Из мещан

3.

Полина вскочила с дивана и привела себя в порядок.

В это время раздался стук в дверь ее комнаты, и вошла горничная с письмом на серебряном подносе.

Письмо было от госпожи Блендорф, матери Альфреда.

Содержание его было написано в крайне любезных, дружеских фразах, но оно произвело на Полину удручающее впечатление.

Эта властная дама, выведенная из терпения медлительностью сына, которую она объясняла себе только непреодолимою робостью и застенчивостью, решила сделать от имени своего сына формальное предложение Полине.

Письмо дышало нежностью матери и уверенностью элегантной светской барыни.

Как женщина опытная и дальновидная, г-жа фон Блендорф вскользь замечала, что в высших придворных кругах милостиво изволят интересоваться предполагаемым браком, чему эта дама искренне радовалась.

С одной стороны, этот брак обеспечивал сына г-жи фон Блендорф, и в то же время, придворный кружок украсится новой крупной блестящей звездой, собирающейся взойти на его горизонте!…

Да, эта дама умела писать приятные письма, в этом надо сознаться… Полина почувствовала себя польщенной несмотря ни на что.

Далее, г-жа фон Блендорф в своем письме указывала на многие светлые стороны столичной жизни.

Опытная женщина касалась этого вопроса с изумительным тактом. Под конец она обращала внимание молодой девушки также на то блестящее положение, которое она может занять, несомненно, после брака.

Окончив чтение письма, Полина бессильно опустила руки.

Снова она стала думать об Альфреде, отбросив в сторону воспоминание о Геллиге и о ночном свидании с ним…

Полина не знала, удастся ли ей когда-либо завоевать симпатии Альфреда фон Браатц, но, при зрелом размышлении, ей казалось, что можно обойтись и без этого.

Ему нравится посещать пасторский домик – ну и пусть посещает! Ей это безразлично! Она была равнодушна к Альфреду так же как и к той девушке, которая была притягивающей целью его прогулок!

Вообще, Полина перестала обращать внимание на Гедвигу с тех пор, как узнала, что Альфред, не Геллиг пользуется ее расположением. Но тогда почему же она решает опять свое колебание в сторону Альфреда, если долгое время мучилась сознанием, что Геллиг, который был дорог ее сердцу, любит Гедвигу Мейнерт?!…

Ах, бедная Полина окончательно запуталась. С получением письма она подумала, что самое верное – это стать ей женой Альфреда, но ее сердце восстало против этого, и Полина была полна противоречивых чувств…

С сильнейшим нетерпением ждала Полина свидания с Геллигом, а между тем малейший шорох заставлял ее вздрагивать.

Когда к ней в комнату вошел барон фон Браатц, молодая девушка приветствовала появление милого „дядюшки Рихарда“, как настоящее освобождение от внутренних терзаний тяжелого одиночества.

Барон, как и всегда, поднялся очень рано и в прекрасном расположении духа.

– Здравствуй, дитя мое! – произнес он входя.

– Ах, как я вам рада, дядя! – воскликнула молодая девушка, бросаясь старику навстречу.

Он поцеловал ее и затем попросил кофе.

Полина засуетилась.

– Сейчас, сейчас, дядюшка Рихард.

А тот между тем начал:

– Ну как, моя девочка, провели ночь актеры вчерашней трагедии? – спросил он, и в голосе его звучали веселые, насмешливые ноты.

– Не знаю, – односложно ответила Полина.

А барон продолжал:

– Не схватил ли кто насморка?… Не уменьшилось ли высокомерие г-жи фон Герштейн, когда она заметила что ее муженек далеко не юноша!… Неужели она не понимает разницу между глупцом и настоящим юношей?… Некоторые мужчины, как например, Геллиг и Бриксен, доказали, что они далеко не глупцы!… Так ты, Полина, не знаешь, каково здоровье „действующих лиц“ вчерашней трагикомедии?

– Понятия не имею! – ответила молодая девушка. – Я пока еще никого не видела и ни о ком не слышала! Знаю только, что папа еще спит.

– Ну, и прекрасно! – одобрил барон. – Пусть этот юношеский старичок оправится! Это ему необходимо! Иначе его смелая глупость может дорого ему обойтись!

– Конечно!

– Полина, об одном из героев этой печальной истории я могу дать тебе некоторые сведения, – сказал „дядюшка Рихард“. – Геллиг бодр и здоров! Мы с ним только что проехались. Ты знаешь, чем я больше его узнаю, тем больше начинаю симпатизировать ему! Он прекрасный человек: честен, тверд, энергичен, откровенен! – искренно восхищался барон. – Это в полном смысле слова настоящий мужчина!

