История спасения

Стефан тоже улегся и демонстративно повернулся к парню спиной.

— Спокойной ночи, великий мученик. Завтра же я…

— У меня День Рождения завтра! — выпалил Равиль, с трудом найдя возможность вставить слово и перевести разговор в нужное ему русло.

— Да? — Стефан тут же обернулся к нему. — В самом деле?

Равиль кивнул. Он не лгал, это было так, но ничто уже не радовало. Еще год назад он сидел за праздничным столом с родителями и другими гостями. Хоть они уже и жили тогда в гетто, однако все еще были вместе, и каждый новый день вселял надежду на справедливость захватчиков. Как же они были тогда наивны и глупы!

— А сколько лет тебе исполнится?

— Восемнадцать, — печально отозвался Равиль.

— Ну, и почему ты раньше не сказал? — вновь набросился на него Стефан. — Как прикажешь тебя поздравлять? Я же не приготовил никакого подарка! Нужно было попросить хотя бы, чтобы Эльза испекла сладкий пирог. У тебя в самом деле День Рождения, ты не шутишь?

— В самом деле, — сдавленно ответил Равиль и всхлипнул.

Со стоном Стефан выбрался из постели и принялся натягивать на себя штаны.

— А почему ревешь? Знаешь, Равиль, мне все это надоело. Раньше, когда я тебя лупил, ты рыдал гораздо реже. Завтра я тебя выпорю, честное слово.

— А я на другое и не рассчитываю, — горестно отозвался юноша, — бей, сколько хочешь. И не надо мне ни подарков, ни пирогов.

Грозно засопев, Стефан вышел. Он постучал в дверь комнаты, где жили женщины, и шепотом попросил Эльзу встать завтра пораньше и испечь пирог или кекс, а потом вернулся назад довольный, с чувством выполненного долга.

— Рыдаешь? — весело спросил он, хлопнул Равиля по заду. — Так… Что бы тебе подарить?

— Я бы очень хотел увидеться с сестрой, — страдальчески попросил Равиль. — Ты обещал, но я боялся напомнить, так как ты все время орешь на меня, орешь, орешь, и как у тебя сил хватает столько без конца орать!

— А как у тебя сил хватает столько страдать? — парировал Стефан, заваливаясь рядом. — Тебе восемнадцать лет завтра, и ты, вопреки всем законам, жив, и сестра твоя тоже жива. А про вашу встречу, которую пообещал, я действительно забыл, извини. У меня, видишь ли, в последнее время появились некоторые проблемы. Одна из моих служанок, скажу тебе по секрету, совершено случайно обзавелась огромным пузом, и никто не знает, откуда оно вдруг взялось. Ты не в курсе?

— Не-е-ет… Хватит уже, Стеф. Мы все выяснили, понятно, что я не у дел.

— Но она же тебе нравится? — шутливо продолжал допытываться Стефан.

— Кто?

— Сара, кто же еще? Нравится?

— Хочешь, я тебе скажу правду? — Равиль сел на постели, скрестив ноги. — Чисто внешне я нахожу ее симпатичной. Но у нас с ней не получилась даже дружба. А знаешь, почему? Да ей абсолютно наплевать на меня. Если нам случалось говорить, то она постоянно страдала, что ты ее непременно убьешь, что дни ее сочтены. И ни разу она не поинтересовалась моими проблемами, не спросила, как мне живется, не посочувствовала, хоть я и ходил порой в синяках. Ей нужно было, чтобы ее слушали, поддерживали и жалели, а до всех остальных ей просто нет никакого дела, и это мне в ней не нравилось. Теперь я понял причину, она знала, что носит ребенка и панически боялась, что все откроется. И все же… У нас нет взаимной симпатии, хоть, как ты говоришь, мы одной крови и возраста.

— Вы оба, получается, эгоисты, — хмыкнул Стефан.

— Возможно…

— Да, я еще хотел спросить. А ты был уже с женщиной, Равиль? Ну, в смысле, спал?

— Я? — поразился юноша и нервно передернул плечами. — Нет, нет, я еще никогда не встречался с девушкой…

— Да ну? — Стефан тоже сел на кровати напротив него и игриво ткнул парня пальцами под ребра. — Быть такого не может! Ни разу, ни разу?

— Нет, — Равиль так покраснел, что пятна, проступившие на его щеках, были заметными даже в полутьме их спальни.

— А почему застеснялся? — рассмеялся Стефан, глядя на него с недоверчивым изумлением. — Это непорядок. В твоем возрасте полагается иметь опыт.

— Спасибо, не надо, — смущенно забормотал Равиль и упал, уткнувшись пылающим лицом в подушку.

— Надо, надо. Я возьму под контроль этот вопрос. Хочешь, на День Рождения я подарю тебе ночь с женщиной?

— Отстань! Даже не думай. Я никогда на это не пойду.

— И как так могло получиться? Тебе не повстречалась доступная подружка?

— У нас, — невольно вспылил Равиль, — у евреев, нет доступных девушек, да будет тебе известно. Наша религия нам не позволяет…

— Рассказывай сказки, — продолжал подтрунивать Стефан. — Лично я знаком с одной шлюхой, которой религия вполне позволила, да еще как!

— Здесь все по-другому, и ты это отлично знаешь! Наверняка, все произошло без согласия Сары. Ты же сделал со мной то же самое! Так почему ты считаешь, что с Сарой было иначе?

— Честно говоря, я тоже считаю, что несчастную девчонку изнасиловали, — поморщился Стефан, — однако мы говорили о другом. Здесь, в соседнем городке, поговаривают, есть бордель. Давай, я отвезу тебя туда и куплю проститутку. Не отказывайся, это нужно сделать. Раз отец тобой не занимался, так я займусь.

— Спасибо! — почти выкрикнул Равиль возмущенно и резко сел. — Ты со мной и так уже достаточно позанимался! Век не забуду!

— Замолчи, придурок. Не ломайся, это же здорово. Женщины на ощупь очень приятные, мягкие и теплые. Нужно попробовать, чтобы понять, о чем я говорю. А то так и умрешь, ни разу не сжав в ладонях тугую, девичью грудь. Это не дело, согласись?

— Можно я скажу? — Равиль заговорил тихо и твердо. — Да, может я и умру, и пусть. А если выживу? Дай мне, пожалуйста, шанс на любовь. Вдруг я встречу свою единственную? Пусть у нас с ней все будет, как полагается, и мы будем друг у друга первые.

— Как раз так не полагается, — живо возразил Стефан, — мужчина должен быть опытнее, увереннее и вести во всех отношениях. Что ты будешь делать, если она окажется у тебя первой? Ты кончишь раньше, чем начнешь, а может даже и не найдешь, куда нужно вставить!

Приведя свой железный довод, мужчина торжествующе замолчал. Равиль тяжело и взволнованно дышал, а потом быстро нашелся, что ответить.

— А если я заражусь в борделе какой-нибудь болезнью? Ты об этом подумал?

— Черт! — с досадой воскликнул Стефан. — А ведь действительно! Что-то я совсем упустил данный момент. Ладно, давай спать. Все тебе не так. Ну и сиди без подарков. И пирог завтра утром весь сожру до последней крошки.

— Никто не удивится, — издал ехидный смешок Равиль. — Ты уже не впервые съедаешь весь наш завтрак.

Они пристроились под одеялом как можно ближе друг к другу. Стефан подмял Равиля под себя и положил голову ему на плечо. Обоим было тепло и очень уютно, особенно если бы еще забыть, что происходило там, за стенами дома… Но уйти от реальности было невозможно. Звуки лагеря продолжали беспокоить и ночью, где-то слышались крики патрульных и лай собак.

Равиль нежно поглаживал немца тонкими пальцами по коротко стриженой седой голове. Ему было трудно переносить тяжесть навалившегося на него офицера, но он знал, что немец скоро заснет, и тогда можно будет попытаться выбраться и уснуть тоже.

Все несчастья были вроде позади. Сара осталась жива, а офицер не зациклился на собственной ревности. Завтра Равиль непременно увидит свою сестру. На душе впервые за долгое время было тепло и приятно. С этими ощущениями юноша и погрузился в сон.

Утром первым делом он почувствовал, что какой-то предмет неприятно давит и холодит его запястье. Неужели наручник? Равиль в панике дернул рукой.

Часы!!! Стефан надел их ему, пока он спал! Парень протер глаза и вскочил с кровати, чтобы подойти к окну и рассмотреть их лучше. Да, это были отличные часы, недорогие, не новые, но в хорошем состоянии, с крупным циферблатом и корпусом из светлого металла на черном кожаном ремешке. Равиль приложил их к уху. Часы ритмично тикали.

Не сдерживая счастливой улыбки, он стал быстро одеваться. Какой же это был замечательный подарок! У него даже слезы на глаза навернулись, так он вдруг расчувствовался, подумав о том, что надо будет хорошо поблагодарить за них Стефана.

Он прислушался. Из глубины дома доносились женские голоса и смех. Он понял, что разговаривают Эльза и Сара. И еще третий голос… Ребекка! Она с самого утра уже была здесь!

Конечно, Стефану организовать их встречу совсем ничего не стоило. И все же… Именно сейчас, впервые за долгое время, Равиль вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым.

29. Банкет у коменданта.

— Сорочку! — коротко командовал Стефан, стоя в своей спальне перед большим зеркалом, расположенном в створке гардеробного шкафа. — Подай носки. Где мои запонки? Застегни манжеты.

Равиль летал, словно птица, беспрекословно выполняя все приказы и распоряжения немца.

— Ваши ботинки, господин офицер, — названная вещь гардероба материализовалась в руках Равиля как по волшебству.

Стефан одобрительно кивнул и, присев на кровати, принялся с удовольствием наблюдать, как проворные тонкие пальцы Равиля забегали, протягивая шнурки по отверстиям на его обуви. В какой-то момент он обхватил парня за плечи и прижал к своим бедрам.

— Я буду думать о тебе, — шепнул он, целуя его в теплую макушку.

Тот сдержанно кивнул, ничего не сказав в ответ.

Стефан собирался на банкет, или так называемое внеслужебное совещание, которое комендант концлагеря Освенцим Ганс Краузе устраивал примерно раз в три месяца. Явка на него была строго обязательна, причем настоятельно рекомендовалось приходить со своими дамами — женами, любовницами или подругами.

Для местных женщин это был ответственный и весьма престижный выход в свет, к которому они готовились заранее. Прошлый раз Стефан пропустил это массовое и торжественное для всех старших офицеров мероприятие, так как, на свое счастье, находился на больничном, но теперь уже было не отвертеться.

Конечно, он с большим удовольствием бы провел время у себя дома, с Равилем. К юноше его тянуло, словно магнитом, и тот не терял для него своего очарования. Может быть, это происходило потому, что молодой еврей его не боялся, а может, просто от того, что был красив и игрив, и офицер просто терял голову при одном взгляде на него. Вот сейчас он сидел в кресле, прижимая его голову к своему животу не в силах расстаться, замерев, и, будто сокровище, оберегал каждый миг их близости.

— Я не хочу уходить от тебя, — обиженно пожаловался Стефан.

— Так и не уходи! — тихо отозвался Равиль, поглаживая через плотную ткань форменных брюк бедра офицера.

— Сегодня не получится. Нужно идти. Но я вернусь, как только мой уход станет возможным и не нарушит приличий.

Стефан бодро поднялся и морально встряхнулся. Нужно было ехать на виллу к брату и смотреть на окружавшую его шайку льстецов, подлецов и лицемеров, одним из которых являлся и он сам. Однако необходимо было мобилизовать душевные силы и как-то выдержать предстоящее ему испытание.

Неохотно расставшись с Равилем, Стефан Краузе подъехал к женскому общежитию, где принялся топтаться возле крыльца в нервном ожидании — когда же выйдет Анхен. Вскоре она сбежала по ступенькам, и офицер восхищенно вздохнул. Ранее он никогда не видел девушку в гражданской одежде и столь красивой!

Волосы ее были самым тщательным образом завиты и приподняты заколкой над затылком, тонкие шею и запястья обвивали нити из искусственного жемчуга. Одета она была в белое платье в розовый и бежевый мелкий цветок, на ногах белые туфельки. Плечи скрывала бежевая накидка из меха, как определил Стефан, дешевого, (скорее всего, это был кролик), но он блестел и выглядел весьма благородно. Самым дорогим элементом ее одежды являлись шелковые чулки.

Стефан, любуясь ею, тут же подумал о том, что нужно как можно скорее подарить девушке что-либо приличное из драгоценностей или одежды. Все-таки они не первый месяц встречались. Он зычно прикрикнул на своего водителя, приказывая подогнать машину ближе к крыльцу, чтобы Анхен, ступая по дорожке, не испачкала свои туфельки.

Она приветливо и нежно улыбнулась ему. Кожа девушки была белоснежной, без единого изъяна, зубки также сияли белизной, под стать жемчужным бусинкам. Краузе с обожанием посмотрел на нее и с трепетным волнением сжал тонкую кисть блондинки.

Анхен была во многом хороша — она умела промолчать, когда это было необходимо, никогда не лезла на первый план, держалась со скромным достоинством вблизи своего кавалера, могла без лишних комментариев звонко рассмеяться пошлой шутке или же развить своевременным вопросом любую скучную беседу. Одним словом, это была достойная девушка, которая нравилась Стефану, и он все больше и больше ценил ее.

Но сегодня она была несколько грустна. Стефан понимал причину ее меланхолии. Она уже отчаялась заполучить его в любовники, а, поскольку, видимо, не на шутку влюбилась, отсутствие близости между ними заставляло ее переживать. Офицер, со своей стороны, отлично осознавал, что долго так продолжаться не может. Нужно было либо расставаться, либо переводить отношения в постель. Это было не в его правилах, однако он еще не встречал женщины, обществом которой так бы гордился, и которая оказалась бы ему настолько приятна.

Пока они ехали в машине, Краузе с упоением вдыхал запах ее свежего парфюма, смеси духов и туалетного мыла. Она смущенно отводила взгляд, длинные, слегка подкрашенные ресницы девушки нервно дрожали.

Вилла господина коменданта Ганса Краузе располагалась на возвышенности, имела два этажа и большой балкон. Гостей у входных дверей встречали сразу четыре адъютанта, вежливо раскланивались и принимали верхнюю одежду. Стефан еще ни разу не был у своего брата дома и, конечно, ему было интересно, как тот жил.

