История спасения

Лишь сейчас он осознал в полной мере, как безумно соскучился по этому мужчине, и все его чувства, которые он принудительно сдерживал и давил в себе в последние годы, вдруг вырвались наружу. Тысячу раз он прокрутил в голове все, что у них было за то время, что они находились вместе в лагере. Тысячу раз он произнес сам себе все те слова, которые они случайно или сознательно говорили другу, когда были вместе.

В своих воспоминаниях он бил Стефана по голове железной лампой, потом сам копал себе могилу, а после Стефан вдруг раскрыл двери газовой камеры и вытащил его наружу. А потом Равиль отдавался ему как никому и никогда — днем ли, ночью, не важно, — ведь он просто потерял счет этим невероятно дорогим моментам, которые прокручивались в его сознании вновь и вновь.

И он до сих пор стонал по ночам, вгрызаясь зубами в подушку, в полном безумия желании — принадлежать лишь ему одному. Почему такая жестокая жизнь отобрала единственного любимого им человека? Одного из миллиардов, населяющих планету? Равилю был нужен только Стефан, который подарил ему возможность выжить и продолжить свой род.

Равиль, когда смотрелся в зеркало, давно уже не видел себя. Он видел отражение седого мужчины, мрачного, бледного, иронично усмехающегося и пожирающего его жадным, пылким взглядом. И от этого видения его кровь невольно леденела в жилах, а к горлу подкатывал ком.

Наконец Вальд вроде вышел в места, которые казались жилыми. Между сосновыми деревьями он заметил высокие строения с белеными стенами. Суровые, лишенные красоты и уюта, с высокой, сложенной из камня оградой. Это насторожило Равиля. Кто знает, какие люди обосновались в укрытом чащей леса заведении? Вдруг здесь прибежище нацистских служащих, которые приманивают сюда евреев, чтобы продолжать их уничтожать?

Нахлынувший, глубоко въевшийся ужас настолько сковал сознание, что молодой мужчина присел прямо на землю, прижался к стволу ароматно пахнущей сосны и принялся судорожно озираться вокруг.

Однако никакая сила не могла заставить его отступить от заветной мечты найти возлюбленного. Он был готов умереть, только бы увидеть Стефана Краузе хотя бы на один миг. Лишь еще раз, на долю секунды взглянуть ему в глаза и найти в них отражение своих собственных глаз!

Равиль передохнул под раскидистым деревом. Опавшие иголки через тонкую ткань костюма впивались в бедра. Он набирался мужества встать и пойти дальше, чтобы узнать все. Все! И от этого зависело, будет ли он жить дальше или останется влачить безрадостное существование, терзаясь напрасными воспоминаниями.

Вскоре молодой человек решительно поднялся на ноги и направился в сторону клиники. Он надеялся там первым делом разыскать главврача, чтобы попытаться выяснить всю правду, а потом бежать назад на станцию, если питаемые им надежды окажутся ложными.

Его тревожило, что он не удосужился узнать расписания местных поездов, но это уж совсем незначительные детали. Главным было, в случае, если его ожидала нацистская ловушка, приложить все усилия, чтобы как можно скорее сделать ноги. А если это действительно психиатрическая клиника, то постараться найти того пациента, которого Равиль по описанию принял за Стефана. Его или… не его. Совсем не его.

Вскоре молодой мужчина вышел на пристань. Здесь располагались мостки, возле которых на темной воде колыхались пустые лодки. На берегу сидели несколько рыбаков. Стараясь не привлекать к себе внимание, парень поспешно углубился в лес и там остановился, пристально рассматривая затылки рыбачивших мужчин.

И вдруг он услышал голос. Да, тот, один единственный из миллиона голосов. И тут же ощутил прикосновение руки к своему плечу, на которое он так остро отреагировал, что едва не лишился чувств.

Равиль даже не знал, что почувствовал сперва — звук такого родного голоса или ощущение знакомого прикосновения. Он начал медленно оборачиваться, теряя последние остатки здравого рассудка.

И тут в глаза брызнуло яркое солнце. И, прежде, чем увидеть того, кто стоял перед ним, Равиль на миг лишился зрения.

Его опять тряхнули за плечо, и молодой мужчина распахнул глаза. Над ним стоял контролер в форме.

— Проснитесь, — бормотал он. — Ваш билет!

— Билет? — поразился Равиль, ошарашено озираясь по сторонам.

Он сидел в вагоне на жесткой, неудобной скамейке, а в глаза через окно беспощадно бил ослепляющий солнечный свет.

— Ах, вот же он, держите, — Равиль протянул контролеру билет, который продолжал сжимать в руке, даже когда уснул.

Тот мельком взглянул на бумажку и приложил ладонь к козырьку форменной кепки.

— Смотрите не засыпайте больше. Вам выходить на следующей станции.

Контролер пошел к другим пассажирам. Равиль вскочил и вышел в тамбур. Его глодали тоска и разочарование, даже слезы на глаза навернулись. Так это оказался всего лишь сон? Вещий ли он был? К добру ли?

Где же ты, Стефан Краузе?..

В тот момент он дал сам себе железное слово, что если не получится найти офицера живым, то он до конца своих дней будет искать хотя бы его могилу.

3. Долгожданная встреча.

Здание вокзала на станции, на которой сошел Равиль, походило на маленький, ярко раскрашенный дворец или музей. Никаких беспризорников тоже видно не было. Зато на перроне у пестрой клумбы грелся на солнышке упитанный пес. Когда парень проходил мимо, тот лениво приоткрыл глаз и широко зевнул, оскалив пасть.

Искать дорогу Равилю тоже не пришлось. На виду располагалась большая вывеска, указывающая путь к местной психиатрической клинике, даже со схемой.

В общем, все разительно отличалось от сна, который он видел в поезде. Особо не раздумывая, дурной это знак или хороший, молодой мужчина пошел по заасфальтированной дорожке. Путь его лежал через редкий и на диво ухоженный лес. Он бодро продвигался вперед, с наслаждением вдыхая свежий воздух, наполненный густым запахом соснового леса.

Вскоре в глубине показались строения. Клиника была обнесена оградой, но кованые ворота оказались открыты. Возле них работал какой-то кособокий сгорбленный старик в черном потрепанном дождевике. Он усердно прочесывал землю граблями, собирая потом мусор в совок с высокой ручкой и складывал его в большое ведро. Очевидно, это был местный дворник.

Равиль понимал, что Стефан, если и находится здесь, то, скорее всего, под чужим именем, поэтому спрашивать о нем было бессмысленно, но, не желая показаться невежливым, он обратился к старику, подняв руку.

— Здравствуйте! — приветливо окликнул он. — Великолепный денек, не правда ли? Вы не подскажете, где мне найти главврача?

Дворник даже не обернулся на голос, продолжая заниматься своим делом. Это показалось Равилю странным, но, поразмыслив, он пожал плечами — может быть, старикан глухой или один из местных сумасшедших, а тогда и вовсе с него нет никакого спроса.

Равиль прибавил шагу, однако при входе на территорию клиники опасливо обернулся. Кто его знает, еще подкрадется сзади и огреет ведром по голове, ведь всякое может быть.

Мужчина продолжал стоять, опустил свои грабли и пристально смотрел ему вслед. И тут Равиля вдруг охватила неуемная дрожь, и земля закачалась у него под ногами.

Это был он. Это лицо он узнал бы среди тысяч других лиц. Стефан. Господи… Что же с ним стало?

Да, это был Стефан Краузе, которого Равиль не распознал со спины. Краузе бросил грабли на землю и просто стоял, свесив руки вдоль кособокого тела, и смотрел на Равиля, молча, абсолютно ничего не предпринимая.

Равиль ахнул, у него вмиг все перевернулось внутри. Пальцы рук самопроизвольно разжались, корзинка и саквояж с глухим стуком упали на землю.

— Стеф!

Момент, и он уже летел к нему через лес, словно на крыльях, и упал офицеру на грудь, обхватив обеими руками и вжимаясь в него всем телом.

— Стеф!!! Господи!!! Это ты?!

Стефан сдержанно обнял юношу за спину и уклонившись от поцелуя в губы, подставив щеку. Мужчина продолжал молчать, а Равиль, задыхаясь от рыданий, тряс и тормошил его.

— Ты узнал меня? Это же я, Равиль! Стеф! Я так долго тебя искал. Ты жив! Как же я счастлив!!! Да поцелуй же меня, черт!

На момент они слились в скупом мужском поцелуе, и Равиль уколол свои щеки о жесткую щетину мужчины. Неожиданно Стефан криво усмехнулся, а в глазах его вспыхнули былые дьявольские огоньки.

— Узнал. Здравствуй, Равиль. Я ждал тебя.

Они до боли сжали друг другу руки и переплели взгляд, дрожа оба в неудержимом ознобе, а потом опять крепко обнялись.

— Я приехал за тобой, — эмоционально заговорил Равиль, — и теперь никогда больше тебя не оставлю. А ты? Зачем прятался? Ведь ты же обещал мне, что сам меня найдешь!

Стефан упрямо мотнул головой, очевидно, не зная что ответить, а потом деловито обратился к Равилю:

— Так. Давай-ка, помоги. Мне нужно прочистить еще вот этот кустарник. Я буду грести, а ты складывай мусор в ведро. Так быстрее дело пойдет.

Равиль, восторженно поглядывая в его сторону, взялся за совок, готовый делать все что угодно, лишь бы в компании Стефана. Поначалу он было рьяно взялся за дело, но скоро силы его оставили, он присел на землю, утирая рукавом слезы, которые опять полились безудержным потоком.

— Стефан! Да расскажи мне хоть что-нибудь! Что случилось с твоей памятью и со спиной? Ты хоть узнал меня?

Его вдруг охватило такое отчаяние, что Равиль почувствовал себя самого на грани помешательства, хоть иди и ложись в эту же клинику.

Особенную горечь добавляло то, как постарел и изменился Стефан. От его идеальной и горделивой осанки не осталось и следа. Позвоночник Краузе был искривлен, одно плечо выше другого, а на уровне грудины отчетливо просматривалась безобразная выпуклость.

— Узнал, узнал, — поспешно заверил его Стефан. — Ну все, достаточно эмоций. С памятью моей все в порядке, а вот со спиной, как видишь, — нет. Ну, все, мы почти закончили. Пошли. Я живу здесь недалеко.

Равиль тут же просиял от счастья, что его узнали. Может, Стефан и потерял былую осанку, но то, что при нем осталась память, радовало. Он резво поднялся и пошел рядом со Стефаном, стремясь ухватить его за ладонь.

— Ты вещи свои бросил и забыл, — иронично усмехнулся Стефан. — А в корзинке наверняка что-то вкусное.

— Ах, да!

Равиль спохватившись, вернулся и подобрал утерянную кладь, а потом сломя голову подбежал к своему офицеру.

— Как ты? — выспрашивал по дороге Равиль. — Где ты здесь живешь? Каким образом тут очутился? Я писал письма, искал тебя по всей Европе! И нашел в своей же стране!

— Идем, идем, — коротко отозвался Стефан. — Дома поговорим.

С удовольствием Равиль наблюдал, что жизнь хоть и изломала тело его офицера, похоже, действительно не повлияла ни на память, ни на сущность характера Краузе.

Глаза Стефана по-прежнему сияли озорным блеском, улыбка была едкой и саркастической, и вскоре он сам взял Равиля за руку, успокоив его страхи.

— Я здесь недалеко живу, — пояснил он. — Там и поговорим.

Вскоре они, не заходя за ограду клиники, подошли к крошечному домику, похожему на сторожку лесника. Стефан разомкнул замок и гостеприимно распахнул дверь. Внутри было всего две комнатушки. В первой находился рабочий инвентарь — лопаты, метлы, грабли. Вторая была жилая. Половину занимали печка, заставленная кастрюльками и другой домашней утварью, и просторная кровать. Из мебели еще имелись стол, стул, маленькое зеркало над примитивным рукомойником, несколько полок на стенах, заполненных книгами; и сундук, который одновременно мог служить скамьей.

Равиль робко присел на краешек сундука. Он пожирал глазами своего любимого мужчину, находясь в крайнем волнении: к месту ли он приехал или его забыли и уже давно не ждут, — а потом внезапно приободрился. Во всяком случае он был обязан сообщить Стефану о письме Анхен и о том, что у него родилась дочка, чью фотографию он привез с собой.

Стефан, тем временем подбросив в печурку несколько поленьев, присел на стул напротив Равиля. Места в комнатке было очень мало, и они оказались почти вплотную. Колени их соприкоснулись. Мужчина взял ладонь юноши в свои, наклонился и бережно, медленно поцеловал каждый палец.

Не в силах сдерживаться, Равиль при этом ласково гладил своего любимого мужчину по выстриженному ежику седых волос. Эмоции переполняли его через край, и он вдруг упал на колени, судорожно вжимаясь лицом в живот мужчины.

— Стефан. Я тебя люблю, — давясь слезами, проговорил он. — Я тебя больше никогда не оставлю. Ты только скажи, что ты ко мне не остыл и я нужен тебе!

4. Возрождение любви.

— Тихо, тихо, — зашептал Стефан, бережно поднимая расчувствовавшегося Равиля с пола под локти. — Садись.

Он поглаживал своего друга по коленям, с обожанием заглядывая ему в глаза. Их обоих тянуло друг другу магнитом, и они вновь, в эмоциональном порыве, крепко обнялись.

— Не остыл, — почти простонал Стефан, ласково приглаживая темные вихры Равиля.

— Но ты ведешь себя так, как будто бы не рад мне! Даже не оглянулся, когда я к тебе обратился! — пожаловался тот.

— Да я рад! — искренне вскричал Стефан. — Просто ты пойми… Когда ждешь, ждешь очень долго и абсолютно без всякой надежды, а потом задуманное вдруг сбывается, то просто сил нет осознать и перенести свалившееся счастье. Я до сих пор не верю, что ты здесь, нашел меня, приехал и сидишь передо мной!

— А ты забыл, что сам обещал меня найти?! — гневно, горячась перешел в наступление Равиль. — И верно, что все эти годы я сам тебя не искал. А знаешь, почему? Считал, что не имею права, думал, ты вернулся к жене и поставил на наших отношениях жирный крест. Ты мне постоянно снился, я умирал по тебе, но не смел искать. Кто я такой, сам подумай? Просто парень, на которого ты случайно обратил внимание, когда служил в лагере. Но потом ты женился и вычеркнул меня из своей жизни! И я, как мог, смирился с этим, хотя внутри все горело адским пламенем, и я задыхался от боли. А ты мне теперь говоришь, что ждал! Что же ты ждал, когда сам клялся приехать и попробовать хлеб из моей пекарни?!