Полина вспыхнула до корней своих мягких черных волос и так усердно занялась варкой кофе, что чуть не обожгла себе руки.

Дядя, мельком взглянув на нее, заметил действие своих слов, но постарался не обращать внимания на такой пустяк, как смущение молодой девушки.

Но по лицу барона было видно, что он о чем-то упорно думает. Наконец, очевидно приняв какое-то решение, он сказал:

– Ты знаешь, что Богу не угодно было даровать мне ребенка, утеху на старости лет. Правда, у меня есть дочка… – прибавил он, любовно глядя на Полину, которая при этих словах встала и поцеловала его в лоб.

– Но эта дочка – такая сумасбродка, что не приведи Господь!… И ей необходим муж, который служил бы ей противовесом!

Полина молчала, и барон продолжил:

– Так вот, я начал о Геллиге… Вот кого Полина я с радостью назвал бы своим сыном. Такого прекрасного человека, стойкого и мужественного, я желал бы иметь своим наследником! Глядя на него, можно и радоваться, и гордиться!

– Но, дядюшка, по-моему, у вас уже есть наследник… – заметила Полина.

Но барон сердито отмахнулся.

– Ах, ты говоришь об Альфреде, конечно. Да что в нем толку?… Пожалуй, он славный малый, но… и только! Большего из него никогда ничего не выйдет, сколько бы лет он ни прожил на белом свете!… Вообще, он человек совершенно не подходящий для того общественного положения, какое ему назначено в удел судьбою!

Полина вопросительно глянула на барона.

Тот заметил это и спросил:

– Ты что-то хочешь сказать мне?

– Да, дядя!

– Так зачем же дело стало? Говори!

Полина замялась, но потом сказала:

– Вот вы сейчас заметили, что Альфред – человек не подходящий для своего общественного положения…

– Именно!

– Но это все признает и его мать, госпожа фон Блендорф, и она просит меня оказать ему помощь.

Девушка, смутилась.

– Видите ли, я получила сегодня от нее письмо, в котором она прямо высказывается в этом смысле…

С этими словами Полина протянула барону письмо.

Она конфузилась продолжать разговор в серьезном тоне и решила взять шутливый, как более легкий для беседы, волнующей ее.

– От кого это письмо? – спросил барон фон Браатц.

– Да все от нее же! От неугомонной г-жи фон Блендорф! – постаралась весело засмеяться Полина, пытаясь осуществить свое намерение быть шутливой.

– В чем дело? – спросил барон, взяв письмо, но не разворачивая его.

– Видишь ли, Альфред наследует твои имения и твое имя, я – твою любовь… Таким образом, выходит, что мы люди с хорошим приданым, в настоящее время только это и требуется!

Барон испытующе устремил на свою любимицу взгляд, словно хотел своими ясными, проницательными глазами заглянуть в глубину сердца ее.

– Ты так думаешь? – сказал он. – Напрасно! – прибавил он, покачав головой.

Помолчав немного, барон Рихард вдруг лукаво прищурился и сказал:

– Послушай-ка, дитя мое, если ты от человека и от брака больше ничего не требуешь, как только, чтобы у каждого было подходящее приданое, тогда я могу сделать тебе предложение!

Полина удивленно посмотрела на него, и он разразился громким смехом.

– Если ты только этого требуешь, тогда бери мои поместья и выходи за меня замуж! Силами я хоть сейчас готов померяться с Альфредом, а что касается внешнего благообразия, то я, несмотря на свои годы, нравлюсь себе гораздо больше, чем он мне!

– Да и мне ты, дядюшка Рихард, нравишься гораздо больше, чем Альфред! – вскричала весело молодая девушка, также смеясь. – Нет, кроме шуток, дядя, пожалуй, самое лучшее было и самое умное, если бы я сделалась твоей женой!… А, что ты на это скажешь?

Барон продолжал хохотать, но Полина уже серьезно проговорила:

– Ах, дядя, право, хорошо было бы, если бы ты женился на мне! Тогда, по крайней мере, настал бы конец всем сомнениям и душевным терзаниям!… Да и ты был бы уверен, что мне в мужья достался лучший человек на свете!

Барон Рихард всплеснул руками, поняв, что девушка не шутит.

– Посмотрите вы на нее! – воскликнул он сердито. – Да ты, Полина, с ума сходишь! Ты идешь по такой торной дорожке, где можно окончательно поглупеть! Я начинаю даже думать, что выкупаться в холодной воде для тебя было бы полезнее, чем для твоего отца!

