Измена. Цена прощения

Глава 58. Тася

Я, кажется, люблю Мирона.

Это пронзает внезапно, заставляя меня дрожать от осознания. Смотрю на мужчину. Я знаю его лицо вблизи так хорошо, что с закрытыми глазами опишу каждую морщинку. Тонкий шрам на виске. Как колется его двухдневная щетина.

Могу по степени ворчливости рассказать, как давно мужчина проснулся. Знаю его не идеально, но достаточно. Любимый кофе, как крепко он обнимает, когда чем-то недоволен. По тому, как Шварц сейчас часто дышит – я знаю, что он в бешенстве.

Для того чтобы «ага, люблю» случилось с Димой, понадобилось намного больше времени. Со Шварцем я не хотела спешить, но как-то незаметно рывком провалилась под тонкий лёд.

Мы ведь так мало в отношениях. Только недавно вместе, все ещё притираемся, изучаем друг друга. А я смотрю на прищур его темных глаз и понимаю – это действительно случилось. Я его люблю.

Спустя пять недель от нашего первого поцелуя.

Через три недели после первого свидания.

Во время нашей первой ссоры.

– Я не согласен, - продолжает Шварц, пока я стараюсь пережить своё внезапное открытие. – Ты не пойдешь на встречу с Димой одна.

– Я…

– Будь самостоятельной сколько хочешь, но в этом вопросе без обсуждений. Немцов в очередной раз будет тянуть резину и колупать тебе мозг. Ты возвращаешься выжатая, а я должен на это молча смотреть?

– Мир…

– Можешь сколько угодно злиться, Тая. Твое мнение здесь не учитывается. Я – иду, а ты…

– А я тебя люблю.

Выпаливаю вместо того, чтобы продолжать ссору. Какие там разборки по поводу того, что я сама могу встретиться с Димой и не нужно сопровождать меня на обсуждение развода. Всё сейчас становится неважным.

Жадно изучаю лицо Мирона, ловлю его реакцию. Как мужчина давится словами, обрываясь на половине фразы. Прищуривается, давит самодовольную улыбку. И растерянно молчит.

Я лишила Шварца дара речи?

Хочу усмехнуться, но слишком нервничаю. Прячу ладони в карманы домашнего платья, боюсь сделать лишний вдох. Мирон признавался мне в любви. Но это было в самом начале. Теперь его повторное признание кажется куда более важным.

– Я всё равно иду с тобой, - роняет глухо, сокращая между нами расстояние. – Это не обсуждается.

– Обсуждается, но позже.

– Скажи ещё раз, - требует, сжимая мой подбородок. Поглаживает, его взгляд бегает по моему лицу. – Скажи.

– Я тебя люблю, Мирон. Хотя ты дико упрямый и невыносимый…

– Я тебя люблю, Таюш.

– Хотя?

– Просто люблю, - эта искренность заставляет меня ликовать. – Хотя…

Бью Мирона по плечу, требовательно подставляя губы под поцелуй. Расслабляюсь, получая его. Претензии мужчины не работают, потому что взгляд слишком говорящий. И меня разом отпускают все тревоги.

Я чувствую, что мужчина всё ещё напряжен из-за нашей ссоры. Для меня она исчезает, для него – до сих пор зудит. Плещется злостью, потому что я не хочу брать Шварца с собой. Для него это признак недоверия.

А мне…

Не так и важно, на самом деле.

Хорошо, что у меня есть маленькая инструкция, врученная самим мужчиной. Три «по»: поулыбаться, поцеловать, поласкать. Я уже улыбаюсь, потому что сердечко трепещет слишком сильно.

Словно я долгое время ходила без очков со зрением минус сто. А теперь нашла подходящие линзы и… Вижу. Ярко, четко, каждую деталь замечая.

Я поднимаюсь на носочки, обнимая Мирона за шею. Прижимаюсь поцелуем к его сжатой челюсти. Коротко клюю в поджатые губы, прикасаюсь к их уголку.

Злится, ворчун.

Я тоже виновата. Мы оба сорвались, потому что старались не задевать тему Димы лишний раз. Я сказала лишнее, грубо отвергала любую помощь Мирона. Ругались так сильно, что у меня в голове было два варианта решения конфликта.

Либо мы расстанемся, либо я сяду за убийство в состоянии аффекта.

Но это уже неважно, есть куда более значительные вещи.

А раз улыбка и поцелуй – не сработали.

Остается третий вариант.

Провожу пальчиками по его затылку, перебираю короткие волоски.

– Я сейчас перестану, - угрожаю. – Если ты не…

Шварц не позволяет мне закончить. Сминает мои губы, заставляет задыхаться без кислорода. Его ладони пробираются под платье, накрывают ягодицы. Мирон вроде и не держит сильно, но я понимаю, что не смогу сейчас ничего прекратить. Не захочу.