Они прошли в огромную гостиную. Возле офицера сразу же оказался Отто Штерн, который находился здесь с одной из своих девушек, с сияющим возбужденным лицом. Доктор Менгеле, как и многие, пришел с женой, неприятной женщиной, слишком мрачной и полной для своих тридцати пяти лет.

Сам Менгеле, недавно бросивший пить, портил теперь настроение офицерам не только в курилке. Он провожал алчным взглядом каждую выпитую кем-либо рюмку и тут же приставал с лекцией о вреде алкоголизма, несмотря на то, что с ним никто не церемонился и посылал его со своими советами куда подальше.

Как таковой, общий стол не накрывался — вместо этого было устроено нечто вроде фуршета. По комнатам ходили служанки с подносами, преимущественно молодые еврейки. Они предлагали гостям напитки и закуски.

В центральной части гостиной стоял великолепный инструмент — пианино, на котором играли все, кто обладал хоть каким-то навыком в музицировании. После нескольких дежурных тостов за здоровье фюрера, за Рейх и его победу, все присутствующие стали безудержно напиваться. Многие уже танцевали под музыку, исполняемую небольшим еврейским оркестром, разумеется, состоящим из узников.

Стефан ухватил Анхен за руку и тоже пригласил на медленный танец. Она льнула к нему всем своим хрупким телом, сжимая тонкими пальцами его мощные плечи.

— Я женюсь на тебе, — шептал ей Стефан, который к тому времени уже значительно охмелел. — Я хочу жениться на тебе, Анхен! Ты пойдешь за меня?

Он сам изумился своей смелой мысли, однако говорил от всей души. Рано или поздно жениться было необходимо, а кандидатуры лучше Анхен не было.

— О, да, — отвечала она, поддаваясь его страстным и грубым объятиям. — Но когда же это случится?

— Как только победит великий Рейх! — горячо заверил он.

Блондинка печально усмехнулась, понимая, что это означало «никогда».

— Ты сомневаешься? — глухо прорычал ей в ухо Стефан. — Я хочу детей от тебя, Анхен. Ни одна женщина в мире не потрясала меня так, как ты!

Она подняла на него взгляд, полный страдальческой и трепетной надежды, и Стефан понял, что он крепко попался на крючок. Весь парадокс состоял в том, что он теперь действительно хотел детей. Офицер понимал, что ему не выжить в этом аду, и хотелось дать продолжение жизни, оставить хоть что-то после себя, и именно эта женщина влекла его к себе, как никакая другая.

— Как я сказал, так и будет, — твердо заявил Стефан. — Мы начнем подготовку. Я сделаю так, чтобы все было красиво, только не торопи меня. Скажи лучше, ты действительно согласна?

— Конечно, Стефан, — прошептала она. — Выйти за вас замуж — моя мечта, я ведь так давно влюблена в вас…

— Я тоже тебя люблю, милая, — сурово и сдержанно произнес офицер.

Краузе лгал, но, учитывая свои пагубные пристрастия и те чувства, которые вдруг вызвала в нем эта ослепительно красивая и молодая немка, Стефан понимал, что у него не будет иного шанса обрести серьезные отношения с женщиной. Нужно пользоваться создавшимся моментом.

Он, проводив свою даму, почтительно усадил ее на диван рядом с другими женщинами, а сам решил выйти на балкон, чтобы перекурить.

Однако, выйдя на свежий воздух, Краузе в ошеломлении замер, сразу же протрезвев. Его словно окатило ледяной водой. В уголке на балконе, с подносом в руках, словно недвижимая статуэтка, стояла Ребекка!

Стефан тут же подошел к ней.

— Бекка! А ты здесь откуда взялась?

Он был настолько потрясен, что не находил слов.

— Господин комендант два дня назад взял меня в личные служанки, — монотонно, не поднимая ресниц, произнесла девушка.

— Что?! — непроизвольно вырвалось у мужчины. — Какой кошмар! Держись, милая.

Он взял у нее с подноса бокал шампанского и, отступив, глубоко затянулся сигаретой, глядя в подернутое дымкой пепла ночное небо. Значит вот, как поступил Ганс. Разыскал Ребекку и забрал к себе в дом… Скот! От ненависти Стефан заскрипел зубами.

В четыре затяжки Стефан выкурил сигарету, поспешно, двумя глотками, выпил шампанское, после чего пошел искать встречи с хозяином банкета. Мимоходом, на секунду, он приостановился возле Ребекки и, словно поддерживая, на миг сжал ее предплечье.

При людях братья сохраняли самые добрые и хорошие отношения, так было давно заведено. Вот и сейчас Ганс Краузе, который сидел на диване в самом престижном обществе из старших офицеров и их дам, поднялся ему навстречу, улыбаясь своей победоносной и мерзкой улыбкой.

— Поговорить, — коротко отрезал Стефан на вопросительно вздернутую бровь брата.

— Расслабься, брат мой, — пьяно вскричал Ганс, широко разводя руки. — К чему нам сейчас все эти разговоры!

— Немедленно! — сквозь зубы выцедил офицер и направился в глубь дома, где, по идее, у коменданта должен был располагаться кабинет.

Гансу ничего не оставалось, как следовать за ним. Вскоре они остались наедине и в оглушительной тишине большого, перегруженного дорогой мебелью кабинета.

— И что же тебя так взволновало, раз ты захотел со мной поговорить? — ехидно спросил Ганс, присаживаясь на край широкого стола. — Не о том ли моменте пойдет речь, что ты спидорасился с комендантом Биркенау Вильгельмом Райхом и вернул себе своего секретаря?

— Момент с Райхом мы давно проехали. И с Вильгельмом я «спидорасился», как ты говоришь, потому что это того стоило. Он не пропердел десяток кресел, отсиживаясь в лагерях, сделал значительное изобретение, и его отметил наградой сам фюрер. Да и к черту все это… Ты знаешь, что быть здесь с тобой у меня есть другой повод!

— Какой же? — продолжал нахально ухмыляться Ганс. — Подскажи уж, я не в курсе дел.

— Ребекка Вальд! — с ненавистью провозгласил Стефан.

Его всего трясло. Он не ожидал от брата подобного подлого хода, такое ему даже в голову не приходило!

— Не понимаю, о ком ты говоришь? — продолжал кривляться комендант.

Со своей стороны он был прав, ведь узники не имели имен, только номера.

— Уж не сестра ли твоего драгоценного еврея, которого ты назначил себе в любовники?

— Прекрати ломать комедию, — Стефан был готов взмолиться. — Отдай мне девушку. Хватит уже жить былыми временами, когда ты отбирал у меня любимые игрушки. Опомнись, Ганс!

— И что ты мне можешь предложить за то, что я отдам тебе эту жидовку?

— Все, что захочешь.

Эти слова Стефан произнес от души. И в самом деле, он был готов на все, чтобы вырвать Ребекку из рук своего так называемого брата. От ужаса у него пересохло в горле. Он знал, на что способен Ганс.

— Я об этом подумаю, — насмешливо изрек комендант, удовлетворенно потирая руки. — А тебя, со своей стороны, я готов поздравить. Ты немыслимо меня опозорил, заявился сюда с фройляйн Анхен. Конечно, это в высшей степени достойная девушка, если не считать того, что она — потаскуха! Анхен, да будь тебе известно, спала с Менгеле и твоим дружком Отто Штерном. Что ты на это скажешь?

Ни один мускул в ответ не дрогнул на лице Стефана.

— Так и я сам, как бы, можно сказать, что не совсем девственник. Твоими стараниями, — презрительно и высокомерно усмехнулся он в ответ. — И потом, прошу, не будем обсуждать достоинства фройляйн Анхен. Отдай мне Ребекку, я согласен на любые условия.

— Я подумаю над твоим предложением, — величественно кивнул Ганс. — А сейчас мне пора идти к гостям, да и твоя шлюха, надо полагать, без тебя заскучала.

— Шлюхи никогда не скучают, — резонно парировал Стефан, внутренне сотрясаясь от ненависти.

Рука его чуть было не потянулась к кобуре, но он неимоверным усилием сдержался. Ему было наплевать, спала ли Анхен с кем-нибудь до него. Эта женщина должна принадлежать ему, он это чувствовал.

Они вышли из кабинета и присоединились к гостям.

Анхен вновь печально молчала, словно о чем-то догадываясь, изредка пальчики ее скользили по рукаву Стефана. В порыве признательности он у всех на глазах обнял ее за плечи и стал прислушиваться к пустой болтовне Штерна, который сыпал тупыми байками и анекдотами.

Краем глаза Стефан заметил, что в этот момент с балкона вышла Ребекка. Девушка несла поднос, заставленный пустыми бокалами из-под шампанского и тарелками.

В то же время в дверном проеме неожиданно появился адъютант коменданта Ганса Краузе. Он бесцеремонно и грубо толкнул ее. Поднос выпал у девушки из рук, и вся посуда с грохотом разбилась об пол. Дамы взвизгнули, офицеры невольно отступили и примолкли.

Стефан видел, что все это было сделано намеренно. Он рванулся было к Ребекке, но Анхен с неожиданной для нее решимостью удержала его за рукав.

Стефан глубоко и взволнованно вдохнул, а затем выдохнул, стараясь унять нервную дрожь. Он, болезненно нахмурив лоб, наблюдал, как сестра Равиля склонилась к полу в тщетных попытках собрать разбитую посуду.

— Немедленно, — вскричал Ганс, — прислать сюда толкового слугу, а эту жидовку вывести во двор и сейчас же расстрелять!

У Стефана все поплыло перед глазами. Он понимал, что не мог допустить расстрела Ребекки, но и не находил никакого выхода из данной ситуации.

30. Я здесь, и я люблю тебя.

В этот жуткий миг Стефан перестал слышать какие-либо звуки. Словно в замедленном режиме киносъемки он наблюдал, как адъютант коменданта грубо схватил Ребекку за локоть и потащил к выходу из дома. За ними быстрым шагом следовал сам Ганс, на ходу расстегивая кобуру. Еще один момент, и на Стефана обрушился неистовый шум веселящейся компании — хохот, крики, пение.

Он резко поднялся с места и бросил Анхен:

— Сиди и жди меня здесь!

Она не посмела что-либо возразить. Стефан бросился вслед за братом.

— Ганс… — прошипел он вполголоса, а потом добавил громче. — Ганс! Ганс!!! Стой же!

Они намертво сцепились на крыльце. Стефан схватил брата за ворот мундира и сжал его горло своими сильными пальцами так, будто хотел задушить, но тот, в свою очередь, не остался в долгу и обуздал его ударом в живот, от которого младший из Краузе болезненно согнулся. Пользуясь моментом его временной беспомощности, комендант ловко оттолкнул Стефана от себя и поспешил далее, в глубь двора.

— На колени, грязная еврейская сука! — торжествующе вскричал комендант и сбил девушку с ног одним ударом кулака в лицо, а потом еще и пнул ногой в живот.

Ребекка лежала на земле, полностью сгруппировавшись. За все это время она не издала ни единого звука, а Ганс, впав в неистовый раж, продолжал пинать несчастную ногами по всему телу.

Стефан, придя в себя, бросился им вслед, но тут на землю спустился сам Ангел Смерти в лице доктора Менгеле. Тот пронесся мимо Стефана Краузе, нереально огромными скачками настигая коменданта.

— Позвольте! — оглушительно и гортанно завопил он. — А что, могу я спросить, вы собрались делать с этой узницей?

— А вам какое дело?! — злобно огрызнулся Ганс, временно прекратив избиение. — Это моя служанка, что хочу, то и делаю! Идите, пейте, ешьте в свое удовольствие и не вмешивайтесь.

— Ваша служанка?! — еще громче заорал Менгеле. — Нет уж, извините! Может, она и считается вашей служанкой, но только на время и весьма условно! Эта еврейка является бесценным компонентом серии научных экспериментов, которые я задумал провести над ней и ее братом-близнецом! И, кстати, я уже написал часть научного трактата, посвященного этой теме, мне не хватает только несколько глав, включающих в себя клинические испытания, подтверждающие мои гениальные версии! Великий Рейх выделил мне специальные средства как раз под эти исследования. Мне покровительствует сам главный врач центрального госпиталя Берлина, хотя он в сравнении со мной, конечно, как всем ясно, полная бездарность.

Подоспевший на поле битвы Стефан быстро смекнул в чем дело, и занял решительную позицию рядом с беснующимся и потрясающим кулаками доктором.

— Вот именно! — улучил момент он, чтобы вставить свое слово, когда оба оппонента не могли говорить, потому что задыхались от ярости. — Вы совершаете должностное преступление, господин комендант! Уважаемый господин Менгеле, без всякого сомнения, признан самим великим фюрером! Никто не может уничтожать необходимые для научной хирургии ценные материалы!

Пыл Ганса за это время значительно погас, и он ошарашенно хлопал глазами. Увы, Ганс Краузе никогда не обладал столь высоким интеллектом, чтобы вести бурные дебаты, в которых необходимо было блистать способностями метко и быстро парировать, и совершенно не разбирался в медицине, поэтому не понял и половины из того, что ему тут сейчас наговорили.

— Идите вы оба к черту… — промямлил он, глубоко призадумавшись. — И сдалась вам, Менгеле, эта еврейка!

— Разумеется, она необходима, так как через пару месяцев я планирую передать ее брата-близнеца в распоряжение нашего уважаемого доктора! — возмущенно вскричал Стефан. — И тогда запланированный им гениальный проект будет, наконец, осуществлен!

Он заговорщически подмигнул Менгеле, будто бы они являлись союзниками и были на одной стороне. Несчастная Ребекка тем временем без движения лежала на земле, прикрыв голову руками и плотно поджав колени к подбородку. Стефан невольно поразился ее выдержке.

— Вы слышали? — еще больше оживился Менгеле. — Не смейте стоять у меня на пути! Может быть, вы тут и комендант, однако наука выше званий и чинов. Сам великий фюрер жал мне руку и подарил свое напутственное слово!

Доктор наклонился к Ребекке, бережно поднял ее с земли и даже принялся отряхивать платье девушки.

— Не бойся, милая, — бормотал он. — Эти гадкие господа не причинят тебе вреда. Тебя ждет другое предназначение, дитя мое. Ты не умрешь на этой холодной земле. У тебя совершенно иная миссия, а именно: на славу служить во благо великого Рейха! Иди, иди скорее в дом!

Стефан, наслаждаясь полным поражением брата, злорадно усмехнулся. Как только Ребекка скрылась за углом виллы, Менгеле резко повернулся к Стефану.