Полина надула губки, но барон продолжал недовольным тоном:

– Скажи на милость, да кто тебя принуждает выходить замуж? И в особенности, выходить именно за Альфреда? Если он в придворных и великосветских кругах не на своем месте, то уж в качестве твоего мужа он будет окончательно не на своем месте… Откровенно говоря, мне не хотелось бы в день твоего бракосочетания с печалью и тоской на сердце отвернуться от Альфреда, который своим согласием на брак не может ни доставить тебе чести, ни осчастливить тебя! Нет, не за таким человеком хотел бы я видеть тебя.

Полина смущенно стояла перед Рихардом, опустив голову и перебирая пальчиками оборку своего платья.

Дядя очень внимательно следил за нею.

– Ты должна преклоняться перед своим мужем, а перед таким ничтожеством, как Альфред, этого никогда не случится! А вот перед таким человеком, как Геллиг, – продолжал барон, медленно отчеканивая свои слова, – да, перед таким человеком можно преклониться!… – Барон умышленно повторил несколько раз подряд выражение: „перед таким человеком“. Он хотел, как можно сильнее, оттенить свое противопоставление Альфреду, которого он не уважал, – управляющего, в котором он видел цельную натуру.

Полина решилась наконец возразить барону.

– Дорогой дядюшка, что это вы все твердите только о Геллиге!… Разве других хороших и достойных мужчин нет на свете?…

– Нет, почему же? Есть, конечно, я только что собирался сказать тебе, что Геллиг не единственный экземпляр на свете! Но дело в том, что ты еще так мало знаешь людей и не умеешь хорошо разбираться в них, судя по тому, что не учла столь значительной разницы, резко бросающейся в глаза! Альфред и Геллиг – небо и земля, а ты до сих пор не заметила этого!

Полина стремительно подскочила к барону и поспешно прикрыла своей рукой его рот.

– Что с тобой, девочка? – удивленно спросил он, слегка обеспокоенный странным поведением молодой девушки.

– Ничего!… Я только хотела, чтобы ты ничего больше не говорил о Геллиге.

– Это почему?

Девушка безнадежно махнула рукой.

– Зачем говорить о таком примере, который не приложим к жизни!

– Объяснись, пожалуйста! Я тебя не совсем хорошо понимаю!

– Дело простое!… Сословные…

Она хотела сказать: „сословные контрасты“, но сконфузилась почему-то и не кончила.

Решив обратить все в шутку, она предала своему личику веселое, улыбающееся выражение и сказала:

– Ты хочешь знать, почему „пример не приложим“?…

– Да!

– Ну, хотя бы потому, – смеясь, продолжала она, – что он, может быть, и в самом деле единственный экземпляр на свете – единственный в своем роде, как и ты, дядюшка!

В эту минуту послышался шорох, и Полина умолкла, и лицо ее побледнело, словно она смертельно испугалась.

– Геллиг! – воскликнула она, вся затрепетав.

– Ну, и что же?… Чего же ты испугалась. Мы ничего плохого о нем не говорили.

– Ах, дядя, это его собака, а не он сам!… Но если пришел и Геллиг с нею, умоляю тебя, дорогой дядюшка, пойди к нему навстречу и скажи, что меня нет здесь!… Или нет… постой!… Я тоже хочу его видеть, только ты не уходи, останься со мной.

Барон Рихард взял за подбородок Полину и, подняв вверх ее прелестное, зарумянившееся личико, внимательно посмотрел на нее.

– Девочка моя, что с тобой? – озабоченно спросил он. – Ты говоришь каким-то странным языком, точно ты брала уроки у своей мачехи.

Молодая девушка опустила голову, пристыженная. Но сердце ее так сильно билось, что она вынуждена была прижать к нему руку.

Устремив неподвижный взгляд на дверь, Полина не сводила с нее глаз, ожидая, что она вот-вот раскроется.

Вот снова собака заскреблась, затем залаяла…

Послышались чьи-то отрывистые слова, произнесенные ворчливым тоном. Вслед за этим дверь отворилась, и на пороге комнаты появился не тот, прихода которого так боялась Полина, а господин фон Герштейн.

Он за ночь осунулся, и стала сразу заметна старость. Хотя на нем был надет шлафрок, спускающийся бесчисленными складками на пол, и модный ночной колпак, которым полковник хотел придать своему лицу выражение молодости.

– С добрым утром, Полина! – проговорил он входя.

В голосе его слышались утомление и какая-то хандра.

Увидев барона, он прибавил:

– С добрым утром, Рихард! Однако какие ранние визиты ты делаешь! – не утерпел он, чтобы не сказать.

