горничная и разнорабочий. Последних вы можете выбрать сами, и они будут проживать с вами.

— А пятый?

— Это овчарка, господин офицер, мы возьмем ее из питомника, как только возникнет необходимость или ваше желание.

Стефан повернул голову и посмотрел на него. Приятный парень и совсем еще молодой, не более двадцати двух лет. Болтовня его надоедала, но одновременно отвлекала от действительности, такой жуткой, что она не поддавалась никакому описанию.

Следуя совету секретаря, они заехали в женский блок. Узниц, облаченных в полосатую одежду, уже выстроили перед бараком для утренней сверки. Офицер обрадовался этому: все меньше забот и суеты. Перед строем прохаживались капо барака. Это была здоровая баба со злобным лицом, и одна из дежурных надзирательниц. При виде Стефана они отдали честь.

Он быстро выбрал немку с приятными и благородными чертами лица, чем-то похожую на его няню. Задал ей вопрос, может ли она готовить еду. Женщина ответила утвердительно. Стефан присмотрелся к другим женщинам.

Его внимание привлекла очень худенькая еврейская девушка лет шестнадцати. Ее колотило от холода, и она пошатывалась, казалось, была готова упасть. Он подошел к ней. Невысокая, плечи острые, груди нет совсем, полосатая роба с нашитой желтой звездой висела на ней мешком, как на скелете. Он, остановив свой выбор на ней, кивнул одному из своих адъютантов и быстрым шагом направился к своей машине.

Адъютант вывел девушку из строя и поставил ее к пожилой немке. И тут она качнулась, упала на колени, очевидно, потеряв последние силы. Стефан заметил это краем глаза и заорал на адъютанта:

— Поднять! Посадите обеих женщин в кузов машины, поедем до больницы.

— Слуг из евреев брать не рекомендуется, — заметил Маркус тихо, когда они поехали.

Стефан пораженно и гневно сверкнул на него глазами. С ума они тут все что ли посходили! Как смел какой-то секретарь делать ему замечания!

— Извините, — тут же смутился Маркус, — господин офицер, но могут возникнуть вопросы, так как это нарушение распорядка.

Стефан взглядом ему показал, что неприятности начнутся у самого секретаря и немедленно, если Маркус сейчас же не заткнется. Тот заметно присмирел, уже поняв, что допустил грубую оплошность, и, стараясь не смотреть за окно, а они все тут этого избегали, уставился прямо перед собой, в затылок водителю.

В мужском блоке офицер, по рекомендации капо, взял пожилого немца, как утверждалось, мастера на все руки.

День только начинался, а Стефан чувствовал себя продрогшим и вымотанным морально и физически. Они доехали до госпиталя. Офицер прошел в помещение в сопровождении своего адъютанта, который поддерживал еврейскую девушку за локоть.

Он вошел в один из кабинетов к свободному врачу.

— Она упала, — коротко пояснил Стефан. — Эта женщина нужна мне здоровой.

— Обычное истощение, — пробормотал доктор, — я поставлю ей питательную капельницу.

Офицер кивнул, оставил девушку, имени которой даже не знал, в больнице, и вернулся в машину. Сейчас он уже опаздывал на завтрак. При мыслях о еде его вдруг пронзил жуткий голод, такой острый, что желудок разболелся, и его затошнило. За все пять дней, что он здесь находился, офицер ни разу нормально не поел.

Они остановились возле столовой для офицеров. С каким-то облегчением Стефан ступил внутрь, и его охватили чудесные запахи.

Он прошел в туалетную комнату, где ополоснул под краном руки. Глядя на себя в зеркало, он пригладил влажными ладонями светлый, серебристый ежик своих волос.

Сейчас он казался блондином. На самом же деле, в свои двадцать девять лет, он был полностью седой. Его серые глаза смотрели бесстрастно, лицо его можно было назвать красивым, особенно в те редкие моменты, когда он улыбался, и его взгляд начинал сиять мягкой глубокой синевой.

Стефан был высоким, плечистым, и, в общем-то, даже несмотря на то, что жизнь и война изрядно его потрепали, оставался интересным и привлекательным мужчиной.

Офицер тщательно одернул на себе форму, вытер руки о полотенце и вошел в общий зал. Он присел за стол, застланный белоснежной скатертью. Тут же подошел официант и протянул ему карточку со списком блюд и ручку, чтобы он отметил, какие из них он будет есть. Офицер отметил кашу, два бутерброда с сыром, яичницу с беконом, взбитые сливки, стакан сока и чашку кофе. Все было принесено в еще горячем виде и практически мгновенно.

Только Стефан расположился есть, как у входа послышался шум. Он недовольно обернулся. В столовую вошел Менгеле, он просто источал энергию и бодрость, здоровался со всеми. Этакий жизнерадостный добряк, душа любой компании. Он завидел Стефана и вдруг направился к его столику.

— Разрешите к Вам присесть, господин Краузе? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, уселся на стул напротив.

Стефан понял, что спокойно поесть не удастся, придется поддерживать светскую беседу. Вторжение Менгеле за его стол совершенно не обрадовало, скорее, он чертыхнулся в душе. Но гений, казалось, этого не замечал. Он заказал себе несколько порций еды, и тут же бесцеремонно заметил, что яичница с беконом, которую ел Стефан, вредна для желудка.

— Лучше всего брать омлет, — порекомендовал он.

— В следующий раз я так и сделаю, — учтиво отозвался Стефан, — спасибо за совет. Но в данный момент я не особенно переживаю за свое здоровье.

— Многие так говорят, пока не исполнится сорок, — философски изрек Менгеле, — а когда начинаются звоночки с того света, понимают, что поезд ушел.

При упоминании о поезде Стефану вспомнились сегодняшний состав, платформа, огромная колонна евреев, большинство из которых сейчас, скорее всего, уже стояли в очереди в газовую камеру.

— Скажите, господин Менгеле, — поинтересовался он, — эти близнецы, еврейские парень и девушка, зачем они вам? Для каких-то научных экспериментов?

— О! — доктор маниакально засверкал глазами, и даже чуть не промахнулся вилкой мимо рта. — Это отдельная тема, дорогой мой друг, отдельная. На этих близнецов у меня совершенно особенные планы!

Офицер молча проглотил то, что Менгеле так быстро записал его в дорогие друзья, а тот продолжал распинаться.

— Близнецы — это моя страсть, мое наваждение, моя муза, великий стимул для того, что я делаю! К сожалению, чаще всего попадаются однояйцевые, то есть одного пола. Разнояйцевые близнецы гораздо более редки. И тут — такая удача!

Стефан кивнул ему и изобразил на своем лице радостную улыбку, вполне искренне демонстрирующую, что он полностью разделял восторги врача, а так же глубокую заинтересованность данной темой.

— И в чем же будет суть опыта, Менгеле? Доверьте мне секрет. Или же это военная тайна?

Еврейский парень по имени Равиль, с зелеными глазами, тонкой шеей, такой прекрасный и беспомощный, не выходил у офицера из головы. Хотелось бы узнать, какая участь его ожидала.

— Я скажу, — торжественно сказал Менгеле и снизил тон, перейдя на таинственный шепот. — Я проведу им взаимную пересадку половых систем.

Стефан, который был далек от медицины, нахмурился, пытаясь сообразить более конкретно, что же ждало близнецов, а потом приветливо улыбнулся.

— Извините, но боюсь, что суть мне непонятна.

— Говоря простейшим, ха-ха, извините, солдафонским языком, я поменяю им половые органы. Из парня сделаю девушку, а из девушки — парня. И посмотрю, что будет! Во-первых, мне интересно, удачно ли пройдет сама операция, и сколько после нее проживет каждый из испытуемых, а во-вторых, насколько быстро будет происходить приживление органов в двух родственных, но разнополых организмах.

— Вот как? — медленно проговорил Стефан.

План доктора был настолько чудовищен, что офицер не нашел, что на это можно ответить. Он, не отрываясь, смотрел на Менгеле.

— Ешьте, ешьте, остынет! — подбодрил его доктор. — Холодная еда очень вредна для пищеварения. А теперь я пойду, с вашего позволения, меня ждут мои пациенты.

До боли сжав челюсти, Стефан, потрясенно, чувствуя озноб от ужаса, продирающий до самых костей, смотрел ему вслед.

Примечание к части

Капо* - заключенный, смотрящий барака, пользующийся доверием у нацистов, как правило, человек сильный и жестокий, наблюдающий за порядком и приводящий наказания в исполнение.

Йозеф Менгеле* - реально существовавший врач, "Ангел смерти", питавший особенную слабость к близнецам и проводивший над ними чудовищные хирургические эксперименты в условиях концлагеря.

2. Похищение близнеца.

После завтрака Стефан отправился на ежедневное совещание, которое каждый раз проходило по неизменному плану. Сначала зачитывалась новая директива фюрера. Если новой не было, то цитировались и обсуждались отрывки из предыдущей. Далее к прослушиванию предлагалась сводка с восточного фронта: победы, поражения и потери с обеих сторон. Вслед за этим переходили к статистике по лагерю — сколько человек прибыло, подлежало к уничтожению, к каким работам привлекались. После этого обсуждались хозяйственные вопросы, состояние газовых камер и крематориев, планировались новые методы уничтожения людей.

Стефан уже понял, что он оказался не в лагере для военнопленных, как предполагал, когда ехал сюда, а на мусоросжигательном заводе. И этим мусором были люди.

Совещание длилось четыре часа всего с единственным небольшим перерывом. Высидеть его было тяжело, но на этот раз Стефан был погружен в свои собственные мысли. Он думал о Равиле. В душе неприятно щемило и скребло. Чудовищность эксперимента, который планировал провести доктор Менгеле над этим парнем и его сестрой, просто не укладывалась в голове. Понятно, что Менгеле действовал на благо Рейха, но офицер никак не мог понять, каким образом подобные операции могут служить этому благу. Это же просто немыслимое издевательство над людьми, тем более, что всем было известно, что садюга оперировал заключенных, не используя наркоз.

После совещания Стефан пошел в комендатуру, где располагался его кабинет. По дороге он притормозил, заинтересовавшись действиями одного офицера, который стоял перед строем узниц-женщин.

— Если есть беременные, — громко объявил офицер, — сделать шаг вперед! Вас отведут в больницу, где вы получите молоко и двойную порцию хлеба!

Из строя вышли несколько десятков женщин. Автоматчики погнали их в сторону газовых камер. Понятно было, что никто никакого хлеба и молока им не даст. Все, что ждало этих бедняжек — немедленное уничтожение.

Стефан продолжил свой путь.

— Гинекологи не успевают осматривать всех женщин трудоспособного возраста, — бормотал ему вслед Маркус, едва за ним поспевая, — поэтому приходится использовать вот такой простой метод.

— Очень мудрый подход, — бросил ему Стефан. — Тот, кто его изобрел, может этим гордиться.

Сидя у себя в кабинете, он подписывал кипу бумаг. Маркус, протягивая ему документы один за другим, разъяснял суть каждого и его содержание. Здесь были бухгалтерские сводки, акты о списании имущества, акты об уничтожении людей, приказы о награждениях и порицаниях. Стефан подписывал все подряд, не глядя. Какая разница? Все равно его мнения никто не собирался спрашивать. Это была чисто рабочая рутина.

В голове вертелся образ Равиля. Он понимал, что выкрасть его из больницы Менгеле днем не предоставлялось никакой возможности. Это можно было сделать только ночью, если этот упырь-доктор вообще когда-либо спал. А вдруг он затеял провести свой адский эксперимент уже сегодня? Хотелось надеяться, что это маловероятно, так как любые пациенты перед операцией, по идее, должны были проходить хотя бы элементарное обследование, осмотр, сдавать анализы.

После работы Стефан вернулся к себе в коттедж, отпустив Маркуса отдыхать, распрощавшись с ним до завтра. Дома его ждали большие перемены. Там уже находились слуги, которые вовсю хлопотали. Стефан познакомился с ними. Старика-немца звали Карл, а женщину — Эльза. Они развернули бурную деятельность, вымыли полы, перестелили ему кровать, затопили камин. Эльза постирала его белье и сорочки. Стефан остался доволен.

Никакого управляющего, которого должны были назначить, брать совершенно не хотелось, и он решил по возможности отмазаться от этого. Стукачи в доме были совершенно ни к чему.

Вечером он обратился к своему адъютанту.

— Сходи в столовую и осторожно узнай, ужинает ли там Менгеле. И сразу назад. Понял?

Парень щелкнул каблуками и рванул в сторону столовой. Стефан накинул шинель и ждал его на крыльце. Вскоре солдат вернулся и отрапортовал:

— Он в столовой, господин офицер, пьет и играет в карты.

— Отлично. Теперь отведи меня в его лабораторию или в госпиталь, в общем, туда, где он всем заправляет.

Адъютант беспрекословно повел Стефана в сторону лагерного больничного комплекса. По идее уже стемнело, но территория лагеря освещалась яркими прожекторами. Было светло как днем.

Они подошли к отдельно стоящему зданию, во всех окнах которого горел свет. Работа на благо Рейха, видимо, кипела круглые сутки. Адъютант остался ждать на улице, а Стефан прошел на медицинский пост.