У Равиля окончательно сдали нервы, и он вдруг, как ребенок, залился слезами, выплескивая пережитые горе и отчаяние. Стефан при этом пристально смотрел ему в лицо без тени улыбки или насмешки. Потом он отвернулся и мрачно изрек:

— Равиль, посмотри на меня, дорогой ты мой. Меня прошило насквозь автоматной очередью во время бунта узников, и после я целый год пролежал в госпитале прикованный к койке. Ты не представляешь, каких усилий стоило мне вновь подняться на ноги. И теперь, как видишь, мое тело изуродовано. Как я мог явиться к тебе в таком виде? Ты пойми меня тоже. Я тут спрятался от всего и от всех. А если бы я хотел вернуться к Анхен, то сразу бы это сделал. Но я никогда не собирался с ней жить. Такова ее плата за то, что решила носить мою фамилию и обосновалась в фамильном особняке Краузе, который теперь принадлежит ей по праву. А я вот пристроился пока здесь.

Стефан не злился. Он выглядел расстроенным и беспомощно развел руками. Достав платок из кармана, Равиль обтер лицо. Ему стало стыдно. Война прошла, и все они попали в разные обстоятельства. Он должен был радоваться, что офицер оказался жив, а вовсе не упрекать его. Ведь Краузе в самом деле был тяжело ранен, потом долго болел, а его тело носило на себе следы полученного увечья.

— Извини, — слабым голосом пробормотал парень. — Там, в корзинке, хлеб из моей пекарни и сыр…

— Я сейчас поставлю чайник!

Стефан тут же вскочил и захлопотал у плиты. Равиль уныло огляделся. Обстановка в сторожке была откровенно убогой, между тем здесь было чисто и даже уютно. Окинув взглядом искривленную фигуру мужчины, Равиль почувствовал, как сердце пронзила острая жалость…

Однако он встряхнулся. Нельзя было показывать, что ему жаль офицера, тому бы это точно не понравилось. Стефан был одет в рабочие штаны и сорочку из холста. Куртку из грубого серого сукна он снял и повесил на спинку стула. Вскоре он поставил на стол две чашки с кипятком и заварку и присел за стол, пригласив Равиля. В душе парня тем временем произошел всплеск счастья, и он с обожанием уставился на мужчину, пожирая того глазами.

Стефан посмеивался над ним, угостился привезенным хлебом и сыром, похвалил, сказал, что очень вкусно.

— Ну, рассказывай, как же ты тут живешь? — горячо попросил Равиль.

Сдержанно улыбаясь, Стефан неохотно и скупыми словами поведал ему свою историю.

Он пролежал в военном госпитале около года, долго не мог ходить, истратил на лечение и сиделок все средства, какие у него были. Едва офицер встал на ноги, деньги закончились, и его выписали — иди на все четыре стороны.

Тогда он сам обратился в эту частную клинику. Ее заведующий был психиатром, лечившим в свое время мать Стефана, которая после смерти дочери долго пребывала в тяжелой депрессии. Тот охотно принял младшего Краузе, ведь его семью знал очень давно.

И вот уже пять лет Стефан жил при клинике. Сначала как пациент, а потом попросил себе службу, перебрался в сторожку и с тех пор следил за чистотой на участке, прочесывал грабельками лес, подметал дорожки, чинил изгороди и следил за высаженным на заднем дворе клиники молодым фруктовым садом. Работа была на свежем воздухе ему нравилась, равно как и уединение от всех и всего. Деньги, правда, платили небольшие, но это его устраивало, ведь тут кормили и предоставили отдельное жилье.

— Впервые за долгие годы на душе у меня относительный мир и покой, и я живу в согласии с собой, — искренне признался он. — Никто ко мне не лезет. Еду я беру на кухне, стирку отношу в прачечную, а если хочу пообщаться или поиграть в шашки или шахматы, то отправляюсь в комнату отдыха к мужчинам. В клинике есть душ с горячей водой, добрые поварихи, библиотека. Рай, в общем.

— Но погоди, — округлил глаза Равиль, — я ведь понимаю, что в заведении живут сумасшедшие! Как же ты с ними общаешься, в шахматы играешь?

— Так и сам я не в себе, — повел здоровым плечом Стефан. — Здесь много людей, потерявших близких и побитых войной. Но это не означает, что они перестали быть людьми. У каждого из нас в голове свои тараканы. Лично я еще до Освенцима ощущал, что точно не в своем уме, часто себя неадекватно вел и чувствовал, что с ума сведет меня эта война. Вот теперь, когда все закончилось, пытаюсь понемногу прийти в себя. Но все равно я ужасаюсь своего чудовищного прошлого, боюсь, что меня узнают и покажут пальцем — это он уничтожил тысячи евреев в концлагере. Боюсь до такой степени, что хоть в землю зарывайся. Но смерть не берет меня, а небо не принимает. Еще, видимо, придется жить и мучиться.

Вальд, выслушав его, с глубокой печалью осознал, что не получится у него, как он мечтал, забрать офицера Краузе к себе домой, окружить его там вниманием и заботой. Стефан не захочет отсюда уехать. Можно, пожалуй, даже пока и не поднимать этот вопрос.

Они оба сейчас вели себя достаточно скованно и смущенно поглядывали друг на друга. Чтобы немного расшевелить и развеселить Равиля, Стефан принялся рассказывать историю о настоящем сумасшедшем, который обитал в стенах этой клиники.

— Жил-был один преподаватель, ничем не примечательный и не очень одаренный. Читал лекции по бухгалтерии в женском колледже. И вот однажды он поскользнулся на лестнице и сильно ударился головой о ступеньку. Отлежался дома за несколько дней и вскоре вернулся на работу. Встал перед своими студентками за кафедру, вскинул руку и вдруг на чистейшем немецком принялся шпарить речь Гитлера, даже его же голосом, призывая всех срочно встать под ружье и идти завоевывать мир. Орал, говорят, аж с пеной у рта. Отправили его в психушку, где он заявил, что в него вселилась душа Адольфа Гитлера и теперь управляет всем его телом и сознанием, требует, чтобы он продолжил дело великого фюрера. Весь прикол в том, что до травмы это был тихий и добродушный человек, увлекался садоводством, возился с детишками, а у него их трое. А самое интересное, что его мама и жена в один голос утверждают, что до падения он не знал ни слова по-немецки! Вот, что хочешь, то и думай! Лично я считаю данный случай весьма странным и побаиваюсь этого человека. А он ведь порой навещает меня здесь, в сторожке, приходит узнать как живется истинным арийцам и убеждает меня вновь надеть офицерский мундир. А самое жуткое, что он откуда-то узнал мою настоящую фамилию! Ведь во всех документах я прохожу под вымышленным именем. А он меня называет — Краузе. Но он не немец, и я уверен, что нигде и никогда ранее с ним не пересекался. Наш профессор уже четыре года изучает этот феномен. Иногда наш фюрер ходит спокойный, а когда вдруг его охватывает бешеная жажда завоевывать мир, и он начинает бесноваться и, срывая глотку, толкать речи; его тогда хватают санитары и утаскивают в палату для буйных. Короче, если душа Гитлера действительно вселилась в бедолагу, то им обоим крупно не повезло…

Равиль с удивлением выслушал историю и от души посмеялся над горе-фюрером. Да и было, признаться, над чем призадуматься. Чем черт не шутит, вдруг на самом деле существует переселение душ? Сначала он было развеселился, а потом вдруг не на шутку встревожился.

— Так ты говоришь, что он приходит сюда? Стефан, а что если он увидит меня, признает во мне еврея, а у меня это написано на роже, и ринется уничтожать? Потребует засунуть меня в печку?

— Ну, я еще пока что не разучился убивать! — коварно усмехнулся немец и успокаивающе погладил своего друга по руке.

Равиль, услышав его слова, с восторгом ощутил исходящую от мужчины прежнюю силу.

Его неимоверно тянуло к Стефану, как к своему, родному, первому. Так хотелось забраться к нему под крыло, прижаться и забыть обо всем на свете. Но они по-прежнему продолжали сидеть рядом за столом. Кровать была так близко. Парень метнул в ее сторону красноречивый взгляд и вздохнул, а потом бросил еще более страстный взгляд на своего мужчину.

— Лучше расскажи, как ты устроился? — поспешно перевел тему Стефан. — Часы, которые я тебе подарил, пригодились? Ты сумел сохранить их? По твоему внешнему виду я вижу, что не бедствуешь, и это меня очень радует.

И тут настал момент торжества. Равиль гордо приподнял рукав и продемонстрировал мужчине часы на запястье. Тот в изумлении приподнял седые брови.

— Пригодились, — дрожащим от волнения голосом поведал Равиль. — Когда мы приехали на фабрику к Шиндлеру, там нам всем предложили сдать ценные вещи в камеру хранения, но я отказался, сказал, что эти часы не имеют цены. Ведь так оно и было: для меня они бесценны. Впрочем, Шиндлер человек честный, мне все равно бы их потом вернули. Но то, что они находились на моей руке, очень успокаивало. И все эти годы я чувствовал через них связь с тобой, Стефан.

И потом Равиль, заметно стесняясь, тщательно выбирая слова, рассказал о своем нынешнем положении: о том, как волшебные камушки превратились в капитал, который помог постепенно наладить солидный бизнес; о своей найденной семье, замужестве Ребекки. С огромным трудом, через силу он выдавил из себя несколько слов о том, что пришлось жениться на Саре.

— На фабрике она очень сдружилась с моей сестрой, — словно оправдываясь, сбивчиво бормотал он, отводя глаза в сторону. — Мы не могли оставить Сару одну. И, чтобы проживание под нашей крышей не компрометировало ее, мне пришлось на ней жениться…

— Ах, вот как! — криво усмехнулся Стефан. — Значит, это все же твой щенок… Ты ей сделал тогда ребенка? А если не так, то почему же было не женить на ней вашего дедушку, раз того требовали приличия?

— Да ты в своем уме? — вскричал Равиль, вспыхнув от возмущения. — И не смей называть этого ребенка щенком! Я принял его, как собственного сына. Ведь своих заводить я даже и не пытаюсь. Наш брак с Сарой остается формальным!

Лицо офицера стало серьезным и сосредоточенным, и он понимающе кивнул.

— Равиль, я тебе верю, просто слегка поддразниваю. Я знаю, что ребеночек нашей Сары не от тебя. Я так еще ранее предполагал, что вы в дальнейшем поженитесь, не знаю, почему. Наверно, просто вы много вместе испытали, живя со мной, негодяем, в одном доме, что вас тогда и сроднило…

— Мы сразу с ней договорились, что никаких отношений между нами не будет, — твердо продолжал Равиль. — Ну, в смысле постели. Причем, именно она инициатор этого. Наверно, не может забыть пережитый в Освенциме кошмар, когда ее жизнь висела на волоске. От кого ребенок, я даже у нее не выспрашиваю, наверно, она и сама не знает. Но он очень хороший, тихий и спокойный мальчик. Он полюбился мне, в отличии от сыночка моей сестры и троюродного брата, который, если честно, меня порядком раздражает.

Они замолчали, и каждый задумался о своем, и Равиля опять потянуло к офицеру с неимоверной силой. Но, раз уж они заговорили о своих семьях, он понимал, что обязан сообщить Стефану о письме Анхен и показать ему фотографию дочки, тем более, что для этого был вполне подходящий момент.

— Я привез тебе… — начал было он, но Стефан прервал его властным жестом.

— Ева — не от меня, — уверенно заявил он.

— Ева? — поразился Равиль. — Ты даже знаешь, как ее зовут?

— Да, знаю, у меня свои информаторы.

Тут уж наступила очередь Стефана отворачиваться и прятать глаза.

— Она — от Ганса. Анхен обвела меня вокруг пальца. Ганс, оказывается, не раз захаживал к ней в общежитие. Она спала с нами обоими одновременно. Я никогда не вернусь к ней, Равиль, хотя и осуждать тоже не могу. Не сомневаюсь, что я ей нравился больше, чем Ганс, но в настоящее время ей выгоднее быть женой пропавшего без вести офицера, чем офицера-инвалида. Как матери-одиночке, ей назначат солидное пособие. А если появлюсь я, то может возникнуть множество проблем.

— У меня фотография девочки есть, — робко сообщил Равиль.

— Давай сюда!

Стефан решительно протянул ему ладонь.

Ах, как бы хотел сейчас Равиль, чтобы вот этим жестом Стефан пригласил его в постель! У него даже все в паху вдруг свело так, что он едва не заскрипел зубами от вожделения и боли. Но, вместо этого, пришлось достать письмо и фотографию ребенка. Письмо мужчину не заинтересовало — даже не взглянув, он отложил его в сторону, — а вот снимок рассматривал долго, и взор его смягчился.

— Она очень похожа на женщин из нашей семьи, — удовлетворенно кивнул он. — Ну, хорошо, что действительно оказалась Краузе, а не от покойного Отто Штерна. Ведь Анхен и на него вешалась тоже. А знаешь, почему я считаю, что девочка от Ганса? Он ведь был помешан на нацистских идеях. Именем Ева звали жену Гитлера, а я всегда хотел назвать свою дочку Марией. Как только я узнал, на какое имя пал выбор Анхен, у меня в душе все перевернулось. Неужели она все же любила этого скота, моего брата? И тогда я отказался от нее. У Анхен есть мой дом, мои деньги, моя фамилия, и пусть живут теперь как хотят.

— Женщинам нельзя верить, — полушутливо подвел итог их разговору Равиль, пытаясь смягчить тяжелый момент, и, чтобы отвлечь любимого от тягостных размышлений, тут же ловко и переключил его мысли совсем в другое русло. — А теперь давай, рассказывай, кто тут твой любовник? Только не плети байки, что у тебя никого нет!

Вопрос этот был совсем не безосновательный, так как Равиль, увидев покалеченного и кособокого Стефана, подумал было, что дела мужчины совсем плохи и он растерял былую мужскую силу.

Однако теперь, сидя перед ним, ощущая игривый взгляд блестящих глаз, а так же созерцая красноречивую выпуклость в области ширинки, он с радостью осознавал, что опасения оказались беспочвенными. Его мужчина не потерял вкус и стремление к жизни и по-прежнему горел желанием. Эти мысли будоражили кровь и одновременно возбудили ревность. Не мог такой мужчина, как Стефан, столько лет быть один!