— Так вы даете слово, господин офицер, что передадите мне юношу-близнеца через пару месяцев?

— Без проблем, — бесстыже заверил Стефан даже не моргнув глазом, — скорее всего это произойдет даже еще раньше.

— А вы?! — гневно сверкнув глазами, потребовал ответа Менгеле у Ганса.

Тот заметно сник и глухо пробормотал:

— Как захотите…

Стефан едва сдержал сияющую улыбку и подбавил масла в огонь тем, что самым почтительным образом, чуть ли не с поклоном, обратился к доктору:

— А скажите мне, уважаемый Менгеле, для вас ведь важно, чтобы подопытный экземпляр был здоров, то есть находился в нормальном, неистощенном состоянии?

— Да, да, конечно! — тут же поддался на его примитивную уловку Менгеле. — Желательно, чтобы материал имел хорошие анализы.

— А не могли бы вы присылать кого-то из вашей клиники для контроля над братом-близнецом? — с наигранной озабоченностью продолжал Стефан. — Хотя я его прилично кормлю, он все равно какой-то бледный. Не лучше ли будет, если вы установите регулярный, к примеру, еженедельный контроль за состоянием обоих близнецов?

Дальнейшая реакция врача его даже несколько напугала. Менгеле вдруг подскочил к нему и вцепился офицеру в ладонь.

— Как же вы правы, почтенный Краузе! Поначалу, признаться, вы меня разочаровали, теперь же я считаю, что вы вполне могли бы пойти на курсы медицинских братьев. Я так и сделаю, как вы мне подсказали. Постоянный контроль необходим, иначе я лишусь возможности провести полноценные исследования!

— И я сразу же так и подумал, — как можно более сердечно отозвался Стефан, злорадно поглядывая на брата. — К данному вопросу необходимо отнестись ответственно, во имя славы великого Рейха!

— Простите, господа офицеры, я должен вернуться в дом к своей жене! Но, имейте в виду, я никому не позволю подорвать мой авторитет в научно-медицинском мире, будь кто-то хоть тысячу раз комендант в целой сотне лагерей!

Менгеле бодро потопал в сторону крыльца. Теперь уже Стефан не считал нужным сдерживаться. Как только Менгеле скрылся из вида, он безудержно расхохотался.

— Что, съел? Очко заиграло, Ганс? Обосрался? — задорно поддевал брата Стефан. — Менгеле, да будет тебе известно, находится с фюрером на прямой связи по любому вопросу. А кто ты есть? Думаешь, мало желающих тебя подсидеть? Вильгельм Райх, наш Комендант Биркенау, может быть, и ниже в чине, но воевал на восточном фронте и имеет в два раза больше наград, чем у тебя. А что же ты такое, Ганс Краузе? Это совсем никому не известно! Ничего не стоит вычеркнуть тебя из бумажки и вписать туда любую другую фамилию!

— Хватит! — дрожащим голосом, словно не в себе, прохрипел Ганс. — Хватит. Ты мне ответишь за устроенный тобою фарс, Стефан, и еще встанешь на колени!

— Поживем — увидим! — с беспечным весельем ответил Стефан. — Признаться, я бы охотно присоединился к внеслужебному совещанию, если ты не против. А если сделаешь хоть что-нибудь с Ребеккой Вальд, я натравлю на тебя нашего гения, и он накатает рапорт в центральный штаб. Понятно?

Давая понять, что их беседа закончена, Стефан с деланным почтением отсалютовал рукой от непокрытой головы и прошел назад в дом. В гостиной он застал оживленное действо — мужчины собрались у пианино, чтобы исполнить комические куплеты. Услышав первые аккорды, Стефан быстро пристроился в общий хор. Куплеты имели пошлое содержание, поэтому женщины в их исполнении не участвовали, предпочитая смущено хихикать в стороне.

Это была забавная песенка про пастушку Маргарет, рожденная народным творчеством, слова которой Стефан отлично знал, и его мягкий и приятный баритон присоединился ко всем другим поющим.

Веселая пастушка свиней своих пасла,

Но ветер ее юбку на голову задрал.

И прелести ее вдруг мельник увидал.

О-ля-ля, о-ля-ля, он как раз налил стакан.

Вот какая Маргарет красивая была!

Набросился на девку

Наш мельник-молодец,

И девственную целку пробил его конец.

О-ля-ля, о-ля-ля, запихал ей в рот чепец.

Вот какая Маргарет красивая была!

Уже четыре года

На мельнице живут

Веселая пастушка

И мельник — ее муж.

О-ля-ля, о-ля-ля, народили десять душ.

Вот какая Маргарет красивая была!

Куплеты закончились под общий гомерический хохот. Все оглядывались, пытаясь убедиться, что среди них не произошел случайный конфуз и не обнаружилась какая-либо женщина по имени Маргарет. Пьяная и разгоряченная компания примолкла и вдруг разразилась новым приступом смеха, заметив, что в углу сидит жена доктора Менгеле, толстая, мрачная и нелюдимая фрау Маргарет**. Она, покрывшись от возмущения красными пятнами, угрюмо взирала на окружающих, причем сам супруг ее хохотал громче всех, хлопая себя по ляжкам, показывая пальцем на свою жену и восторженно восклицая:

— Вот какая Маргарет красивая была!!! Ха-ха-ха!

— Поехали отсюда, — шепнул Стефан своей Анхен в надежде удрать под создавшийся шумок.

Почтительно взяв девушку под локоть, он провел ее к машине. Черного цвета автомобиль быстро проехал мимо бараков, в которых в это время, когда на вилле у коменданта был разгар бурного веселья, пения и танцев, рекой текло вино и поедались самые изысканные блюда, умирали от жестокого голода и непередаваемых никаким описаниям мучений десятки тысяч узников.

Стефан прикрыл глаза. Он давно уже понял, что жил не своей жизнью, находился совсем не на своем месте. Как же от этого было горестно! Много он отдал бы, чтобы спасти всех этих людей, но смерть его не спасла бы ни единого человека. Он должен продолжать жить, чтобы оградить от смерти хотя бы тех, за кого поручился. Эти мысли его несколько протрезвили.

И, хотя всем своим разумом он продолжал находиться рядом с Равилем, было понятно, что невозможно сегодня просто так уйти от Анхен, оставив ее с голодными душой и телом.

— Я зайду к тебе? — тихо спросил офицер у своей дамы.

Она кивнула ему и покорно вложила в его горячую ладонь свою нежную ручку. Стефан осознал, что мог бы сейчас сделать с ней все, что хотел. Вот только хотел ли он этого?

Соседка девушки работала в той же клинике Менгеле только в ночные смены, поэтому в комнате они оказались совершенно одни.

Это был один из самых сказочных и великолепных моментов, который Стефан испытал в своей жизни, оставшись сейчас с ней наедине. Она присела на край кровати, застеленной цветастым покрывалом, скрестив ноги, и вся засветилась истинным женским очарованием.

Офицер опустился перед ней на колени и сжал ее хрупкие ручки в своих грубых ладонях.

— Анхен! — проникновенно произнес он.

В полной тишине слышался каждый их вздох, и у обоих неистово бились сердца.

— Я не пошутил, — продолжил он, пристально заглядывая ей в глаза. — Мое предложение остается в силе. Я не намерен использовать тебя для развлечений. Я действительно хочу на тебе жениться. Но ты пойми, что я сложный и неоднозначный человек. Ты уже взрослая девушка и должна догадываться, о чем идет речь. Поэтому отнесись ответственно к своему решению. Главное, чтобы ты ни о чем не пожалела и не обвиняла меня потом. Хорошо?

— Да!

Это свое единственное слово она произнесла ожесточенно и необыкновенно твердо.

— Отлично! — одобрительно кивнул ей Стефан. — Завтра я планирую поехать в город. Что тебе купить? Есть какие-нибудь пожелания?

Мужчина был почти уверен, что девушка из скромности скажет, что ей ничего не нужно, и готовился потрясти ее шикарными и неожиданными подарками, как вдруг Анхен с преспокойным достоинством заявила:

— Я бы хотела фарфоровый сервиз, меховую накидку и вечерние украшения.

Таким образом, если не исключать Менгеле и Ганса, она развеселила его третий раз за ночь.

— Будет еще больше, — клятвенно прошептал он и поцеловал ее пальцы. — А сейчас я должен уйти. Ты поужинаешь со мной завтра?

— Возможно, — холодно ответила девушка и высокомерно отвернула от него свое прекрасное лицо.

Стефан вышел от нее с кардинально изменившимся настроением, полностью взбешенный. Эмоции переполняли его через край. Какую же высокую цену назначали женщины всего мира за право назвать какую-либо из них своей любовницей! За это нужно было отдать часть своего состояния, своей личности, своей судьбы. Цена обрести жену была еще выше — полный отказ от себя, своих денег и интересов.

С парнем договориться намного проще. Необходимы лишь закрытые двери, общее дыхание и несколько свободных минут, полных восторга и желанных объятий. Поэтому очень давно Стефан Краузе раз и навсегда сделал свой выбор.

Распрощавшись с Анхен, офицер отпустил машину с утомленным водителем. Он решил пройтись до дома пешком в сопровождении своих адъютантов. Он шел, смотрел в серое небо, пьяный, уставший, возбужденный, вспоминал Мойшу и думал о Равиле.

Парень его, конечно же, уже давно спал. Мог ли понять Равиль, что сделал для него сегодня он, офицер Стефан Краузе, ещё раз спасший его сестру? И как же сказать ему, в какую ловушку она угодила? И все равно Стефан стремился именно к нему каждой клеткой своего тела, все более ускоряя шаг, а завидев стены своего коттеджа, почти перешел на бег.

«Я здесь, Равиль, и я люблю тебя!» — прерывисто шептал он сам себе под нос.

Пошатывающийся Стефан с грохотом открыл входную дверь, а потом, опираясь руками о стены, кое-как добрался до своей спальни. От осознания того, что он дома, его неожиданно не на шутку развезло.

Равиль, находящийся в постели, нервно вздрогнул, испуганно приподнял голову с подушки и сонно пробормотал:

— Извините, господин офицер, я не встретил вас. Как прошел вечер?

— Дерьмо! — искренне, в сердцах ответил Стефан. — Не спрашивай. Хуже не бывает! Лежи, дорогой мой, не вставай…

На данный момент офицер уже забыл и про свои смятения насчет Анхен, и про интимное общение с ней. Зато он отлично помнил, как Ганс ногами избивал Ребекку, методично и основательно втаптывая тело сестры Равиля в землю.

Мужчина быстро снял с себя одежду и, «благоухающий» смесью выпитого спиртного и сигаретного дыма, навалился на покорное ему, такое любимое и желанное тело, бесконечно целуя его и лаская.

— Я здесь, и я люблю тебя, — шепнул Стефан Равилю и сразу после этого вырубился.

Примечание к части

Ангел смерти* - реальное погоняло Менгеле, данное ему узниками за жестокость.

** - Не знаю, и не хочу знать, как звали жену доктора Менгеле, и не желаю гуглить. Имя Маргарет взято с потолка в связи с комической ситуацией, которую я решила вести.

31. Западня для офицера.

Проснулся Стефан от дикой боли в голове, к которой примешивались еще и сильные спазмы в животе. Видимо он вчера значительно переел и перепил. Он с трудом успел добежать до клозета и с грохотом взгромоздился на толчок.

Благородное, истинно арийское днище вдруг основательно прорвало. Офицер корчился, стонал, притопывал ногами по полу в такт извергающимся из него мощным залпам; пришлось четыре раза смывать воду. Смыл бы и в пятый, да слив, на беду, сломался, не выдержав такой титанической нагрузки. Потом немец долго сморкался, плевался, рыгал, кашлял, плескался в прохладной воде в надежде протрезвиться. Наконец, кое-как очистив свой многострадальный организм со всех доступных сторон, он, пошатываясь, вернулся в спальню. Равиль уже проснулся и корчился в постели от смеха.

— Господин офицер, — стонал он, — вы живы? Мне показалось, что… наш клозет разбомбили. Если… запустить… медведя в курятник, было бы… меньше шума. Разве вас… не учили в детстве, что… справлять… физиологические потребности следует… деликатно и тихо? Я… сейчас умру… — от смеха юноша не мог говорить. Стефан грозно нахмурился, он все еще себя неважно чувствовал, и его бесило, что кто-то рядом веселился.

— Заткнись, — мрачно сказал он. — Мне плохо. В унитазе сломался слив. Нужно будет позвать Карла…

— Вы… хоть… там окно открыли? — продолжал загибаться Равиль. — Часа через… два, может быть, Карл… сумеет туда войти, если… только… в противогазе… Да и не думаю, что… там хоть что-то… осталось от унитаза…

— Твое веселье неуместно, — продолжал злиться Стефан, но он был слишком слаб, чтобы орать. — Мне плохо, понимаешь? И вообще, в следующий четверг я тебя выдеру, а то ты слишком расслабился. Зря мы отказались от этой прекрасной сложившейся традиции. Как ты смеешь, презренный раб, делать мне замечания?

— Все, все, больше не буду, — смешливо заверил Равиль. — Однако в следующий раз будьте аккуратнее, а то как бы не пришлось в сортире полностью делать ремонт: менять толчок и провалившийся пол!

Стефан, проникшийся его весельем, навалился на юношу и принялся шутливо лупить ладонями через одеяло по всему телу. Тот взвизгивал и брыкался ногами, пока Стефан не завладел его губами и не начал нежно их посасывать. Равиль невольно поддался, расслабляясь, и скоро немец почувствовал в ответ его сладкий язык.

— Пососи у меня… — умоляюще простонал Стефан, прерывая их поцелуй.

Юноша покорно сместился вниз, приспустив трусы, взял его отвердевший член в руку и прошелся по головке, а потом принялся лизать ее твердым языком. Стефан извивался, подаваясь ему навстречу бедрами, чувствуя, как окаменели мускулы, сотрясаясь от невыносимо сладкой дрожи. Рукой он пригибал Равиля, чтобы тот взял глубже и настойчиво проталкивался в его горло, а потом излил свое едкое семя парню в рот.

Еще пару минут они лежали, офицер прижимал голову Равиля к своему животу, ласкал рукой, перебирал и путал его кучерявые волосы, а потом подтянул повыше, к себе на грудь.

— Давай, дорогой, я и тебе сделаю так же! — предложил он. — Ну сколько можно упрямиться, это же так приятно!

Равиль тут же весь напрягся, отпрянул и испуганно затряс головой.

— Нет, нет, не надо!