— Мне нужен Равиль Вальд, — сказал он молоденькой и симпатичной немке в белом халате.

— Назовите его номер, господин офицер, — с улыбкой отозвалась она, — мы работаем только по номерам.

Номера офицер не знал.

— Тогда я, с вашего позволения, сам осмотрю палаты. Думаю, их немного, и я быстро найду то, что мне нужно.

— Это не положено, — смутилась немка, — господин Менгеле…

— Пока я — заместитель коменданта этого лагеря, а не доктор Менгеле, и что положено, а что нет, решать мне, — отрезал Стефан.

Не обращая на нее больше никакого внимания, он пошел по коридору, заглядывая во все палаты. Равиля он обнаружил в самой последней, тот лежал на кровати, ему была поставлена капельница. Размашистым шагом офицер зашел в палату и взглянул на стеклянную колбу, прикрепленную к штативу. Это был раствор глюкозы, слава богу, а не какой-нибудь яд или иная гадость. Он выдернул иглу из руки юноши и приказал:

— Поднимайся.

Парень встал, шокировано хлопая своими длиннющими ресницами. Вот уже, действительно, кому вся красота досталась! Сестра его была похожа на обезьянку.

— Надень тапки и следуй за мной.

Равиль, в жутком волнении, едва не падая в обморок от ужаса и накатившей слабости, не мог попасть ногами в тапки. Стефан терпеливо подождал, пока тот обулся.

Они вышли из больницы. Равиль шел за ним, как был, в тапках и больничной пижаме. Было дико холодно, но ничего не случится, дойдет. Лучше простыть, чем быть искромсанным ножом маньяка.

— Отведи этого еврея ко мне в коттедж, — отдал распоряжение офицер ожидавшему его солдату.

— Есть!

Стефан вздохнул с великим облегчением. Вроде, дело улажено. Он поспешил на ужин, на который и так уже опоздал, но надеялся, что в столовой еще не все съели. В офицерском ресторане было весело и душно. Немцы ели и пили без меры, иными словами, нажирались до зеленых чертей. Еще бы! Такая тяжелая и нервная работа. Тут же присутствовали и женщины из разряда местных надзирательниц. Блузки у многих были уже расстегнуты, некоторые из них сидели на коленях у мужчин. Разгар оргии.

Стефан заказал себе половинку цыпленка с жаренным картофелем, салат и сто пятьдесят граммов водки. Все это он быстро уничтожил, а потом зашел в курилку, чтобы выкурить сигарету, первую и единственную за день. После тяжелого ранения в грудь, которое он получил под Сталинградом, офицер старался воздерживаться от курения.

В курилке от дыма можно было вешать топор. Здесь он застал Менгеле, который читал группе офицеров лекцию о вреде курения. Доктор заметил Стефана и очень ему обрадовался:

— Господин Краузе! Вы тоже курите? Курение вызывает рак легких, не забывайте об этом!

— Но вы же меня вылечите, господин Менгеле? — спросил у него Стефан.

Настроение у него резко улучшилось. Он представлял выражение лица этого светила науки, когда тот обнаружит, что один из близнецов, которого готовили к операции, исчез. Доктор самодовольно расхохотался.

— Ваши гениальные планы по поводу близнецов не изменились? — поинтересовался Стефан с приятной улыбкой.

— Нет, конечно же. Я с нетерпением жду завтрашнего утра, чтобы взяться за скальпель! Это будет прорыв в современной хирургии.

— Если операция пройдет удачно, в чем я не сомневаюсь, вы можете получить признание самого фюрера!

Стефана слегка понесло, так как он опьянел после выпитого. Впрочем, гениальный хирург был тоже пьян практически в стельку.

— Знаете, Краузе, мне не нужно наград. Мое имя будет увековечено в истории Рейха!

— Вот в этом я абсолютно уверен. Ну что ж, мне пора. Удачи вам на вашем нелегком поприще, господин доктор.

Они раскланялись. Домой офицер шел, сияя от счастья и даже хихикая себе под нос. Он понимал, что вел себя глупо и безалаберно, как мальчишка, но уж так хотелось подложить этому садисту большую свинью.

Он проходил мимо здания общежития, где квартировались офицеры среднего звена. Вдруг улыбка слетела с его лица. Он завернул туда, поднялся по крыльцу, разыскал комнату номер сто два и постучал.

Дверь ему открыл сонный Маркус и пораженно воскликнул:

— Господин Краузе! Как вы здесь оказались?

— Надо поговорить наедине, — пробормотал Стефан.

— Заходите, мои соседи по комнате еще не вернулись с ужина.

Стефан зашел и осмотрелся. Комната была вполне просторной, рассчитана на троих человек, прилично обставлена. На столе стояли пустые бутылки из-под пива.

— Это не мои, я не пью, — сказал Маркус смущенно.

У Стефана почему-то было чувство, что этому парню можно довериться. Он откровенно и подробно рассказал о своей проделке, о том, как похитил Равиля из больницы Менгеле.

— Как ты думаешь, Маркус, могут быть последствия? — тихо спросил он, закуривая.

Лицо его секретаря омрачилось.

— Трудно сказать. Честное слово, не знаю. Конечно, Менгеле будет в ярости и пойдет жаловаться к коменданту. Но, с другой стороны, жизнь еврея ничего не стоит, и поднимать шум из-за того, что он оказался не в больнице, а в слугах у офицера несколько неприлично. Другое дело, что этот еврей из пары близнецов. Господин Ганс Краузе, наш комендант, далек от хирургии, равно как и многие из нас. Если доктор сумеет доказать, что еврей ему необходим, то вас могут попытаться убедить вернуть парня. В любом случае, мне кажется, что вы можете поступать, как посчитаете нужным.

Высказав все это, Маркус напряженно замолчал. Видно было, что он сам распереживался. Конечно, ведь жизнь его теперь была тесно связана с жизнью офицера, которому он служил.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил его Стефан. — Извини, что неожиданно и не вовремя вторгся. Спокойной ночи.

Он вышел из общежития и, наконец, пошел к своему дому. Впервые с тех пор, как он находился в этом аду, ему дышалось легко и свободно. Там его ждал Равиль, и знание этого грело душу.

Домой офицер добрался достаточно поздно. У дверей его встретил Карл.

— Адъютант привел парня? — тут же, не без волнения, спросил Стефан.

— Да, господин офицер, он уже спит в своей комнате. Но это не его вина, очевидно, ему сделали какой-то укол в больнице.

— Завтра с утра сходишь на склад, получишь одежду для вас троих, а также мой продуктовый паек, — сказал Стефан, чувствуя, что буквально засыпает на ходу.

Отлично, слуги в его отсутствие уже сдружились и нагло выгораживали друг друга. Но у Стефана не было сил устраивать разборки, он был вымотан этим бесконечным и тяжелым днем, наполненным эмоциональными переживаниями. Он прошел в свою спальню, заставил себя принять душ и отрубился в чистой и теплой постели, как только его голова коснулась подушки.

Утром он едва не проспал. Пришлось вскочить, быстро одеться и бежать на совещание. Он даже завтрак пропустил. Есть хотелось зверски, а до обеда еще половина дня. Оставалось надеяться, что после совещания удастся заскочить домой и пожевать какого-нибудь печенья из пайка. Совещание тянулось бесконечно. Большинство офицеров сегодня клевали носом. Все, видимо, не выспались.

Стефана терзала мысль, успел ли Менгеле побывать у Ганса и нажаловаться или же нет. По непроницаемому лицу старшего брата было невозможно что-либо понять, он даже не смотрел на Стефана. Наконец, они отмучились; комендант объявил, что все свободны. Офицеры повскакивали с мест, радостные, что, наконец-то, можно оторвать затекшие задницы от стульев. Стефан тоже поднялся и собрался уходить.

— А вас, Краузе, я попрошу остаться, — отчеканил Ганс.

Стефан тяжело вздохнул и замер перед ним по стойке смирно.

3. Избранные рабы.

Все офицеры вышли, и Стефан остался с комендантом в оглушительной тишине.

— Расслабься, — сказал Ганс. — Ты здесь уже неделю, и мы почти не говорили. Как устроился?

Стефан тут же расслабился, то есть присел на край полированного стола и закурил. Все его попытки бросить в последнее время терпели фиаско.

— Великолепно, — усмехнулся он. — Лучше и желать нельзя!

Как он ни старался, в его голосе все равно прозвучал сарказм. Что можно было ответить касательно своего расположения в этом дивном местечке, в которое он попал благодаря братской заботе?

Ганс посмотрел на него непонимающе своими чуть выпуклыми водянисто-серыми глазами. Стефан недоумевал, почему Менгеле посчитал, что они похожи. Может, фигурой, манерами, тембром голоса или еще какими-то признаками, уловить которые мог только врач. Офицер считал, что брат его так же уродлив, насколько красив был он сам. У Ганса был острый нос, точно клюв, срезанная челюсть, рот узкий, словно щель, тогда как Стефан имел облик истинного арийца с прямым носом, крупными, выразительными глазами и классическими чертами лица.

— Мне сообщили, — продолжил комендант сухо и сдержанно, — что произошло недоразумение. К тебе в дом в качестве слуги попал еврейский юноша, который должен был участвовать в исследованиях доктора Менгеле.

С великолепной артистичностью и красочной мимикой Стефан немедленно отреагировал на это высказывание. На лице его отразилось искреннее недоумение.

— Вот как? Надо же, какая досада!

Ганс застыл перед ним, взгляд его стал мрачным, глаза наливались кровью, а лицо искажалось яростью.

— Встать! — гаркнул он. — Как ты смеешь со мной так разговаривать!

Стефан мгновенно потушил сигарету и вскочил со стола, вытянувшись, как полагалось по уставу. У Ганса сто пятниц на неделе, решил бы уже — либо вольно, либо смирно.

— Этот еврей принадлежит Менгеле, поскольку он нужен ему для научных изысканий, и ты сегодня же вернешь его назад в лабораторию. Ясно?

Стефан смотрел в сторону, мимо плеча Ганса, и с трудом сдерживал улыбку, а потом вдруг резко повернулся к нему и проговорил достаточно громким, твердым, но спокойным тоном:

— Даже не подумаю. Об этом и речь идти не может!

У коменданта от такого наглого заявления приоткрылся рот, и он тщетно пытался подобрать слова для ответа на столь дерзкое заявление. Пользуясь его растерянностью, Стефан продолжал.

— Я знаю, что этот еврей из пары близнецов, и тело его должно было славно послужить на благо Рейха — так оно и послужит, не сомневайся, только в ином качестве. Я не верну юношу доктору Менгеле. Пусть поищет себе другой материал для своих научных изысканий, благо евреи плодятся как тараканы, и близнецы у них не редкость.

— Да ты… Да я… — Ганс хлопал ртом, словно издыхающая рыба. — Ты Мойшу все никак не можешь забыть, щенок? Он похож на Мойшу?

Стефан счел должным промолчать. Никогда он не простит брату, что тот разоблачил перед родителями его связь с тем еврейским парнем, и семья Мойши была вынуждена срочно уехать из города, бросив свой налаженный бизнес, а его самого заперли в военной казарме еще задолго до начала войны, лишив возможности полноценно жить, не позволив закончить обучение. И если Стефан и ненавидел кого-то больше, чем Сталина и коммунистическую партию, так это собственного брата.

— Послушай, — Ганс перешел на примирительный тон. — Я стараюсь тебя понять. В лагере есть специальная категория, немцы с розовыми треугольниками, из них ты можешь выбрать кого захочешь.

— Может, мне самому себе нашить розовый треугольник, Ганс? Твоя идея неудачна, сам подумай. Как я смогу взять к себе в дом мужчину, осужденного за гомосексуализм?

— Вот же черт, — с досадой пробормотал Ганс. — Но почему же именно этот еврей? В лагере мало других мужчин?

А вот на этот вопрос Стефан даже сам себе не мог дать точного и четкого ответа. Да и на Мойшу Равиль на самом деле был совершенно не похож. Что же тогда покорило? Хрупкость, изящность и беззащитность этого юноши? Его безупречная красота? Юность? Может, все это вместе?

— Я советую тебе извиниться перед Менгеле и вернуть еврея в медицинский блок, — твердым голосом Ганс подвел итог их разговору.

— Спасибо за совет, — тут же парировал Стефан, — но я этого не сделаю. И не кажется ли тебе, что мы слишком много времени уделяем этому ничтожному инциденту?

— Ты всегда был упрямым и тупым, — злобно сказал ему Ганс. — Дай сигарету! Сам будешь объясняться с Менгеле.

— Он и на нас с тобой глаз положил, — на всякий случай подкинул дров в топку Стефан. — Сказал, что у нас редкостное генетическое сходство. Я все думаю, что бы он сделал, попадись мы в его цепкие лапки?

— Бред несешь, — отмахнулся от него Ганс. — Я вижу, что под Сталинградом тебя действительно серьезно контузило.

— Вот именно! — радостно кивнул Стефан. — Я полагаю, тема нашей беседы исчерпана? Можно мне теперь пойти и продолжить свою службу на благо великого Рейха? Я и так потерял уйму драгоценных минут.