Однако тот, скромно потупив глаза, изрек:

— Ох, про что ты говоришь, Равиль? Я ведь завязал с этим видом спорта и перешел на бои вручную, сам с собой. Так что если ты приехал ко мне за сексом, то зря. Я давно сошел с дистанции. Да и кто может положить глаз на такого квазимоду, сам подумай?

И он замолчал, недобро сузив светлые глаза. А Равиль в ответ аж задохнулся от негодования и горя! Ему, получается, давали отставку! Стефан подумал, что он приехал в расчете на секс! В глазах парня все смешалось, ему стало дурно.

— Да будь ты проклят! — с горечью выдавал из себя Равиль. — Ты, конечно, хороший человек, но такая сволочь!!! Как же тебе нравится меня унижать! Я приехал, потому что я тебя люблю и жить не могу без тебя! Я буду с тобой всегда и никогда не гляну в сторону другого мужчины, даже если тебя не станет!

— Ну, а к чему тогда расспросы о моей интимной жизни? — ловко парировал Стефан. — Думаешь мне, такому уроду, легко смотреть на тебя, красавца, и ловить твой жалостливый, полный сострадания взгляд?

Итак, он все же заметил… Равиль поджал губы и резко отвернулся. Это было просто невыносимо. Был момент, когда он пожалел любимого, но уже не сейчас, когда в беседе он вполне удостоверился, что перед ним прежний сильный человек, которого он полюбил ранее. Да и было бы по-иному, все равно он никогда не отказался бы от него!

— Мне не нужна ничья жалость, а тем более — благотворительность, — жестко отрезал Стефан. — Если ты приехал ко мне с целью переспать, или с предложением помочь деньгами, или еще с чем-то подобным, то катись к черту, Равиль!

При этих словах Равиля пронзила такая острая боль, что невозможно было ее выразить. Он закрыл глаза, и, тяжело дыша, сосчитал до пяти, и приподнял ресницы. В нем вдруг проснулись злость и негодование, перемешанные с обидой, такие сильные, что могли сокрушить даже камень.

— И. Не. Надейся, — ледяным тоном, сквозь зубы произнес он. — Я никуда и никогда от тебя не уйду, господин офицер. Была надо мной твоя власть, но она закончилась, и все поменялось. В другой раз я приеду, привезу тебе лакомства, чтение, хорошую одежду. Я не забыл, как ты одевал меня, когда мы жили вместе. Я ходил в самых качественных вещах. А ты сейчас сам одет, точно бродяга с большой дороги. Я привезу тебе шерстяной костюм, кашемировое пальто и батистовые сорочки. И журналы, самые интересные, все подшивки за текущий год. И хлеб из моей пекарни. И мне все равно, что ты обо мне думаешь. Ты дал мне все, что у меня сейчас есть, в том числе и жизнь. То, что я сейчас благополучен — это исключительно твоя заслуга. Я ничего не забыл, офицер Стефан Краузе. Ни-че-го. Не буду тебе повторять ни про газовою камеру, ни про мою сестру, ни про барак смертников, ни про часы, которые меня сделали богатым человеком. А будешь упорствовать, седой и вредный ты черт, так я начну переводить деньги вашему заведующему, чтобы тебя здесь лучше обслуживали, даже если ты меня никогда не захочешь больше видеть. Вот! Ты мой теперь и навсегда. Никому и никогда не отдам. Только мой! И никуда я не поеду. Я деньги истратил на паровоз и уеду теперь, только когда сочту нужным! И ты мне теперь не указ!

Во время тирады Стефан сидел полностью ошарашенный, у него даже рот от изумления приоткрылся, и он совсем не знал, чем ответить на столь явное проявление бунта.

Закончив гневную речь, Равиль поднялся со стула и принялся самым естественным образом раздеваться. Он медленно и аккуратно снимал с себя предмет за предметом, вешал на спинку стула, на котором сидел Стефан, самым интимным образом, как можно ближе к нему наклоняясь, пока полностью, сняв черные трусы, не обнажился.

— Ух ты! — пораженно выдохнул Стефан. — Хорош! Поправился, в плечах раздался… Уже не мальчик, но мужчина. И все же не надо делать из меня сексуально озабоченную тварь. Я не готов, Равиль. Я не ожидал твоего приезда.

Равиль с самым независимым видом растянулся на кровати и некоторое время лежал на ней, замерев, пытаясь совладать с подкатившей к горлу горечью, а потом перевернулся на бок и протянул к офицеру открытую ладонь.

— Стеф. Иди же сюда. Пообнимаемся. Я ведь так скучал…

— Мне раздеваться? — глухо, дрожащим от волнения голосом спросил Стефан.

Равиль с затаенным состраданием проследил за тем, как краснеют его щеки. Понятно было, что израненный офицер стеснялся своего изуродованного тела.

— Вот помнишь, когда я, тощий, как скелет, вернулся к тебе из барака смертников и спросил то же самое? — меланхолично отозвался юноша. — И ты пожалел меня, сказал, чтобы ложился в сорочке. Стеф, хватит уже. Мы с тобой — родные люди. Во всяком случае, я считаю тебя таким. Иди же ко мне! Если захочешь, то я сам все сделаю. Если нет — то дай хотя бы подышать тобой. Я так безумно скучал… Да иди же ты… сюда.

Стефан быстро разделся догола. Шрамы на груди выглядели ужасающе безобразными. Очевидно, в суматохе горе-хирурги не оказали в нужный момент им должного внимания, позволив тканям зарубцеваться как придется.

Равиль, как только обнаженный мужчина лег рядом с ним, тут же обвился вокруг того, будто плющ, обхватив руками и ногами и постанывая от искреннего удовольствия. Был бы он медом, обмазал бы его сплошняком. Парень бессознательно и упоенно целовал ключицы и израненную грудь мужчины, с наслаждением чувствуя бедром его эрекцию, и потом, прорисовав языком дорожку от сосков к животу, жадно, заглатывая почти полностью, приник к его члену.

Было видно, что Стефан отвык от подобных ласк, настолько он выражал всем своим существом: и стонами, и ласками тела партнера, — что ему приятно. Вскоре юноша насадился сверху и полностью взял инициативу над происходящим. Он как можно сильнее старался и сокращал мышцы упругих ягодиц, чтобы мужчине было приятнее, и тот извивался, сладко постанывая, а вскоре с вскриками излился.

Равиль тоже кончил, не без помощи своей руки. После этого он, опустошенный и счастливый, упал рядом с офицером, обхватил обеими руками покалеченный торс, прижался лицом к бугристой от шрамов коже и сладко задремал, для надежности закинув ногу ему на бедро, чтобы тот никуда не исчез.

Он долго проспал, наверно, часа три или четыре, не меньше. И проснулся, дрожа, напуганный тем, что все произошедшее случилось во сне, а не наяву.

Вальд вскочил с постели и принялся в спешке одеваться. Стефан приоткрыл глаза и умоляюще прошептал:

— Не уходи от меня… Останься.

— Я сейчас вернусь, — так же тихо пообещал Равиль, наклоняясь к мужчине. — Спи. Я на станцию и назад. Мне нужно дать домой телеграмму, пока почта не закрылась.

Вскоре Равиль выбежал из сторожки и заторопился по тропинке в сторону станции. Если бы не долг перед семьей, он никогда бы больше не на миг не оставил Стефана. Все существо его переполняла радость, щедро смешанная с горечью. Стефан вроде был тем же, но одновременно стал другим. Теперь им придется заново учиться жить вместе. И его вновь захлестнула волна счастья. Все, что он хотел сейчас, — вернуться в сторожку Стефана, стать его ангелом-хранителем, вернуть былое расположение любовника и друга и без остатка отдаться этому своему чувству.

На почту он бессильно вломился, громко хлопнув дверью.

— Мне нужно послать телеграмму, — поспешно сказал он. — Пишите. «Дорогие Сара и Ребекка. Я нашел то, что искал, и задержусь здесь примерно на неделю, а может и больше. Целую. Равиль.»

Продиктовав это, молодой мужчина заплатил деньги и отошел от окошка телеграфистки. Не чувствуя ног он вышел на улицу.

В это время на перрон подошел поезд. И Вальд опять вспомнил свое прибытие в концлагерь Освенцим: общую сутолоку, лай собак, селекцию, музыку из громкоговорителей, построение перед Менгеле и странным офицером, который тогда случайно к нему подошел.

Подошел, чтобы остаться навсегда. И остался.

— Вам нужен билетик? — вдруг спросил у Равиля какой-то мужчина. — Я передумал ехать. Может быть, вы купите?

Равиль как-то странно ему улыбнулся. Наверно, он сам тоже в своем роде сошел с ума, и ему не помешала бы консультация именитого психиатра. Вот и прекрасно, будет повод здесь задержаться! Эти мысли несколько развеселили.

Он с усилием оторвал взгляд от обратившегося к нему человека и некоторое время наблюдал, как из вагонов выходили люди, выносили своих детей, тащили чемоданы, узлы и корзинки и разбредались, кто куда. Потом он вздрогнул, осознав, что мужчина все еще выжидающе стоял возле него.

— Нет, не нужен, — качнул головой Равиль. — Спасибо, но я не люблю путешествовать на поезде.

Повернувшись спиной к вокзалу и к царившей на перроне сутолоке, он поспешил назад.

Туда, где его ждала любовь.

5. Разрыв отношений.

Каждый раз, провожая Равиля, Стефан был уверен, что тот больше не приедет. Должно же было ему когда-то надоесть все это! Каждый раз немец прощался с парнем, как в последний, и, стоя возле ворот клиники, подолгу смотрел ему вслед, а потом, ссутулившись и приволакивая ногу, опустошенный возвращался к себе в сторожку, которая сразу становилась такой же осиротевшей, как и его душа.

Всю неделю он потом проживал относительно спокойно, в повседневных хлопотах, и старался о нем не думать. Но в пятницу, в послеобеденную пору, его вдруг охватывала неистовая тревога, сердце начинало так колотиться, словно пыталось проломить грудную клетку. И он понимал, что был готов на все, лишь бы еще раз в своей жизни увидеть Равиля. Просто увидеть, не говоря уже ни о чем ином!

По субботам он буквально не находил себе места, находясь в глубочайшем смятении. Понятно, что необходимо было немедленно поставить точку в их отношениях. Раз и навсегда. Бедный парень, очевидно, совсем запутался, поэтому и принимал свое повышенное чувство долга за любовь. Стефан чувствовал себя обязанным освободить юношу от тех призрачных и непосильных обязательств, которые тот на себя возложил.

Иными словами, им необходимо было немедля разорвать их порочную связь. И немец, бормоча себе под нос проклятия и оправдания, придумывал эффектную прощальную речь, при этом раз в десятый яростно прочесывая граблями газон в парке, находящемся при клинике.

А потом наступало воскресенье. У Стефана в этот день был выходной, и он, свободный от работ в клинике, с самого утра, метался, раненым зверем, пытаясь сдержать себя и не ринуться встречать его на вокзал.

— К черту все! — сердито бормотал он сам себе под нос, нервно наматывая круги у своей сторожки. — Не приедет, и отлично. Не конец света! Жил я без него целых шесть лет и еще столько же проживу! Да и вообще, давно мне пора подохнуть!

Всеми силами он старался удержатся и не смотреть на тропу, ведущую от его домика к воротам, но взгляд его все равно неминуемо устремлялся именно в ту сторону.

Основанием для завершения отношений также было то, что Стефан находился в абсолютной уверенности в том, что Равиль давно имел любовника. При первом возобновлении их близости, спустя столько лет после разлуки, опытный мужчина сразу же распознал, что парень до повторной встречи с ним жил активной сексуальной жизнью с другим. Другим!!! Еще тогда спазмы, вызванные ревностью, наглухо перекрыли кислород в его горле, но он, сдержался, ничего не сказав. Продолжал молчать и сейчас.

В общем, Стефан, пребывая в полной уверенности, что пора заканчивать данный фарс и игру в любовь, решил выгнать своего любовника, когда тот объявится, ко всем чертям. И при этом, он вновь и вновь озирался на дорожку, откуда должен был пожаловать Равиль.

И вот он появился, идущий быстрой походкой и все ускоряющий шаг, а потом побежал к нему, раскинув руки. И в этот миг у Стефана из головы исчезли все сомнения в их взаимном чувстве. Бежать он не мог, но все же сделал навстречу своему любимому несколько шагов.

Равиль, добравшись до него, от счастья, по-юношески, озорно, подпрыгнул, и страстно сжал его в объятиях.

— Я так скучал! — горячо шептал он мужчине в ухо, обнимая его за шею. — Так скучал! Не объяснить тебе никакими словами. А ты?

Ну, что мог сказать ему на это Стефан? В один миг все обиды и подозрения отступили, и он расплылся в глупейшей, полной обожания, улыбке.

— И я… — тихо прошептал он, с наслаждением вдыхая запах его волос. — А ты… Так рано сегодня. Я ждал тебя только через час.

— Я приехал на машине!

Стефан удивленно приподнял брови, так как знал, что платить за бензин гораздо дороже, чем покупать билет на поезд. И внезапная смена обстоятельств глубоко его взволновала.

— А, в связи с чем, можно спросить? — осторожно поинтересовался он, уворачиваясь от его пылких и беспорядочных поцелуев.

— У меня есть радостная для тебя новость! Пойдем же, скорее, я привез шампанское, надо только забрать его из багажника.

— Обойдемся без шампанского, — твердым тоном оборвал Равиля Стефан. — Я и так способен перенести радостную для тебя новость. Пошли.

Взгляд Равиля несколько потух, и он с беспокойством взглянул на Стефана, переживая за то, не изменилось ли вдруг что в их отношениях, но немец, собрав всю свою волю в кулак и, придав лицу абсолютно невозмутимое выражение, повел его к дому.

Они вошли в сторожку, где присели у стола. И у обоих, словно по волшебству, на глазах навернулись слезы. Краузе понимал, что начинать разговор придется ему, а Равиль, до крайности взволнованный столь холодным приемом, уже, похоже, был готов впасть в истерику.

— Кто твой мужчина, с которым ты встречаешься, помимо меня? — как можно более спокойнее, спросил у него Стефан.

— Мужчина? — тут же, ни секунды не медля, негодующе воскликнул Равиль. — Я и полагал, что ты когда-нибудь про это спросишь! Нет никаких других, Стефан! Я не стану врать, у меня одно время был близкий друг, но, как только мы с тобой сошлись, я сразу же дал ему отставку. Хочешь верь, хочешь нет, это твое дело, но я говорю тебе правду. Никогда бы я не стал изменять тебе!!!