— Ну почему же? — настаивал Стефан. — Когда разрешишь мне у тебя взять?

— Скоро… Когда-нибудь…

— Ну когда же?

— Как только великий Рейх победит! — незадачливо брякнул Равиль и прикусил губу.

Стефан рассмеялся и тут же схватился за больную голову. В принципе, он без труда мог принудить юношу уступить ему, но все же предпочел предоставить Равилю данную степень свободы, чтобы хоть на что-то в их отношениях тот решился сам, поэтому готов был ждать до бесконечности.

— А почему — нет? — на всякий случай осведомился немец.

— А потому, что ты кусаешься! — гневно сверкнув глазами, вскричал Равиль. — Вдруг ты меня возьмешь и укусишь за член!

— Я что же, — справедливо возмутился Стефан, — по-твоему, совсем больной?

Пронзительный взгляд, которым окатил его юноша, красноречиво свидетельствовал о том, что юноша считал офицера если не совсем больным, то уж вполне основательно, и поставил разгоряченного офицера на место:

— Я же твой раб, — тихо и смиренно напомнил Равиль. — Что может тебе помешать меня укусить?

— Придурок, — с досадой промолвил Стефан и на время закрыл эту щекотливую тему.

Вскоре еврейчик приподнялся на локтях и заглянул ему в глаза:

— Кофе? Чай? Молоко? Просто воду?

— Кажется, со вчерашнего дня оставался компот, — примирительно простонал Стефан.

Равиль вскочил, быстро надел на себя трусы и белую майку и скрылся за дверями.

Стефан замер, уставившись пустым взглядом в потолок своей спальни. Ему было жутко вспоминать все, что вчера произошло, особенно то, что Ребекка оказалась во власти Ганса. Он отлично знал, что это такое, потому что сам много лет испытывал на себе деспотизм старшего брата.

Размышлениям мешало головокружение, но Стефан решил пока ничего не говорить Равилю. Пусть парень еще несколько дней пробудет счастливым, пока не заметит, что передачи Ребекке, а так же переписка прекратилась, и сам не задаст вопрос «почему?».

Офицер понимал, что девушку необходимо в срочном порядке и в ближайшее время вырвать из дома коменданта, однако у него не имелось никакого плана, как это можно осуществить, да и размышлять на данный момент он был совершенно не в состоянии, поэтому пришлось отложить решение проблемы хотя бы на несколько дней.

Стефан был уверен, что Ганс не убьет Ребекку, так как в ее смерти не было никакого смысла. Смысл был в том, чтобы пытаться им манипулировать и держать в напряжении, угрожая убить девушку. Стефан дал себе слово быть умнее и сдержаннее. Он и не собирался идти к брату на поклон и просить у него узницу, так как знал, что это совершенно бесполезно. Нужно было тщательно все продумать, чтобы не поступить опрометчиво.

Вошел Равиль с подносом, он принес для немца большой графин компота. Стефан, проигнорировав стакан, присосался прямо к горлышку и с жадным удовольствием выпил добрую половину восхитительной ароматной жидкости. Из сухофруктов, имеющихся в доме, хотя они не выглядели съедобными, Эльза умудрялась варить восхитительный компот. Напившись, немец со стоном удовольствия откинулся на подушки.

— Этот напиток доставил мне больше удовольствия, чем секс с тобой, — злорадно объявил Стефан.

— Тогда советую перейти на компот, — мстительно парировал Равиль.

Стефан опять широко заулыбался. Как же ему нравилось, когда этот парень его поддразнивал!

— Как вчера прошла вечеринка? — невинно поинтересовался Равиль, как будто бы без особого интереса, но на самом деле его очень интриговало, каким образом проводил время его хозяин, хотя он не мог сам себе объяснить себе причину любопытства.

— Просто великолепно! — нехотя ответил Стефан. — Тебя интересуют подробности? Это был полный кошмар. Начнем с того, что я подрался с братом на крыльце дома. Да еще напился до такой степени, что сделал фройляйн Анхен предложение! Я уговаривал ее выйти за себя замуж! Да ладно бы только это… Еще я пообещал накупить алчной девице мехов и драгоценностей! И она еще что-то просила, я уже и не помню. Нормально, да?

Равиль заразительно и беззаботно рассмеялся, словно подросток, которого возбуждали подобные темы, но он до конца не понимал, о чем конкретно, собственно, шла речь.

— Наверно, она счастлива? — выдавил он из себя. — Когда же состоится свадьба?

— Провались ты со всеми этими разговорами, — сердито ответил Стефан. — Неужели понять до сих пор не можешь, что мне никто не нужен, кроме тебя?

После этих слов Равиль притих, прильнул к офицеру, и тихо произнес:

— А ты ведь мне вчера ответил словами из моего стиха. Ты здесь, и любишь меня…

— Нажрался просто, — с досадой отмахнулся от него Стефан, густо покраснев, — я ничего не помню, да и хватит об этом.

Равиль печально взмахнул ресницами и еще крепче, доверчиво прижался к нему. Да, может, тот и напился, только все равно было так сладостно верить, что он не одинок в ужасной реальности, и есть тот, кто за него постоит. Стефан, будто прочитав его мысли, опрокинул юношу на лопатки и заглянул ему в глаза.

— Не сомневайся во мне, Равиль. Не отдам тебя никому, и сам никогда не причиню вреда. Верь мне, прошу. Ведь ты — все, что у меня есть…

Они еще долго лежали, прижавшись друг к другу, после чего Стефан допил весь компот и почувствовал себя относительно хорошо.

— Иди, одевайся, — бодро скомандовал он, хлопнув Равиля по заду. — Мы едем в город. Я решил тебя прогулять. Пора мне потратить хоть часть из марок, которые накопились и лежат мертвым грузом.

— Слушаюсь! — покорно согласился Равиль и вдруг взволновался. — Но ведь… Мы же действительно поедем в город? Вы же не отвезете меня в газовую камеру, раз уж решили жениться?..

Ужас вдруг сковал все его члены. Парень просто боялся выйти за порог дома Краузе. Все предыдущие подобные попытки прогулок обернулись для него полным кошмаром. Один раз он попал прямо с перрона в клинику живодера Менгеле, потом рыл себе могилу и чуть было не оказался застрелен автоматчиками, а в третий, спасая Данко, был укушен собакой и оказался в газовой камере, из которой его спасло не иначе как чудо! Теперь известие о новой прогулке повергло его в шок. Уже много месяцев он не переступал пределов двора их коттеджа и стал бояться людей. Да и люди ли это были? Узники и их могильщики, по-другому не назвать! Равиль мигом задрожал от охватившего его страха.

— Дорогой, — Стефан, поняв причину его паники, отразившейся на выразительном лице, привлек его к себе. — Что ты такое говоришь? Ты под моей защитой, днем и ночью! Сколько я могу доказывать тебе свою любовь и преданность? Я хочу пройтись по магазинам и купить всем вам подарки, только и всего. Ты мне будешь помогать носить покупки, поскольку я собрался истратить на них просто неприличную сумму!

Стефан горячо чмокнул Равиля в пухлые губы. Тот вздохнул и вышел из спальни, чтобы собраться. Стефан быстро облачился в свою основательно помятую после вчерашней вечеринки форму. Был второй, отглаженный комплект, висевший в безупречном состоянии на плечиках в шкафу, но он решил надеть его завтра, в понедельник, чтобы не причинять лишних хлопот Эльзе, безустанно следившей за его гардеробом.

Вскоре Равиль явился перед ним, разодетый в новые вещи, которые Стефан все это время постепенно заказывал для него в местной швейной мастерской. На юноше были высокие коричневые ботинки из натуральной кожи, серые брюки светлого оттенка, белоснежная сорочка из батиста, короткий плащ из шерстяной ткани в серую, коричневую и желтую клетку. Шею парня обвивал оливкового цвета шарф, а голову украшал берет, точно в тон к нему, великолепно оттеняющий цвет глаз юноши. Обязательная желтая звезда, означающая национальную принадлежность Равиля, нашитая на лацкан плаща, ничуть не портила общего впечатления, а в данном случае даже выглядела как задуманная деталь пошива. Равиль замер перед ним, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Красавчик! — восхищенно воскликнул Стефан, игриво ущипнув своего обожаемого друга за щеку. — Отлично. Все так, как я хотел!

Равиль за это время отвык от добротных вещей и теперь чувствовал себя так, будто вернулся в прошлую жизнь. Он испытывал наслаждение от прикосновения к коже дорогих тканей и покраснел, выслушивая похвалу немца. Быть может, он хотел нравиться ему? Юноша упрямо вздернул подбородок, чтобы отогнать от себя эти мысли. Они вышли на улицу к автомобилю. Стефан отпустил своего водителя и сам уселся за руль.

— Ты уверен? — озабочено поинтересовался Равиль. — Стефан, ты хорошо себя чувствуешь?

— Достаточно хорошо, чтобы отвезти тебя в ближайший публичный дом к девкам, как я и обещал, — озорно хохотнул Стефан. — Ведь ты же бережешь свой член для девицы? Признайся уж!

— Да будь вам известно, что моя религия мне… — дрожащим от негодования голосом завел прежнюю песню Равиль.

— Хватит! — резко оборвал его Стефан, сбрасывая улыбку. — Самому не смешно? Нет никакого Бога! Есть только тот кошмар, что творится вокруг, и больше ничего. Смирись с этим!

Они некоторое время молча ехали по проселочной дороге, а потом слева показались бараки, оцепленные колючей проволокой.

— Это Биркенау, — сухо и неохотно прокомментировал Стефан. — Далее будет второй Освенцим. Не смотри туда. Хочу тебе сказать, чтобы ты ни на миг не забывался, когда мы будем в городе. Не называй меня по имени, скромно держись за моей спиной и не поднимай взгляд на офицеров, если мы вдруг кого-то из них встретим!

— Слушаюсь, господин офицер, — коротко ответил ему Равиль.

Сердце его неистово билось. За все это долгое время он впервые покинул Освенцим и символически вырвался на волю! Ощущение призрачной свободы дурманило и пьянило. В порыве признательности он протянул руку и сжал запястье Стефана. Тот лукаво ему кивнул.

— Когда будем в магазинах, не стесняйся. Скажи, что захочешь, и я куплю тебе все! — клятвенно пообещал он юноше.

Прилежащий к концлагерям маленький польский городок немцы за последние месяцы основательно развили согласно своим интересам, открыв в нем, на центральной площади, пару десятков солидных лавок, ресторанов, кафе, а также два дома терпимости. Один из них предназначался для офицеров среднего звена, второй — для рядовых солдат. Разумеется, это было запрещено уставом, но высшее командование закрывало на данный факт глаза. Ведь должны же были арийцы куда-то сливать свою сперму, которая от хорошего питания вырабатывалась в избыточных количествах. Естественно, проститутками являлись исключительно немки, согласившиеся работать здесь на добровольной основе. Поговаривали, что даже озорник Отто Штерн, сняв свои высочайшие погоны коменданта блока, регулярно наведывался в одно из злачных заведений, имея здесь фаворитку. Впрочем, как истинный кобель, Штерн крыл любую суку, попадавшую в поле его зрения, чему никто давно не удивлялся.

Стефан припарковал свой автомобиль в центральном парке, и они с Равилем пошли вдоль улиц, заходя в каждый магазин и методично сметая прилавки. Стефан поразился. В магазинах было абсолютно все, чего только желала душа! Но цены… Намного выше тех, что были до войны… Через несколько минут, однако, данный факт перестал его смущать. Куда девать марки? Не забирать же с собой в могилу!

Ампула с ядом была давно куплена и, как полагалось, вшита в лацкан его парадного мундира. Что нужно еще? Ничего.

Во всех магазинчиках Стефан стремился скупить все, что только было из приличных товаров. В скорняцкой мастерской, правда, его ожидал конфуз. Там почти не было готовых вещей (меховые изделия шились исключительно на заказ). Правда, имелась стойка, на которой висели шубки, от которых по тем или иным причинам отказались покупательницы. Разбирающийся в хороших вещах, как в мужских, так и в женских, Стефан сразу же приметил роскошное манто из каракуля, по вороту и рукавам богато отделанное серебристым песцом.

— Фрау Менгеле от него отказалась, — предупредил продавец, согнувшись в поклоне чуть ли не до самого пола, перед важным покупателем. — Оно ей оказалось маловато…

Хозяином лавки был старый поляк лет семидесяти, а помогал ему десятилетний мальчик.

— Пусть худеет, жирная корова, — пробормотал себе под нос Стефан и немедленно распорядился. — Заверните его!

Далее следовала ювелирная лавка. В ней тоже ничего толкового не было. Владелец сообщил Стефану, что лучше заблаговременно оформлять заказ и предоставлять свои драгоценные камни и золотой лом.

— Зубные коронки мы тоже принимаем, — интимно понизив тон, доверительно сообщил он.

Стефан сразу понял, о чем шла речь. Значит, некоторые офицеры приворовывали коронки, вырванные у мертвых узников, и изделиями из них одаривали своих дам! Офицер горестно усмехнулся. Уж он-то точно не опустится до подобной мерзости!

— Я куплю готовые изделия из тех, что имеются! — решительно сообщил он ювелиру.

Тот охотно достал лоток с украшениями и предоставил Стефану право выбора. Стефан, не долго думая, охватив взглядом все представленное его взору великолепие, произнес:

— Я беру все.

Он и в самом деле несколько растерялся при виде этой восхитительной композиции из кораллов, бриллиантов и жемчуга, оформленных в тонкое плетение золота, и даже не старался понять, что могло бы понравиться фройляйн Анхен. Безмерно счастливый торговец, желающий ему бессмертия и всех благ, сложил изделия в красивую шкатулку; с тем они и вышли.

На пути им попался комиссионный магазин. Равиль безмолвно притормозил возле него — уж очень тот по виду напоминал одну из лавок его отца, и в окошке магазина, также, в клетке, щебетала канарейка.

Стефан хмуро подчинился своему другу, опасливо зашел туда, и ни на миг не пожалел. Он оказался в раю. Цены были бешеные, но здесь было все! Очевидно, вещи на комиссию сдавали немцы, причём, самые дорогие: ковры, музыкальные инструменты, предметы обихода, великолепные фарфоровые сервизы, серебряные столовые приборы, книги, антиквариат. На требование Стефана выбрать что-либо для себя, Равиль подчинился и вскоре заявил:

— Глобус, вот эти учебники по географии и биологии, энциклопедию и письменный набор!