— Убирайся, — процедил Ганс, отворачиваясь к окну.

— Хайль! — распрощался с ним Стефан, вскинув руку и прищелкнув каблуками.

Он вылетел в коридор, где у стены его ожидал Маркус. Вид у секретаря был неважный, нос его окончательно раздулся и покраснел от простуды, и в руке он сжимал носовой платок.

— Дойдем до госпиталя, — предложил Стефан, — я заберу свою служанку, а ты возьмешь какие-нибудь капли.

На крыльце офицер столкнулся с доктором Менгеле. Что ж, эта встреча была неизбежна, и лучше уж сразу расставить все точки в возникшем конфликте.

— Краузе! — негодующе вскричал доктор. — Вы забрали вчера из больницы моего пациента. Его необходимо срочно вернуть, так как он должен участвовать в важном медицинском эксперименте, я же говорил вам это!

— Его нельзя вернуть, — проговорил Стефан, едва сдерживая улыбку.

— Как? Почему? Где он, и что с ним?

Стефан шагнул к Менгеле и прошептал ему чуть ли не в лицо:

— Вашего пациента нельзя вернуть, потому что я его убил.

Менгеле оцепенел от этого неожиданного заявления, беспомощно развел руки в стороны и застыл, словно сраженный молнией.

— Но как? Зачем?

— Очень просто, господин Менгеле, — добродушно продолжил Стефан, — я его пристрелил. Есть еще вопросы?

— Но… Слушайте, Краузе, вы прекратите эти свои… шутки и отговорки! Мне нужен этот близнец!

— Поздно, доктор, я уничтожил грязного жида, что считаю совершенно естественным. Не для этого ли мы все здесь находимся? Или я что-то неправильно понимаю?

— Но что же мне теперь делать с его сестрой?

Доктор так растерялся, он ожидал чего угодно, но только не такого, неожиданного поворота дел.

— Убить, — флегматично ответил Стефан. — Мне нужно идти, доктор Менгеле. Не смею вас больше задерживать. Удачи вам в ваших научных изысканиях.

— Знаете что? — Менгеле сорвался на крик и покраснел от ярости. — Когда будет инспекция, я напишу на вас рапорт, что вы вставляете мне палки в колеса и уничтожаете ценный экспериментальный материал!

— Пишите на здоровье, если вам от этого станет легче.

— А ведь вы вначале показались мне адекватным человеком!

— А вы мне — нет. Прошу простить, я очень спешу.

Стефан понял, что от него не оторваться, и повел себя невежливо: просто развернулся к Менгеле спиной и пошел в сторону больницы, оставив разъяренного врача в полном смятении. Маркус поспешил за офицером. Он был в полном шоке от сцены, свидетелем которой невольно оказался, но предпочитал помалкивать, лишь шмыгал носом.

— Ты знаешь номер сестры Равиля? — бросил Стефан Маркусу на ходу.

— Да, господин офицер. Ее зовут Ребекка Вальд. Номер записан у меня в блокноте.

Стефан неожиданно остановился и посмотрел на него с глубокой признательностью. Он не слишком доверял людям, особенно коллегам, но уже начал понимать, что с секретарем ему очень повезло. Парень был сообразительный и неравнодушный к тому, что творилось вокруг.

По дороге они зашли в беседку, в которой располагалась курилка для офицеров. Сейчас, в рабочее время, в ней было пусто.

— Скажи… — поинтересовался Стефан. — Пациенты доктора Менгеле из числа узников часто умирают? Кто-нибудь остается в живых?

— Смертность очень высока, господин офицер, — доложил Маркус. — Умирает процентов семьдесят. Те, кто выживают, остаются инвалидами, работать не способны, и их отправляют в газовую камеру. Можно мне привести пример?

Стефан кивнул, ему было интересно, что творилось в лаборатории этого живодера.

— Об этом рассказывала одна медсестра другой, а я услышал. Одной молодой и здоровой женщине разрезали живот вдоль. В результате она выздоровела, рана зажила хорошо. Тогда ей же разрезали живот поперек. Так как никакие антибиотики Менгеле не использует, она умерла.

Стефан напряженно думал. Ребекку Вальд необходимо было вырвать из лап этого доктора, иначе как он потом сможет смотреть Равилю в глаза?

— Давай сделаем вот что, Маркус. Составь приказ о переводе этой девушки в барак двадцать пять «а». Думаю, так будет лучше всего. Сделай это сейчас же, когда мы придем в комендатуру, не забудь.

Маркус кивнул, понимая, что в этой ситуации иного выхода, пожалуй, не было.

В этот барак размещались заключенные за какие-либо провинности в ожидании уничтожения. Когда набиралась приличная партия, человек триста, их отправляли в газовую камеру.

Стефан прикрыл глаза, глубоко затягиваясь сигаретой. Он убийственно уставал здесь, даже на фронте такого не было. Да еще и грудь побаливала — сказывалось былое ранение. Потом они направились к больнице, в которой лечили узников, на местном жаргоне носившей название душегубка. От постоянной беготни у офицера гудели ноги, и он думал, что зря не пользуется положенными автомобилем и водителем, это значительно сэкономило бы и силы, и время. В больнице Стефану посчастливилось сразу разыскать свою еврейку. Девушка была уже на ногах и выглядела несколько лучше.

— Сара Милх, — представил ее Маркус, заглянув в свой блокнот и, на всякий случай, называя ее номер.

Стефан одобрительно кивнул. Завидев немца, девушка смертельно побледнела. Она была настолько напугана его появлением, что чуть не лишилась чувств. Офицер приказал ей идти за ним. Они вышли на улицу. Стефан вздохнул с облегчением. У него уже в глазах рябило от этих больничных палат и лиц изможденных узников. Они пошли по направлению к коттеджу Стефана.

— Наверно, ты иди в комендатуру и подготавливай документы, — обратился офицер к своему секретарю. — Я приду где-то через час. Мне нужно проверить, что творится у меня дома. И ради Бога, Ротманс, вылечи свой насморк! Ты постоянно чихаешь и этим отвлекаешь меня от мыслей о победе великого Рейха!

— Извините, — пробормотал несчастный Маркус и снова предательски чихнул в платок.

Мимо них на большой скорости проехал грузовик, кузов которого был перегружен трупами людей. Стефан отвернулся, чтобы пропустить мимо глаз это жуткое зрелище. Но что-то произошло, машину тряхнуло, может, камень случайно попал под колесо, от чего один из трупов скатился с кузова и рухнул прямо под ноги офицеру. Стефан едва не споткнулся и не наступил на него.

Ужасное зрелище предстало перед глазами немца. Он не был особенно чувствительным, на восточном фронте перевидал немало трупов, обезображенных ранениями, с оторванными конечностями, обезглавленных, залитых кровью. Но это…

Когда Стефан в школе изучал анатомию, в их кабинете стоял скелет, и это было забавно: они трогали его и даже привязывали к рукам наглядного пособия веревочки, дергали за них шутки ради.

То, что лежало сейчас под ногами у Стефана, тоже было скелетом, но обтянутым кожей. Это было тело ужасающе худого человека. Да и человеком его нельзя было назвать — изможденные останки, полностью лишенные мускульных тканей. Череп с запавшими глазницами, черный провал рта, выпирающие тазобедренные кости…

Неожиданно скелет шевельнулся, глаза его приоткрылись, он издал хрип, содрогнулся и в порыве протянул к Стефану тощую, состоявшую из одних костей руку. Он был еще живой. Офицер сам едва не вскричал от ужаса и резко отпрянул в сторону.

Адъютант Стефана проявил мгновенную реакцию и расторопность. Он подскочил и тут же разбил голову умирающего прикладом своего оружия. Раздался треск костей, частички мозга разлетелись в стороны, попав Стефану на сапоги.

— Смотри, что делаешь, тупая скотина! — обрушился на незадачливого солдата Маркус. — Ты запачкал господину офицеру обувь!

Секретарь наклонился, достав из кармана салфетку, и быстро протер cапоги офицера.

На Стефана накатила дурнота, земля вокруг закачалась. Мало что соображая, он пошел в сторону ближайшего строения и завернул за угол. Его вырвало желчью. Маркус поддерживал его, а потом дал салфетку, чтобы обтереть лицо. Стефан некоторое время стоял, прислонившись к стене, обливаясь холодным потом, пытаясь отдышаться.

— Никак не могу привыкнуть, — словно извиняясь перед своим секретарем, пробормотал он.

— К этому нельзя привыкнуть, — так же тихо ответил Маркус.

— Но вот ты нормально и спокойно отреагировал…

— На самом деле, это вы нормально отреагировали, господин офицер. Разрешите, я провожу вас до дома. Вы ничего не ели сегодня и видно, что переутомились.

Стефан кивнул, у него не было никаких сил спорить. Он старался больше не думать о произошедшем инциденте и обратился своими мыслями к Равилю. Сейчас он его увидит и получит возможность рассмотреть получше, а может, они даже поговорят. Офицер немного взбодрился и встряхнулся. К коттеджу он подошел уже вполне твердой походкой.

Отпустив Маркуса, а своему адъютанту приказав организовать для него машину, Стефан зашел в дом, где его встретил Карл, который, очевидно, по собственной инициативе взял на себя обязанности старшего слуги.

— Позови всех в гостиную, — приказал Стефан. — И пусть Эльза подаст мне чай с печеньем.

В ожидании пока выполнят его распоряжение, он прошел в ванную, умылся, почистил зубы и тщательно прополоскал рот, в котором до сих пор был отвратительный привкус желчи, после чего вышел в гостиную и сел на диван. Расторопная Эльза тут же принесла для него на подносе чашку крепкого, ароматного чая, рафинад, варенье, хлеб, масло и галеты.

И вот они все стояли перед ним. Карл, вполне еще крепкий мужчина лет пятидесяти пяти, невысокий и коренастый. Эльза, женщина с благородными чертами лица, не потерявшая в сорок лет своей статности. Сара и Равиль были примерно одного возраста, лет по шестнадцать или семнадцать. У наголо обритого Равиля смешно торчали уши. На момент они встретились взглядом. Глаза у парня были чудесного зеленого цвета, влажные и искрящиеся. Сам он был достаточно высок, хотя и худощав, но приятной комплекции.

Хуже всех выглядела Сара. Она была бледна, как смерть, вся тряслась от ужаса. Буйное воображение девушки, очевидно, рисовало ей то, что фашист взял ее к себе в дом не иначе как за тем, чтобы зверски изнасиловать. То, что тело молодой еврейки немца совершенно не интересовало, даже не приходило бедняжке в голову.

Рассматривая их, Стефан сделал несколько глотков крепкого чая из фарфоровой чашки и откусил пару кусочков хлеба. После этого он почувствовал себя несколько лучше. Он встал с дивана и обратился к своим слугам.

— Слушайте внимательно. Меня зовут Стефан Краузе. Я заместитель коменданта лагеря Освенцим, а вы теперь — мои слуги. С этого дня вы постоянно будете жить в моем доме, выполнять все мои приказы и неукоснительно подчиняться правилам, которые я установлю. Сейчас я пойду в кабинет, а вы будете заходить в него по одному, я побеседую с каждым из вас и объясню вам ваши обязанности.

Стефан взял поднос и переместился в кабинет за письменный стол. Все. Еще несколько минут, и он, наконец, останется с Равилем наедине.

4. Домашний деспот.

Расположившись в кабинете, Стефан какое-то время пребывал в одиночестве, наслаждаясь тишиной. После уборки, которую произвела Эльза, здесь стало очень уютно. Его заинтересовал книжный шкаф, в котором даже были книги. Он решил обязательно пересмотреть их и прочесть на досуге. В комнате, помимо шкафа, стояли письменный стол, три стула и бюро. Вся мебель сияла, начищенная полиролью; постиранные занавески пахли свежестью. Правда, окно было не вымыто, но это успеется. Стефан не был слишком придирчив или нетерпелив. Он допил свой чай, и ему стало намного легче, прошли тошнота и слабость.

Собравшись с мыслями, он пригласил в кабинет Карла. Первым делом офицер поинтересовался, за какие подвиги тот здесь очутился. Оказалось, что причиной послужила чистая подстава. Карл регулярно высылал деньги своему племяннику, который оказался антифашистом. При аресте у молодого человека обнаружили квитанции переводов. Получилось, что Карл поддерживал материально немецкое коммунистическое подполье. А ведь он даже и не знал об идейной принадлежности своего племянника, просто слал ему деньги, так как тот был сыном его погибшего брата. В общем, хотел как лучше, а получилось как всегда. Стефан с горечью посмеялся над этой историей.

— Хорошо, что не расстреляли, — усмехнулся он.

— Лучше бы расстреляли, господин офицер, — ответил Карл, который, как заметил Стефан, его совершенно не боялся.