И глядя в его глаза, полные упрека и боли, Стефан понимал, что парень говорил ему чистую правду. Да он и ранее знал это. Равиль приезжал к нему настолько голодным и всегда набрасывался с такой неудержимой страстью, что ни о каких изменах или даже иных фантазиях не могло быть и речи. Однако немец был абсолютно тверд в своем решении, поэтому шел до конца.

— Я советую сойтись вам назад, — сказал он, твердым тоном, — либо подыскать кого-то иного, потому, что мы с тобой расстаемся. Больше никогда не приезжай ко мне. Между нами все кончено.

— Но! — Равиль даже задохнулся, в тщетных попытках подобрать нужные слова. — Что, тебе не так, Стеф? В чем я провинился?

Он выглядел настолько сраженным его словами, и стало совершенно очевидно, что заявление Стефана настигло его в самый счастливый, по его мнению, момент их отношений.

— Я скажу тебе, — тихо продолжил Стефан. — Слушай внимательно. Я больше не могу быть горбом на твоей спине и тяжестью на твоей совести. Я и так испоганил всю твою жизнь во время войны, будь она проклята. Но сейчас, когда все это в прошлом, ты отказываешься принять правду. Нам необходимо расстаться, и таково мое последнее слово. Я… Устал. Устал ждать тебя, надеяться, и зависеть от тех благ, которые ты мне приносишь, в ущерб своему времени, реальным интересам, в том числе, и материальным. Ты приезжаешь ко мне каждую неделю в течение года. Сколько денег ты истратил за свои поездки? Ты считал? Нет? А я вот подсчитал. И дело не только в деньгах. Пойми, я — больной человек, имеющий лишь один выходной в неделю, мне отдых нужен. Но, вместо того, чтобы отдыхать, я весь на нервах, тебя жду, а потом пашу на тебе в постели. Мне это совершенно не нужно. Я абсолютно уверен в том, что тот парень, который у тебя был до меня, подходит тебе гораздо лучше и по возрасту, и по физической форме. И еще, если тебе этого мало. Мне не нравятся твои подношения. Я, на самом деле, совсем ни в чем не нуждаюсь, и не нужно подавать мне милостыню. Этого хватит, или же добавить еще?

— Еще! — побледнев, словно смерть ответил Равиль. — Говори уж сразу все, раз решил меня окончательно убить.

Сцепив перед собой пальцы рук, до такой степени, что они побелели, Стефан, как можно более спокойно и холодно продолжил:

— Теперь, наконец, поговорим о твоем спасении из лагеря. Вернее, скорее о твоей навязчивой идее, что я тебя спас. Ну, так, вот, узнай правду. Ты думаешь, что я такой добренький фашист, который по уши влюбился и решил вытащить с того света еврея? Так, вот, ты, к сожалению, глубоко ошибаешься. С самого начала того, что ты называешь нашими отношениями, которые на самом деле, являлось чудовищным преступлением над личностью, диктовались лишь моей похотью. Мне нравилась то, что твоя жизнь, и жизнь твоей сестры зависели от моей прихоти, я безумно наслаждался этим. Я чувствовал себя богом, способным вертеть вашими судьбами, и это меня дико возбуждало. Хоть, на первый взгляд, я вроде и проявлял милосердие, на самом деле, каждую ночь, я в своем воображении рисовал сцены, как я вас убью. Пойми, что я — бессердечная и похотливая скотина. Я долгое время топтал твои душу и тело, черпая наслаждение в своей вседозволенности. Сейчас, когда данный момент из наших отношений исчез, они полностью потеряли для меня интерес.

— Я тебе не верю! — только и мог вымолвить пораженный Равиль. — Стеф! Что с тобой? Я не верю ни одному твоему слову!

— Вернись уж с небес на землю, — зажмурившись так крепко, чтобы не видеть на лице его отчаяния и не выдать своего, выпалил Стефан. — Так все и есть. Я ни дня тебя не любил, это была лишь игра моего нездорового воображения. И теперь, когда я, наконец, обрел относительный покой в этом месте, появился ты со своей заботой и подарками. Уже год ты навещаешь меня, привозишь мне книги, одежду, еду, что мне абсолютно не нужно. Все, чего я хочу на самом деле, это поскорее, тихо и незаметно сдохнуть, чтобы избавить мир от своего существования. И все…

— Но, погоди, — горячо зашептал Равиль. — Я понимаю, что ты в депрессии, поэтому и протестуешь, но я как раз приехал, чтобы предложить тебе выход. Ведь посмотри сам! Ты еще совсем нестарый мужчина, имеющий образование, а уже живешь жизнью пенсионера. Да, пусть тебе сейчас кажется, что я тебе не нужен! Но в мире вполне востребованы твои знания, например, как дипломированного инженера-строителя. Выслушай меня, умоляю!

Стефан, стараясь не встретиться с ним взглядом, отстранился, как только Равиль подсел рядом и попытался обнять его, но выслушать парня согласился.

— Так, вот, — продолжал он. — В последнее время я подумывал над тем, чтобы расширить свое предприятие. А в это время, знаешь ли, удача подворачивается крайне редко — ведь все ниши в моем деле давно заняты. И тут мне, внезапно, по знакомству, предложили очень дешево, в самом центре города, значительный кусок земли. Я решил построить гостиницу, совмещенную с рестораном. Но, для того, чтобы продвигать этот проект, мне понадобилась помощь специалиста. Ведь нужно составить смету расходов, план строительства, нанять бригаду, да так, чтобы они меня не обворовали. И обратился я по даному вопросу в одну местную фирму. Так вот… Они за свои услуги выставили мне такую цену, которую я просто не потяну! И тут я подумал, что у меня же есть ты — инженер-строитель, который может мне помочь во всех вопросах! Стефан, дорогой, поэтому я и приехал на машине, чтобы увести тебя в город. Ты ведь мне поможешь? Не сомневайся, что я назначу тебе зарплату! Хочешь — поселю в гостинице, недалеко от своего участка, а хочешь прямо на нем, во времянке! Как скажешь! А на счет всего остального, что ты наговорил, это полнейший бред. Так и знай, что мне все равно какие фантазии сидят в твоей голове. Можно до бесконечности перетирать причины и истоки наших отношений, драться и ругаться по этому поводу, но факт остается неизменным. Я верю в то, что ты меня любишь. И, в свою очередь, не представляю без тебя своей жизни!

— То есть, — слегка оживившись, поинтересовался Стефан, — ты назначишь мне зарплату за то, что я помогу тебе возвести гостиницу с рестораном?

— Ну, да, — с энтузиазмом закивал Равиль, с надеждой ловя его взгляд и ухватив за руку. — Не можешь же ты работать за так! И жильем обеспечу, и назначу питание!

— Так ты, мне, арийцу, предлагаешь кусок хлеба и матрас, за то, что я буду работать на тебя, жида??? — спросил Стефан и начал медленно приподниматься со стула, сжав кулаки. — Ты, хоть, понимаешь, что говоришь? Кто — ты, и кто — я, чтобы ты мог посметь нанимать меня???

Последние слова он едва не прорычал, задыхаясь от затмившей глаза ярости.

Равиль, в свою очередь, вскочил на ноги и отпрянул к стене.

— Так, значит, чтобы трахать меня, мой статус тебе не мешает? — сдавленно пробормотал он. — А деньги брать за работу, чтобы мне помочь, это — позор? А то, что ты брал у меня бесплатно целый год, это тоже, как бы, не считается? Журналы, одежду, еду, постельное белье, и все остальное? Раньше ты ведь не отказывался?

— Не нормально, — яростно напирая, прорычал Стефан, болезненно поморщившись, и прикладывая руку с к внезапно защемившему сердцу. — И я рад, что набрался сил сказать тебе это. А теперь — убирайся отсюда, раз и навсегда, со своими подачками, и забудь сюда дорогу, жидовский ты щенок. Мало, что я тебя насиловал, избивал, топтал твои тело и душу? Еще хочешь? Вон!!! И чтобы я никогда впредь не видел больше тебя у своего порога!

— Ну ты и скотина редкостная! — поразился Равиль, тоже схватившись рукой за грудь. — Да будь ты проклят, в самом деле! Действительно, видно мозги основательно потекли. Но, имей в виду! Я никогда этого тебе не прощу! Ты предал самое святое, что между нами было. Никогда не прощу! Будь ты проклят сто раз!!!

— Ничего не было! — в отчаянии, чувствуя, что от горя окончательно сходит с ума, срывая горло, выкрикнул Стефан. — Ничего! Забудь ты все, наконец! Пошел вон, жидовская собака!

Равиль, дожидаться, пока он набросится на него с кулаками, не стал и опрометью, выбежав из сторожки, бросился в направлении ворот. Какое-то время проковылявший за ним немец, стоял на крыльце и отчаянно смотрел ему вслед. Слезы застилали ему глаза, а горло сковали спазмы рыданий. Но, он получил именно то, что хотел. Все. Равиль теперь свободен. Жизнь долгая, парень, без сомнения, переживет и вскоре забудет этот печальный период своей жизни. Зато у него появится будущее, а не мертвая петля, олицетворяющая их гиблую во всех отношениях любовь.

Примерно через минуту Стефан присел на ступеньки крыльца сторожки, закрыл лицо руками и разрыдался, безутешно оплакивая свою последнюю любовь. Как же горько это было! Он полагал, что больно терять лишь в первый раз, а оказалось — хуже всего именно в последний!

Когда фигура любимого и единственного скрылась за крутым поворотом тропы, он тяжело поднялся и, едва передвигая ногами, с трудом вернулся в свою сторожку. Как же тихо и пусто теперь здесь было… Но, раз дело решилось и во благо Равиля, то нужно было его уже окончательно завершить.

Стефан уверенным движением выдвинул внутренний ящик одного из убогих столиков и бережно вынул из него кобуру со своим револьвером. Ни секунды не медля, свято уверенный в том, что в нем должен был оставаться последний патрон, Стефан приложил дуло к виску и нажал курок…

Произошел выстрел вхолостую! Переполошившись, немец проверил обойму. Патрона не было! Так как он не мог вспомнить, где точно и при каких именно обстоятельствах его лишился, мужчина в нервном смятении отложил в сторону бесполезное оружие.

Да, и ладно. У него имелись в запасе иные, не менее верные варианты. Он распахнул дверки узкого шкафа, наполненными вещами, которые привез ему Равиль. В самом уголке, у стены, уютно, на отдельных плечиках, притаился его парадный офицерский мундир, в лацкане которого была надежно зашита та самая ампула со смертельным ядом.

Торжествующе усмехнувшись, он схватил самый острый нож и принялся осторожно вспарывать ткань. Но ампула, словно назло, неожиданно рассыпаясь в стеклянную крошку, очевидно, оказавшись давно раздавленной или разбитой, и распадаясь на пальцах в мелкую пыль, без всякого следа содержавшейся в ней ядовитой субстанции.

Злобно чертыхнувшись, Стефан упал на свою жесткую койку, подумав о том, что парень так и не привез ему удобный матрас, хоть не один раз и обещал! И тут же со стоном зажмурился, глотая скупые слезы. Где-то, вдалеке, он услышал прощальный гудок паровоза, того самого, который не раз привозил ему его счастье.

Еще некоторое время Стефан лежал, рассматривал балки, поддерживающие потолок его сторожки, и прикидывая, какая же из них точно выдержит его вес, когда он повесится.

6. Семья Равиля Вальда (1).

Умирал и страдал Равиль примерно неделю. Но, что же поделать? Он отлично понимал, что давно стал Стефану поперек горла своими еженедельными визитами, подарками и излишне навязчивой заботой. Кроме того, они оставались друг другу живым напоминанием о тех ужасах, которые им обоим пришлось пережить в Освенциме. Видимо, что немца до такой степени к тому времени измучила совесть, что и привело к неминуемому нервному срыву.

Обижаться на него не было ни малейшего смысла, убиваться тоже. Нужно было как-то продолжать жить дальше. Равиль выдержал небольшую паузу и вскоре позвонил главному врачу клиники. Новости оказались вовсе неутешительными. Он узнал, что после его последнего посещения, немец пытался покончить с собой, в чем и признался после наблюдающему его доктору. Итогом было то, что Стефана лишили работы и перевели в общую палату, где лежали несколько других мужчин, назначив лечение от депрессии.

Узнав про это, Равиль тут же прибыл в клинику. Конечно, он не искал встречи с самим Стефаном, даже боялся ее, поэтому пробрался в кабинет главного врача окольными путями.

— Я хочу, чтобы офицер Краузе получал здесь наилучшие лечение и уход, — твердо заявил он. — Разместите его с максимальным комфортом и все счета отправляйте мне. В свою очередь, кроме оплаты всех нужд этого человека, я обязуюсь каждую неделю безвозмездно присылать в вашу столовую выпечку собственного производства — хлеб, пироги и сдобу. И сообщайте мне, пожалуйста, о всех изменениях в состоянии вашего пациента, а также о всех обстоятельствах его жизни. Сам я видеться с ним больше не буду, чтобы случайно не спровоцировать очередной рецидив суицида. Надеюсь, что вы меня понимаете.

Доктору весьма понравились предложения Вальда, и он согласно затряс головой, пообещав присылать парню каждую неделю подробный отчет о состоянии здоровья Стефана. Тем Равилю и пришлось утешиться.

А жизнь потекла своим чередом. Молодой еврей с головой погрузился в развитие своего бизнеса, посещал шахматный клуб, ходил на собрания для начинающих коммерсантов.

Была у него мысль вернуться к Кристоферу, с которым он порвал сразу же после того, как вновь сошелся со Стефаном. Но сделал он это тогда столь резко и бесцеремонно, что Крис смертельно разобиделся. По слухам, бывший любовник Равиля уже давно имел другие связи, и парень решил лишний раз не смущать его покой.

Земельный участок, который Равиль приобрел под строительство гостиницы, так и простаивал, однако радовало, что хоть в цене не упал. А Вальд все не мог набраться духом, чтобы развернуть на нем работы. Произведя с помощью приятелей самые примитивные расчеты, он понимал, что без кредита нового дела не потянет, а влезать в долги ему не позволяли ответственность за будущее своей семьи. Ведь отец всегда поучал его, что находится на плаву именно тот человек, который сам ссужает в долг деньги, а не занимает их.