– Тай, - зовёт шепотом.

Я именно это и делаю. Таю, растворяюсь в его объятиях. Позволяю подхватить меня на руки, обнимаю его торс ногами. Я лишь хватаюсь сильнее, углубляю поцелуй.

С шумом втягиваю воздух, когда Мирон усаживает меня на кухонный столик. Не отпускает, лишь усиливает напор. Сметает последние преграды, которые были внутри меня.

Мне кажется, проходит вечность. Сладкая долгая вечность. Губы начинает покалывать, а по венам вместо крови – бежит раскалённое железо. Внизу живота вакуум.

Наши тела так плотно прижаты друг к другу, будто становятся одним целым. Я совершенно теряюсь от его близости, в голове сплошной дурман наслаждения.

Как мы добираемся до спальни? Мирон несёт меня или это я тяну его за собой? Теряюсь в происходящем, прихожу в себя лишь когда матрас прогибается под тяжестью наших тел.

– Шшш, - шепчет, мы оба прислушиваемся к звукам в квартире. – Нет, спит.

– Спит.

Киваю согласно, понимая, что сын сегодня благополучно заснул крепким сном, перед этим – вымотав нас до предела. Поэтому и сорвались, шипели друг на друга, стараясь не кричать.

Мирон упирается ладонями по бокам от моего лица, а я веду по выступающим венкам на его руках. Приподнимаюсь, целуя мужчину в плечо. А он тут же избавляется от футболки, намекая, чтобы я продолжала.

– Я не собираюсь играть в джентльмена, - произносит, стягивая моё платье. – И спрашивать уверена ли ты.

– Но?

– Без «но», просто сообщаю, чтоб ты не думала, что легко отделаешься.

Мне ни капли не страшно, потому что я уверена. И в своем выборе, и в том, что он остановится, если я попрошу. Только я не собираюсь этого делать. Не случайный порыв желания.

На мне – новый комплект белья. Любимые духи. Ни единого лишнего волоска на теле. На кровати свежая постель. А ещё я после обеда ничего не ела, чтобы казаться красивее и стройнее.

Но сейчас Мирон смотрит так, что я понимаю собственную глупость.

Для него я и так красивая.

Мужчина окидывает меня долгим взглядом, я вся покрываюсь мурашкам. А он собирает их губами. Изучает моё тело поцелуями, оставляя след из горящих и пульсирующих отметин, вскоре вся кожа словно пылает.

Особенно внизу.

Не остается ни смущения, ни страха. Только необходимость принадлежать этому мужчине. Именно сейчас, именно так. Полностью, окончательно.

Руки Мирона – везде. Изучают меня, сжимая одновременно и нежно, и пылко. Я отвечаю тем же. Втягиваю солоноватую кожу на шее, отчаянно хочу оставить там свой отпечаток.

Звенит пряжка ремня, а я подрагиваю от нетерпения. Довольно выдыхаю, ощущая чужую тяжесть. Провожу по напряженной спине, вдавливаю пальцы под лопатками. Кажется, царапаю из-за первого резкого движения.

– Прости, - прикрываю глаза, глажу царапины.

– Тебе можно всё, - усмехается.

Не позволяет мне ответить. Сам доказывает, что ему тоже. Всё. Как он хочет, желает. Мирон делает так, чтобы я и не могла возразить. Любые мысли сгорают ещё в зародыше, мышцы сжимает спазмами.

В эту секунду – мы единое целое.

Соединены самым прекрасным образом.

Мужчина делает все медленно, а я кусаюсь в поцелуе. Подстегиваю отбросить излишнюю нежность. Он ведь всегда чувствовал меня, знает и сейчас, что нужно. Но сдерживается.

И делает это специально. Чтобы подразнить меня. Отплатить за собственное ожидание – моим. Только нас не хватает надолго. Тормоза срывает, унося нас далеко от прежнего ритма.

Более жадно, голодно, остервенело. Показывая, насколько мы друг другу нужны. До искр, судорог и дыхания одного на двоих. Кажется, даже сердца бьются в одном ритме, на пределе, выстукивая за сотню.

Мирон глушит лишние звуки поцелуем, не позволяя кричать о том, насколько мне хорошо. Но он чувствует, видит. Улыбается, получая мою искреннюю и неприкрытую реакцию.

Жар искрит под ребрами, прожигает до самого центра моего удовольствия. Лихорадочно сжимаю пальцами простынь, после – руки Мирона. Стараюсь быть ещё ближе, хотя между нами не остается ни миллиметра пространства.

Что-то новое зарождается во мне, я словно просыпаюсь от долгого сна. Распахиваю глаза, впитываю каждую эмоцию мужчины. Не хватает совсем немного…

– Я люблю тебя, Тай.

И я взлетаю.

Внутри меня – взрывы. А после по крови разливается блаженство.