Может, это и к лучшему. Офицер объяснил мужчине его обязанности. Карл должен был стать капо, старшим слугой и управляющим, целиком и полностью отвечать за все, что творилось в доме, а также выполнять поручения Стефана вне дома. Он был единственным из слуг, кому разрешалось выходить за территорию коттеджа. Общаться и разговаривать с остальными узниками, рассказывать о том, что творилось в доме, заходить в другие бараки, отлучаться по каким-то своим надобностям строго запрещалось. Только по делам, туда и обратно. И главное — следить, чтобы ни под каким предлогом за ворота не выходили Равиль и Сара.

— В лагере, как ты знаешь, постреливают, — объяснил он. — Я не хочу, чтобы кого-нибудь из них случайно или нарочно убили. Ты отвечаешь за их жизни.

Также на пожилого немца была возложена вся имеющаяся в доме мужская работа. Тот слушал, кивал в знак согласия, понимая, что ему крупно повезло, он попал к неплохому хозяину и в теплое место.

Следующей в кабинет вошла Эльза. Ее проступок перед нацистами состоял в том, что она длительное время укрывала в своем доме соседей — еврейскую семью, — прятала их в подвале. Когда все открылось, евреев тут же, у нее на глазах, расстреляли вместе со всеми детьми, а саму женщину этапировали в Освенцим.

— Только не вздумай прятать каких-нибудь посторонних евреев в моем доме, — со смехом сказал ей Стефан.

Он невольно восхитился ее мужеством. Ведь эту семью из шести человек надо было не только скрывать, но и кормить, где-то брать на всех продукты, стирать их вещи, потом сушить, а у них имелся и младенец. Как она умудрилась прятать их почти целый год, ему было непонятно. И евреи тоже хороши. Вместо того, чтобы вовремя уехать, сами погибли и подставили женщину, сделавшую им столько добра. А все потому, что многие до последнего часа цеплялись за свое добро и предприятия, не желая покидать обжитые края. Наивные, как дети. Все равно всех их убили, и все у них отобрали.

В целом, эта благородная женщина с добрым лицом отнеслась к нему спокойно и доброжелательно. Она сделала так, как подсказала ей совесть. Не каждый способен поступать согласно ее велению, тем более в военное время. Стефану показалось, что ей можно доверять. На Эльзу он возложил кухню и стирку белья, в общем, работу, привычную для любой женщины.

Потом зашел Равиль. Стефан пожирал его глазами с головы до ног. Красавчик, ничего не скажешь, губастенький и глазастенький. Правда, такой смешной, лысый, с оттопыренными ушами. Жаль, что волосы обрили. Парень стоял, скромно опустив глаза. Офицер знал, что все его мысли сейчас заняты разлукой со своей сестрой, об этом он и переживал, до немца ему не было никакого дела. Можно было представить, как близки были эти близнецы, которые, скорее всего, с самого рождения никогда не расставались.

Стефан поднялся и подошел к нему.

— Посмотри мне в глаза, — тихо сказал он.

Парень поднял удивленный взгляд. Зачем-то господину офицеру понадобились его глаза. Мужчина протянул руку и, затаив дыхание, скользнул пальцами по щеке юноши. Тот вздрогнул, как от удара током, и невольно сделал шаг назад.

— Стоять! — приказал офицер. — Слушай меня. Никогда не смей больше так делать, отстраняться от меня. Я твой хозяин и господин. Твоя жизнь да и, кстати, жизнь твоей сестры находятся всецело в моих руках. Если ты будешь вести себя хорошо, вам с сестрой будет неплохо. С этого дня, когда я дома, ты будешь находиться постоянно при мне и беспрекословно выполнять все мои приказы, какими бы они ни были. Тебе понятно?

— Да, господин офицер, — чуть слышно произнес Равиль.

Ни черта ему было не понятно. Это Стефан понял по его потерянному выражению лица и бегающим глазам. Как объяснить? Лучше сказать без образных оборотов, а так, как есть.

— Тебя в детстве когда-нибудь пороли ремнем? — поинтересовался немец.

Тут уж Равиль сам, без приказа, поднял на него свой пораженный взгляд.

— Нет, господин офицер.

— А я буду. И спать ты будешь со мной в одной постели. Это если я в хорошем настроении, а если в плохом, то у кровати, на коврике, как пес.

Равиль молчал, не понимая, что это за злая шутка? Видимо, он ни на миг не допускал, что подобное могло происходить на самом деле.

— Я не шучу, — с некоторой досадой сказал Стефан.

Он видел, что ему не удалось нагнать на парня нужного страха. Юноша ему просто не поверил.

— Сегодня вечером, когда я приду со службы, мы этим и займемся. Приведешь себя в порядок, хорошо помоешься. Можешь идти.

Видно было, что это заласканный ребенок, не знавший в жизни ни горя, ни телесных наказаний, может быть, даже резкого или гневного тона, — так доверчиво он смотрел на офицера. Глядя ему вслед, Стефан невольно облизнулся. Лакомый кусочек, ничего не скажешь. Скорее бы вечер.

Следующей была Сара. Вот уж кто боялся его до ужаса. Возможно, здесь она уже натерпелась и видела смерть, иначе бы не тряслась, как осиновый лист. Стефан возложил на нее уборку в доме и все, что было связано с мытьем и грязью.

— Ты видела, что крыльцо у нас покрашено в белый цвет? — прищурившись, ледяным тоном, спросил он у нее. — Так вот, оно всегда должно быть белым, в любую погоду, днем и ночью, и не дай бог я замечу на нем какие-то следы. Это же касается пыли или мусора в доме. Если я замечу, что ты плохо стараешься, мне придется тебя пристрелить и взять в дом другую, более расторопную и аккуратную девушку.

Нагнав на бедняжку еще больше страха, он отпустил ее и вздохнул. Наконец, слуги были построены. Нужно было срочно ехать в комендатуру, адъютант уже подогнал к крыльцу машину.

— Вы ели что-нибудь сегодня? — Поинтересовался Стефан у Карла, стоя в прихожей и набрасывая на себя в шинель.

— Нет, господин офицер.

— Возьмите из моего пайка крупу и сухое молоко. Пусть Эльза сварит кашу, и хорошо поешьте. Особенно обрати внимание, чтобы поела Сара. Она тощая, как скелет, а ей придется работать физически.

Завершив домашние дела, Стефан поехал в комендатуру, размышляя, как же ему прокормить четверых людей, которых он взял к себе в дом. Он был категорически против, чтобы слуги его стояли в очереди с мисками за лагерной баландой, так как едой это назвать нельзя. Офицерский паек Стефана включал в себя лишь некоторые деликатесные продукты, так как предполагалось, чтобы он питался в столовой.

В паек входили по килограмму каждого вида круп, три килограмма муки, сахар, сухое молоко, яичный порошок, масло, чай, кофе, сигареты, печенье, галеты, конфеты, несколько банок с джемом и медом, сыр в тюбиках, десяток рыбных консервов и пять литров разнообразного спиртного. Этим не прокормить четверых взрослых людей, да и не еда это, а так, баловство. Офицер решил посоветоваться на этот счет с Маркусом.

В комендатуре его ждал завал документов, но прежде всего он подписал подготовленный своим исполнительным секретарем приказ о переводе Ребекки из медицинского отделения Менгеле в барак для смертников.

— Главное нам не пропустить момент и вовремя вытащить ее оттуда, чтобы девушку не уничтожили. Возьми, Маркус, пожалуйста, под контроль этот вопрос.

Тот кивнул и сделал пометку в блокноте. Стефан сразу послал своего адъютанта за Ребеккой, надеясь, что Менгеле еще не успел расчленить несчастную на куски. Потом они несколько часов проработали, и Стефан пропустил обед. Отлично, если так пойдет и дальше, то он окончательно испортит свой и без того больной желудок. Когда они немного разгреблись, голод напомнил Стефану о том, что он хотел посоветоваться с Маркусом по поводу того, как организовать питание своих слуг, чтобы они не падали в обмороки от слабости и недоедания.

— Очень просто, — ответил секретарь и понизил тон до шепота. — Возьмите собаку.

— Хорошо придумал! — усмехнулся Стефан, — еще и тварь придется кормить! Или же ты рекомендуешь ее съесть?

Маркус рассмеялся.

— Да нет же, господин офицер. Дело в том, что собаке полагается отличный паек.

— Вот как? — заинтересовался Стефан.

Маркус достал какую-то карточку и зачитал:

— Несколько видов овощей, в общей сложности целый мешок, крупа разных сортов, а так же десять банок собачьих консервов на месяц. А собачьи консервы, скажу я вам, это есть ни что иное, как тушенка. Пусть в ней и попадаются иногда сухожилия, шкурки или кусочки жира, но это прежде всего мясо. Я точно знаю, что солдаты ее едят, да еще и выменивают на другие продукты. Для слуг тем более сойдет. Ну, а собачка может питаться немного поскромнее.

— Ты сам консервы эти пробовал? — озорно поинтересовался офицер у парня. Тот заулыбался и кивнул.

— Хлеб на всех, пусть раз в день, берут на раздаче, в общей столовой. Вот и решение проблемы!

Стефан тяжко вздохнул. Да, тяжело быть хозяином, о каждой мелочи он должен был думать и заботиться сам. Итак, предстояло взять собаку, паек которой должен был кормить ее и еще четверых людей. В реестре он выбрал трехлетнюю суку, по кличке Альма, и приказал доставить к себе в дом, желательно, сразу вместе с пайком.

После службы, по дороге в столовую, он повстречал Менгеле. Доктор, казалось, был всесущ и вечно попадался на пути. Тот не мог равнодушно и спокойно пройти мимо и подскочил к офицеру.

— Краузе, вы доиграетесь! По вашему приказу у меня сегодня отобрали еврейку, ту, из пары близнецов, а я только подготовил ее к стерилизации! Я найду на вас управу!

И он пронзил Стефана таким негодующим взглядом, будто тот сравнял с землей всю его лабораторию.

— Доктор Менгеле! — Стефан потерял всякое терпение. — Прекратите портить мне настроение! Как будто эти близнецы — последние евреи в этом мире! Неужели мы будем ссориться из-за таких мелочей? Я обещаю больше не лезть в ваши дела и близко не подходить к вашей клинике. А также, если позволите, я хотел бы преподнести вам бутылочку самогона.

— Настоящего самогона? — поразился Менгеле, который любил не только убивать, но и как следует выпить. — Русского? И где вы его раздобыли?

— Я же приехал с восточного фронта, — напомнил Стефан. — Так что завтра ждите меня с презентом.

Менгеле радостно закивал, и даже взял Стефана под руку, в момент записав его в лучшие друзья. Они вместе дошли до столовой, оживленно беседуя о расовых различиях, генетическом скрещивании и предельных возможностях человеческого организма. Стефан был не особенно этим доволен, гораздо спокойнее ему жилось, когда они с Менгеле были в ссоре, а теперь опять приходилось выслушивать его болтовню, которая порой элементарно портила аппетит.

Поужинав, он прихватил из общей вазы четыре яблока и печенье, засунул их в карманы шинели и, напевая себе под нос триумфальный марш, потопал домой. Во дворе на него с рычанием бросилась огромная овчарка. Стефан вздрогнул от неожиданности, открывая калитку, ведь он уже и забыл про нее, благо зверюга оказалась посаженной на цепь. Следовало немедленно установить контакт. Он присел перед собакой, какое-то время говорил с ней, потом угостил кусочками печенья и грозно прикрикнул, чтобы больше на него не смела лаять.

Он сегодня кошмарно устал, а ведь его ждал Равиль. Вернее, конечно же, не ждал, это сам Стефан бредил их встречей. Проходя мимо комнаты юноши, которую парень делил с Карлом, он заглянул в нее. Равиль лежал на кровати и спал. Честное слово, как у себя дома. Стефан улыбнулся и тихонько подошел ближе. Парень лежал поверх одеяла, весь такой нежный, теплый и вкусный, так и хотелось навалиться, помять и овладеть им. На офицера внезапно накатило такое сильное возбуждение, что даже зубы заломило. Он чуть не согнулся напополам от волны желания, которая разлилась по телу. Вот же черт! Он протянул руку и погладил еврея по трогательно беззащитной голове.

— Просыпайся, Равиль. Пришел твой хозяин. Ты хорошо помылся? Сейчас я это проверю!

5. Достойный отпор.

Равиль прилег, как ему казалось, всего лишь на минуточку, в надежде хотя бы на миг прикрыть глаза и немного расслабиться. Он был полностью вымотан и опустошен жуткими трагедиями, которые произошли в последние дни. Сначала расстрел родителей у них с сестрой на глазах, так как старики отказались покинуть гетто, потом утомительный путь в неизвестность.

Их везли в тесном вагоне, где нельзя было даже присесть; совсем не кормили. Поезд по неведомым причинам надолго останавливался, и это было еще хуже, чем если бы они продолжали ехать. Равиль и Ребекка были уверены, что их отправят в какой-нибудь молодежный трудовой лагерь. На это они надеялись до самого конца пути, пока не попали в Освенцим.

Увидев, что здесь творилось, Равиль не поверил своим глазам. Просто в голове не укладывалось, как можно было уничтожать людей вот таким жутким способом. Старых и больных убивали сразу, а все, кто моложе и крепче, должны были работать, пока не упадут замертво или же не исхудают до состояния скелетов.