В семье, тем временем, обстановка была достаточно напряженная. Дедушка окончательно выжил из ума и впал в старческий маразм. Он, словно нищий, бродил по соседним лавкам и попрошайничал деньги или объедки, уверяя, что дома его не кормят и о нем не заботятся. Фантазия у старикана была настолько безграничная, и он при этом вещал о своих бедах так красноречиво и убедительно, принимая самый жалкий вид, что сердобольные соседи, даже те из них, кто хорошо знал семейство Вальдов, подавали ему кусок хлеба или мелочь. Ребекка и Сара только и занимались тем, что постоянно гонялись за стариком по их кварталу и уговаривали его пойти домой.

Дома тоже все было неблагополучно. Непомерная жадность брата, мрачный и несговорчивый характер Ребекки, наглость их избалованного отпрыска, который, пользуясь тем, что был младше его приемного сына, ласкового и тихого мальчика, безбожно его третировал, лежали камнем у Равиля на душе.

Особенные разногласия у него возникли с сестрой. Ребекка категорически возражала против того, что Равиль в течении целого года ездил и навещал своего офицера в больницу и возил ему продукты и подарки. Каждый день она шипела ему, насколько это для них накладно, и что Стефан совершенно не имел никакого отношения к их спасению. По ее словам, они бы в Освенциме тогда выжили и сами, без чьей-либо помощи.

Открытым текстом говорила она, что не в состоянии простить немцу то, что тот совратил ее брата, хотя Равиль на данный счет упорно продолжал придерживаться иного мнения. Он считал, что опытный Стефан сразу приметил в нем некоторую определенную склонность к отношениям с мужчинами, ту, которую за молодостью лет, Равиль еще не осознал тогда в себе сам.

Когда посещения прекратились, сестра на время повеселела, но лишь до тех пор, пока случайно не узнала, что Равиль продолжал оплачивать все счета немца — за его улучшенное питание и отдельную палату повышенной комфортности. Ко всему прочему, он еще и еженедельно по воскресеньям отправлял в клинику приличное количество хлебобулочных изделий!

После этого открытия разразился дикий скандал, и Равилю пришлось довольно в резкой форме напомнить своему враждебно настроенному против него семейству, что именно он — глава семьи и владелец всего их предприятия, а все они, по сути — лишь его наемные работники.

Ребекка с мужем в свою очередь начали настаивать на разъезде и потребовали, чтобы Равиль в качестве компенсации купил им дом. Он сказал, что у него нет на это денег, и тогда Бекка предложила продать участок, купленный им под строительство гостиницы.

Этого он не мог сделать! Участок был его лебединой песней, его мечтой! Ему даже во сне снилось, как он вместе со Стефаном обустраивал здание гостиницы и наводил в нем уют, будто бы этому дому суждено было стать их семейным гнездом!

А безумный офицер не выходил у него из головы, снился, черт седой, почти каждую ночь. Равиль постоянно переживал и с трепетом каждый раз хватал и быстро вскрывал конверт, присылаемый доктором из клиники, надеясь обнаружить в нем хотя бы записку от Стефана. Но в нем была все одна и та же информация, изложенная сухим, медицинским языком. Пациент находится в стабильном состоянии, рецидивов не было. Офицер Краузе вновь переселился в свою сторожку и работал. Вот и все последние новости, а от самого него — ни ответа, ни привета.

Как же Равилю хотелось навестить его! Но… Он не смел приехать и объявиться ему на глаза после всего того, что между ними произошло. С горечью осознавал он, что до такой степени осторчертел немцу, что тот просто более не мог выдерживать его присутствие в своей жизни.

Наконец, Равиль решился на существенный шаг. Он согласился купить дом для семьи Ребекки. Правда, с условием, что они заберут с собой неутомимого, достаточного еще энергичного, неистощимого на фантазии и бодрого дедушку. Тем более, если еще учесть, что тот являлся родным дедушкой его двоюродному брату, а не его собственным!

Но нахальной чете показалось и этого не достаточно. Бекка заявила, что раз Равиль запросто мог оплачивать содержание в лечебнице проклятого фашиста, то почему бы туда, собственно говоря, за его же счет, не поместить и дедушку?

Надо сказать, это оказалось последней каплей в чаше терпения Равиля и окончательным разрывом их отношений. Сразу после этого Равиль приобрел для них скромный дом и передал им в собственность маленькую пекарню, присовокупив к ним две не особенно рентабельные торговые точки. Дедушка переехал вместе с ними.

И тогда Равиль обратился своими мыслями к своей покорной и благодарной жене, Саре. Во время всей этой лютой войны она, несмотря на дружбу с Ребеккой, умудрялась с самым благородным и праведным видом его поддерживать, культивируя в их диаспоре мнение, что они с Равилем — красивейшая идеальная пара, а вся семья Вальдов пребывает в полнейшем мире и спокойствии.

Сара, конечно, с виду тоже будто не одобряла его связь с немцем, но у нее хватало ума благоразумно по этому поводу помалкивать, занимаясь домом, воспитанием сына и работой в их небольшой конторке. Кроме того, она одна придерживалась мнения, что без участия Стефана они бы не выжили, поэтому и считала, что долги нужно отдавать.

Равиль, безмерно благодарный жене за то, что она от него не отступилась, однажды вдруг всерьез задумался о своем будущем. Зачем он жил на этом свете? Что же было у него впереди? Ради чего он прошел тот ад? Он вспомнил слова Стефана. Немец свято верил в то, что Равиль однажды возглавит свою большую и дружную семью. Так бы оно и вышло, если бы Ребекка не повернулась к нему спиной. Была одна мысль, но он боялся подступиться с ней к Саре. И все же, однажды, он осторожно спросил, не хотела бы она завести их совместного ребенка.

К его полнейшему потрясению, Сара вдруг неожиданно разрыдалась и ответила ему полным согласием. Да, она больше всего бы этого хотела! И не одного, а нескольких! Да, она, как никто, понимает то чувство, которое Равиль испытывал к Стефану, и нет никакого сомнения, что оно — вечное. Она согласна с ним делить своего мужа, ведь офицер Краузе сделал для нее самой то, что не сделал бы никогда и никто другой — не только спас ее саму, но и позволил выносить и родить ребенка. Она сама до сих пор до конца не верила в то, что осталась жива в тех условиях и в той жуткой ситуации!

И она помнила тот единственный поцелуй, которым одарил ее тогда офицер. И после этого она готова была боготворить его до конца своих дней! По ее мнению, от Стефана не было никакого спасения, ведь именно он явился к ним тогда в образе единственного истинного Бога. И, чего бы ему это не стоило, он не отступился от них до самого конца, и, в итоге, спас их всех.

Выслушав все это, Равиль до крайности расстрогался. Итак, жена его понимала, и он проникся по отношению к ней огромной благодарностью.

К великому облегчению их обоих, беременность Сары не заставила себя долго ждать, она наступила на следующий же месяц, о чем молодая женщина и сообщила ему с сияющей от счастья улыбкой. Равиль счел должным предостеречь жену о том, что очень велика была вероятность рождения двойни, но Сару это абсолютно не смутило.

Равиль с того момента ходил, словно опьяненный счастьем. Они сделали в доме ремонт, купили новую мебель. Он стеснялся сообщить жене про то, насколько плохи после разъезда с семьей Ребекки оказались их материальные дела. Ему пришлось все же занять некоторую сумму в банке, но, все равно, с завидным упорством он не собирался продавать участок, хотя, выстави он его сейчас на аукцион, за этот кусок земли в центре Берна запросто дали бы уже в четыре раза больше, чем ему пришлось заплатить за него ранее.

К счастью, Сара абсолютно не вникала или просто не считала нужным разбираться в материальных вопросах, обладая ценнейшим для любой супруги чертой — никогда не лезла туда, куда было не надо, целиком положившись во всех отношениях на своего мужа.

К тому времени, чтобы хоть как-то выгрести из долговой ямы, Равиль решился на неслыханный шаг. Ему пришлось, вопреки своей чести и самолюбию, открыть десяток лотков, торговавших на вокзалах и в людных местах самыми дешевыми пирожками с капустой. Сара сделала вид, что этого не заметила. И он был за это ей благодарен так, как никому и никогда другому!

Однажды Равиль сидел в своей конторке, которая располагалась в цокольном этаже их дома. Жена его, находившаяся на пятом месяце беременности, еще не утратив к тому времени определенной бодрости и подвижности, все еще продолжала исполнять обязанности его секретарши и младшего бухгалтера.

И вот, в один из дней, она вбежала к нему в кабинет, побледневшая, словно смерть.

— Что? — тут же подскочил ей навстречу Равиль. — Дорогая моя, что случилось?

— Там… Там к тебе пришли! — только и смогла вымолвить молодая женщина, указывая на дверь.

Равиль подумал было, что сюда вдруг заявился сам Стефан и, заботливо усадив жену на стул, с трудом пытаясь унять дрожь волнения, выбежал в приемную. Но, увидев посетителя, он все сразу понял.

Перед ним, прямая и изящная, словно статуэтка, блистая безупречной прической, разнаряженная в изысканнейший костюм и драгоценности, предстала сама фрау Анхен Краузе.

— Ты — негодяй, Равиль Вальд! — дрожа от ненависти, злобно прищурив свои голубые глаза, процедила она. — Так вот, как ты поступил со мной! Я же писала тебе, умоляла сообщить мне любые сведения об офицере Краузе! Но ты спрятал Стефана от нас, здесь, в этой психушке, укрыл от меня и его родной дочери! Да будь ты проклят! Я всегда знала, что ты — бесчестный и алчный человек. Знай же, что я приехала за своим законным супругом, и ты больше никогда его не увидишь!

Равиль ничего не успел сказать ей в свое оправдание. Ведь совсем не прятал он от них Стефана! Сам же нашел его совсем случайно, лишь пару лет назад, и то, уже почти год они совсем не общались и не виделись!

Равиль в свое время добросовестно передал Стефану письмо от фрау Анхен с фотографией дочки, и его самого совсем не заинтересовало, что происходило далее. Написал ли Стефан своей жене, или же нет, он этого просто не знал, так как считал, что не имел никаких оснований вмешиваться в супружеские отношения офицера и его жены.

Высказав все, что посчитала нужным, Анхен стремительно покинула его, словно растворившись в воздухе. Он бессильно смотрел в пустой дверной проем и очнулся только после того, когда Сара ласковым жестом взяла его за руку.

А через несколько дней он получил от Стефана Краузе открытку. Быстро перевернув ее, Равиль прочел в ней написанное.

«Уезжаю в Берлин. Но с тобой не прощаюсь. Твой Стефан» — было написано в ней.

Всего десять слов. Но Равиль, прочитав их, вновь ощутил невыносимую боль в сердце, и все его страдания по офицеру вернулись к нему с новой силой.

И снова неистовая депрессия безжалостно давила на плечи, и уже совсем ничего не радовало — ни постепенно растущий материальный достаток, ни увеличивающийся на глазах живот беременной жены. Равиль весь измучился не знал, как с этим бороться. Он просто чувствовал, что постепенно сходил с ума.

Пришла охота читать книги, и он вновь пошел в библиотеку, но, разумеется, не в ту, где до сих пор работал его бывший любовник, Кристофер, а в другую, которая находилась на противоположном конце города, и куда ему приходилось добираться на машине.

Именно там он безуспешно пытался обрести покой в своей израненной душе, порой засиживаясь допоздна среди самых редких книг в читальном зале. Однажды, стоя в общей очереди к библиотекарше, он случайно от скуки принялся изучать, что было написано на абонементе, который держал стоящий перед ним мужчина средних лет.

Мойша Фишер!!! Вот, что он прочел на читательской карточке! Мгновенно его мозг пронзило это имя, и Вальд жадно впился в него взглядом. Но тот ли это был на самом деле Фишер? Запросто ведь мог оказаться однофамильцем. Тем временем мужчина уже сложил выбранные книги в сумку и направился к выходу.

Некоторое время Равиль смотрел ему вслед, а потом в каком-то порыве, чувствуя, что не в праве упустить его, выбежал за этим человеком на крыльцо.

— Постойте! Стойте же!

Тот обернулся и изумленно приподнял брови в ожидании веских объяснений, оправдывающих то, что его вот так вдруг резко и бесцеремонно остановили.

— Извините, но очень прошу вас, скажите мне правду, знали ли вы в свое время, еще до войны, немца по имени Стефан Краузе? — не просто спросил, а потребовал у него ответа Равиль Вальд, пристально вглядываясь Мойше Фишеру в лицо.

Тот отступил на шаг назад и продолжал молчать, озадаченно вглядываясь в разгоряченное лицо молодого парня.

7. Семья Равиля Вальда (2).

Некоторое время они толклись на крыльце библиотеки, словно два бестолковых истукана, не зная, что друг другу сказать, пока Равиль не сообразил, что надлежит немедленно взять инициативу в свои руки.

— Извините, что так резко остановил вас, — тщетно пытаясь совладать со своими чувствами и при этом густо краснея, сбивчиво заговорил он. — Уделите мне некоторое время, я очень хотел бы с вами поговорить. Если пожелаете, то можно пройти до кофейни, она здесь, недалеко за углом. Я вас угощу.

— Нет, — упрямо мотнул головой мужчина. — Если имеете что сказать, то я вас слушаю. И, прошу вас, не тяните время. Я очень занят.

Равиль заметил, что Мойша очень сильно нервничал, переминаясь с ноги на ногу, крепко сжимая ручку своей сумки, а лицо его покрылось пунцовыми пятнами. Итак, судя по всему, перед ним был именно тот самый Мойша Фишер, хотя вовсе и не желал в этом признаваться.

Они отошли в сторону от парадной двери библиотеки, чтобы не мешать входящим и выходящим людям и не привлекать к себе лишнего внимания.

Равиль судорожно сглотнул и сбивчиво продолжил:

— Понимаете… Один человек очень интересуется судьбой некоего Мойши Фишера, с которым, по его словам, он в одно время… Да, дружил. Их разлучили жизненные обстоятельства, но он до сих пор за него сильно переживает. Зовут этого человека — Стефан Краузе. Он — немец, родился и жил в Берлине. Я случайно прочитал ваши данные на формуляре и подумал… Вдруг это вы и есть?

— Я… К сожалению, я никогда не был знаком с человеком, чье имя вы назвали, — как можно более сдержанно, стараясь скрыть волнение, ответил Мойша. — Но… должен сказать, что я тоже одно время жил в Берлине. За несколько лет до начала войны мы всей семьей переехали в Берн. А вы… Кем, извините, приходитесь тому немцу?