Чистое, сияющее наслаждение.

Обессиленно падаю на смятые простыни, вспоминаю, как это – существовать по отдельности. Всё тело слишком чувствительно после произошедшего, реагирует вспышками на прикосновения Мирона. Тот ведет пальцами по моему животу, рисует замысловатые узоры. А я не двигаюсь, слишком хорошо.

– Я тоже тебя люблю, - запоздало признаюсь, натягивая на себя одеяло.

– И не будешь спорить, когда завтра я пойду с тобой?

– Шварц, - стону, роняя голову на подушку. – Ты сейчас об этом хочешь поговорить?

– Нет, я хочу, чтобы моя девушка была полностью моей, а не бодалась с бывшим мужем о том, когда будет развод. И, - продолжает, притягивая меня к себе. – Я хочу, чтобы ты была в порядке. Я могу помочь с этой проблемой, сделать так, чтобы всё оформили быстрее. Прекрати спорить и дай мне помочь.

– Слушаюсь, начальник.

Возражать сейчас просто невозможно. В теле забытая усталость, невозможная легкость, мышцы приятно тянет. Мне настолько хорошо, что я готова согласиться на всё.

– Посмотришь за Русом? – прошу, поднимаясь. – Мне нужно в душ.

– Пока он спит – я лучший нянь. Если он проснется, я ворвусь к тебе.

Фыркаю, зная, что Мирон так не поступит. Скорее дождётся меня, а после снова расскажет, что Руслана нельзя подкупить ни деньгами, ни игрушками. Для этих махинаций придётся подождать пару лет.

Я быстро принимаю душ, желая поскорее снова оказаться в кровати. Завтра миллион дел, которые нужно решить. Встреча с Димой. Еженедельные отчеты для моего любимого босса-тирана. А ещё я хотела посмотреть несколько квартир, подходящих для проживания с ребёнком.

Шварц несколько раз упоминал, что скоро возвращается его сестра. А так, как он готовил эту квартиру для Инны, логично, что мне нужно съехать. Мужчина не говорил об этом напрямую, не намекал – но и я не хочу навязываться и ставить его в неудобное положение.

Тем более, что с Димой сейчас ничего не понятно. Вдруг он упрётся и с алиментами будет беда? Мне лучше подготовиться и подыскать вариант попроще, который я могу позволить на свою зарплату.

Я выхожу из душа, обмотавшись полотенцем. Застываю, слыша тихий разговор в детской. Видимо, Руслан всё-таки проснулся. Я ступаю тихо, приоткрываю дверь. Мирон стоит ко мне спиной, удерживая малыша на руках. Не двигается лишний раз, привычно превращаясь в статую.

Шварц явно преувеличил своё «не фанат детей». Скорее, просто полный абсолютный ноль в понимании того, что с ними делать и как себя вести. Он даже на руки боялся брать Руслана.

Мог приготовить смесь, сбегать за всем, что нужно. Присматривать пока Рус спит или разговаривать с ним, когда тот спокойно лежит. Но держать малыша для него оказалось непосильной задачей.

Хоть в первый, хоть в двадцатый раз.

– Так ведь? – переспрашивал каждую секунду.

– Не притворяйся, - отвечала я, наблюдая за Шварцем. – Ты ведь знаешь, как нужно.

– И что? Это не значит, что я всё делаю правильно. Тай, твой малой – первый ребёнок, которого я держу на руках. Я не хотел бы учиться на ошибках с твоим сыном.

Но он научился. Слава Богу, без ошибок.

Я не жду, что Шварц полюбит Руслана как собственного сына. В конце концов, у того уже есть отец. Но видеть то, что мужчина старается – приятно. Понимать, что он принимает меня полностью: с моим сыном и миллионом тараканов в голове.

– Твоя мама бывает той ещё занозой, - произносит, заставляя меня улыбаться. Жалуется на меня ребенку? Каков подлец. – Это она сейчас согласна, а завтра… Так что предлагаю сделку. Я тебе самого яркого зайца, которого найду, а ты мне поможешь. Устрой небольшую истерику, чтобы твоя мама без меня точно никуда не поехала.

Слушаю, прислонившись к двери. Не очень красиво, но мне нравится наблюдать, как Мирон пытается привыкнуть к ребенку в жизни. Наверное, для любой женщины есть что-то сокровенное в том, как её мужчина возится с её малышом.

– Так, - вздыхает. – Я тебе показываю, не чтобы ты грыз. Это подарок твоей маме. Как думаешь, примет? Боже, Шварц, ты грудничку жалуешься. Ага, мелкий, - хмыкает, прижимая Руса крепче. – Я о тебе. Так что, дарим? Или рано?

– Дарим.