Стефан приказал упаковать все, выбранное Равилем. Он задумался о своем секретаре, Маркусе Ротмансе, и купил ему тоже письменный набор в дорогом кожаном футляре, в котором находились ручки, карандаши и другие полезные канцелярские принадлежности.

Также в этом забавном магазинчике он приобрел принадлежности для рукоделия для Сары и Эльзы: пряжу, крючки, спицы для вязания. Стефан не забыл про Данко, для которого выцепил из общей кучи товаров набор оловянных солдатиков, и даже про Ребекку — той он купил серебряные серьги, очень красивые, с изящно обработанным розовым камнем из стекла.

Они с Равилем без конца носили и носили упакованные в коробки покупки в багажник машины, пока совсем не вымотались. Уже на закате дня они вернулись к себе домой. Стефан пожелал сразу высадить Равиля и отправиться на свидание с Анхен.

По дороге в лагерь ему пришла в голову великолепная мысль: «Ведь это шикарный повод — преподнести девушке солидные подарки, чтобы с ней расстаться!» Внезапно осенившая идея наполнила сердце Краузе ликованием. Хватит уж продолжать этот фарс. Понятно было, что никто, кроме Равиля ему не нужен! Пора перестать ему, во всех отношениях взрослому человеку, быть застенчивым мальчиком и бесконечно поддаваться на примитивные женские уловки!

Прихватив из багажника несколько коробок и пакетов, он бесцеремонно вломился к ней в комнату и поставил подарки к ее ногам. Анхен, одетая в простенькую сорочку, едва прикрывающую колени, и еще более короткий цветастый халатик, в замешательстве перед ним отступила.

— Милая фройляйн, — торжественно изрек Стефан. — Анхен! Ты мне безумно нравишься, но я отнюдь не мужчина твоей мечты. Нам необходимо прекратить наши свидания и расстаться, что ты и сама отлично понимаешь. Я тебе, дорогая, совсем не подхожу!

Анхен отшатнулась от него, готовая заплакать, а потом вдруг твердо произнесла, указывая офицеру на стул:

— Присядьте на минутку, господин Краузе.

Он покорно сел, и все его существо оцепенело в предчувствии недоброго, исходящего от этой ошеломляюще красивой и такой гордой женщины.

— Извините, но я должна вам кое-что сказать, — продолжила она, не опуская перед ним своих решительных очей. — Доктор Менгеле сегодня приказал мне наведаться к вам домой, чтобы проверить состояние Равиля Вальда, взять у него анализы крови, как вы с ним и договаривались ранее. Однако… Когда я пришла, ваш адъютант сказал, что вы отбыли в город…

— И? — хрипло отозвался Стефан. — Анхен, здесь есть пепельница?

Он неистово захотел курить, у Краузе возникло цепкое ощущение того, что в этот злосчастный момент рушилась вся его жизнь.

— Я заметила беременную узницу, которая мыла в это время ваше крыльцо, — сообщила Анхен, не моргнув глазом. — Срок ее беременности на вид около пяти месяцев, что соответствует примерному сроку ее нахождения в вашем доме.

— И что ты хочешь этим сказать? — нервы офицера оголились до предела. Он яростно прожигал ее взглядом.

— Я хочу сказать, что вы, конечно же, господин Краузе, не являетесь виновником ее несчастья. Я твердо в вас верю и готова поддерживать в любых ситуациях!

— И что взамен вашей вере в меня? — с деланным равнодушием поинтересовался Стефан, задумчиво пожевывая попавшие на язык частички табака.

— В замен на это — брак! — тихо произнесла Анхен. — И я обещаю, что вы не пожалеете.

32. Вечер у камина.

Уже целый час Стефан сидел в гостиной, вытянув ноги поближе к камину, тупо глядя на трещащие поленья.

Итак, подлые бабы обложили его, словно минами, со всех сторон. Три суки! Три ведьмы. Одна — беременная шлюха, вторая — ненаглядная сестричка драгоценного любовничка, побрали бы ее черти, а третья — стареющая и озабоченная стерва, всеми силами подлавливающая женишка. Он просто упивался своим идиотизмом и периодически начинал нервно смеяться. Вид у него был словно у монарха, который разом решил покончить со всеми своими подданными, настолько он был зол сам на себя и на весь белый свет. Это надо же так попасться! Крутился, вертелся, пока не угодил в выкопанную самим же яму.

Стефан отлично знал, как ему следовало поступить в сложившейся ситуации. Проще простого: вывести Сару за пределы лагеря, пристрелить, а тело бросить в общую могилу. Среди трупов никто не стал бы копаться и выяснять, чья это была служанка.

Затем благоразумнее всего было бы сказать Равилю, что его сестричка попала прямо в рай на облачко, и раз и навсегда покончить со всеми связанными с ней хлопотами, просто забыть о ее существовании. Парнишка, конечно, поплакал бы, погрустил, да глядишь и успокоился бы через некоторое время. Война есть война, во время нее многие теряли своих близких. А девицу следовало предоставить на милость судьбе. Другие же как-то выживали без всякой помощи, дополнительного питания, находясь в равных со всеми условиях. Глядишь, и ей бы повезло. А если нет, то это не его дело.

Ну, а после всего этого, как было бы радостно заявиться к красотке Анхен, рассмеяться ей в лицо и послать эту лагерную шлюху куда подальше вместе со всеми ее меркантильными надеждами.

— Да! Именно так я и сделаю! — вскричал Стефан, потрясая в воздухе кулаком. — Давно пора!

Стефан знал, почему она в него так вцепилась. Семейство Краузе было богатым и довольно известным, владело обширным имуществом, включая дома и земли по всей Германии и за ее пределами. Имелись и значительные средства, в том числе и в зарубежных банках. Как второй наследник, наравне с Гансом Стефан должен был унаследовать половину состояния и уже сейчас обладал правами на его значительную часть. Кроме всего прочего, отец Стефана служил в центральном штабе, находился вблизи самого фюрера, каждый день сидел с ним за одним столом на совещаниях.

В случае победы Рейха семейство Краузе имело самые блестящие перспективы воцарить у кормила власти. Для девушки из семьи ткача и буфетчицы брак с отпрыском этой фамилии означал необычайный взлет. Если бы Стефан и Анхен поженились, и она от него понесла, он сразу переправил бы ее в Берлин под крылышко к своей маме, где она жила бы счастливо и беззаботно.

Тот вариант, что великий Рейх потерпел бы крах, тоже открывал перед Анхен неплохие перспективы. Логично было предположить, что из троих мужчин семейства Краузе уж кто-то да сумел выжить, предоставил ей защиту и вывез из страны.

И даже в случае гибели всех, беременность или наличие маленького ребенка надежно защитила бы ее от репрессий, связанных с тем, что она работала в концлагере, и при любой власти дало ей право на определенные пособие и льготы. Плюс статус замужней женщины или законной вдовы во все века и времена значил не мало. Поэтому офицер отлично понимал, что являлся для нее лакомым куском.

Но существовал один маленький нюанс. Стефан категорически не хотел жениться. Он не представлял своей жизни без связей с мужчинами. Да и ладно девушка попалась бы тихая, простая и недалекая, готовая безропотно подчиняться своему супругу, терпеть его отлучки и загулы.

Но Анхен, эта змея, была совсем не такая! Девица знала цену своему ангельскому личику, чистейшей арийской крови. А то, что у нее находилось между ног, наверно, в ее понятии, и вовсе считалось золотым. Стефан сердито сплюнул. Вот уж куда ему совершенно не хотелось когда-либо попасть, так это туда!

А если она вдруг не согласится после бракосочетания уехать в Берлин, а решит жить здесь, рядом с ним, в его коттедже? Это же сущая катастрофа! Нет, офицер решительно не мог этого допустить, а значит, брак был невозможен.

И он опять вернулся к мыслям о том, что Сару следовало убить, а о Ребекке просто забыть, будто ее и нет. И сколько он не крутил в голове другие возможные варианты, ничего более действенного и толкового на ум не приходило.

— Провалитесь вы все, — злобно бормотал себе под нос Стефан. — Делаешь, делаешь добро… Кому? Зачем? Идиот я…

Равиль все это время околачивался в дверях, постоянно заглядывая в гостиную, но не смея зайти. Немец его не звал, просто игнорировал.

Юноша уже измучился от безызвестности. Ребекка пропала, и он не знал куда! Все что сказал ему Карл, так это то, что ее больше не было в блоке «Канада». Душа его рыдала, и он метался, не находя себе покоя, но не затевал разговор с хозяином на эту тему, видя, что тот не просто не в настроении, а такой злющий, что вообще опасно лишний раз открывать рот или мелькать у него перед глазами.

Вот и сегодня вечером, придя из столовой, Стефан уселся перед камином с дежурной бутылкой вина, разговаривал сам с собой, злобно ругался, обращаясь к невидимому противнику, тряс кулаками, и вообще, складывалось полное впечатление, что их офицер лишился рассудка.

— Зайди! — неожиданно гаркнул Стефан. — Да, ты, Равиль. Уже обтер все косяки. Хватит маячить за спиной, меня это раздражает.

Равиль, вздрогнув от его резкого тона, переступил порог и, скромно присев на диван, ссутулился, стараясь выглядеть как можно более жалко, чтобы случайно не вызвать агрессию.

Некоторое время немец неодобрительно его разглядывал, а потом произнес мрачным, но вполне адекватным тоном:

— Страдаешь? И правильно делаешь. Я сам, да будет тебе известно, себе места не нахожу. Случилось самое плохое из того, что могло случиться. Ганс разыскал нашу Ребекку в швейной мастерской и забрал к себе на виллу в личные служанки. Вот.

Выпалив это, Стефан замолчал, с опаской ожидая реакции юноши. Потом быстро подсел к нему рядом на диван и обнял за плечи, привлекая к себе.

— Но как же так? — прошептал Равиль. — Он же… Она же… Стефан, что же теперь делать?..

— Не знаю!

Стефан вскочил и принялся бегать по гостиной, словно по футбольному полю, энергично махая руками.

— Я не знаю, Равиль! У меня сейчас нет никаких способов воздействия на брата. Единственное, что я могу обещать, так это то, что он ее не убьет. Просто я хорошо знаю своего подлеца братца. Он будет упиваться своей властью и при каждой возможности рассказывать мне какую-нибудь мерзость, чтобы поддеть, испортить настроение. Нам пока придется смириться с этим, Равиль!

— Но… — юноша поднял на него лицо, которое вмиг залили горючие слезы, и воскликнул в отчаянии. — Но как же она там будет? Он же сделает с ней что-нибудь ужасное! А может быть, уже сделал!

— Послушай, милый. А ты забыл, каково тебе было самому, когда ты попал ко мне в дом? Вспомни, пожалуйста, что с тобой произошло тогда. Приятно тебе было? Легко? Однако ты же пережил все, что тебе выпало, и выкрутился. В итоге мы с тобой поладили. А теперь представь, каково было Ребекке, которая в это время пребывала в полной безызвестности насчет тебя? Ты знаешь, сколько она пролила слез по ночам? Так вот, теперь пришла твоя очередь за нее поволноваться.

Равиль внимательно выслушивал его пылкий монолог, вздрагивая от каждого слова, словно от удара бича. Все, что говорил Стефан, было абсолютно верно, с этим не поспоришь. Он страдальчески вздохнул и всхлипнул.

— И я даже скажу тебе еще больше, хочешь? Знаешь, что теперь будет делать твоя Ребекка? — продолжал распинаться Стефан. — Она будет делать то же, что и все, кто попал сюда, а именно — выживать. Да, стараться выжить. И, судя по тому, какая она сильная, смышленая и выносливая, у нас есть все основания считать, что это у нее получится.

Стефан говорил громко, четко, достаточно жестким тоном, а закончив, с победоносным видом застыл перед Равилем, уперев кулаки в бока. Юноша молчал, размышляя над всем услышанным, а потом даже умудрился изобразить на своем лице слабое подобие улыбки.

— Господин офицер, вы, на самом деле, хоть немного меня утешили. Да, все это так. Я должен надеяться, что у нее получится. Только разве вы совсем не можете помочь?

— Пока нет, — недовольно бросил ему Стефан, — но я об этом постоянно думаю, и как только у меня появится хоть какой-то план, я попытаюсь его осуществить. Иными словами, я постараюсь забрать твою сестру от Ганса при первой же возможности.

Равиль охотно кивал в такт его речам, не представляя, как он сможет теперь жить, спать, есть, когда его кровная половинка оказалась в полной власти садиста и убийцы, став пешкой в многолетней войне, которую вели между собой братья Краузе.

— Я еще хочу тебе кое-что сказать, — Стефан немного успокоился и снизил свой пафосный тон. — Я понимаю, что на твою душу лег тяжкий камень. Мне тоже сейчас нелегко, поверь. Других проблем хватает. И все же я попрошу держать себя в руках и не раскисать. Я не потерплю твои постоянные слезы или плохое настроение. Неприятности и даже горе нужно уметь переносить стойко. У меня, если хочешь знать, в свое время умерла младшая сестричка, и я очень горевал. А мама моя до сих пор не оправилась и часто ходит на ее могилу. Но она — женщина, а мы — мужчины.

— У вас была сестра? — изумленно ахнул Равиль.

— Да, нас было трое. Ганс, старший, потом я, с разницей с ним в восемь лет, и еще девочка, Ирма, она была младше меня на пять лет.

— И что с ней случилось? — шепотом спросил Равиль.

То, что у немца была сестричка, растрогало его до глубины души. Надо же! А ведь он и не знал. Офицер нечасто с ним откровенничал, только про Мойшу рассказал немного, вот и все.

— Она сильно простыла, — неохотно ответил Стефан, болезненно поморщившись, — стала кашлять. Мы все очень переживали, родители приглашали лучших докторов, возили ее на курорты, но ничего не помогло. Кашель постепенно перешел в туберкулез. Ирма проболела два года, медленно, день за днем, угасая у нас на глазах, и умерла, когда ей исполнилось всего лишь семь лет… С того дня наша мама безутешна, да и я тоже безумно ее любил.

Стефан на миг отвернулся, чтобы тайком смахнуть слезу.

— Сейчас ей было бы двадцать четыре года, но я все равно не могу ее забыть, иногда пытаюсь представить, какой бы она стала… А твоя сестра жива, Равиль, так что держись, мы что-нибудь придумаем.