Мойша пронзил Равиля пытливым и оценивающим взглядом, за секунду буквально пожрав с головы до ног. И от этого Равилю стало не по себе. Он понял, почему этот мужчина так посмотрел на него. И тот, в свою очередь, получалось, тоже понял очень многое.

Мойша же, тем временем, совсем не спешил уходить. А ведь если бы действительно не знал Стефана, то давно развернулся и ушел, тем более, что ранее сослался на занятость! Но мужчина продолжал стоять перед ним, теперь уже потупив взор, безвольно свесив руки и склонив седоватую голову.

Равиль, в свою очередь, тоже окинул взглядом его фигуру. Плечи широкие, руки натруженные, одежда чистая и отглаженная, но совсем уж дешевая. Из всего этого он заключил, что Мойша, скорее всего, работал сейчас на одной из фабрик и проживал в семье, в которой имелись заботливые женщины, а это было уже совсем не плохо. Значит, не одинок и, во всяком случае, точно не голодал.

— Я… Мы пересеклись при весьма трагических обстоятельствах. Стефан Краузе спас мне жизнь. И не только мне одному, но и моей семье, — тщательно подбирая каждое слово, сообщил ему Равиль.

Он тоже не договаривал, у него просто язык не поворачивался открытым текстом сообщить Мойше, что в одно время Стефан одним росчерком пера регулярно отправлял на уничтожение тысячи невинных людей — женщин, стариков и детей.

С другой стороны, списки нацистских преступников, находящихся в розыске, которые, без сомнения, возглавляла фамилия этого немца, уже давно разошлись широким тиражом по всему миру. И, если Мойша хоть как-то интересовался судьбой своего бывшего любовника в послевоенные годы, то должен быть в курсе этого драматичного факта.

— Я очень рад за вас, — как можно более сдержанно отозвался Фишер. — Вам повезло.

И все же, Мойша по-прежнему не уходил! Он продолжал стоять перед Равилем, и Вальд отлично понимал, почему. А потому что этот Фишер уж очень хотел узнать, как же в итоге сложилась судьба самого Стефана! Жив ли он теперь, где он и что с ним! Мойша упорно продолжал отрицать сам факт их личного знакомства, но, тем не менее, с головой выдавал себя поведением и проявлениями внешних эмоций.

— Тот немец тоже выжил, — как можно более беспечнее произнес Вальд. — По слухам, он ныне проживает в западной части Берлина в своем фамильном особняке вместе с женой и дочкой. У него все в порядке.

— Вот как, — растерянно пробормотал Мойша, причем горестная, печальная улыбка скривила уголок его рта, и непонятно было, рад был человек этому, или же глубоко обо всем сожалел.

Быть может, он хотел, чтобы Стефан, его любовник, его незабываемый первый, страдал также, как страдал теперь он сам, или же вовсе умер?

— Если это все, — резкий голос Фишера вывел Вальда из размышлений, — то можно мне тоже задать вам один вопрос?

— Да, конечно! — с готовностью ответил Равиль, наивно подумав, что его собеседник все же решится во всем признаться.

Но, увы, он ошибался.

— А как вас зовут, простите за нескромность? Вы мне не представились.

— Равиль! — молодой мужчина вскинул подбородок и торжествующе ему улыбнулся. — Меня зовут Равиль Вальд.

— Что же, удачи и вам, и тому немцу, что вас спас, — кивнул ему Мойша, отворачиваясь, словно в стремлении спрятать лицо. — И еще, одно… Если мы с вами случайно где-то встретимся, то, прошу вас, будьте добры, не выдавайте, что мы с вами уже знакомы.

— Я понял, — коротко отрезал Равиль и показал ему жестом, что беседа закончена.

Некоторое время он так и стоял на ступеньках библиотеки и смотрел вслед удаляющемуся Мойше Фишеру. И в этот момент его пронзило понимание страшной истины. Ведь вовсе не Стефан, как он полагал ранее, предал Мойшу! Это сам Мойша предал Стефана, еще задолго до начала войны, просто раз и навсегда вычеркнув влюбленного в него парня из своей жизни, поддавшись давлению обстоятельств, тогда, как Стефан, был готов в любой момент прибежать к нему босиком и по воде!

Горючие слезы глубокого разочарования и обиды навернулись на глаза Вальда. А ведь он так верил в ту любовь! И, получалось, все зря…

Равиль не помнил, как тогда добрался до дома и, едва оказавшись за порогом, бросился к своей жене, которая к тому времени оставалась его единственной и верной подругой.

— Сара, я нашел Мойшу Фишера, и даже с ним разговаривал! — взволнованно вскричал он.

А потом во всех подробностях описал ей данную встречу. Сара устало слушала, приложив руку к своему выпуклому животу. Она давно привыкла к мысли, что Равиль просто одержим Стефаном и всем, что было с ним связано.

— Что же, — отозвалась она. — Как бы то ни было, раз ты считаешь, что нашелся именно тот человек, о котором тебе рассказал Краузе, тебе надо немедленно сообщить об этом офицеру.

— Я тоже так считаю! — с горячностью согласился Равиль, но потом, почувствовав себя виноватым, сменил тему. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — заботливо спросил он.

— Не важно, — отмахнулась от него Сара, болезненно поморщившись. — Мне кажется, что скоро начнется. Все болит уже несколько дней.

— С завтрашнего дня ты больше не будешь работать, и я, как и обещал тебе, найму в дом прислугу. Повитуху, чтобы она постоянно находилась рядом, няню и домработницу. Ни о чем не беспокойся, я всегда буду рядом.

И Равиль страстно поцеловал ладонь жены. Вот так. Они спали всего лишь три раза, чтобы зачать. И все. А потом это вечное, неизменное «дорогая». И бесконечный шквал его эмоций, если вдруг приснился сон с участием Краузе, или же угрюмое, многодневное молчание в том случае, когда Вальд в очередной раз впадал в депрессию. Впрочем, ей казалось, что он из нее никогда и не выходил…

Можно было, конечно, закатить скандал, потребовать развода! Но она отлично знала, что за этим последует. Вальд просто бросит здесь ее, одну, оставив ей дом, предприятие, все свои деньги, а сам, беззаботный и счастливый, абсолютно нищий, с превеликой радостью укатит в Германию, чтобы быть ближе к нему. К нему! Запросто устроится там в любую пекарню и будет жить припеваючи в какой-нибудь комнатушке на пансионе у почтенной вдовы.

А что же будет с ней? Как объяснит она в их диаспоре причины развода и стремительное бегство ее, как все считали, идеального супруга? Разумеется, вся вина за их разрыв окажется возложенной на нее. Плохо кормила, плохо давала, плохо любила. А если распад отношений случится во время беременности, то, глядишь, начнут поговаривать, что и зачала не от него.

И какое же ждет тогда ее будущее? Отверженной всеми разведенки? Ни один мужчина при таких обстоятельствах не возьмет ее замуж, если еще и учесть, что и самих мужчин осталось перечесть по пальцам, ведь в их диаспоре было немало молодых, бездетных вдов и девиц, которые, с окончанием второй мировой, стекались сюда к уцелевшим родственникам со всей израненной Европы.

Поэтому Сара смирилась со странной второй сущностью супруга, который был в общем-то добрым, во многом покладистым и ласковым мужчиной. Ко всему тому обладал определенной коммерческой смекалкой и расторопным умом. Понятно, что лучше иметь уж такого мужа, чем совсем никакого!

Ей и самой постоянно снился проклятый немец, который чуть не довел ее до самоубийства, когда она находилась в Освенциме. Ведь фашистский гад обещал убить ее каждый день! Каждый раз она тогда засыпала с мыслями, что это ее последняя ночь. Но никакого наказания за все ее провинности так никогда и не последовало. До сих пор она не могла найти данному факту никакого разумного объяснения. Приходило в голову лишь одна мысль, что она чем-то нравилась Стефану Краузе. Правда, по-своему. И все. Этими мыслями она и утешилась, не понимая, что же будет хуже, остаться совсем одной или же женой при муже-мужеложце, влюбленном в нацистского преступника.

А Равиль несколько последующих дней тщательно продумывал письмо Стефану. Он несколько раз брался за письмо, лихорадочно строчил, передавая бумаге, как все было, а затем рвал его, и принимался за новый чистый лист. Очередное письмо запечатывалось в конверт и благо Вальд знал нужный берлинский адрес.

Правда, он совсем не был уверен, что послание достигнет нужного адресата, существовала значительная вероятность, что его перехватит жена, но, все же, молодой еврей посчитал, что обязан выполнить свой долг. Да и хоть какую-то весточку о себе, если честно, нестерпимо хотелось подать, а тут вроде нашелся отличный и с виду самый благопристойный повод.

«Здравствуйте, офицер Краузе, — писал Равиль, как можно более сухо и бесстрастно, памятуя о том, что письмо его может перехватить фрау Анхен. — Спешу сообщить Вам, что здесь, в Берне, в одной из библиотек, я случайно пересекся и переговорил с человеком, судьба которого Вас давно интересовала. Должен сказать, что этот человек жив и здоров, не богат, но и не бедствует, живет в семье. Правда, почему-то, он не признался в том, что знал Вас ранее, но по его поведению и выражению глаз я все же понял, что он скрывает эту истину. Также надеюсь на то, что у Вас все хорошо, и хочу добавить, что и у меня все неплохо. Долгих Вам лет жизни, здоровья и удачи. Равиль Вальд»

Чуть не рыдая, Равиль перечитал состряпанный им убогий текст. Ведь это совсем не то, что он хотел написать!!! Из души рвалось совсем другое!!!

« Дорогой Стефан! Недавно я встретил в библиотеке твоего Мойшу. И он так и не признался в беседе, что знал тебя, но я все понял по его глазам. Он был до глубины души взволнован и убит, казалось тем, что совсем уж было позабыл про тебя, а я, одним упоминанием о тебе, вызвал сразу всех демонов из его прошлого. Он пытался забыть тебя, а я даже забыть не пытаюсь. Я до сих пор живу только тобой, да будь ты проклят. Каждый день я встречаю и в тоске, и в надежде. Я никогда тебе не прощу, того что ты сделал со мной. Без тебя я не живу. Если в твоей душе сохранилась хоть капля совести, то хотя бы дай знать, жив ли ты, и что с тобой. Никакими словами не передать, как я стремлюсь к тебе каждой частичкой своей души. Опять рву в клочки весь этот бред. Прощай. Навсегда твой Равиль Вальд».

Равиль рвал листок за листом и ожесточенно бросал в камин, просиживая, убитый горем и тоской, за письменным столом бывало целыми ночами, а утром, чуть живой, еле плелся на работу. И так продолжалось без малого неделю, прежде, чем он, наконец, решился опустить готовое письмо в почтовый ящик. И ведь не было ни малейшей надежды получить когда-либо на него ответ!!!

Ответа и не последовало. Пролетел еще месяц. Равиль, как и обещал жене, нанял прислугу. Таким образом, в доме у него образовался будто бы маленький гарем. Повитуха не отходила от Сары, будущая няня без перерыва строчила на швейной машинке детское приданое, а домработница постоянно прибирала, стирала и готовила.

Хоть жена частенько ласково и упрекала Равиля, что для них все это дорого, Вальд так совсем не считал, ведь он вкладывал деньги в их детей, ведь по всем признакам должна была родиться двойня! Он был готов положить всего самого себя и не поступиться никакими расходами, лишь бы роды Сары прошли благополучно.

И вот, в одну ночь, которую ему пришлось просидеть на цокольном этаже, где размещалась их конторка, сходя с ума от ужаса, зажимая себе уши, изнывая от переживаний и нетерпения, появились на свет их близнецы — два здоровых мальчика, мелких, но на диво живучих и горластых. Сара рожала с восьми вечера до восьми утра, и когда Равиль зашел к ней, ее измученное личико просто сияло от счастья. Она, прижимая к себе, держала в обеих руках два благословенных крошечных свертка. Равиль осторожно приблизившись, заглянул, чтобы попытаться рассмотреть личики младенцев.

— Спасибо! — прошептал Равиль, с трепетом коснувшись губами ее чистого, высокого лба.

— Спасибо Стефану Краузе! — твердо отозвалась она. — Этих детей не должно было быть, но они есть, вопреки всему. Не думай, что я про это забыла.

— Мы, может, и не забыли, да он про нас забыл, — горько усмехнулся Равиль.

На время счастье отцовства перевесило все его страдания по навеки утраченной любви. Рождение сразу двоих сыновей — это огромная радость для любой семьи. Ведь со временем подрастут работники, которые приведут потом в дом жен и родят своих детей. Род никогда не угаснет, а богатство его будет шириться. Равиль всеми силами старался внушить себе, что живет именно этими мыслями, заботясь о процветании своей семьи.

А тут и дела неожиданно пошли в гору. Поток эмигрантов и туристов неожиданно увеличился, и дешевые пирожки с капустой начали разметать с такой неистовой скоростью, что только успевай подвозить! Равиль тут же расширил ассортимент на лотках, добавив к ним булочки с кремом и рыбные кулебяки, и деньги потекли рекой. Выручка теперь составляла даже больше, чем от продажи тортов и фирменных пирожных! За несколько последующих месяцев он погасил взятый кредит.

Но в жизни, как известно, любое счастье неизменно сопровождается несчастьем. Забот, естественно, добавили родственники. Так как предприятие брата начало прогорать под засильем конкуренции того же Равиля, Ребекка, заявившись к нему в конторку и гневно сверкая глазами, потребовала у него займ на их дальнейшее развитие.

Надо сказать, что по законам их веры, категорически было запрещено занимать деньги под проценты своим родичам по крови. Это означало, что ему надлежало отстегнуть сестре весьма солидную сумму без какой-либо выгоды для себя и на неопределенный срок.

И тогда Равиль отказал. Ведь получилось бы, что он выделил деньги на развитие конкурирующего бизнеса! Так как ему это было совсем не выгодно, то пришлось поставить Ребекку перед этим печальным фактом. Скандал, который пришлось перетерпеть Равилю был грандиозным, но сестра ушла ни с чем, и он об этом не жалел.

Теперь, когда у Вальда появились свои собственные, бесспорные наследники, он стал еще более прижимист, и не собирался попусту разбазаривать средства в угоду обнищавшей части неудачной ветви своего семейства.

Еще, к слову сказать, что он стал гораздо ласковее привечать своего пасынка, на которого ранее никогда не обращал особого внимания. Этот ласковый и тихий мальчик всегда ему нравился, и теперь он находил большое удовольствие от общения с ним, что, также, весьма радовало и Сару.