Человеческая масса должна была приносить пользу, служить на благо Рейха, пока не выработает себя, и лишь потом уничтожаться. В этом была вся страшная суть данного чудовищного и античеловеческого замысла. Живые завидовали мертвым, ведь те погибали сразу, по прибытии в лагерь, ничего не поняв, практически без мучений. И спастись от этой судьбы было невозможно. Грязь, антисанитария, голодное существование, болезни, дикий холод, непосильный труд под прицелами автоматов — вот что ждало тех, кого временно оставляли в живых.

И правил, которые позволяли бы выжить, — не существовало. Все, чему учил Равиля его отец, владелец крупного антикварного магазина, а именно: быть внимательным, прозорливым, сметливым, стремиться нравиться людям, но одновременно не действовать себе в убыток — все это здесь оказалось полностью бесполезным. Другой мир — другие законы.

После того, как они с сестрой прошли обработку (их помыли, обрили, набили номера, выдали какие-то тряпки вместо одежды) они прошли через весь лагерь до самой больницы, и за этот час увидели все: колонны тощих людей, горы трупов, продуваемые ветром насквозь бараки вместо жилищ. На фоне всего этого толстомордые нацисты со своими лоснящимися от сытости собаками выглядели более чем преступно.

Равиль сразу понял, что придется приспосабливаться. Но как? Как им с Ребеккой устроиться здесь, чтобы не попасть в общую кучу трупов, которые сваливали на грузовики с красными крестами и куда-то увозили? Спросить было не у кого.

Новый день дал надежду. Доктор Менгеле произвел на них хорошее впечатление чуткого и доброго человека. Он очень внимательно и подробно расспросил Равиля, чем они когда-либо болели, были ли операции, есть ли на что-то аллергии. Разговаривал он вежливо, даже ласково, успокоил их, сказал, что теперь они в безопасности.

Правда, их не покормили, а Равиль зверски хотел есть, ведь в дороге они пробыли три дня, и на протяжении всего этого времени ничего не получали. У него в кармане нашлись семечки и несколько конфет, но все это он скормил голодному пацаненку лет шести, который в вагоне оказался рядом с ним, жадно хватал его пальцы губами, словно птенец, преданно заглядывая в глаза. Как тут положишь что-то себе в рот?

А потом их с Ребеккой разместили в разных палатах и поставили какие-то капельницы, как сказал доктор, — питательные. Равилю хотелось верить в завтрашний день, что все будет хорошо, хотя он совершенно не понимал, почему они с сестрой оказались в больнице и для каких целей могли понадобиться доктору, ведь они абсолютно здоровы. Но тот часто забегал, суетился, проверял их состояние, в общем, проявлял искреннюю заботу и был необыкновенно радостным и воодушевленным. Равиль так устал, что ему не хотелось ни во что вникать, и он просто доверился этому человеку.

И тут появился этот немец. Он выдернул Равиля из-под одеяла и приказал идти за ним. Хуже всего было то, что увели его одного, а Ребекку оставили. Но, может, это и к лучшему? Пусть хотя бы она будет в безопасности. А потом он оказался в доме этого начальника, среди его слуг (кстати, вроде бы неплохих людей), которые успели сказать ему несколько успокаивающих слов.

Их хозяин представился Стефаном Краузе. Беседа с ним повергла Равиля в шок. Нацист что-то говорил ему о порке, подчинении, постели. Сначала Равиль ничего не понял, и лишь после его ухода до него дошел смысл слов немца.

Равилю исполнилось семнадцать лет, и он не был невинным в полном смысле этого слова. То, что собирался с ним проделывать этот немец, называлось развратом и грязью. Он знал, что есть такая категория мужчин-извращенцев, которые бесчестят молодых юношей, издеваются над ними, получая от этого сексуальное удовольствие. Но почему нацист для этих целей выбрал именно его? Равиль не мог понять.

После ухода хозяина добрая немка накормила его кашей, также дала кусок хлеба и стакан чая. Впервые за последнее время он наелся досыта, вот только он не чувствовал вкуса еды. Все его мысли сосредоточились на развратных желаниях этого немца, огромного и страшного человека с жестоким лицом и пустыми, ледяными глазами. От этого его начинала бить мелкая дрожь, несмотря на то, что в доме было тепло.

Он уединился в своей комнате и прилег на кровать, забился в уголок, словно найдя убежище. Хотя какое может быть убежище в стане врага? Быть может, именно сейчас он доживал свои последние часы, а завтра его истерзанный труп тоже попадет в грузовик с красным крестом, и его увезут туда, где у мертвых нет могил, и никто никогда не узнает, где он похоронен.

Постепенно Равиль пригрелся и задремал. Ему приснился сон: их магазин, набитый причудливыми и дорогими вещами. Бой старинных часов, щебетание птички в клетке. Его отец, пожилой человек, не потерявший веселости и бодрости, считал за прилавком деньги. И рядом с ним он сам, Равиль, счастливый и беспечный. Казалось, так будет вечно.

Пока не пришли они…

Что-то встряхнуло его, и Равиль проснулся. Неужели опять оказался в вагоне? И где же Ребекка? Юноша приоткрыл глаза и увидел кошмар наяву. Над ним стоял этот немец. На лице его подобие улыбки, напоминающей оскал зверя.

Равиль тут же вскочил с кровати. До него дошел смысл слов хозяина. Да, у него теперь был хозяин. А он наивно полагал до недавнего времени, что все люди свободны.

— Я… не помылся… — пробормотал он растерянно. — Простите, господин офицер, я уснул…

— Иди за мной! — резко бросил ему нацист и вышел из комнаты.

Равиль покорно следовал за ним. Место, куда они пришли, походило на спальню. Он окинул унылым взглядом большую кровать, шкаф, другую мебель, окошко, плотно занавешенное однотонными шторами желтоватого цвета.

Офицер закрыл дверь на задвижку, приоткрыл дверку шкафа, достал из него графин со спиртным, налил в рюмку и опрокинул порцию себе в рот. Равилю невольно захотелось, чтобы немец подавился и сдох. Он стоял у стены, сжав зубы и до боли сцепив пальцы рук. В голове была пустота. Он даже предположить боялся, что его ожидало, и совершенно не знал, как себя дальше вести.

Тем временем Краузе стал раздеваться. Он снял китель, брюки, сорочку, остался в подштанниках и белой майке. Это был рослый и плечистый мужчина, коротко стриженный, весь седой. Черты лица его можно было назвать приятными, если бы не носили на себе печать жестокости. Из выреза майки выбивались завитки коротких светлых волос. Равилю стало невероятно противно. Усилием воли он взял себя в руки и продолжил безмолвно ждать, стараясь не встречаться с немцем взглядом.

Раздалось булькание — тот налил себе еще. Потом приблизился, тихо ступая по мягкому ковру голыми ступнями. Равиль перестал дышать. Ближе, ближе, ближе, пока они не оказались чуть ли не вплотную. Полшага назад, и юноша уперся лопатками в стену. Он слышал нарастающий стук, такой громкий, отдающийся в ушах, а потом догадался. Это билось его собственное сердце! Немец что-то тихо сказал, но парень не понял, не расслышал.

— Посмотри на меня! — громко и четко произнес Стефан. — Ты ослушался уже трижды. Ты не помылся, это раз. Ты не слушаешь, что я говорю, это два. И я предупреждал тебя, чтобы ты не смел отступать или отстраняться? Было такое?

— Я не знаю, — неожиданно вымучил из себя Равиль и поднял на немца глаза, выполняя приказ посмотреть.

Вид у офицера был обескураженный. Их лица оказались так близко, но тела не соприкасались, немец просто опирался рукой о стену рядом с плечом Равиля.

— Ты не знаешь… — задумчиво повторил офицер, а потом вдруг одобрительно кивнул головой. — А ведь в этом есть смысл. С этого момента тебе и не нужно что-то знать. Я вижу, ты не очень сообразительный мальчик, и не можешь запомнить сразу весь комплекс приказов. Значит, начнем с самого начала. Раздевайся!

Равиль был так поражен, что чуть было не упал в обморок. Губы его дернулись в судороге, напоминающей усмешку. За последние сутки он уже раздевался здесь два раза. Но один раз это было в толпе, на обработке, поэтому не так жутко, а второй раз — перед тем добрым доктором. Раздеваться, находясь один на один с незнакомым мужчиной, ему еще не приходилось никогда. Офицер тем временем подбодрил его кивком.

Взгляд Равиля вдруг принял упрямое и жесткое выражение. Возможно, так смотрел он на мир, когда был вынужден отнести к ветеринару любимого и смертельно больного кота, чтобы умертвить. Именно так смотрел, сам изнемогая от голода, когда кормил семечками маленького пацаненка. Он — мужчина, и надо было терпеть, ведь мужчины часто делают совсем не то, что хотят.

Медленно, зябко вздрагивая, Равиль снял с себя серые брюки и рубашку, оставшись в одних трусах. Он стоял перед немцем, тонкий, стройный и гибкий, не зная, куда спрятаться от пристального взгляда немца и деть трясущиеся руки.

— Отлично. Послушный мальчик, — одобрил немец дрогнувшим голосом.

Равиль прищурился. Запал, значит, урод. Тем временем офицер указал ему в сторону кровати. Юноша, ожидавший этого, сделал пару шагов в сторону койки, аккуратно обходя Стефана, словно бешеную собаку, потом присел на край. Проклятое волнение не давало сосредоточиться. Его уже не било мелкой дрожью, а начинало колотить от ужаса, словно в ознобе. Немец опять сделал жест, и Равиль, повинуясь ему, вытянулся на кровати во весь рост. На лице нациста заиграла довольная улыбочка.

— Молодец, — бессвязно пробормотал он. — Сейчас ты узнаешь, что такое настоящий мужчина. Расслабься, я доставлю тебе удовольствие.

Офицер присел рядом на край постели, наклонился и поцеловал юношу в шею один раз, а потом второй. Ничего более мерзкого парень в жизни не испытывал.

Всю жизнь отец учил Равиля стойко выносить неприятности, бороться до самого конца, не сдаваться и прилагать все, даже немыслимые усилия, чтобы выжить. Но сейчас, вот в такой ситуации, парень чувствовал себя настолько униженным и раздавленным, что смерть вдруг показалась ему лучшим уделом, чем добровольно отдать тело во власть нацисту и подставить ему зад. Сжав зубы, некоторое время он терпел эти отвратительные поцелуи. Ладонь Стефана легонько сжала ему бедро, дыхание немца заметно участилось.

А далее все пошло не по сценарию.

— Руки убери, — неожиданно даже для самого себя процедил Равиль сквозь сжатые зубы.

Немец приподнялся и застыл, глядя на Равиля то ли с ужасом, то ли с восхищением. Парень быстро сел на постели, попытавшись сгруппироваться и прижать колени к подбородку, но Стефан с ловкостью умудрился ухватить юношу за горло, сдавив ему шею, и опять потянул к себе.

— И ты еще смеешь мне сопротивляться, жидовский ты грязный сученыш! — прошипел он ему прямо в лицо.

Равиль стал отчаянно изворачиваться в железных, сильных руках, пытаясь отвернуть от своего мучителя лицо.

— Убери руки, фашистская ты сволочь! — простонал он, извиваясь под тяжестью напирающего тела мужчины.

Почувствовав бедром его эрекцию, парень пнул коленом прямо туда, одновременно нанося Стефану удар ладонями по грудной клетке. Стефан взвыл от боли. Былая рана в груди все не успокаивалась и постоянно напоминала о себе. Он отпрянул, слегка согнулся, а потом яростно уставился на Равиля.

— Значит, так? Понятно. Не хочешь по-хорошему, так будет по-плохому!

Стефан вскочил с кровати, сделал глоток коньяка прямо из графина, а потом извлек из одного отделения шкафа железные наручники.

— Тебе конец, маленький мерзавец, — произнес он голосом, дрожащим одновременно от возбуждения и гнева.

Момент — и мужчина всей своей массой навалился на Равиля, заламывая его запястья, выворачивая их, пытаясь приковать к железному изголовью кровати. Равиль не уступал, тяжело дыша, он бился до последнего. Потом, изловчившись, дотянулся рукой до светильника, который стоял рядом на прикроватной тумбочке, схватил его и огрел немца со всей дури по голове. Тот негромко вскрикнул и несколько обмяк. Обрадовавшись частичной победе, Равиль нанес еще один удар. Похоже, что фашист потерял сознание. Так ему и надо, чтоб он сдох сто раз!

Собравшись с силами, юноша сбросил с себя офицера. Выбравшись из-под него и ловко приковав наручниками руки мужчины к железным прутьям спинки койки, бросился одеваться. Стефан слабо застонал и шевельнул головой.

Равиль не мог ждать ни секунды. Он быстро натянул на себя брюки, рубашку. Руки его тряслись, но он знал, что должен сделать все, как полагалось. Он подобрал с пола носок немца, затолкал его ему в рот и крепко обвязал сверху его голову полотенцем, которое нашел под подушкой, надежно зафиксировав им кляп.