Равиль опять охотно кивнул. После беседы у него немного отлегло от сердца. Он не стал больше лезть Стефану в душу и задавать вопросы. Тот вскоре заулыбался ему своей обычной улыбкой, насмешливой, сексуальной, зовущей, и юноша невольно потянулся к нему…

— Господин офицер, к вам Маркус Ротманс! — оповестил возникший в дверях Карл.

— Тьфу, — сказал Стефан, который не любил, когда кто-либо приходил к нему с визитом, тем более с неожиданным, да еще, когда он собрался лечь в постель. — Зови, что поделаешь, наверно, случилось что-то важное. Равиль, будь добр, принеси нам чай и еще что-нибудь.

Равиль недовольно скривился и поплелся на кухню. Он ненавидел Ротманса, который, по его мнению, один в один напоминал белесую крысу и всегда так надменно на него поглядывал. Они чуть было не столкнулись в дверях, и юноше пришлось с почтительным поклоном уступить ему дорогу.

— Хайль Гитлер! — оглушительно отрапортовал секретарь, бравым жестом вскидывая руку.

Стефан смотрел на него в полном замешательстве. Пьяный, что-ли?

— Хайль… — настороженно ответил он. — Давно не виделись, Маркус. Я как раз заскучал по тебе.

Эти слова прозвучали с сарказмом, так как они сегодня целых восемь часов, морда к морде, провели в комендатуре за документами и только совсем недавно расстались.

Симпатичное лицо Ротманса цвело в улыбке. Видно было, что он еле сдерживал рвущуюся наружу радость.

— У меня отличные новости, господин офицер! — возбужденным шепотом поведал он.

— Н-да? — недоверчиво спросил Стефан.

Понятие хороших новостей для разных людей было весьма относительным. Он бы лично от всей души обрадовался, если бы у очаровательной фройляйн Анхен вдруг начисто отшибло память, и она навсегда позабыла бы о его существовании.

— Садись. И что же случилось? Великий Рейх победил? Сталин умер? Или же меня представили к Германскому ордену? *

В это время вошел Равиль и с кислой миной поставил перед ними на столик две чашки чая и галеты. Лучшего угощения, как он считал, Маркусу не полагалось. Стефан был сыт, он недавно до отказа набил живот пирожками с капустой, а секретарь его мог вполне и обойтись. Здесь ему не столовая.

Однако Маркус оказался голоден и охотно принялся за жесткие галеты, обмакивая одну за другой в чашку с чаем.

— Я только что болтал с секретарем Отто Штерна, — начал он свой рассказ, — и кое-что разузнал. Наш комендант сегодня вызывал Штерна к себе на виллу для разговора с глазу на глаз. Господин Краузе, вы не поверите!

Маркус странным образом хихикнул, что вызвало у офицера подозрение, а не тронулся ли случайно его секретарь умом.

— Ну, говори, не тяни! — поторопил Стефан. — Или ты заявился поужинать?

— Извините. Слушайте. Пришел приказ из центрального штаба. Близятся значительные кадровые перестановки. Комендантом всей системы концлагерей Освенцим назначается Вильгельм Райх!

— Да ты что?! — ахнул Стефан и подался вперед. — Так, хорошо, а кто же будет комендантом Биркенау?

— Это будете вы! — сияя, словно начищенный пятак, ответил Маркус.

— Я?! — Стефан недоверчиво мотнул головой. — Погоди, а кто тогда останется здесь, вместо меня?

— А вместо вас назначается Отто Штерн.

— А сам Ганс? Куда переводят Ганса? В штаб, в Берлин?

— А господина Ганса Краузе… — при всем старании Маркус не смог состроить торжественное выражение лица, его всего трясло от смеха.

Он случайно подавился чаем и закашлялся так, что во все стороны разлетелись выпавшие из его рта частички галеты.

— Господина Ганса… Кхе-кхе! Краузе… Кхе! Кра…

— Да говори же! Хватит крякать! — взволнованно потребовал Стефан.

— Господина Ганса Краузе отправляют на передовую восточного фронта! — наконец, смог внятно сообщить ему Маркус Ротманс.

Примечание к части

Германский орден* - высшая награда Третьего Рейха, учрежденная самим Адольфом Гитлером, которой было награждено не более одиннадцати человек (из них первые семеро - посмертно).

33. Три беседы Стефана.

Стефан сидел в ванной на унитазе с опущенной крышкой в самой расслабленной позе в одних трусах. В одной руке он держал большую рюмку шнапса, в другой - сигарету. Он, блаженно прикрыв глаза, медленно потягивал спиртное, одновременно затягиваясь табачным дымом, с наслаждением наблюдая, как Равиль, стоя перед ним в ванне, мылся под душем.

Зрелище было в высшей степени великолепное. От узких, небольших ступней высокие и стройные лодыжки юноши плавно переходили в худощавые бедра, которые венчали твердые и поджарые ягодицы. Талия парня была тонкой и изящной, спина его гармонично расширялась вдоль гибкой линии позвоночника к плечам. Равиль не спеша водил мочалкой по своему телу, ласкающими движениями потирая его, вспенивая мыло на своих кучерявых волосах.

Стефану безумно нравилось, что во всем внешнем виде юноши сохранялась целомудренность. Он представал перед ним в эротичной позе в пол-оборота, словно античное божество, которое он видел на картинках, не теряя при этом своего достоинства.

Пристально прищурившись, чуть ли не мурлыча себе под нос, Стефан смотрел, как Равиль несколькими движениями прошелся мочалкой по своей промежности, между ягодиц, потирая яички и член. Офицер сжал ладонью себя между ног и глухо застонал.

— Красавчик…

— Извращенец! — шутливо бросил ему юноша через плечо.

Однако он находил это развлечение хозяина вполне безобидным, поэтому и шел на поводу, приспособившись делать все так, как нравилось немцу.

— Я бы, — произнес Стефан, — с огромным удовольствием выпорол тебя, всего такого чистенького и голенького.

— Ой, не надо! — тут же подыграл ему Равиль. — Умоляю вас, господин офицер, не бейте меня! Пощадите!

— А что будет взамен? — похотливо усмехнулся Стефан, вновь прикладываясь к рюмке. — Ты же подставишь мне свою сладкую дырочку?

Равиль промолчал, метнув в него гневный взгляд. Подобное развлечение Стефан придумал совсем недавно, около месяца назад, и они занимались теперь этим примерно раз в неделю. И у него было несомненное преимущество — немец перестал его избивать. Поэтому Равиль шел навстречу офицеру в данной, в общем-то невинной страсти и был готов подыгрывать.

— Никогда! — все же ответил парень, памятуя, что Стефана заводило его гордое сопротивление.

Юноша, закончив мыться, ступил босой ногой на тряпичный коврик, который связала для них Сара. Стефан тут же поднялся со стульчака, набросил на плечи юноши полотенце, бережно обтирая его стан, и возбужденно зашептал ему на ухо:

— Тогда, мерзавец, я тебя изнасилую прямо здесь! На колени!

Своими сильными пальцами офицер вцепился в ягодицы парня и безжалостно мял их, словно тугое тесто, оставляя красноватые пятна на белоснежной коже.

— Я никогда не встану на колени! — отозвался Равиль, отворачивая от него свое лицо. — Убери руки!

Далее следовала подножка, и Равиль упал на скользкий пол, ловко ухватившись руками за край ванны. Он зажмурился, стараясь отключить свои мысли и не думать о том, что будет происходить дальше. Стефан бесцеремонно влез ему пальцами в задницу, жестко и беспощадно ее разминая. Это было самое неприятное, поэтому из горла Равиля вырывались жалобные стоны, больше, надо сказать, наигранные, чтобы хозяин быстрее возбудился.

— Я тебе все равно не дамся! — торжественно оповестил его Равиль, одновременно пытаясь расслабиться, чтобы снизить неприятные от грубого проникновения ощущения. В ответ он почувствовал толчок внутрь, это Стефан начал таранить его своим членом. Равиль сразу же предельно сжался и принялся крутить бедрами, отстраняясь.

— Не шути со мной, — прошипел ему разъяренный Стефан, ухватив парня за волосы. — Дай свою задницу.

— Лучше я умру! — вскрикнул Равиль и в подтверждение своих слов ощутимо лягнул немца ступней по бедру.

Колени того сразу же заскользили по полу, и он на время сдал позиции, зато пальцы Стефана еще сильнее сжали волосы юноши, и тот понял, что если и далее продолжать сопротивляться, то немец неминуемо его ударит.

— Пожалуйста, осторожнее, господин офицер, — взмолился парень, до предела напрягая мускулы своих рук, которыми держался за ванну. — Пожалейте.

— Давай сюда свой зад! — прорычал ему Стефан, награждая пинком. — Быстро.

— Я тебя ненавижу, — приговаривал Равиль все то время, пока Стефан его трахал. — Будь ты проклят. Это последний раз, когда я с тобой. Убью тебя сегодня же ночью, когда ты будешь спать. Слово даю. А-а-ах… Еще…

Стефан медленно и грамотно орудовал своим членом в анусе у юноши, одной рукой вцепившись в копну его густых и темных волос, а второй осторожно и нежно подрачивал ему член. Постепенно Равиль начал таять, постанывая от накатывающего удовольствия и неги. Он прогнулся в пояснице, подставляя немцу свой зад и подмахивая так, чтобы обоим было еще приятнее. Массивная головка члена Стефана постоянно проходилась по нужному месту, и Равиль, окончательно потерявший разум, тихо вскрикивал, извиваясь в опытных руках партнера. Казалось, что трахающий его немец доставал своим проникновением ему до самого горла, из которого уже рвались наружу неприличные слова и крики.

— Ах, Стефан, — стонал Равиль, — еще, давай, быстрее. Да, вот так…

Он, размашисто двигаясь, задыхаясь от страсти, кончил мужчине в руку, все тело его сотряслось в упоительно сладких судорогах оргазма, и вскоре его внутренности ополоснула сперма, которую излил в него Стефан. Они, полностью обессиленные, упали на пол и некоторое время лежали, в ленивой неге поглаживая тела друг друга, а потом офицер шутливо подтолкнул Равиля под бок.

— Угодил так угодил. Спасибо! — довольно мурлыкнул он. — Всегда бы так.

— Я когда-нибудь тебя тоже накажу, — мстительно пообещал ему Равиль.

— Да? — не на шутку заинтересовался офицер. — Серьезно? И как же ты это сделаешь?

— А, когда ты будешь спать, привяжу тебя к кровати, выпорю и трахну чем-нибудь большим и твердым! — запальчиво пообещал парень, гордо вскинув голову.

— Так не годится, — сердито мотнул головой Стефан. — Предложение, конечно, заманчивое, но на эмоциях такие вещи не делаются. Что значит — «чем-нибудь твердым»? Партнера нельзя калечить, необходимо подобрать подходящий предмет. Но в остальном, на самом деле, я не против. Можно будет попробовать.

Он прикоснулся губами к высокому лбу Равиля. Всем своим видом Стефан показывал, что очень доволен. Он одним глотком допил свой шнапс, они накинули на себя халаты и вышли из ванной. Равиль нарочно прихрамывал, так как знал, что хозяину нравится думать, будто бы он навредил своему рабу.

— Все, ложись, отдыхай! — скомандовал Стефан. — Я сам принесу чай. Мне нужно переговорить с Карлом.

— Насчет Ребекки? — тут же встрепенулся Равиль, посмотрев на него с большой надеждой.

— Да, но ты пока не вмешивайся. Я пытаюсь найти выход.

На самом деле Карл был очень опытным заключенным. Он находился в лагере уже три года и относился к касте привилегированных узников — политический, но при этом немец по национальности и не коммунист — а таким сохраняли жизнь. Карл имел большие связи в лагере и ведал обо всех входах и выходах, а также о различных мыслимых и немыслимых способах выживания. Он должен был знать, как можно спасти Ребекку, и сегодня Стефан решил поделиться с ним возникшей проблемой и попросить совета, который не мог бы дать ему никто другой.

Весь сегодняшний день у офицера был перенасыщен переговорами. Во-первых, он, разумеется, обратил внимание, что его брат, Ганс Краузе, на утреннем совещании был просто невменяем. Руки коменданта тряслись, он путался в словах и в полной прострации читал отрывки текста, подготовленные ему его секретарем, без связующих слов.

Стефан сам остался у него в кабинете во время короткого перерыва, впервые в жизни поглядывая на брата с некоторым сочувствием. Итак, настала очередь Ганса Краузе проявить себя на войне. Это было вполне предсказуемо. Он ведь так и не нюхал пороха, с тридцать девятого года надежно пригревшись в тылу, но при этом обладая несокрушимым здоровьем, отличной репутацией и зрелым возрастом.

— Что, Ганс? — насмешливо спросил у него Стефан. — Пришла пора подпалить волосы на заднице? Если ты мне отдашь Ребекку Вальд живой и невредимой, я дам тебе несколько советов, которые позволят выжить там, где практически невозможно сохранить свою шкуру целой. Могу прямо сейчас сказать один. Зимой в свои носки засыпай порошок горчицы, иначе обморозишь ноги так, как это случилось со мной.

— Сейчас лето! — с деланной гордостью ответил ему Ганс и демонстративно отвернулся.

— Имей также в виду, — насмешливо, нараспев продолжал Стефан, — что вряд ли тебе посчастливится погибнуть героем. Тебя возьмут в плен. Плен у русских — это хуже ада. Если наши хоть как-то кормят пленных, повинуясь уставу, то в России нет таких понятий. Они просто звери. Будут сдирать с тебя кожу каждый день по кусочку, и ты не получишь даже глотка воды.

— Убирайся! — проскрипел Ганс, яростно играя желваками.

Стефан замолчал. Он пристально вглядывался в лицо своего брата, чем-то похожее на его собственное. На него накатило ощущение, что это последние дни, когда они видятся. Сожаления не было, одно лишь чувство разочарования и утраченных надежд.

— Ганс… — тихо сказал Стефан. — Отдай мне Ребекку. Хоть напоследок сделай доброе дело. Быть может… оно тебе зачтется, когда придет пора умирать. Прошу тебя!

Комендант окинул Стефана злобным и непроницаемым взглядом.

— С чего это? — брюзгливо пробормотал он. — Служанка меня вполне устраивает. А когда я буду уезжать, то поступлю согласно традициям, как и полагается. Я пристрелю своих слуг, вот и все. Ты свободен, офицер Стефан Краузе.

— Хайль!

Стефан вышел от брата. Да, говорить с ним было бесполезно. Его братец оказался полностью зашоренный гитлеровскими идеями. Стефан давным-давно потерял с ним родственную, да и всякую психологическую связь.