В тот год Равиль жил очень насыщенной и активной жизнью. Он старался делать все, чтобы никогда больше не вспоминать о своем офицере, и, чаще всего замертво, без всяких мыслей, падал в свою холодную постель. И, если он вдруг не мог уснуть, а начинал вдруг давиться слезами от безысходности, от такой лютой и неистовой тоски, что все нутро его словно сдавливало ледяным холодом, тогда он шел в детскую, отпускал отдыхать няню и сидел, бессильно уложив на скрещенные руки голову и взирая из-под полусомкнутых в дремоте ресниц на воплощенное чудо — своих сыновей.

Его два сына. Кадиш, что значило — святой, и Соломон, что означало — мирный. По первым буквам своим названные в честь немца, который однажды спас жизни их родителей. Но Равиль искренне надеялся, что ту грустную историю они никогда не узнают, ведь время шло, и все ужасы постепенно забывались. Наступала совсем иная жизнь.

Однажды утром, Равиль, наспех позавтракав, сбежал вниз, к себе в конторку. Как раз сегодня он запланировал закрыть все свои второсортные точки, раз и навсегда покончив с тем унижением, которое он испытывал, пока они существовали.

Недавно он подал заявку на местную биржу по трудоустройству, ведь, с тех пор, как жена его родила, ни секретарши у него не было, ни бухгалтерши. Кроме того, он не терял надежды обзавестись услугами инженера, но при условии, чтобы тот оказался не шарлатаном с купленным дипломом, а действительно человеком на что-то способным. Равиль не расставался с мыслью затеять строительство гостиницы. Уж очень ему не хотелось продавать тот участок в самом центре города, но с тех пор, как местные власти ввели налог на землю, все дело шло именно к этому.

Миновав вахтера, пожилого еврея-инвалида, который с самого раннего утра уже занял свой пост, сидя в инвалидной коляске, Равиль, до глубины души пораженный, резко притормозил возле скамьи, предназначенной для посетителей.

На ней, в самой скромной и смиренной позе восседал сам Стефан Краузе!!!

— Стефан? — настороженно переспросил Равиль, часто моргая, будто не веря своим глазам и, одновременно, задыхаясь от внезапно нахлынувшего на него счастья. — Стеф??? Это ты?

Перекособоченный мужчина кивнул и неловко поднялся со скамьи. Цепким взглядом молодой еврей отметил, что облачен был немец исключительно в ту одежду, которую в свое время презентовал ему Равиль — элегантные туфли, светлый шерстяной костюм стального оттенка и черный кожаный плащ. Никаких вещей офицер при себе не имел, очевидно, по приезде где-то уже успел разместиться.

Равиль полностью потерялся в догадках, что же означало это внезапное явление, и с какой именно целью у него на пороге возник его возлюбленный. Восторг Вальда внезапно сменился глубокой тоской и смятением, и даже дрожь пробила с головы до ног. Он не знал, что еще сказать, а просто беспомощно ждал, что же будет теперь дальше.

— Добрый день, — слегка откашлявшись, с вежливым смущением пробормотал офицер. — Я был сегодня на бирже труда, и там мне посоветовали заглянуть в это место. Скажите, не найдется ли у вас для меня какая-нибудь работа?

8. Жизнь во имя любви.

— Работа? — искренне поразился Равиль, отступив от него на шаг и взирая с глубочайшим недоумением. — Но… Как? Работа… Ну, конечно, мы что-нибудь сейчас с тобой немедленно придумаем! Проходи же!

И Равиль, ухватив своего горячо любимого немца за руку, увлек его в свой кабинет, где усадил в лучшее кресло.

— Ах, как же я удивлен, — бестолково суетился парень, хлопоча вокруг него. — Ты голоден? Чай? Кофе? Какими судьбами, Стеф? Не передать, как я счастлив, что ты позволил мне еще хоть раз увидеть тебя и решился встретиться! Спасибо огромное за это, а то я в последнее время начал сходить с ума. Уже сам подумывал ехать в Берлин и искать тебя. И тут — такой подарок! Ты к нам надолго?

Стефан с усмешкой на губах выдержал паузу, чтобы восторги Равиля несколько улеглись, а потом сам осадил его.

— Да успокойся же ты, вьешься надо мной, как пчела вокруг цветка, полного нектара. Конечно же, я надолго, я ведь навсегда вернулся, но мне необходимо устроиться и где-то расположиться.

— Хорошо, — затряс головой Равиль, присаживаясь на стул напротив него. — Я все понял. А вещи твои где? Ты где-то уже остановился?

— Нет вещей, — флегматично ответил Стефан, чьи глаза продолжали насмешливо сиять, — только те, что на мне. Была еще корзинка с продуктами, но я со всеми остатками отдал ее нищему на вокзале.

— Ясно… Стефан, ты должен понимать, что я сделаю для тебя все, что смогу, не переживай, будет жилье, и работу подходящую найду.

— Поэтому я к тебе и заявился, — немец вздохнул, и лоб его пересекла вертикальная морщинка. — Рав, я должен прежде всего перед тобой извиниться за ту безобразную сцену. Не могу утверждать, что был не прав, ведь нам на тот момент на самом деле просто необходимо было расстаться, а иного способа я не придумал. Мне было очень тяжело на тот момент, да и ты весь вымотался за год, постоянно курсируя между мной и домом, согласись. Но, даже уехав с женой в Берлин, я все равно не нашел покоя в душе. Кроме того, врачи рекомендовали мне именно местный климат. Поэтому я сейчас снова здесь, перед тобой. Надеюсь, что мы вновь поладим. Вышло так, что мне без тебя — никуда, ты оказался единственным человеком, которому я могу полностью доверять.

— А… Ну, да, и отлично, — Равиль с видимым облегчением кивнул. — Но ты же получил мое письмо, в котором я рассказывал тебе, что случайно нашел Мойшу?

— Получил, — нахмурившись, поведал Стефан. — И, что?

— А… Разве ты не собираешься с ним увидеться?

— Нет, — невозмутимо, с самым непроницаемым видом, качнул головой немец. — Не собираюсь. А зачем? Я и сам знаю, что он давно вычеркнул меня из своей жизни. Еще до начала войны он сто раз мог мне написать, если бы только захотел. Ведь, в отличие от меня, он знал мой адрес. Но, тем не менее, я искренне рад, что Мойша выжил. Похоже, что он вместе с родными из Берлина перебрался в Берн, и война его семьи не коснулась. Вот и замечательно. Спасибо тебе, дорогой мой, за отличную весть, но встречаться с этим человеком у меня нет ни малейшего желания. Все прошло, и тот мальчик, в которого я был влюблен почти тридцать лет тому назад, давно в моей душе умер, как и я в его. Теперь я, осмелюсь тебе напомнить, живу совсем другими чувствами и иной любовью. Ты ведь понимаешь, о чем это я?

— Да, но… — Равиль смутился. — Стефан, ты не все обо мне знаешь…

— Что еще? — нетерпеливо приподнял седую бровь офицер. — Не хочешь ли сказать, что ты опять вернулся к тому своему библиотекарю?

— О, нет. Совсем другое. Стефан… Я должен сообщить тебе об очень важном событии в моей жизни, которое произошло, пока мы находились в разлуке. В общем, я стал отцом! Моя жена, Сара, родила мне двоих сыновей. Вот…

Некоторое время Стефан, с искренним недоумением пристально вглядывался в лицо молодого еврея, а потом вдруг расцвел самой искренней, даже восторженной улыбкой.

— Рав, правда? Ты… меня не разыгрываешь? Это, в самом деле, так?

— Да! У меня теперь есть два здоровеньких, маленьких сыночка, — дрожащим голосом, гордо сообщил Равиль.

— Матерь божья! — Стефан в порыве метнулся к нему и сжал в объятиях. — Я тебя от души поздравляю, ведь это же так прекрасно! И, подумай, у твоих пацанов тоже потом родятся дети, таким образом, ваш род не смогла поглотить та адская печь Освенцима! Я, получается, прожил свою ничтожную жизнь не зря. Ты настоящий молодчина, что решился на это! Я искренне тронут и рад за тебя!

— Ох, — у Равиля словно тяжкий груз упал с сердца. — Может быть, поднимемся тогда наверх, и я тебе покажу их, а заодно и представлю Саре. Уверяю, она была бы счастлива тебя видеть. Все эти годы я слышал от нее про тебя только самое хорошее.

— Милый мой, — снисходительно усмехнулся Стефан. — Меня поражает твоя наивность. Ты слышал от своей не по годам мудрой жены то, что хотел слышать, именно это она и вливала тебе в уши, поверь мне. Я знаю этот мир и знаю женщин. Сара меня ненавидит всей своей душой. Представь, как тяжело ей высказывать обратное. У меня к тебе есть одна просьба — сделай, пожалуйста, так, чтобы мы с ней никогда не пересекались.

— Ты напрасно так, — горячо вскричал Равиль. — Если бы она тебя ненавидела, то назвала бы своего старшего сына, которого я усыновил, твоим именем? Ты не прав, Стефан.

— Может, в чем-то и не прав, но, все равно, я не имею никакого права вмешиваться в уклад твоей семейной жизни.

Оба мужчины замолчали, невольно прослезившись и осмысливая все то, что с ними произошло за эти годы.

— Что же с твоей женой и дочкой? — наконец, после значительно затянувшейся паузы, осмелился спросить у него Равиль. — Извини, это, конечно же, совсем не мое дело, но…

— Нормально, — высокомерно бросил ему Стефан и приосанился. — Конечно, ты мне совсем не чужой человек, и я все тебе расскажу. В общем, вышло так, что после войны отец мой, старый Краузе, стал болеть. Так как Ганс погиб, что было зафиксировано документально, единственным его наследником являлся именно я. Анхен никак юридически не могла подтвердить, что является моей женой, и поэтому, хоть и жила в нашем фамильном особняке, но материально бедствовала. Отец мой, который, к слову, всегда ненавидел женщин, не признавал никаких ее прав, а ведь ей нужно было с чего-то оплачивать все расходы и содержать сам дом. Анхен не имела никаких подтверждений нашего брака, оформленного между нами в лагере, также, как и факта моей смерти, поэтому и искала мои следы по всей Европе. И вот, примерно год назад, мой отец скончался. Тогда ей пришло в голову начать мои розыски именно там, где жил ты, и это ее мероприятие, как ты сам удостоверился, увенчалось полным успехом. После я поехал с ней в Берлин, чтобы развестись и разрешить попутно все назревшие материальные вопросы.

— Развестись? — пораженно спросил Равиль. — Так вы… Развелись?

— Разумеется. Я дал ей свободу, переписав на нее, заодно, все наше фамильное состояние.

— А… А дочка твоя? Как она, что с ней?

— Это отдельный разговор, — усмехнулся Стефан. — Я претерпел с женой жуткий скандал, когда решил осмотреть семилетнюю девочку голой, естественно, чтобы не травмировать ребенка, под тем предлогом, что уложу ее спать. Осмотр превзошел все мои ожидания. Без сомнения, это наша девочка, она — Краузе. Она похожа и на нашу маму, и чем-то на меня самого. И у нее на попке оказалось родимое пятно, такое же, как у моего старшего брата, Ганса, овальной формы, которого у меня нет. Хоть Анхен и утверждала совсем обратное, я после этого всего лишь более утвердился в своих подозрениях, что Ева зачата не от меня, а от Ганса. Я знал, что Анхен одновременно спала с нами обоими. Накануне нашей с ней росписи, Ганс заявился к ней общежитие, избил ее и, по ее же словам, изнасиловал, требуя, чтобы она отказалась от идеи вступить со мной в брак. Мерзавцу, очевидно, повезло гораздо больше, чем мне. Я, в отличие от него, хоть и попал в нужное место, но, увы, не в подходящее время. Но, в целом, дорогой, я очень доволен и без всяких возражений признал девочку своей. Ведь она — точная копия моей матери, и носит в своей внешности черты присущие нашей породе Краузе. При этом Ева — весьма красивый, здоровый и на диво смышленый ребенок. А мы с Анхен, действительно развелись, и капитал разделили. Основную часть вместе с домом я оставил, конечно же, им, а сам продал нашу дачу вместе с гаражом и двумя автомобилями. Так что, все, Равиль. Мы разошлись с ней, как в море корабли.

— Ох! — только и мог выдохнуть Равиль, заодно отметив про себя, что немец совсем не удручен всеми случившимися событиями, наоборот, глаза офицера сияли особенным победоносным блеском.

— Мне нравится Анхен, — скупо пояснил Стефан. — Она — такая меркантильная и алчная сука, что я просто не устаю этому поражаться. А особенно я рад именно тому обстоятельству, что родилась дочь, так как все мужчины в нашей семье представляют из себя, как ты уже успел убедиться, моральных уродов. Слушай, Равиль, что же мы сидим? Я уже, если честно, успел проголодаться. Может, переместимся в ресторан?

— Тогда я угощаю, — восторженно заулыбался в ответ Равиль.

— Хорошо, на этот раз не имею ничего против. Покушаем, да обсудим заодно деловую часть нашей встречи. Мне ведь, в самом деле, нужна работа. Здесь, в Берне, как я заметил, настолько высокие цены, что без нее не прожить.

Равиль, который даже боялся дышать на него от счастья, немедля довез их на своем автомобиле до хорошего ресторана в центре города. Там они заняли отдельный столик. Еврей с таким обожанием взирал на своего немца, даже не пытаясь скрывать сияющую улыбку, что Стефана от этого невольно пробрало смехом.

— Так, — молодой мужчина энергично взялся за меню, — что ты будешь?

— Если можно, то отварную куриную грудку с тушеными овощами.

— И я себе тогда возьму то же самое. А вино? Красное или белое?

— Просто воду, я не пью, — постепенно мрачнея, буркнул Стефан.

Равиль изумленно приподнял брови, но задавать вопросов не стал, почтительно продолжив:

— Десерт, господин офицер? Шарлотку, штрундель, пирожки?

— Не надо десерта, — отмахнулся немец. — Просто чай без сахара.

— Какие тебе заказать сигары или же сигареты?

— Не курю, врачи мне запретили, — психанул внезапно Краузе. — Равиль, хватит, если что-то нужно будет, то я закажу себе сам!

Равиль, пораженный его вспышкой, притих и безропотно передал меню немцу. Тот некоторое время со скучающим видом его рассматривал, а потом сдался.