Осталось выключить свет и уйти. Парень выскочил в прихожую дома, накинул на себя ватник, который ему днем выдал Карл, впихнул ноги в войлочные ботинки. Все. Бежать. Назад, в больницу, к доброму доктору Менгеле, туда, где сейчас, как был уверен Равиль, находилась его сестра — Ребекка.

6. Наглядная жестокость.

Через некоторое время Стефан пришел в себя от шума. В комнате вспыхнул яркий свет. Приоткрыв глаза и морщась от боли, пульсировавшей в голове, офицер увидел, как вошел его адъютант и втащил в комнату отчаянно сопротивляющегося Равиля. Вбежали также Карл и Эльза.

— Господин офицер! — вскричал адъютант в ужасе от того, что застал Стефана в таком унизительном положении: с завязанным ртом и прикованным наручниками к кровати.

Он тут же отшвырнул Равиля в угол, достал из кармана ключи и освободил Стефану руки. Мужчина сел, избавившись от кляпа, тяжело переводя дыхание и обследуя рукой большую шишку на голове. Хорошо хоть не по виску ударил, еврейский волчонок, а то и вовсе мог убить. Крови на пальцах не оказалось. Спасибо, что череп не проломил.

— Я задержал еврея во дворе, господин офицер, — браво докладывал солдат, горделиво выпятив грудь, — когда он пытался сбежать. Разрешите пристрелить его?

— Я сам, — хрипло проговорил Стефан, — я сам его пристрелю.

Карл и Эльза, оба бледные от ужаса, стояли на почтительном отдалении в ожидании каких-либо распоряжений. Стефан встал и нетвердой походкой прошел в ванную, ополоснул лицо водой. Нормально он развлекся с еврейским парнишкой! После произошедшего всякое сексуальное желание совершенно пропало. Хотелось разорвать гаденыша, посмевшего сотворить с ним такое, и мучить так долго, чтобы он голос сорвал. Вытеревшись полотенцем, офицер вернулся в спальню. Башка просто раскалывалась от тупой боли.

— Все выйдите! — приказал он.

Слуг два раза просить не пришлось, они тут же вылетели за порог, а вот адъютант посмотрел на него с сомнением, очевидно, не решаясь оставлять своего начальника наедине с этим опасным парнем.

— Вон! — повторно приказал Стефан.

Адъютант, расстроенный тем, что его как следует не поблагодарили и не удалось поучаствовать в заслуженной казни преступника, со вздохом вышел за дверь.

Стефан поднял с пола прикроватную лампу, достаточно, кстати, увесистую, а потом перевел свой взгляд на Равиля. Тот сидел на полу, вжавшись в угол, и взирал на него с немым ужасом в глазах. Парень был бледный, как смерть, осознавая, что, судя по всему, настал его последний час. Офицер аккуратно поставил светильник на тумбочку и медленно подошел к Равилю. Хотелось сделать с ним что-нибудь страшное. В сердцах он пнул юношу ногой.

— Сволочь! — проскрипел он через стиснутые зубы и нанес еще один удар по его худому телу.

После этого к головной боли добавилась еще и боль в ступне, которой он пинал парня, и он поддал ему в бок еще, с другой ноги.

— Будь ты проклят, еврейский сученок!

Побои Равиль переносил беззвучно, очевидно, от дикого страха его тело потеряло чувствительность. Он ждал смерти, но, пока его били, — он жил, и это вселяло надежду, что после трепки разъяренный немец успокоится.

— Встань! — прикрикнул Стефан.

Равиль стал подниматься, но сразу не вышло, ноги подкосились, и он осел назад на пол. Стефан ухватил его за локоть и поставил на ноги. Чувствуя неимоверную слабость, юноша прислонился к стене. Немец оказался так близко, надвинувшись на него всем телом, заслонил собой весь мир.

— Смотри мне в глаза, собака! — приказал офицер.

Они встретились взглядом. Глаза Стефана были белые от бешенства, они впились в бледное лицо Равиля, словно старались прожечь в нем дыру.

— Ты больше не будешь есть, — дрожащим от злости голосом сказал Стефан. — Никогда. Я посажу тебя на цепь в подвале и заморю голодом до смерти. Понятно?

Равиль автоматически кивнул и вздохнул с облегчением. Расстрел, судя по всему, отменялся. По тому, как расслабились мышцы на лице, Стефан прочитал его мысли и неожиданно понял, что смешон, вот так нелепо ему угрожая. Конечно, ни на какую цепь он его не посадит. Все это полная чушь, ведь даже избить как следует не смог. Но вот проучить его, конечно, желательно наглядно, было необходимо.

Близость парня вновь взволновала Стефана. Он испытал непреодолимое желание дотронуться, скользнул пальцами по худой шее юноши. Задушить бы… Равиль вздрогнул и перестал дышать, напряженно глядя немцу в плечо.

— Иди к себе и ложись в кровать, — прошептал, почти прошипел Стефан, ощущая, что на сегодня хватит развлечений. — И без глупостей. В шесть утра будь добр одетым ждать меня в прихожей. Прогуляемся. Будильник есть у Карла, не забудь его завести.

Равиль более чем охотно кивнул. Он даже чуть было не улыбнулся, радуясь, что все еще жив.

— И не забывай, что завтра ты остаешься без еды. И послезавтра тоже. И всю неделю.

— Да, господин офицер, — чуть слышно ответил Равиль и с надеждой посмотрел в сторону двери.

Стефан громко окликнул Карла и сдал парня старику под его ответственность, повторив свои указания. Угораздило же связаться, черт побери, с ребенком, которого еще воспитывать и воспитывать. Офицер порылся в своей аптечке, принял таблетку от головной боли и скоро крепко-крепко заснул на злосчастной кровати, где его так унизил совсем молодой еврейский мальчишка.

Вставать было тяжко, хотелось, наконец, выспаться. Стефан решил поинтересоваться, а положены ли ему тут хоть какие-нибудь выходные. Так хотелось вдоволь поваляться в постели, чтобы не нужно было просыпаться и куда-то идти. Но сегодня у него имелись планы, ради осуществления которых он собирался пожертвовать даже завтраком. Сборы были недолгими. Как военный, Стефан умел быстро привести себя в порядок.

Он вышел в коридор. Равиль стоял там в ожидании него, одетый в серый ватник, в ботинках и полотняной шапке, из-за которой его оттопыренные уши выглядели еще смешнее. Он взирал на Стефана несколько затравленно, напуганный предстоящей неизвестностью. Стефан удовлетворенно ему кивнул. Правильно, пусть боится. Сегодня немец был полон решимости добиться того, чтобы парень сам раздвинул перед ним ноги.

Офицер надел шинель, застегнулся перед большим зеркалом, и они вышли из дома. К ним тут же присоединились два адъютанта и собака. Без свиты и оружия в этом адском месте было невозможно выйти. Равиль шел медленно, и адъютант периодически подталкивал его в спину прикладом.

Их прогулка в это серое холодное утро, конечно же, имела определенную цель. Стефан абсолютно точно знал, что вчера по стечению обстоятельств на территории лагеря остались не вывезенными трупы узников. Вечером произошел перебой со снабжением бензина, грузовики встали, и мертвецов просто сваливали в общую кучу на самой окраине лагеря. Немец надеялся, что куча набралась значительная, способная произвести впечатление на Равиля. Лишь бы их только не успели вывезти этой самой ночью.

Стефан вспомнил вчерашний инцидент, когда ему под ноги свалился тот несчастный, изможденный и умирающий человек, и передернул плечами. Жуть, по другому это было не назвать. Они приблизились к горе из тощих, обнаженных тел, наваленных вперемешку, словно тряпичные куклы или какие-то черви, состоящие из костей и оскаленных зубов. Для большего эффекта пришлось подвести парня ближе. Сам офицер старался не смотреть туда, взгляд его был обращен на Равиля. Парень качнулся. Сначала он не понял, что это, а потом, когда осознал, ему стало совсем дурно. Стефан, стараясь унять приступ тошноты, не придумал ничего лучшего, как достать сигарету и закурить.

— Знаешь, что я сделаю? — медленно начал говорить он. — Я прикажу сейчас привести сюда твою сестру. Ее разденут догола, перебьют ей руки и ноги, завалят трупами и оставят здесь умирать. А поскольку она молодая, сильная и еще не истощенная, процесс этот займет не один день, а целую неделю или даже больше. Ты мне не веришь? Ты думаешь, я не смогу так поступить? Я это сделаю.

— Да, господин офицер, — прошептал Равиль серыми губами, не отводя взгляд от ужасной картины.

Подул ветер, и их обдало вонью разлагающейся человеческой плоти.

— Еще одна малейшая ошибка с твоей стороны, и я действительно это сделаю, — продолжал Стефан. — Хотел, Равиль, я с тобой по-хорошему, но ты сам все испортил. Пошли.

Он резко отвернулся, и они двинулись в обратном направлении, быстро удаляясь от этого страшного места.

Внимание офицера привлекла какая-то деятельность возле ограды из колючей проволоки. Стояли автоматчики, старший офицер громко распоряжался колонной людей с лопатами, которых только что сюда пригнали. Вообще-то Стефан, как заместитель коменданта, должен был быть в курсе всего, что творилось в лагере, поэтому он решил подойти и поинтересоваться, что же там такое затевалось.

В старшем офицере он узнал своего знакомого. Это был Отто Штерн, начальник данного блока. На заседаниях они частенько садились рядом. Мужчины поприветствовали друг друга.

— Что здесь происходит? — спросил Стефан. — Для чего понадобилось копать траншею?

Узники уже вовсю работали лопатами. У всех них на робе была нашивка, означающая принадлежность к русским военнопленным.

— Знаете, кто это, Краузе? — весело ответил Отто. — Это русские, коммунисты. Да, да, все двадцать пять человек. Мне поступило указание их срочно расстрелять, так как они склонны к бунту. Но просто так я это сделать не могу, для них это была бы слишком простая и приятная смерть. Вы со мной согласны? Я сказал им, что расстреляю, но пусть сначала выроют себе могилу. Пусть роют, собаки, и говорят спасибо товарищу Сталину.

Стефан с ненавистью уставился на копающих мужчин. Вот они, его враги. Он даже ощутил какой-то всплеск адреналина, вызвавший внутреннее ликование. Стоило здесь оказаться, чтобы на это посмотреть! Один из узников поднял на него свои темные глаза, и лицо его исказила злобная гримаса.

— Давно я не стрелял, — проговорил Стефан.

Он расстегнул свою кобуру, вытащил пистолет и вытянул перед собой руку, прицеливаясь. Грянул выстрел, и узник рухнул на мерзлую землю, окрасив своей кровью снег в алый цвет.

— Отличный выстрел! — воскликнул Отто. — Прямо между глаз! А я, пожалуй, подожду немного, а после лично пристрелю каждого из них.

— К сожалению, у меня нет времени, а то и я бы охотно поучаствовал в этом святом деле, — кивнул ему Стефан.

Неожиданно его осенила забавная идея. Он обернулся к Равилю и подозвал его ближе.

— Что стоишь, жид? Лопата освободилась. Бери и копай.

Равиль растерянно огляделся, почти не понимая суть приказа, но офицер подтолкнул его в сторону убитого узника, который упал так, что лопата оказалась под ним. Неловко семеня ногами, Равиль подошел к трупу, вытащил лопату и пристроился копать, отойдя от убитого так далеко, насколько это было возможно. Сообразительный парень быстро вошел в общий темп, стараясь копать не быстрее и не медленнее, чем все остальные, чтобы не выделяться из общей массы. Стефан злорадно хмыкнул. Пусть помашет лопатой в толпе смертников, глядишь, в голове ума прибавится.

— Не найдется сигареты? — спросил у него Отто.

Стефан дал ему прикурить, а потом прицелился в голову другому заключенному, который копал рядом с Равилем, и выстрелил вновь. Равиль содрогнулся всем телом и упал на колени рядом с убитым, решив, что стреляли в него, но тут же вскочил и вновь принялся за работу.

— Слугу воспитываете? — со смешком спросил Отто.

— Да, что-то вроде этого.

Огромная шишка на голове продолжала приносить ему страдания, и он по-прежнему был ужасно зол на Равиля.

— Такими темпами вы мне их всех перестреляете! — озабоченно воскликнул Отто в переживаниях, что вмешавшийся офицер мог нарушить его планы. — О черт! Менгеле несется!

Стефан обернулся. По направлению к ним скоренькой походкой шел Менгеле, улыбающийся, бодренький и свеженький. Стефан сплюнул на снег. Можно было подумать, что доктор в него влюбился, раз постоянно преследовал, где бы офицер не появился. С интересом оглядываясь, врач приблизился и замер, не скрывая своего радостного потрясения.

— Это же… Это же мой близнец! — он указал в сторону Равиля. — Ага, Краузе! Вы меня не проведете! Отдайте мне немедленно моего близнеца!

— Послушайте, Менгеле, — разозлился Стефан. — Во-первых, хайль и доброе утро, а во-вторых, это не ваш близнец, а мой слуга, и у меня на него есть свои собственные планы.

— Интересно, какие? — ехидно поинтересовался доктор. — Что может быть выше интересов Рейха?