Ужинал он сегодня в компании Анхен. Был будний день, но Стефан пригласил ее специально, ведь нужно было расставить все точки в их отношениях.

— Спасибо, что дала мне время подумать, — галантно поблагодарил девушку Стефан. — Можно мне быть с тобой откровенным?

— Да, конечно, я только об этом и мечтала! — заявила она, придвигаясь к нему как можно ближе и ухватив своей цепкой лапкой за запястье.

— Сегодня на совещании я узнал, что меня переводят в другое подразделение. Я назначен комендантом Биркенау. Для меня это значительное повышение и при всем этом, я намерен объявить о нашей помолвке. Свадьба состоится несмотря ни на что. Конечно, есть препятствия. Например: я стремлюсь в брак, но, как закоренелый холостяк, одновременно боюсь его, хотя понимаю, что именно супружеские отношения меня могли бы спасти… И потом… Я не могу жениться без разрешения моих родителей. Пойми. Мы — состоятельная семья. Мой отец — офицер высокого ранга. Получится так, что тебя будут проверять, возможно, даже не один месяц.

— Я знаю, что меня ждет, и вполне готова, — объявила Анхен и с достоинством выпрямилась. — Могу я задать вопрос?

— Конечно, — махнул рукой Стефан, уже заранее догадываясь, о чем она желала спросить.

— Эта еврейка… Ваша служанка…

Из тактичности Анхен не произнесла слова до конца.

— Нет, — категорически отрезал Стефан. — К ее проблеме я не имею отношения. Это просто спортивный интерес. Таким порочным образом я развлекаюсь.

— Но тогда… — она ловила его взгляд, — может быть, я помогу? Осмотрю ее, а когда наступит срок, приму роды?

— Это неплохая мысль, — отозвался Стефан. — Посмотрим.

— И еще, я хотела спросить… Стефан. Неужели я вам совсем безразлична? — сдержанно произнесла она.

В ее голосе прозвучало такое отчаяние, что офицер невольно подался к ней ближе и обнял за хрупкий, да и что уж сказать, желанный стан.

— Не безразлична, — твердо ответил он. — Но нам придется соблюсти некоторые условности. О помолвке я объявлю, однако брак возможен лишь с разрешения моего отца. И ты мне поможешь с моей служанкой, как и обещала, осмотришь ее, примешь роды, когда придет срок. Также нам придется пока проживать раздельно, во всяком случае пока я не обоснуюсь в Биркенау. Что-то еще?

— Да, — живо кивнула она. — Ребенок. Я хочу ребенка.

Стефан, обнимающий ее в этот момент, отстранился, пристально посмотрел ей в лицо, а потом кивнул и осторожно поцеловал девушку в губы. Итак, соглашение было достигнуто. На некоторое время его отпустили тягостные мысли. Стефан несколько смирился с мыслью о женитьбе. Во всяком случае, выделываться далее не было смысла. По сути, Анхен была воплощением мечты любого мужчины. Он был готов дать ей определенный шанс прижиться в своей семье. А дальше… Дальше он планов не строил, не видя в них смысла. Он давно ожидал смерти в любой момент.

Стефан вышел на кухню и поставил на плиту чайник, а затем вызвал Карла. Тот еще не ложился, копошился в подвале, разбирая какую-то домашнюю утварь.

— Хочешь выпить? — коротко предложил офицер своему слуге.

Тот ответил ему настороженным взглядом, но потом, вспомнив, что Стефан в общем-то нормальный мужчина, согласно кивнул. Офицер принес бутылку шнапса из бара, находящегося у него в кабинете. Они наполнили рюмки. Закуской послужил хлеб, намазанный плавленым сыром.

Стефан в десяти словах очень эмоционально, хоть и лаконично изложил Карлу суть проблемы. Сестра-близнец Равиля оказалась в служанках у коменданта лагеря, его брата. И тот мог убить ее в любой момент.

Карл удрученно кивал, он был в курсе ситуации (знал уже от Равиля).

— Ты должен знать! — напирал на него Стефан. — Что мне делать? Я не могу позволить, чтобы Ганс ее расстрелял! У меня остался месяц, после этого он отбудет на восточный фронт и разделается со всеми своими слугами, а с Ребеккой, я уверен, в первую очередь, да еще вполне сможет устроить так, чтобы это произошло на глазах у её братца. Уж я-то знаю его подлую натуру. Как я оправдаюсь потом перед моим Равилем? Карл, пожалуйста, придумай, хоть что-нибудь! Ведь не бывает безвыходных ситуаций.

Карл, помрачнев, ненадолго напряженно задумался. Словно ведя сам с собой мысленный диалог, немолодой мужчина сперва отрицательно качал головой, потом кряхтя тер подбородок, хмуря брови, пока не придя к какому-то решению, поднял глаза на Стефана.

— Способ есть, только он достаточно рискованный, господин Краузе. Но это все же лучше, чем оставлять ее в доме господина коменданта. Мы сделаем следующее: заразим Ребекку тифом — тогда ее сразу же переведут в больничный барак, и девушка перестанет быть служанкой вашего брата.

34. Спасти Ребекку.

Стефан еще примерно около часа провел с Карлом на кухне. Они допили бутылку и детально обсудили все мельчайшие подробности своего преступного плана. Слуга выглядел вполне уверенно, чего нельзя было сказать об офицере.

— Ну, смотри, Карл! — говорил Стефан. — На великий грех я иду! Я, конечно, хорошо знаю своего брата и вполне могу предсказать, как он будет вести себя в той или иной ситуации, но, ты сам понимаешь, что любой человек может ошибаться. Ведь чужая душа — потемки. Вдруг он взбесится и прикажет разом расстрелять всех своих слуг, в том числе и Ребекку! Равиль никогда мне этого не простит! У тебя точно получится договориться с какой-либо служанкой на его вилле? Выходит, что в наш заговор будут вовлечены другие люди! Смогут ли они держать язык за зубами?

Карл заверил, имеются надежды на положительный исход их авантюры. По его словам, в лагере существовала достаточно многочисленная группа из сильных узников, мужчин и женщин, которые достаточно веско влияли на все события, здесь происходящие. Под их влиянием тот или иной человек мог быть подставлен, казнен или же, наоборот, спасен.

Для Стефана это была не новость. Он отлично знал, что часть узников активно сотрудничали с гитлеровцами, а другие, наоборот, составляли им оппозицию. Он, под рюмочку, поинтересовался, на какой же стороне находился сам Карл. Тот скупо улыбнулся.

— Скажу вам честно, господин офицер, с того момента, как я попал в это место, мне приходилось держать нейтралитет, и я старался действовать по совести, но, позже, все же склонился сотрудничать с действующим режимом. Поэтому для меня ваша воля — закон.

— Но я ведь не олицетворяю собой весь режим именно таким, каков он есть, — усмехнулся Стефан. — Да и то, что мы задумали, мягко говоря, является преступной провокацией.

— Это так, — охотно кивнул Карл, — однако, находясь на службе в качестве вашего личного слуги, я обязан выполнять именно ваши распоряжения, какими бы они ни были.

— Да уж, хорошая отмазка для твоей совести, — оценил Краузе. — Ладно. Тогда действуем, как и договорились. И ждем результата!

Все следующие две недели нервы Стефана были оголены до предела. А вдруг он грубо промахнулся в своих расчетах? Ведь тиф являлся смертельным заболеванием. Инкубационный период длился от десяти до четырнадцати дней, потом у человека поднималась температура до сорока градусов, которая сопровождалась бредом и сыпью на теле. Заразиться было очень легко — через укусы обычных вшей, перешедших с тела больного человека на здоровое.

Большинство узников неминуемо погибали, главным образом потому, что их никто не лечил. Их просто отправляли в «медицинский» барак, где они находились без всякой помощи, в условиях полной антисанитарии, без еды и какого-либо элементарного ухода. Медиками в том бараке были те же заключенные, кто-то из них, может, и сочувствовал несчастным, но у них, чтобы помочь им, не было ни сил, ни ресурсов.

Зато имелось определенное и однозначное распоряжение. Если человек в течение недели не шел на поправку, ему полагалось делать смертельную инъекцию. Еще теплые трупы, накопившиеся за ночь, сваливали у барака в общую кучу, а утром их загружали в грузовик, чтобы отвезти в крематорий.

Но, конечно, все равно некоторые узники получали необходимое лечение. Это происходило, если за кого-то из них ходатайствовал офицер, или же он пользовался среди заключенных авторитетом.

Карл рассказал, что сам переболел тифом, когда находился здесь в первые месяцы. Ему делали уколы антибиотиков, и после он очень быстро пошел на поправку. Также он утверждал, что знал молоденькую девочку, которая выжила, правда благодаря тому, что в бараке одной из врачей была ее мать. Но это, конечно, единичные случаи. В основном все заболевшие были обречены.

Иными словами, Стефан просто не находил себе места в ожидании желанных вестей, а также нервничал об их последствиях. С Равилем в эти дни он держался корректно, старался ничем не раздражать несчастного парня и не обижать его.

Равиль понимал, что что-то творится за его спиной, то, о чем он не знал, поэтому изнывал от неизвестности. Как он ни расспрашивал Карла или Стефана, те оба упорно молчали.

По вечерам парень сам стал ластиться к немцу, ложился ближе, гладил по плечам, тонкими пальцами перебирал волоски на его торсе. Стефану были, конечно, приятны подобные знаки внимания, но он отлично понимал, что парнем движет отнюдь не симпатия, а элементарная корысть. В один прекрасный день он не выдержал и высказал это Равилю.

— Я знаю, что ты меня ненавидишь! — вспылил он. — Веди себя естественно, как обычно. Мне не нужны твои фальшивые ласки и поцелуи. Одной задницы вполне достаточно!

— Вот зря ты так, — расстроено бросил ему Равиль. — Я совсем не считаю тебя пропавшим человеком, у которого нет души, и который не достоин любви. Напрасно ты меня отталкиваешь.

— Я не отталкиваю, — отмахнулся Стефан, — но и неискренность тоже не люблю.

Они слегка поцапались. И все же Стефан чувствовал, что отношение Равиля к нему стало несколько теплее. Может, поверил, наконец, что в обществе немца ему ничто не угрожало, и что Краузе действительно хотел вытащить их всех, в том числе и Ребекку, из этого ада?

И опять на Стефана накатывала очередная волна ужаса. А вдруг все пойдет не так как они задумали, и девушка погибнет? Ведь тогда окажется виноват именно он! Мужчина гнал от себя панические мысли, продолжал ходить на службу и заниматься своими повседневными, ставшими обычными для него делами, а именно — каждый день уничтожать тысячи невинных людей.

Стефан знал, что все равно не сможет жить после всего этого. Он не понимал, как другие офицеры, типа Отто Штерна, переносят окружающий их кошмар, как будто не позволяя себе задумываться о жуткой сущности происходящего.

Однако он заметил, что многие из них, особенно те, кто попал в лагерь после госпиталя, в первую же неделю пребывания подавали рапорт перевести их служить в другое место, даже если им вновь окажется восточный фронт.

На такие заявления было положено отвечать отказом. Ведь кто-то должен был и здесь находиться. Многие офицеры после начинали безудержно пить, практически в открытую употребляя алкоголь прямо с обеденного времени.

Стефан и сам заметил, что гораздо чаще, чем раньше, стал прикладываться к бутылке. Но, как и некоторым остальным, ему было уже наплевать на все, в том числе и на свое здоровье. Иногда он задумывался о том, чтобы убить себя, свести в могилу, лишь бы скорее покончить с позорной жизнью, которую ему навязали. На этом свете его держали только Равиль и желание подарить парню будущее.

Как разумеется, держал еще и Данко. Яркий, словно лучик света, пацаненок запал офицеру в самое сердце, и Стефан с огромным удовольствием играл с ним, добывал для него новые игрушки и книжки, какие-то одежки, читал ему и с обожанием смотрел на его пухлые щечки с очаровательными ямочками.

Ему хотелось верить, что этот мальчик лет через двадцать, став зрелым мужчиной, собравшись в кругу своей большой семьи, вдруг случайно вспомнит имя офицера Стефана Краузе, который просто так, мимоходом, повинуясь своей неожиданной прихоти, спас ему жизнь. И это было не тщеславие, а просто придавало хоть какой-то смысл его убогому, беспросветно-серому существованию в том месте, где он каждому несчастному за колючей проволокой приходился убийцей и врагом.

По ночам офицер часто не спал, а лежал, широко распахнув глаза, и бездумно смотрел в потолок. Одиночество настолько угнетало его, что просто не было сил жить.

Одиночество с самой колыбели. Мать его хотела дочку, а родился он — полное разочарование. Из-за этого ей пришлось пойти на третью беременность, опять терпеть разрывающую, адскую боль, рожая дитя, а желанная девочка вскоре умерла.

После смерти дочери их мать так и не пришла в себя, полностью замкнувшись и отгородившись от семьи. Отец успешно делал военную карьеру и сохранял для приличия видимость благополучного брака. Стефан с малых лет был предоставлен сам себе и оказался во власти старшего брата, который бесконечно избивал его, третировал и в дальнейшем склонил к сексуальной связи.

А потом — потеря единственного любимого человека. Получалось, он предал своего Мойшу дважды. Впервые — когда был так неосторожен, позволив Гансу прознать про их связь. И во второй раз, когда малодушно согласился истреблять еврейский народ, согласно идеологии, которую ему навязали и в которую не веровал.

А вдруг Мойша погиб именно здесь? Когда и в какой он сгорел печи? Кто росчерком своего пера послал его туда? Эти мысли не давали Стефану покоя ни днем, ни ночью, порой он был готов выть и грызть подушку. Центром его существования в это время стал Равиль. И нужно было как угодно, любыми путями спасти для него Ребекку.

— Стефан!!!

Офицер резко открыл глаза. Очевидно, его организм не выдержал, и он все же провалился в тяжелый сон.

— Стефан, — горячо шептал ему в ухо Равиль. — Там подъехала машина, она сигналит. Вас, наверно, срочно вызывают!

— Да, да…

Мужчина вскочил с постели, не забыв при этом чмокнуть юношу в шею, быстро умылся ледяной водой. Равиль тоже встал, помог ему облачиться в форму и застегнуть все пуговицы.

Сердце у офицера билось, как сумасшедшее. Итак, свершилось! Либо это конец всему, либо начало всего!

Он выбежал за ворота своего дома. У автомобиля его поджидал взволнованный Маркус Ротманс.