— Хорошо, закажи бутылку шнапса или водки. И еще пару крепких сигар. И мороженое. Правда, доктор запретил мне есть сладкое, да будь он проклят. Ненавижу. После того чудного местечка, извини, что напоминаю, где нас сказочным образом свела судьба, все врачи теперь у меня ассоциируются с моим старым добрым другом доктором Менгеле, и я им ни грамма не доверяю. Да и не все ли равно, сдохну я днем раньше, выпив, или же днем позже — не выпив. Ведь перед смертью, как известно, не надышишься. Я считаю, каждая человеческая жизнь подвластна определенной судьбе. По идее, я давно должен уже гнить в могиле. Так, нет же, все еще упорно оскверняю своим смрадом бренную землю.

— Стефан, потише, на нас уже люди оборачиваются, — давясь улыбкой, шепнул Равиль.

Стефан высокомерно огляделся и даже попытался, насколько это возможно, гордо приосаниться, несмотря на свою кривую спину. В общем, очевидно было, что этого немца не переделать, как был скандальным типом, так им и остался. Они на несколько минут замолчали, поглощая друг друга влюбленными взглядами, вплоть до того момента, как им подали горячее и спиртное. Стефан залил в себя рюмку шнапса, словно воду, закусил кусочком яблока и принялся вяло ковыряться в постной курятине. Равиль, в свою очередь, продолжал благоразумно и настороженно помалкивать.

— Похоже, нам пора перейти к более серьезному разговору, — наконец, сообщил ему немец. — Равиль, мне нужна работа и какое-нибудь недорогое жилье.

— А что ты можешь делать? — тоже, перейдя на деловой тон, не без иронии поинтересовался молодой еврей, уже заранее предвкушая возможный ответ.

— Ни-че-го. Инженер из меня никудышный. Я же закончил военную академию. Там нас почти не учили основной профессии. Политзанятия и строевая подготовка — вот чем мы, собственно, в течении пяти лет занимались. Также, я умею водить автомобиль, но не смогу работать водителем, так как, признаюсь, что почти постоянно мучаюсь болями в спине и не в силах долго сидеть на одном месте. Грузчик из меня тоже не получится, тяжести мне поднимать нельзя. Разве, что только, сторож?

— И все же, — настаивал Равиль, — подумай, ведь к чему-то есть у тебя способности и призвание?

— Способности? Да, пожалуй. Организаторские. Если я знаю цель, и в моем распоряжении имеется группа специалистов, то я могу рационально организовать их работу, чтобы не было убытков и простоев. Потом, я могу вести материально-хозяйственную часть. Вот, пожалуй, что и все.

— А ты сможешь выписывать накладные о приеме и выдаче товара?

— Да запросто! — воскликнул Стефан, который уже в одиночку уговорил половину бутылки и изрядно захмелел. — Некоторое время, как тебе известно лучше, чем любому другому, я только этим и занимался. Маркус научил меня всем премудростям. В этом ничего сложного нет.

— Отлично. А теперь слушай. Я все же решил заняться своей гостиницей, построил на участке несколько подсобных помещений и начал завозить строительные материалы. Необходимо, чтобы там постоянно находился человек в качестве сторожа. А когда начнутся строительные работы, нужно будет осуществлять и административную деятельность, иными словами, смотреть, чтобы никто из рабочих не опаздывал и не воровал. Вот такой вид деятельности я, собственно, тебе и предлагаю. Позже, когда мы введем сооружение в эксплуатацию, я намерен предоставить тебе должность управляющего гостиницей. Поэтому тебе пока не мешает самым пристальным образом присмотреться, как организовано дело в аналогичных структурах. Ну, как? Что скажешь, офицер Краузе?

Взгляд Стефана на некоторое время затуманился. Немец размышлял, а потом просиял.

— Слушай, а ведь мне это вполне подходит! Только, где же я буду пока жить?

— Прямо там же, на участке, на самом складе. Я уже подвел электричество и воду, поэтому недостатка в удобствах нет. Ну, а пока, на первые дни, мы снимем тебе номер в гостинице неподалеку, если ты, черт строптивый, не против этого!

Еще несколько секунд офицер выглядел вполне довольным, но потом лицо его резко омрачилось и он горделиво взбрыкнул, опрокидывая в себя очередную рюмку и закусывая ее ложечкой мороженого.

— Как хочешь, но деньги брать я у тебя не буду! — с гонором предостерег он. — Об этом даже и не мечтай.

— Хорошо, но тогда я просто буду оплачивать все твои расходы на содержание, во всяком случае, за рабочие часы, — смиренно проворковал Равиль.

— Ладно, посмотрим, — недовольно пробормотал Стефан.

В это время за соседний столик присели две молоденькие ярко накрашенные девицы, по виду студентки, ищущие легких связей, и принялись вызывающе хихикать и метать в сторону мужчин пылкие взгляды.

— Нам пора уходить, — объявил Стефан, тут же смекнув, в чем дело.

Равиль был не против, и вскоре они покинули ресторан. Вальд привез своего немца в одну из самых респектабельных гостиниц. Когда молодой еврей оплачивал номер, Стефан, раздраженно передергивая плечами, демонстративно отошел в сторону. Равиль вздыхал, но, все равно, был рад, что несговорчивый немец вроде бы примирился со своей неизбежной участью.

Вскоре они поднялись в просторную и уютную комнатку с камином и удобной кроватью.

— Честно говоря, я устал и спать хочу, — почти сразу же сообщил Стефан, которого несколько развезло от ранее выпитого.

— Я приду к тебе сегодня ночью? — с готовностью, дрожащим голосом спросил у него Равиль.

Его до такой степени взволновала вся эта интимная обстановка, само то, что они наконец оказались наедине. Так хотелось броситься своему мужчине в объятия, обхватить его, прижаться и повалить на кровать… Но Стефан держался несколько отстранено.

— Не придешь, — выдохнул немец. — Не надо, Равиль. Мы больше не будем вместе проводить ночи.

— Почему? — упавшим тоном, потрясено спросил Равиль.

— Дорогой мой, у тебя жена есть. Она родила тебе двоих сыновей. Думаешь, это так легко? Она жизнью при этом рисковала и мучилась так, что страшно представить. Имей же уважение к своей жене. И, потом, я не хочу, чтобы Сара меня еще больше возненавидела. Если захочешь — прибегай днем, но учти, что мы никогда не будем больше ночевать в одной постели. Ты будешь жить и спать у себя дома, а я, словно верный пес, обоснуюсь там, где ты мне укажешь…

Равиль осмыслил его слова и понял, что Стефан абсолютно прав. Какова бы не была любовь, но нет в этом мире ничего и никого важнее родных детей и покоя в своей семье.

— Хорошо, — пряча взгляд, полный слез, пробормотал он. — Я пойду тогда. До завтра, Стефан…

— До завтра!

Они пожали друг другу руки, на миг сплетя пальцы, и дверь за Равилем закрылась. Стефан почти сразу же вышел на балкончик, чтобы посмотреть ему вслед. На душе его было так сладко и томительно, и казалось, что все беды и дурные предчувствия будто бы мигом отступили.

Сколько же жить ему осталось? Он не знал. В Берлине ему поставили смертельный диагноз. В груди развилась дурная болезнь, от которой не было никакого спасения. Она грызла его и терзала, но он на время спасался от рвущей боли наркотическими микстурами и настойками.

Ничего этого сообщать Равилю Стефан не собирался. Он хотел жить для него и помогать, насколько ему дано сил, до самого своего последнего дня, последнего вздоха. И быть рядом, лишь бы тот не забыл и не прогнал.

Равиль вышел из здания гостиницы и оглянулся на фасад. Щурясь от солнца, он тут же приметил офицера и на прощание помахал ему рукой. Стефан на миг прижал ладонь к губам и тоже ей взмахнул.

Его будущее, еще несколько дней назад весьма мрачное и расплывчатое, благодаря этому парню, заиграло новыми красками. Стефан смотрел ему вслед до тех пор, пока автомобиль Равиля не скрылся за поворотом.

И именно в этот момент, когда, по идее, должно было нахлынуть отчаяние, напротив, в душе его впервые в жизни воцарили мир и покой, и он остро осознал, что в мире больше нет ни горя, ни смерти, ни разлуки.

Существовала лишь жизнь во имя любви.

КОНЕЦ.

Эпилог. Ответы на вопросы

С появлением офицера строительство гостиницы сдвинулось с мертвой точки и пошло гораздо более ускоренными темпами.

Стефан Краузе почти сразу взял на себя не только хозяйственную часть, но, освежив в памяти знания, ранее полученные в высшем учебном заведении, самую главную, инженерную, возглавив проект, который увлек его до такой степени, что позабыл и думать о чем-то ином.

Равиль не переставал поражаться работоспособности своего друга. Казалось, что Краузе совсем не ел и не спал, успевая везде и всюду. Даже руководил наймом рабочих и сам участвовал в закупках, контролируя качество строительных материалов.

Впрочем, вскоре секрет раскрылся. Дотошно обыскав однажды личные вещи немца, в частности, его шкафчик с медикаментами, Равиль обнаружил, что Стефан постоянно находился под воздействием настоек опиума. И потребовал соответствующих объяснений. Краузе ничего не оставалось, как признаться в своей смертельной болезни.

— Каждый раз, когда я прохожу обследование, доктор дает мне не больше месяца, И так продолжается уже полтора года. Необъяснимо, но рост метастазов почему-то замедлился. Порой мне кажется, что я бессмертный, — пряча взгляд и с трудом сдерживая нервный смех, сообщил Стефан.

Его откровение не оказалось для Равиля сюрпризом. Он давно подозревал, что немец тяжело болен. В порыве поддержки, он придвинулся к любовнику и, ухватив его за руку, пошутил в свою очередь:

— Тогда, что же мне остается? Я в срочном порядке начну строить новый гостиничный комплекс, раз это дело пришлось тебе по душе настолько, что способствует твоему выздоровлению. Фундамент заложишь лично сам.

— И кто бы знал, что в том мое призвание? — невесело рассмеялся Стефан. — Боже, как же мало я успел в этой жизни…

И они оба замолчали, каждый удрученно погрузившись в собственные мысли.

А потом… Когда гостиница открылась, Стефан окончательно сдал. Стал плохо есть, значительно ослаб. Спасаясь от терзающих его тело болей, употреблял гораздо больше наркотических средств. После принятия пищи его нередко рвало, и офицер сильно похудел. Дело явно шло к неминуемому концу.

Конечно, Равиль пожелал забрать его в свой дом и самолично ухаживать за ним. И жена его, Сара, на то согласилась. Но нужно было знать упрямый нрав офицера, который категорически отказался от этой, так сказать, «милости».

Единственным альтернативным вариантом оставалось подыскать хорошую больницу. Пока Стефан пребывал на ногах, они объездили все имеющиеся и выбрали самую достойную, где Равиль забронировал для немца одноместную палату с радио (что немаловажно), удобной кроватью и живописным видом на озеро.

Туда Равиль Вальд и поместил спасшего его от неминуемой смерти, находящегося в международном розыске нацисткого преступника, офицера Стефана Краузе.

И навещал каждый день, приносил газеты, которые читал вслух. Усаживал немца в кресло-каталку и вывозил на прогулку к озеру, где они подолгу любовались великолепным пейзажем, высоким ярко-голубым небом и плавающими по зеркальной глади воды лебедями.

Иногда Стефан, находясь под воздействием лекарств, безмятежно дремал. Но выпадали дни, когда они подолгу беседовали, обсуждая то, что не успели прежде.

И сейчас, уже имея над ним абсолютную власть, Равиль стремился выспросить все, на что не осмеливался ранее.

— Стефан, скажи, а почему — я? — задал однажды самый сокровенный, волновавший его все это время вопрос, Равиль. — Почему именно я? Не могу понять, ведь в Освенциме находились тогда десятки тысяч евреев! Меня просто ужасает, что, случайно выбери ты другого… Меня сейчас и не было!

— Представляешь, я сам не могу понять, — охотно отозвался офицер. — Случайно увидел тебя тогда, на перроне, и все… Зациклился на тебе. Будто разум мой отключился. Ты показался мне абсолютным совершенством. Именно тем человеком, с которым я смог построить нечто большее, чем насильственный секс. И после никогда, ни единого раза я не посмотрел на другого. Только ты. Влюбился с первого взгляда.

— А Маркуса ты тоже любил? — дотошно допытывался Равиль. — Ведь у вас с ним что-то было, признайся.

— Было, я тайны из того не делаю. Но исключительно по работе. Ведь Ротманс постоянно улаживал все дела, в том числе, касающиеся тебя и Ребекки. Не забывай, он оказался настолько предан, что разыскал и вытащил тебя из барака смертников. Отличный парень, знающий свое место и никогда не посмевший высказать ревность. А наша с ним любовная интрижка поддерживала в нем тонус к жизни. Ведь тогда каждый из нас цеплялся за любую малейшую возможность, отвлечься от творившегося вокруг кошмара и окончательно не сойти с ума.

— А почему же ты бил меня? — дрожащим от негодования и обиды голосом задал очередной вопрос Равиль. — Порол ремнем, кусал, сажал на цепь, в подвале запирал? Помнишь это?

— Я отвечу. Видишь ли, проще всего было взять тебя в дом и начать разыгрывать из себя доброго дядю, ухаживать, кормить вкусным, во всем потакать. Но разве ты, при трагических обстоятельствах потерявший родителей, стал от того меньше меня ненавидеть? Уверен, что нет. И я решил пойти по иному пути. Сразу показать все темные стороны своей души, чтобы вызвать наибольшую антипатию. А потом… Мы оба начали постепенно меняться. Становились все ближе, шли друг другу навстречу. И меня перестали возбуждать порка, побои, все эти колотушки и даже укусы. Я захотел твоей любви. И добился ее. Кстати, за то спасибо Ребекке. Если бы не ее присутствие, договориться нам было гораздо сложнее. А так я успешно шантажировал тебя ее благополучием, поэтому ты пересмотрел свои взгляды на привитые тебе принципы, религиозные догмы и однополые отношения. Иными словами, чем дольше мы общались, тем я становился лучше, а ты, остро чувствуя это, проявлял ко мне больше терпимости и любви.

Равиль слушал и согласно кивал. Что же… Краузе с виртуозным триумфом умудрился завоевать его сердце. Уж с этим точно не поспоришь! Ведь их любовь не умерла до сих пор. Агонизируя в смертельных муках, она продолжала мучительно тлеть на малом адском огне.

Оставалось пытаться смириться с самым неизбежным — неминуемой скорой смертью офицера.