— Я тоже с некоторых пор занимаюсь научными изысканиями, — важно произнес Стефан, отворачиваясь от него, чтобы скрыть улыбку.

Данный ответ озадачил врача, но тут до него дошло, что это, скорее всего, очередная шутка.

— Ну-ну, — голос его был полон сарказма. — И какими же?

— Я провожу наглядный эксперимент, а именно: мне интересно выяснить, зависит ли скорость копания человеком собственной могилы от его расовой принадлежности.

— Что?!

Менгеле вытаращил глаза, не зная, что на это сказать. Стефан довольно хмыкнул. Пора было заканчивать эту комедию, забирать Равиля и уходить.

— Но после, — не сдавался Менгеле, упертый, как и каждый человек, одержимый своими демонами, — после вы же мне его отдадите?

Он с надеждой взирал на Стефана, заглядывая ему в глаза.

— Да зачем он вам, господин доктор? — с досадой, громко произнес Стефан. Так от Менгеле, похоже, было не отвязаться. — Сестра его все равно уже мертва, а без нее он не имеет для вас никакой ценности!

Равиль вдруг слабо вскрикнул, выронил лопату и медленно опустился на землю. Когда Стефан подбежал к нему, то обнаружил, что парень потерял сознание.

7. Кто в доме хозяин.

Подбежав, Стефан наклонился к парню и стал его тормошить, приподняв ему голову, пристально вглядываясь в сомкнутые голубоватые веки.

— Равиль, очнись! — в панике бормотал он, легко хлопая юношу по щекам.

Вдруг воздух вокруг разорвался автоматными очередями, засвистели пули. Офицер упал на парня, закрывая своим телом. В этот момент ему показалось, что он вновь очутился на восточном фронте, под Сталинградом, когда русские прорвали оборону и атаковали их штаб, расстреливая всех в упор.

Все это длилось какие-то секунды. Стрельба так же быстро закончилась, как и началась. Ошеломленный, он поднял голову и огляделся. Копающих себе могилу коммунистов больше не было. Вокруг лежали лишь окровавленные, разорванные пулями трупы. К нему подбежали Отто Штерн, Менгеле и адъютант, все трое стали помогать ему подняться на ноги.

— С вами все в порядке? — возбужденно лепетал Менгеле. — Смотрите на мой палец. Сколько вы видите пальцев?

Оглушенный Стефан пошатывался, или же качалась под ним земля, он ничего не понимал. Менгеле продолжал водить перед его лицом своим коротким и жирным пальцем. Стефан оттолкнул его руку и обратился к Отто:

— Что это было? Что произошло?

— Один узник, когда вы наклонились, господин офицер, занес лопату, чтобы ударить вас по голове, — попыхивая сигареткой, едко выпалил Штерн. — К счастью, автоматчики мгновенно отреагировали. И вот результат. Вы мне всю малину испортили! И сами чуть не погибли, и казнь мне сорвали!

— Ничего себе! — застонал Стефан, не зная, плакать ему или же радоваться и благодарить судьбу, что в него случайно не попали.

Равиль лежал у его ног, скорчившись в позе эмбриона, не забывая при этом притворяться мертвым, хотя распахнутые от ужаса глаза с лихвой выдавали, что он уже вполне пришел в себя.

— Поднять его! — приказал Стефан своему адъютанту. — И тащи домой.

— Зайдите сегодня непременно ко мне, — не отставал от него Менгеле. — Я вас осмотрю и пропишу успокаивающе таблетки.

— Идите вы к черту! Лучше себе пропишите! — гаркнул на него Стефан и ускорил шаг.

Адъютант, которому пришлось поддерживать Равиля, еле поспевал за ним, проклиная все на свете за то, что он вынужден тащить на себе еврея, которого, по его справедливому мнению, давно пора было уже пристрелить и бросить в общую яму.

Стефан шел злой, как собака. Уже второй раз он из-за этого парня попал в неприятнейшую ситуацию, что, судя по всему, постепенно переходило в традицию. Но в данном случае парня вроде было не в чем упрекнуть. Офицер, получалось, сам виноват — расслабился, забыл, что находился среди зверей, готовых разорвать его на куски голыми руками или забить до смерти лопатами.

Они добрались до коттеджа. Издалека офицер увидел, что Сара тщательно намывала белое крыльцо. Сейчас они пройдут по нему, и опять будет страшная грязь. И какой идиот догадался покрасить крыльцо в белый цвет, когда в лагере нет асфальта?

У входа в дом сиротливо околачивался его секретарь, Маркус Ротманс.

— Господин офицер, а я вас потерял, — начал было он, — вы и на завтраке не были, и еще я хочу сказать, что…

— Жди меня здесь, — резко оборвал его Стефан.

Они вошли в прихожую, и немец тут же зычно крикнул Эльзу и Карла.

— Карл ушел в столовую за хлебом, как вы и приказали, — пояснила Эльза, появившись перед ним и вытирая красные, распаренные горячей водой руки о передник.

— Кто же вытирает руки о фартук? — с порога набросился на нее Стефан. — Что за неряшливость, Эльза! Разве у тебя нет полотенца?

Она отступила перед его гневом, переводя взгляд на Равиля и не понимая, что же офицера так рассердило. Однако то, что юноша вернулся целым и невредимым, порадовало женщину, и она слабо ему улыбнулась.

— Ты слышишь меня? — продолжал орать на нее Стефан. — Помоги Равилю помыться и переодеться, а потом напои его горячим чаем с чем-нибудь сытным и уложи в постель!

Он резко обернулся к парню, по лицу которого было видно, что он предпочел бы уже тысячу раз умереть.

— А ты! — задыхался Стефан от собственных воплей. — А ты… Жива твоя сестра! Жива! Завтра ты ее увидишь. Я просто так сказал при Менгеле, чтобы он от нас отцепился и забыл про свои садистские эксперименты, которые он обожает проводить над близнецами, разрезая их и сшивая между собой! Ясно тебе, жидовская ты шкура? Меня из-за тебя сейчас чуть не убили!

Стефан орал так, что брызги слюны разлетались в разные стороны, а в довершении своей гневной тирады влепил Равилю звонкую затрещину по уху. Тот вздрогнул, тут же пришел в себя и прошептал растерянно:

— Жива…

— Да, да! Жива! Эльза, немедленно уведи его с глаз моих долой, пока я его не прибил, честное слово.

Эльза метнулась к юноше, схватила его за руку и утащила вниз по лестнице, в его комнату.

Трясущимися руками Стефан достал из кармана сигарету и вышел на крыльцо, чтобы перекурить и немного успокоиться. По крыльцу опять с унылым видом ползала Сара, лишь развозя тряпкой грязь. Это его окончательно взбесило.

— Вон отсюда, дура! Идиотка, зачем ты моешь это крыльцо у меня под ногами, когда мы по нему сейчас еще сто раз пройдем?!

Сара шарахнулась от него в сторону, схватила ведро с тряпкой и укрылась в ближайшем сарае, где хранились дрова для камина.

— Всех ненавижу! — громко объявил Стефан сам себе, глядя перед собой, словно в пустоту.

Потом он украдкой посмотрел в сторону Маркуса, который стоял с невозмутимым видом в ожидании, когда офицер наорется, а следовательно, освободится. Стефану стало невольно стыдно перед ним. Он гордо приподнял подбородок, показывая этим, что с ним все в порядке. В голову вдруг пришла мысль дернуть немного коньяка, иначе сдохнуть можно было. Он вновь вошел в дом, прошел к себе в комнату, наполнил рюмку и принял дозу. Через пару минут внутри потеплело и стало несколько лучше.

Значит, когда он наклонился к Равилю, один из коммунистов пытался пришибить его лопатой. Вот же гнида! Хотя… Тому терять было нечего. И Отто теперь на него смертельно обиделся. Нужно будет перед ним извиниться, когда они встретятся за обедом. Если, конечно, Стефан доживет до этого обеда, так вдруг смертельно захотелось есть.

Он принюхался. В воздухе восхитительно пахло свежесваренной кашей. Он повел носом и пошел на этот чудный запах. На кухонном столе стояла небольшая кастрюлька. Немец приподнял крышку и заглянул в нее, а потом взял ложку и опасливо попробовал кашу. Она оказалась приготовленной на воде, без масла и сахара, лишь слегка подсолена, но все равно очень вкусная и еще горячая. Стефан с аппетитом всю ее тут же съел. Уничтожив завтрак своих слуг, он почувствовал себя более бодро.

В это время хлопнула входная дверь, и на кухню вошел Карл со свертком в руках. Увидев офицера, он застыл и почтительно поздоровался.

— Что в свертке? — спросил у него Стефан, облизывая ложку.

— Хлеб, господин офицер, — тихо сказал слуга.

— Покажи! — приказал Стефан.

Мужчина положил сверток на стол и развернул бумагу. Стефан озадаченно уставился на буханку хлеба, а потом перевел тяжелый взгляд на Карла.

— Вас, моих слуг, четыре человека, — медленно проговорил он. — Каждому из вас полагается триста граммов хлеба в день. В одной буханке ровно килограмм. Должен быть еще довесок в двести грамм. Где он? Где он, Карл?!

Стефан уже сорвал горло орать, поэтому говорил хрипло и тихо, но это звучало еще более зловеще.

— Я опоздал к раздаче, и на кухне не оказалось довеска, — ответил слуга, опустив голову.

— Карл, где хлеб?! Говори! — офицер еще снизил тон.

Он старался, чтобы голос его звучал дружелюбно, но это у него плохо получалось, в нем все равно дрожала злость. Неожиданно Карл поднял голову и взглянул на него, в глазах его промелькнуло ожесточенное презрение.

— Довесок в двести граммов я отдал по дороге.

— Кому?!

В ожидании ответа Стефан опять закурил. Вокруг творилось черт знает что!

— Подростку, — наконец вымолвил слуга и вновь опустил голову.

— Так вот, — Стефан сделал шаг к нему и произнес почти шепотом. — Никому про это не говори. Чтобы ни одна живая душа не узнала. И чтобы это было в последний раз, иначе, если тебя поймают, сразу расстреляют и у меня не спросят! Старый кретин! Да, вот что… Сегодня же сходи на склад, возьми банку краски и перекрась крыльцо в какой-нибудь другой цвет, в зеленый или коричневый, мне все равно, лишь бы оно не оставалось белым.

— Слушаюсь, господин офицер! — с готовностью воскликнул Карл, заметно воспрянув духом — его миновало страшное наказание.

Стефан, нервно передергивая плечами, вышел из кухни и вновь ступил на крыльцо.

— Сара! — крикнул он и надрывно закашлялся, подавившись сигаретным дымом.

Появилась девушка, худющая и испуганная, она до сих пор так и пряталась от него в сарае, сжимая в руках тряпку.

— Почему крыльцо грязное? — процедил офицер сквозь зубы. — Я говорил тебе, что пристрелю, если будешь плохо стараться? Говорил?! Так вот, готовься! Сегодня вечером и пристрелю!

Злорадно усмехнувшись, он сделал знак Маркусу, чтобы тот следовал за ним к машине. Пора было ехать на совещание. По дороге секретарь толково докладывал ему о всех текущих делах, но Стефан его не слышал, никак не мог сосредоточиться. В ушах до сих пор стоял свист пуль, которые вонзались в мерзлую землю совсем рядом с ним. И дался же ему этот злосчастный еврей! Носится он теперь с ним, словно курица с золотым яйцом! Одни проблемы.

Стефан дал себе слово, что сегодня же оттрахает парнишку во все имеющиеся у него дыры самым жестким способом и без вазелина. Без него, потому что вазелина-то у него как раз и не было!

— Эй! — окликнул он своего водителя. — Разворачивай машину, нам надо заехать в больницу к Менгеле, он обещал меня осмотреть. Жди меня здесь, Маркус.

Стефан прихватил из бардачка бутылку самогона, которую приготовил заранее, и вошел в здание больницы. Всех офицеров высшего состава Менгеле лечил и осматривал исключительно сам.

— Краузе! — радостно вскричал доктор, гостеприимно разводя руками. — Как я рад вас видеть! Присаживайтесь. Я вижу, что вы все же вняли голосу разума и пришли на осмотр.

— У меня мало времени, — холодно бросил ему Стефан. — Я принес вам презент, как и обещал. Держите.

Он поставил бутылку на столик, а сам бросил хищный взгляд в сторону шкафчика со стеклянными дверками, в котором, по виду, хранились крема и мази.

— О, огромное вам спасибо! По рюмочке?

— Не откажусь.

Стефану совершенно не хотелось пить самогон, но было крайне необходимо раздобыть вазелин, и он надеялся, что Менгеле на что-либо отвлечется, а ему в это время удастся позаимствовать пару баночек. Попросить вазелин он не решался, зная, что проницательный доктор далеко не идиот, и мог вполне догадаться о зловещих замыслах офицера в отношении так хорошо ему знакомого молодого и симпатичного еврейского юноши.

Тем временем Менгеле, словно фокусник, извлек из выдвижного ящика стола две рюмки и тарелку с нехитрой закуской. Они выпили, разумеется, за победу Рейха.