По всему было видно, что ему неприятно было встретиться с бароном.

– Очевидно, ты хотел сказать, что очень ранние визиты мне приходится принимать!? – возразил барон. – Разве ты забыл, что здесь я дома! – с чувством добродушного сознания своих прав, продолжал он. – Тебе – жена, мне – дочь! Так что присаживайся к нам и располагайся поудобнее, дружище!

С этими словами Рихард хотел было сильным движением усадить его в кресло, поставленное Полиной, как вдруг фон Герштейн выпрямился, еле удерживаясь от крика.

– Что с тобой? – удивленно спросил барон.

– Да ничего особенного! – возразил полковник ворчливо. – Простудился – вот и все!… До спины и до плеч дотронуться нельзя!

– Тогда извини меня, пожалуйста! – сказал Рихард. – Я должен был знать, что после вчерашнего купания…

Но фон Герштейн прервал его, сердито нахмурив брови.

– Оставь, пожалуйста, разговор о купании!

– Папа, надо послать за доктором, – озабочено и с участием проговорила Полина. – Я сейчас распоряжусь.

– Ах, к чему мне доктор? – недовольно пожал он плечами.

Полина стала его уговаривать, и молодящийся старец окончательно разозлился.

– Это просто невыносимо! – раздражительно выкрикнул он. – Все вы словно сговорились! Так и хотите меня представить в образе какого-то худосочного юноши, боящегося самых простых вещей на свете!

– Но, папа, – ласково проговорила Полина, – почему ты так странно принимаешь заботы о себе?… Разве беспокоятся о здоровье только немощных старцев? Да я всегда бы заботилась о своем муже, если бы он даже отличался такою же силой и молодостью, как…

Она запнулась, и барон Рихард закончил за нее фразу:

– Как Геллиг, например!

Полина взглянула на него укоризненно.

Барон поймал ее взгляд и спросил:

– Почему ты так посмотрела на меня?

– Дядя, я же вас просила.

– Ах, да, помню! Но ты же затруднялась в подыскании подходящего сравнения, вот я и поспешил придти тебе на помощь!

В разговор вмешался фон Герштейн.

– Сделай милость, Рихард, не упоминай при мне об этом фатальном и крайне навязчивом субъекте! – раздраженно проворчал он. – Человек этот очень мне неприятен! Даже более того – он просто невыносим мне!

Рихард покачал головой.

– Что с тобой Герштейн? – сказал он, с удивлением глядя на него. – Неужели ты настолько несчастен, что ищешь смерти?

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Из чего ты заключил, что я ищу смерти?

– Да как же! Ты говоришь, что Геллиг тебе неприятен, потому что оказался навязчивым! Но ты забываешь, что навязчивость его появилась в тот момент, когда тебе грозила явная смерть!

Полковник сердито пожал плечами, намереваясь вскипеть, но Полина, которая содрогнулась при воспоминании о вчерашнем, обвила шею отца руками и просительно сказала:

– О, милый папа, в другой раз ты, конечно, не будешь так рисковать своей жизнью, не правда ли? Ради меня ты не сделаешь этого, да?… Твоим спасителем от верной гибели был, – хотя ты и не хочешь признать этого, – управляющий! Но нельзя забывать, что на свете Геллиги не всегда бывают под рукой!

Дядюшка Рихард одобрительно кивнул.

– Да, ты права! Такие люди, как Геллиг, встречаются не на каждом шагу! Небо посеяло их довольно редко! Это не то, что плевелы – повсюду находятся!

Полковник больше ничего не сказал.

Медленно опустившись в кресло, он вытянул ноги и с выражением на лице, свидетельствующем о боли, стал проводить по ним руками.

– Опусти, пожалуйста, маркизы! Солнце бьет своими лучами мне в лицо и это так неприятно! – обратился он к дочери.

Та поспешила исполнить его просьбу…

– Нет, тебе определенно нездоровится! – с участием заметил барон Рихард. – Усаживайся поудобнее, да сними ты свою феску, раз тебе так жарко!

Барон протянул руку, чтобы помочь снять феску, как вдруг фон Герштейн так быстро вскочил, как только было возможно при его плохо повиновавшихся ногах.

– Сделай милость, оставь меня в покое, Браатц! – заорал он. – Сколько можно говорить тебе?! Каждый надевает на себя костюм, какой ему хочется! Ты же видишь, что я еще не причесывался! А непричесанным я не позволяю себе являться даже перед родной дочерью!

И полковник еще глубже надвинул себе на глаза феску, напоминавшую турецкую, и слегка провел рукой по вискам, где когда-то росли волосы.

