Из мещан

3.

Она села у окна, взяла в руки какую-то работу и вскоре углубилась в нее. Складка высокомерного упрямства не исчезала с ее прелестного личика, хотя оно сделалось спокойнее.

Замок был выстроен во вкусе прошлого столетия и выглядел весьма внушительно. Во всем царил образцовый порядок, а слуги были так вышколены, что с первого же взгляда исполняли безукоризненно приказания.

Молодая девушка не смотрела больше по сторонам и поэтому не заметила, как в ворота замка вошел пожилой господин благородной внешности.

Перекинувшись несколькими словами с одним из слуг, стоявших у конюшен, он смело направился к дому. Войдя в комнату, где молодая девушка сидела за работой, он произнес низким и очень приятным голосом:

– Доброго вечера, Полина!

– Дядюшка Рихард! – восторженно вскрикнула молодая девушка и, отбросив работу, вскочила на ноги.

В следующую минуту она уже лежала в объятиях пришедшего господина. Было очевидно, что ее очень обрадовал приход его, потому что ее личико сияло самой искренней радостью. Миловидное и красивое, оно стало очаровательным от восхитительной улыбки, осветившей его, а от неприятной складки, портившей его, не осталось и следа…

– Дядюшка Рихард! – с неподдельным ликованием повторяла она. – Слава Богу, наконец-то ты явился!… И луч света появится в этом темном царстве!

Оживленное лицо господина приняло вдруг серьезное выражение. Он приподнял головку девушки и внимательно загляни в ее сияющие глаза.

– Как ты сказала? – спросил он. – Луч света в темном царстве?! – внушительно подчеркнул он. – Значит, опять что-то случилось?… Тогда выкладывай начистоту.

Молодая девушка откинула горделиво головку и с упреком произнесла:

– Я не знала, дядюшка Рихард, что ты вернулся из Италии только ради того, чтобы заставить меня пожаловаться на отца, на его действия и поступки.

– Твой отец – старый дуралей, вот что я тебе скажу! – проговорил он ворчливо. – Но я приехал не для того, чтобы оказать ему помощь!… Дураков в пятьдесят лет не излечишь от их глупости! Но если им всего только девятнадцать, тогда еще не все потеряно, Полина!

Девушка весело расхохоталась.

– Значит, ты явился за тем, чтобы заняться лечением девятнадцатилетней глупости, дядюшка? – спросила она. – Тогда позволь узнать, кого же ты прочишь себе в пациенты? – прибавила она, лукаво прищурившись.

– Тебя, конечно! – последовал ответ.

– Дядюшка Рихард, ты же знаешь, что я неисправима! – с неподдельным огорчением заметила она.

Дядюшка покачал головой и улыбнулся.

– Ну, это мы еще посмотрим! Правда, мне не всегда удавалось добиться чего-нибудь путного от твоей упрямой головки, но я не теряю надежды все же добиться благоприятного результата! К тому же, у меня есть надежные союзники!

– Какие, дядюшка?

– Твое хорошее, неиспорченное сердце и твой здравый смысл!

Полина покачала головой.

– Положившись на этих союзников, ты не раз попадал впросак, милый дядюшка! – плутовато взглянула она в лицо дяди.

Тот шутливо пригрозил ей пальцем, но девушка уже серьезно продолжила:

– А вот главного и надежнейшего союзника ты упустил из виду!

– Какого, племянница?

– Этот союзник, милый дядюшка, моя любовь к тебе! – шепнула Полина и ласково прижалась к груди дяди.

Дядюшка с восторгом заглянул в лучистые глазки племянницы, продолжавшей говорить.

– И если упорство и своеволие иногда могут заглушить голос любви, все же эта любовь так безгранична, что всегда останется победительницей.

Эти слова бальзамом пролились на сердце дядюшки, и он счел себя наисчастливейшим из смертных. Он нежно поцеловал белый лоб Полины и с чувством проговорил:

– В таком случае, дитя, пусть эта любовь всегда стоит на страже, чтобы побеждать твои дурные наклонности!… Это необходимо для того, чтобы ты сделалась достойной лучшего из людей, и он мог бы с гордой радостью назвать тебя своей!

Яркая краска залила лицо молодой девушки, при виде которой едва заметная усмешка промелькнула на добродушном лице старика. И он сказал, чуть-чуть поддразнивая племянницу:

– Ну, ладно, ладно!… О таких серьезных делах поговорим потом, а пока обсудим другое!…

В манере обращения дядюшки Рихарда сквозило столько непосредственного добродушия, искренней и сердечной привязанности к племяннице, что маленькая морщинка, появившаяся на лбу Полины, тотчас же сгладилась, и выражение любви снова засияло на ее прелестном личике.

– Хорошо, дядюшка, начинайте разговор! Что вы хотите сказать?

– Во время нашей разлуки мы разучились читать в душе один другого!… Во всяком случае, с тех пор, как ты уведомила меня о том, что сделалась богатой наследницей, письма твои стали настолько странные, что я никак не мог понять, что с тобой происходит!

– Что же в них странного, дядюшка?

– В них сквозило беспокойство измученного сомнениями сердца!… Впрочем, последнее известие я получил не от тебя, а от своей невестки, что и побудило меня приехать.

– Ах, дядюшка, это наследство действительно доставило мне немало хлопот!… Оно свалилось так неожиданно, что я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что я так богата! К тому же, сразу возникло много затруднений! Прежде всего, переехав на новое место, на котором так упрямо настаивал мой отец… Впрочем, на это я быстро согласилась, рассчитывая, что отцу здесь будет спокойно и лучше… Надо же принять в соображения его годы…

Дядя шутливо-укоризненно покачал головой.

– Дитя мое, прилично ли говорить о „преклонном возрасте“ молодого супруга? Что значит неосторожность молодости?… Своими словами ты могла бы загромоздить тучами горизонт „медового месяца“!… И что бы на это сказала бы молодая супруга, вышедшая замуж „по безумной страсти“ и видящая в нем осуществление своих девических грез и мечтаний?!…

– Ах, дядюшка, вы все шутите, а мне право, не до этого! – нетерпеливо возразила Полина.

– Кстати, скажи мне, что г-жа фон Герштейн все также, как и прежде, влюблена в твоего отца?… По-прежнему выносит терпеливо его скучнейшие уверения в любви и нежнейшей преданности? – иронически осведомился он.

Она утвердительно кивнула головой, и в этом кивке заметно было и огорчение, и досада.

– Все по-прежнему! И в данном случае надо только неуклонно напоминать людям, что еще не пришло время безнаказанно издеваться над Герштейнами, или зевать в их доме от скуки… Слава Богу, фамилия Герштейнов не утратила своего прежнего значения: ни общество, ни свет от нас отдалился, а мы от него! – с гордостью закончила Полина.

– Молодец, племянница! – одобрил дядюшка. – Мне нравится в тебе эта фамильная гордость!… Но мне хочется знать одно: почему твой покойный кузен, Ридинг, человек щепетильный и честный, так глубоко оскорбил эту гордость, наотрез выключив твоего отца из числа своих наследников?… Из твоих писем я не понял этого!

– Позволь рассказать тебе все подробности, и тогда тебе станет все ясно!…

– Прошу тебя, Полина! – ответил дядюшка, усаживаясь с племянницей на диван.