— Господин офицер! — возбужденно проговорил он. — Произошло большое несчастье. Как я узнал, наш уважаемый господин комендант вдруг тяжело заболел среди ночи. Менгеле перевез его к себе в больницу.

Стефан огромным, нечеловеческим усилием воли начисто стер с лица победоносную улыбку, мгновенно сменив ее на приличествующую случаю застывшую скорбную маску.

— Ты шутишь?! — озабоченно вскричал он, тщательно следя за тоном, чтобы не выдать свою радость, ведь нужно было помнить о сидевшем в машине водителе, навострившем свои уши. — Что с моим братом?!

— Не могу знать, господин офицер! Но я уже звонил в госпиталь. Господина коменданта содержат в строжайшем карантине, и все посещения строго запрещены!

— Ты, зараза, звонил в госпиталь, но не позвонил прежде всего мне?! — в деланной ярости набросился на него Стефан. — Тупой негодяй!

— Простите…

— Но у него, надеюсь, не это… Как же называется… Подскажи мне! Не тиф ли это случайно?

— Не могу знать, — ошарашенно заморгал глазами Маркус. — Доктор Менгеле мне не докладывает. Лучше вам самому поинтересоваться у него, как обстоят дела. Но я точно знаю, что с этого момента вы, господин Краузе, исполняете все обязанности коменданта лагеря. Нам сейчас предстоит провести утреннее совещание. Я надеюсь, что мы справимся.

— В машину! — гаркнул на него Стефан.

Когда они отъехали от дома, Краузе, который сел на переднем сиденье рядом с водителем, нарочито небрежно повернул голову назад, в сторону своего секретаря и негромко полюбопытствовал:

— Маркус. А ты не знаешь, что творится у господина коменданта на вилле? Где его слуги? Он, в предчувствии, что заболевает, их случайно не расстрелял?

35. Крыскино счастье.

В этот теплый и солнечный день весны тысяча девятьсот сорок четвертого года Равиль сидел на подоконнике кухни коттеджа офицера Стефана Краузе, исполняющего сейчас обязанности коменданта концлагеря Освенцим, в томительном ожидании чудесных вестей о спасении своей сестры-близнеца.

Он слышал звук подъезжающего автомобиля, поэтому и замер у окна. Ему видны были через забор фигуры самого Стефана и другого офицера, Отто Штерна. Мужчины курили и оживленно болтали. Невольно Равиль сравнил их между собой и заметил, насколько более одухотворенным казалось лицо Краузе по сравнению со Штерном: представительнее фигура, да и вообще, он был намного красивее и как бы… роднее. Роднее!

Равиль вдруг смутился собственных чувств. В мыслях он привык представлять себя невинной жертвой, которую фашист принудил к сексуальным отношениям. И для него было огромным открытием, что, оказывается, за время, проведенное рядом с немцем, он проникся чувствами к этому человеку, стал уважать его, переживать, ждать. Невероятно, печально, неимоверно стыдно, но это было так.

Вот калитка открылась, и Стефан в сопровождении своего адъютанта ступил во двор. А за ними шла… Ребекка! Сердце Равиля так неистово забилось, что чуть не выскочило из груди. Он рванулся было ко входной двери, но притормозил и усилием воли обуздал свои эмоции. Нельзя сразу, прямиком кидаться в объятия к сестре. Нужно было встретить Стефана и как следует поблагодарить его, иначе немец мог остаться недоволен. Степенной походкой Равиль вышел в коридор и замер у входной двери, пытаясь совладать с нахлынувшим волнением.

Они вошли в дом. Стефан протянул руку и коснулся лица Равиля.

— Пока все в порядке, — произнес он. — Ребекка будет жить у нас. Идите на кухню. Накорми девушку.

— Спасибо, господин офицер!

Равиль было метнулся к нему, но тот нервно оттолкнул его руку и удалился к себе.

Позже Равиль узнал, что Стефан, пользуясь болезнью Ганса, самым наглым образом открыл еще две дополнительные вакансии слуг и поставил на паек Данко и Ребекку. Свой поступок немец считал вполне справедливым, так как комендант имел возможность содержать двенадцать узников, а его непосредственный заместитель — всего лишь пять.

В первую ночь, когда Ребекка появилась в доме, офицер разрешил Равилю провести время вместе с ней. Они просидели до самого рассвета на кухне и говорили, говорили, говорили.

Парень много рассказал из того, что не мог написать в записках. О спасении Данко, беременности Сары, о том, как сам попал в газовую камеру, и как Стефан Краузе, нарушив все существующие правила, освободил его и вывез на угнанном мотоцикле в морозную ночь, простыл, да так сильно, что потом долго лечился от воспаления легких.

Весь разговор он подводил к теме признания в самом щекотливом обстоятельстве, которое невозможно скрыть от нее, особенно, если случится чудо, и Ребекка останется жить у них в доме.

Нужно было набраться мужества и сообщить ей, что юноша давно состоял в сексуальной связи с Краузе. Наконец, тяжелая правда была сказана.

— И ты это сделал ради меня?! — потрясенно спросила глубоко верующая и порядочная девушка. — Лучше бы я умерла!

Наступил момент истины. Равиль ни в коем случае не мог выставить перед ней своего любовника в качестве насильника и врага. Если бы Стефан почувствовал хоть малейшую антипатию с ее стороны, неизвестно, во что бы это для них могло вылиться.

— Нет, — решительно качнул головой юноша. — Я сам. Господин офицер взял меня в слуги, и скоро я почувствовал к нему влечение. Думай, что хочешь, однако все произошло именно так!

Это была ложь. Или уже не совсем ложь… Равиль запутался в своих чувствах и уже не знал, в чем обман, а в чем правда. В данный момент он понимал, что не мог жить без любви этого человека, его ласковых рук, блестящих глаз, его страстного шепота, близости тела, толчков внутрь, доставляющих такое невероятное наслаждение. Даже боль, которую порой он был вынужден от него принимать, была томительной, возбуждающей, заставляющей иногда кричать, и, вытерпев ее, кончать было еще более сладко.

Ребекку, конечно же, сразило подобное признание. Она скорбно нахмурилась и принялась бормотать молитву, утирая скупые капли слез краешком платка.

— Даже не вздумай осуждать меня, — решительно предостерег ее Равиль. — Я делаю все как нужно. Господин офицер нас спасет, он дал мне слово.

Девушка, давясь слезами, недоверчиво качала головой.

— Так или иначе, нам уже ничего не изменить! — отрезал Равиль.

Он не щадил ее нежных чувств. Он потерял девственность в объятиях Стефана Краузе, прошел семь кругов ада в юдоли зла, испив свою чашу страданий до дна не по одному разу, а она чудом все еще оставалась невинна. Он и не стремился добиться ее понимания, но пытался заложить в ее голове уважение к тому, кто порой не спал ночами в заботах о них!

Они расстались в пять утра, и Равиль прилег под бок к своему хозяину, холодный, дрожащий, но абсолютно счастливый.

— Я — идиот, — в полудремоте, просыпаясь от звона будильника, пробормотал Стефан. — Мне надо было сделать это сразу: наплевать на Менгеле и забрать девчонку к себе.

Даже во сне Стефан бредил всем этим. Равиль принялся нежно и благодарно целовать его шею, ключицы, а потом приподнял свои бедра под навалившимся на него телом мужчины, готовый принять его отвердевший член. Но Стефан не вставил и ничего в этот раз не попросил. Равиль прижимал его к себе, обвив руками за шею, и не отпускал, однако тот с усмешкой высвободился, так и не взяв предложенного.

— Стеф! Я даже не знаю, что сказать, — шептал ему Равиль на ухо. — Мои слова благодарности ничего не значат по сравнению с тем, что я испытываю!

— Ерунда все это! — помрачнев, отмахнулся офицер, натягивая на себя белье, а следом форму. — Как я буду всех вас вывозить отсюда? Куда вы пойдете? Что с нами со всеми будет? Молчи лучше, Равиль. И так тяжело на душе.

— Все равно! — прошептал растроганный Равиль. — Спасибо тебе за сестру и за все остальное…

Стефан кивнул ему и отбыл, даже не попив кофе, — он в очередной раз проспал. Равиль не смог долго пролежать в постели. Конечно, парень понимал, что живет в немыслимой неге, он мог после ухода немца спать сколько хотел вплоть до самого обеда. Но сегодня он, как только за Стефаном закрылась дверь, бросился на кухню, чтобы вновь сжать в объятиях свою любимую и драгоценную сестричку. Она была рядом с ним, и больше ей ничто не угрожало. Он вместе с ней сытно позавтракал лепешками с маргарином, кашей, с удовольствием выпил стакан горячего, подслащенного сахарином чая.

В памяти невольно всплыл эпизод, когда Стефан в порядке воспитания принес ему литровый котелок, поставил перед ним и попросил заглянуть внутрь. Равиль тогда с опаской снял с него крышку и подозрительно повел носом. В котелке оказалась мутная жижа, в которой плавали желтые червяки. В омерзении юноша отшатнулся.

— Этой баландой здесь кормят узников, она называется «суп с мясом», — язвительным тоном оповестил Стефан. — Я не заставлю тебя это есть, Равиль, однако хочу, чтобы ты видел, от чего я тебя спас. Да, за литр этих помоев из гнилых очистков или червивой крупы заключенные готовы убивать друг друга. Ты этого не знаешь и, надеюсь, не узнаешь никогда. Но ты обязан понимать, что происходит за пределами нашего дома, особенно, когда оповещаешь, что у тебя нет аппетита, или ты не расположен есть то, что тебе показалось свининой!

— Да, я понимаю, — искренне выпалил тогда притихший Равиль, поспешно прикрывая котелок. — Стефан, не надо так со мной. Я ценю все, что ты для меня делаешь. Как я могу тебе это доказать?

— Не предавай меня, — коротко бросил тогда ему Стефан. — Это единственное, что я прошу. И не отталкивай.

«Не отталкивай»… Для Равиля это было более емкое понятие, чем «не предать». Он смирился. Наверно, он уже полностью превратился в податливое и безропотное существо, которое не могло дать отпор врагу, потому что этот немец вызывал у него смесь самых странных чувств: благодарности, интереса и влечения. И еще потому что за спиной его находилась мужественная и сильная, но такая уязвимая и никому не нужная, кроме него, Ребекка.

Она не поняла и, естественно, осудила. Но Равиль твердым кивком и решительным взглядом подтвердил, что все именно так, как он сказал. Она в этом доме оказалась на вторых ролях, и была обязана с этим смириться.

Тем временем Эльза обрядила Данко для прогулки, и юноша вышел с ним во двор. Находясь в растрепанных чувствах, он не придумал ничего лучшего, чем затеять игру в прятки, хотя прятаться здесь было особо негде, если только в дровнике, за ним, за конурой собаки, или же укрыться в закутке, находившимся между забором и домом. Вот и все.

К восторгу мальчика Равиль нарочно всегда как можно дольше затягивал поиски. Он ходил кругами по одному месту и громко рассуждал:

— Так… В конуре его нет. Где же наш Данко? Собачка, ты не знаешь, куда подевался этот мальчик? Может быть, он улетел на крышу? Его нет на крыше. Где же его искать? Под крыльцом? Его нет и здесь… Наверно, наш Данко стал невидимым…

На этой стадии поисков обычно цыганенок начинал приглушенно взвизгивать от смеха, выдавая этим свое присутствие. Но сегодня Равиль обратил внимание на гораздо более продолжительное, чем обычно, затишье. Обойдя периметр дома, он сделал вывод, что пацаненок обосновался в дровнике.

Юноша с опаской заглянул туда и увидел, что мальчик сидел, с улыбкой наклонив свою головку, сжимая что-то в своих пухлых кулачках, и тихо шептал.

— Что ты держишь? — самым серьезным тоном поинтересовался у него юноша и потребовал. — Покажи мне!

Малыш разжал ладошки, и Равиль увидел сидевшего в них крошечного крысенка. У него была абсолютно белая шерстка и красные глазки-бусинки. Грызун был альбиносом!

— Господи! — изумился Равиль. — Отпусти его сейчас же, пусть бежит по своим делам! Нельзя его трогать, на нем могут быть больные вошки, от которых мы все можем заразиться!

— Нет! — в панике забормотал в ответ цыганенок, прижимая ладони ближе к груди. — Он очень хороший. Он сказал, что потерял свою маму и теперь ищет себе домик. Я не могу его бросить, иначе он умрет! Его зовут Марк. Давай оставим его у нас?

Надо сказать, Равиля весьма позабавило, что крыску окрестили именем Марк, созвучно тому, как звали секретаря Стефана.

— Дай-ка его сюда!

Равиль, нагнувшись, взял крыску из рук Данко, удерживая за розовый хвостик.

Положив зверька на полено, он тщательно прошерстил его покров тонкой щепочкой, убедился, что на животном нет вшей, а потом печально вздохнул:

— И что же мы будем с ним делать?

— Давай устроим ему домик, — захныкал Данко, потирая свои глазки кулачками. — Марк добрый, не кусается, мы уже с ним подружились!

— Пошли, — хмуро сказал Равиль.

Он был не в силах противостоять слезам и мольбам мальчишки, который в пять лет потерял свою семью и вот теперь вцепился в крыску, с которой подружился. Значит, она ему очень нужна.

Придя на кухню, они выпросили у скептически настроенной Эльзы большую стеклянную банку. Равилю пришлось поклясться всеми святыми, что он сам будет разруливать данную ситуацию с их хозяином, который, конечно же, не одобрит появление в доме нового жильца.

С самым скорбным выражением лица Равиль поджидал офицера на пороге дома в этот вечер. Стефан приехал, не задержавшись ни на минуту. В руке он, как обычно, держал пакет с продуктами, который принес из столовой, урвав от своего офицерского ужина. Раньше лакомства полагались в основном Равилю, но теперь ситуация изменилась. Фрукты и сладости предназначались исключительно для Данко и беременной Сары. Равиль и Стефан с некоторых пор частенько ужинали лепешками.

В коридоре, когда дверь за его адъютантом закрылась, офицер страстно прижался губами к щеке Равиля.

— Как прошел день? — поинтересовался Стефан, настроенный самым благодушным образом.

— Господин офицер! — дрожащим от волнения голосом произнес юноша. — Я должен вам кое-что показать!

Стефан миролюбиво кивнул, не подозревая никакого подвоха. Но когда он увидел грызуна в банке на подоконнике своей кухни, мужчина резко побледнел.