— Как самочувствие? — поинтересовался доктор, смачно хрустнув соленым огурчиком.

— Голова болит, — признался Стефан, так как нужно было потянуть время.

Он сел на табурет, снял головной убор и продемонстрировал ему свою огромную шишку от удара лампой. Менгеле тут же раскудахтался и распереживался.

— И как это вас угораздило, голубчик, скажите мне?

— Я стукнулся головой о дверку антресоли.

— Два раза подряд? — лукаво поинтересовался Менгеле, ощупывая голову офицера своими ловкими пальцами. — Здесь две шишки! Это больше мне напоминает удары каким-либо тупым предметом.

— Слушайте, Менгеле, — перебил Стефан, — признайтесь, вы в своей жизни хоть кого-нибудь вылечили? Хотя бы одного человека? Или вы только и делаете, что занимаетесь своими научными экспериментами?

— Конечно же, вылечил! — тут же вскипел доктор, разозлившись, что кто-то усомнился в его компетентности.

— Так вылечите тогда уж и меня! Смажьте голову, к примеру, какой-нибудь мазью, и поскорее, мне некогда! Я уже опаздываю на совещание.

— Сейчас я сделаю вам отличную примочку.

Менгеле повернулся к офицеру спиной и стал копаться в одном из своих шкафчиков. Стефан не терял времени даром. Он привстал с табуретки, приоткрыл дверку шкафа с мазями и стянул с полки три больших тюбика вазелина, которые приметил ранее. После этого он быстро сел на место и принял прежнюю позу. Менгеле повернулся к нему, держа в руках бинт, огромную склянку с какой-то жидкостью и ватно-марлевый пакет.

— Вы знаете, у меня вдруг прошла голова, наверно, самогон подействовал, — сказал Стефан поднимаясь. — Спасибо, доктор, извините за беспокойство. Увидимся за обедом.

— Но погодите… Я же обещал вам таблетки! — крикнул Менгеле ему вслед, но Стефан уже вышел из его кабинета.

В кармане лежали украденные тюбики с вазелином, и это его радовало и веселило. Все, Равиль Вальд, держись, тебе конец.

На совещании Стефан сидел в полной эйфории. В мыслях его всплывали заманчивые картины о том, как он придет сегодня вечером домой, схватит за горло этого еврейского щенка, сдерет с него штаны, засадит свой член в его узкую задницу по самые яйца и будет бесконечно трахать, трахать, трахать, сжимая рукой его тонкую шею, чтобы поганец не скулил и не дергался, пока не спустит свою сперму прямо в его тугой горячий зад. Возникшая от этих мыслей эрекция еще больше подстегивала офицера к подобным увлекательным фантазиям. Он несколько забылся, разнеженно витая в облаках. На губах его блуждала бездумная улыбка, и он бережно поглаживал ладонью заветные тюбики с вазелином у себя в кармане.

— Краузе, очнитесь!

Это шепнул ему Отто Штерн, сидящий рядом, легонько подтолкнув его локтем в бок. Стефан вздрогнул и обнаружил, что все это время он расточал свои нежные и мечтательные улыбки, глядя прямо на висящий напротив портрет великого фюрера. Учитывая, что в данный момент секретарь коменданта как раз зачитывал сводку с восточного фронта о потерях и поражениях с их стороны, Стефан понял, что выглядел в высшей степени нелепо.

Как можно более поспешно он придал своему лицу свирепое и воинственное выражение, которое гораздо больше соответствовало текущей ситуации, хотя внутри у него все тряслось от смеха. Да что с ним такое? Он вел себя, как маньяк в предвкушении грядущего наслаждения.

Он опасливо посмотрел в сторону Ганса. Тот сидел, сурово сдвинув брови, и угрюмый взгляд его не сулил офицеру ничего хорошего. Неужели коменданту уже донесли об утреннем инциденте с расстрелом коммунистов? Только не это!

— Все свободны! — громогласно объявил Ганс, поднимаясь со своего стула, и ядовито добавил: — А вас, офицер Краузе, я попрошу остаться!

Некое чувство дежавю посетило офицера. Стефан, как и вчера, тяжко вздохнул и замер по стойке смирно перед своим разъяренным братом.

8. Наказание за преступление.

— Посмотри, полюбуйся! — воскликнул Ганс, швыряя на полированную поверхность своего стола исписанный лист бумаги.

Стефан взял его в руки и стал читать. Это оказался доклад Отто Штерна о расстреле партии русских коммунистов, производившемся сегодня утром, во время которого произошел инцидент: совершено нападение на офицера Краузе. Винить Отто в этом доносе было нельзя, ведь тот лишь безукоризненно выполнял свои обязанности, а именно: сообщал о каждом известном ему происшествии в лагере, которое выходило за рамки заведенных порядков.

— Рапорт составлен просто отлично! — не без иронии одобрил Стефан, пробегая взглядом по строкам. — Без грамматических ошибок и лишней воды, все четко и ясно!

После этого Стефан не менее часа наблюдал за Гансом, который носился кругами по кабинету и красочно высказывался о всех содеянных грехах брата, припоминая их с самого раннего детства.

— Ты выжил из ума, Стефан! — орал он, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток воды из стакана, который всегда стоял на столе. — Тебя же могли убить! Как тебя угораздило приблизиться к пленным, вооруженными лопатами! Одного удара хватило бы, чтобы раскроить твой череп! Тебя же инструктировали по всем пунктам, когда ты сюда приехал, и не один раз! Ты — любимец нашей мамы, она сойдет с ума, если с тобой хоть что-то случится!

— Идет война, — напомнил Стефан. — С людьми нет-нет да что-нибудь случается, если ты об этом слышал, тыловая крыса!

— ЧТО?! — взвыл Ганс. — Ты мне это говоришь? Я с тридцать девятого года служу в лагерях, ты еще тогда бегал в коротких штанишках. Нет коменданта опытнее меня!

В какой-то момент Стефану показалось, что брат его сейчас ударит. И он понял, что необходимо немедленно умерить свой пыл и пойти на мировую.

— Ладно, Ганс, хватит. Я признаю, что поступил крайне неосмотрительно. Больше этого не повторится.

— Надеюсь. И это уже второй публичный инцидент, связанный с этим проклятым евреем, на которого ты положил глаз. Сначала мне жаловался Менгеле, ведь ты лишил его ценного материала, а теперь вот этот рапорт от Штерна. Ты полностью помешался на нем! Накрыть жида своим телом, защищая от огня! Как это понимать?!

— Когда стали стрелять, я случайно упал на него.

Постепенно Стефан принял позицию «вольно» и потянулся за сигаретой, мечтая, чтобы этот разговор, перешедший на личность Равиля, скорее закончился.

— Ты привлекаешь к себе общее внимание таким поведением, — продолжал зудеть Ганс. — Если ты завел себе слугу для утех, то держи его дома. В стенах своего коттеджа ты можешь поступать с ним, как тебе угодно. Хочешь — замори голодом, хочешь — избивай каждый день или скорми своей собаке, только не выставляй ваши отношения напоказ! Лучше просто избавься от него. У тебя из-за этого парня сплошные проблемы. Он погубит тебя, рано или поздно. Избавься, говорю, или же я буду вынужден сам избавить тебя от него.

— Я думаю, что нет смысла дальше спорить, — поспешно заверил брата Стефан. — Клянусь тебе, что никто больше о нем не услышит и не увидит. Все, Ганс, забыли. Можно мне теперь идти по своим делам?

Ганс подошел вплотную к Стефану и ткнул ему пальцем в грудь.

— Я говорю тебе в последний раз. Еще хоть один случай, хоть одно напоминание об этом еврее, и я сам убью его. Ясно тебе?!

Лицо Стефана омрачилось, и он кивнул. Впрочем, офицер не сомневался, что юноша надежно спрятан у него в доме, а уж он позаботится, чтобы Равиль больше ни разу не попался никому на глаза. Стефан понимал, что вести своего слугу гулять по лагерю оказалось грубой ошибкой. Отто Штерн наверняка не ограничился одним рапортом, и случившееся событие сегодня будет оживленно обсуждаться и в столовой, и в офицерских курилках.

Ему пришлось как можно более искренне заверить своего брата в том, что никаких подобных проколов в своем поведении он больше никогда не допустит. Наконец, комендант разрешил ему покинуть кабинет. Стефан вышел и со вздохом облегчения вытер лицо носовым платком. Вроде пронесло и, уж конечно же, в последний раз.

До обеда оставалось всего лишь полчаса, не хотелось на это короткое время ехать в комендатуру, ведь на дорогу больше уйдет. В столовую офицер тоже не собирался, так как до сих пор был сыт, съев с утра изумительную кашу, сваренную Эльзой. Пришло в голову отправиться домой часа на полтора, чтобы отдохнуть и заодно проверить, чем занимались в его отсутствие слуги.

Дома оказалось все в полном порядке. Карл усердно красил крыльцо в темно-коричневый цвет, на котором не должно было быть видно грязи и следов. Собака, прикрепленная цепью к своей будке, с аппетитным чавканьем лакала месиво из большой миски. Завидев хозяина, она приветливо гавкнула, припала к земле и завиляла хвостом. Стефана всегда поражала способность овчарок мгновенно распознавать, кто в доме настоящий хозяин, несмотря на то, что он ее не кормил — это была обязанность Эльзы.

В гостиной, в камине, ярко пылал огонь. Сара подметала полы. Увидев Стефана, она испуганно сжалась, помня, что он обещал ее пристрелить, но офицер прошел мимо, даже не взглянув на нее. Эльза жарила лепешки на кухне. Стефан зашел, чтобы перед ней извиниться.

— Эльза, я виноват, я сегодня утром не сдержался и съел всю вашу кашу, — печально вымолвил он, замирая в дверном проеме. — Было очень вкусно. Сварите себе новую порцию. И возьмите к чаю галеты из моего пайка, я все равно их не люблю, на восточном фронте наелся.

— Хорошо, господин офицер, как прикажете, — откликнулась женщина с ровной улыбкой на губах.

Создавалось такое ощущение, словно она решила не ругать излишне прожорливого и непослушного ребенка.

Равиля не было видно, и это понятно, ведь Стефан не назначил ему никаких домашних обязанностей, поэтому парень, скорее всего, коротал время в своей комнате.

Неожиданно немца осенила идея как ему приятно и с толком провести свое обеденное время, одновременно наполнив жизнь Равиля новыми смыслом и эмоциями. К тому же, накопившееся раздражение требовало немедленного выхода, и Стефан отлично знал, как это сделать.

Он прошел в свою спальню и отворил дверцы шкафа. На одной из перекладин висели его ремни, все из натуральной кожи, тяжелые, только разные по ширине и по цвету. Некоторое время он ощупывал каждый, прикидывая, какой из них будет наилучшим образом соответствовать поставленной цели. Наконец, он остановил свой выбор на жестком ремне шириной примерно в три сантиметра. Он бережно снял его с вешалки и, заодно прихватив злосчастные наручники, направился в комнату к Равилю.

Стефан застал парня сидящим на подоконнике. Что же тот надеялся увидеть там, за окном? Пейзаж был безрадостным. Бараки, бараки, бараки, колонны тощих и изможденных узников, дымящие трубы. Заметив, что к нему зашел офицер, юноша тут же соскочил с подоконника и опустил глаза. Он все еще был бледным, реснички его дрожали.

Между кроватями Карла и Равиля стоял столик. Стефан положил на него ремень и наручники, а потом отдал парню приказ, указывая на кровать:

— Я дал тебе достаточно времени все осознать, Равиль. Ложись на живот лицом вниз и подними руки к изголовью. Быстро! Мое терпение иссякло, и сейчас ты будешь наказан.

Все это он произнес твердым голосом, еле сдерживая свирепый рык. Он и в самом деле был ужасно зол на Равиля. Своим безобразным поведением тот подставлял его, да еще и попытался убить. К злости и раздражению примешивалось нарастающее возбуждение, которое, в общем-то, мучило его еще с самого утра. И вот он добрался до своего еврейчика.

Равиль сжал губы и, не поднимая глаз, чтобы не доставить немцу удовольствия прочесть в них замешательство и страх, лег, как тот приказал, схватив руками металлические прутья изголовья своей койки. Стефан ловко обхватил его тонкие запястья браслетами наручников. Раздался щелчок. Ловушка, в которую попался Равиль, безнадежно захлопнулась. Немец вздохнул с облегчением. Наконец-то парень оказался в полной его власти, и сейчас он сделает с ним все, что захочет. Внутри у него все просто клокотало от нарастающей злости.

Он присел на край кровати и положил ему руку на плечо. Еврейчик уткнулся личиком в подушку и словно окаменел от напряжения, очевидно, полный решимости вытерпеть все ужасные пытки и при этом не издать ни звука. Что ж, Стефан был рад это проверить, а пока он ласково поглаживал спину юноши через тонкую ткань сорочки. Он уже один раз видел его обнаженным, но тогда все произошло так быстро и сумбурно, что толком ничего не успел запомнить. Со временем Равиль вроде притерпелся к его руке, и мышцы его постепенно расслабились, но рано тот радовался.