Рихард усмехнулся исподтишка, он знал, что только на затылке полковника были волосы, а на висках они не имели дерзости расти.

Успокоившись немного, полковник придал удобное положение ногам и проговорил, обращаясь к барону:

– Ты видел Блендорфа? Что он поделывает?

– Ты в своем уме? – всплеснул руками Рихард.

– А что? – недоуменно спросил фон Герштейн.

– Ты спрашиваешь, не видел ли я Блендорфа?… Да сохрани меня Бог от этого! – с комическим испугом произнес он.

Полковник продолжал удивленно хлопать глазами и Рихард сказал:

– С пустым желудком да еще выслушивать пустые разговоры – благодарю покорно! А вот Геллига я не только видел, но и с удовольствием говорил с ним!

Полковник иронически хмыкнул.

– Вот что значит привычка-то! – протянул он, пожав плечами. – И в этом Браатце до сих пор жив еще сельский хозяин!… Привык начинать день со слугами и управляющим!

– Разве это плохо, по-твоему? – спросил барон Рихард.

Полковник ничего ему не ответил, а обратился к Полине, говоря:

– Дай мне, пожалуйста, флакон с одеколоном!… Мне что-то не по себе!

– Тебе просто нездоровится, милый папа, – озабоченно сказала Полина.

– Иди и ложись в постель! – прибавил Рихард.

– Нет, это совершенно лишнее! – протестовал полковник.

– В самом деле, папа, ложись в постель, – стала просить Полина, – а я пошлю Франца за доктором!

– Франца я послал в город по очень важному делу, – ответил полковник, – и он вернется не раньше 12-ти часов.

– Но тогда выпей липового цвета, что будет не хуже доктора! – заметил барон. – От души советую тебе лечь в постель и пропотеть, зачем рисковать здоровьем!

Полковник призадумался, потом озабоченно сказал:

– Мне и в самом деле нездоровится, и я бы с удовольствием лег в постель, но моя жена тогда всполошится!

– Не беспокойся об этом! – уверил его барон. – Она не всполошится! – иронически прибавил он.

– Но жена захочет сидеть около меня, а это будет несправедливо!

– Вот как?! Почему же несправедливо?

– Да зачем же лишать ее обычных развлечений ради моего каприза?

– Ты полагаешь, что нездоровье – каприз?

– Ну, так или иначе, я не желаю причинять жене беспокойство! Да, я придумал вот что: вели сказать ей, что я уехал прокатиться верхом! Тогда другое дело!

Сделав несколько шагов, он прибавил:

– Скажите ей, что я не хотел ей мешать, поэтому и уехал, не заходя к ней.

Барон не утерпел, чтобы не пошутить над полковником.

– А мне, папа, ты позволишь ухаживать за тобой? – спросила Полина. – Ведь Франца-то нет твоего?

– Сохрани тебя Бог! – возразил отец. – Чего ты только не придумаешь!… Нет, уж если ты хочешь, чтобы я в самом деле лег в постель и напился липового цвета, то я требую, чтобы ты и Браатц постарались развлечь Сусанну так, чтобы она и подозревать не могла о моем присутствии в доме!… Лучше всего прикажите заложить лошадей и поезжайте куда-нибудь! Наконец, делайте, что хотите: ее, во что бы то ни стало, занимайте!

– Нелегкую обязанность налагаешь ты на нас! – воскликнул барон, качая головой. – Хорошо, я предложу твоей жене рыбную ловлю, но только смотри, Герштейн, сейчас иди и ложись в постель.

Полковник скорчил гримасу.

– Непременно!

– В общем, договоримся так: ты пробудешь в постели 5-6 часов! Словом, до тех пор, пока я не найду нужным шепнуть твоей жене – в шутку, разумеется, – что ты был на свидании.

Полковник просиял, и лицо его оживилось.

Его всегда приводило в восторг, если жена его, случалось, ревновала или, по крайней мере, делала вид, что ревнует.

– Но теперь Сусанна еще спит! – сказал полковник, медленно и со стоном поднимаясь с кресла.

– Так и сказать, что ускакал? – спросил барон усмехнувшись.

Но фон Герштейн не заметил подшучивания.

– Ну да, так и скажите! Ускакал, не простившись, потому, что не хотел мешать!

Барон Рихард пошел проводить его до его комнаты, а Полина спустилась к ключнице и велела ей заварить лекарственного чаю.

Когда все было готово, она передала чашку с липовым отваром барону.

– Пожалуйста, дядюшка, отнеси это папе и пусть он при тебе все выпьет! – попросила она.