Отвечаю, наблюдая, как Мирон дергается, едва не роняя свой подарок. Я понимаю, что один из пунктов плана на завтра можно отменить. Мужчина резко разворачивается ко мне, пронзая тяжелым взглядом. Очень недоволен тем, что я подсмотрела и узнала раньше времени. Но у меня есть прекрасное правило трёх «по» и опыт в том, как справляться со злым Шварцем.

Улыбнулась.

Подошла ближе, целуя в щеку. Сначала Руса, потом – Мирона.

Провела пальцами по небритой щеке.

Весь набор, чтобы он не злился.

– Да, Мирон, - забираю у него из рук ключ. – Я с радостью перееду к тебе.

Эпилог

– Мамочка!

Я прищуриваюсь, солнце бьет прямо в глаза. Руслан несется ко мне на всех парах, едва не падает. Вовремя успеваю подхватить, сын обустраивается на моих коленях.

Я сижу под ветками раскидистого дуба, листья прячут меня от летнего солнца. Близится к вечеру, но жара и не думает спадать. Платье липнет к телу, жутко хочется пить.

Автоматом я смотрю в ту сторону, откуда прибежал Руслан. Темноволосый мужчина приближается к нам, взмахивает рукой. Я улыбаюсь в ответ.

– Мам, на меня смотри! – просит, сжимая моё лицо крошечными ладошками. – Смотришь?

– Конечно смотрю, - произношу сдавленно, едва шевеля губами.

– Мы с папой ходили в кино! – захлёбывается словами от восторга. – На мультик про зеленого монстра. Только он добрый был. А потом я катался на машинках! Тех, на которых можно врезаться в другие. А ещё…

Опыт целого дня Рус старается вложить в несколько предложений. Размахивает руками, а глаза у него горят. Для пятилетки съесть два шарика мороженного и погонять голубей – целое приключение.

Поправляю его отросшие волосы, сын морщится, но не отстраняется. Руслан пока не до конца решил – нежности от мамы ещё можно принимать или уже в садике засмеют.

Не могу поверить, что он так вырос. Пять лет пролетели как одно мгновение, только успевай запоминать, как сын меняется. Недавно учился ходить, постоянно падая, а теперь бегает. Тоже падая, ладно.

– А губу где разбил? – спрашиваю, когда сын замолкает. Его нижняя губа чуточку припухла. На коленях замечаю запекшуюся кровь. – Ох, ты хорошенько упал, да?

– Ой!

Сын тупит взгляд, а после оглядывается назад. Кажется, эту деталь истории они не придумали. Но опыт показал, что мой сын не продажный и не обманщик. Честно вздыхает:

– Я бежал и упал.

– Быстро бежал?

– Смотря что такое быстро, всё относительно, ма.

Выдает, переводя взгляд в небо. Я понимаю что нужно поменьше оставлять Руслана с моим отцом. А то дедушка научит его философским мыслям, а мне потом разбирайся.

– Мне совсем не больно было! – убеждает. – Правда, пап?

– Правда.

Дима усмехается, усаживаясь на плед рядом с нами. Треплет сына по волосам, но тот уворачивается. Он старается казаться взрослее в такие моменты. По крайне мере до тех пор, пока не подхватывает пластиковый самолёт.

– Пап, можно? – Дима кивает, после сын разворачивается ко мне. – Мам?

– Беги.

– Ура!

Руслан пока маленький, закономерности не видит. Но у нас с Димой договоренность. Если что-то запретил или разрешил один родитель, то второй это решение поддерживает.

Можно после ругаться и договариваться, но перед ребенком мы должны быть единым фронтом. Нельзя, чтобы один кто-то был хорошим, а второй плохим. Приходится идти на уступки.

– Совсем не плакал? – уточняю, внимательно следя за тем, как сын носится по поляне.

– Ревел так, что меня полиция едва не обвинила в похищении. Хотя я так и не понял. Ему футболку было жалко или себя.

– Футболку.

Вздыхаю, вспоминая в чём сын был утром. Там был рисунок одного из его любимых супергероев. Так что понятно, почему Руслан был настолько расстроен. Но, кажется, уже и не вспоминает об испорченной футболке.

– Я заказал такую же, - отчитывается Дима. – Но доставят через пару дней. Рус милостиво позволил мне купить другую, чтоб он не ходил в грязном.

– Как благородно с его стороны.

Я не сдерживаюсь, смеюсь во всю. Дима вторит мне, понимая, насколько наш сын бывает экстраординарным. Руслан взял всё самое худшее от нас двоих. Дотошность Немцова, мою любовь к цифрам. Иногда такое выдает, что мне страшно за его воспитателей.

– А как твой день? – Дима спрашивает, переводя взгляд на пруд. – Ты вроде собиралась сводить отца в клинику?

– Да. Папа как маленький ребенок, честно слово. Пришлось прибегнуть к шантажу, угрозам и слезам. Но с ним всё в порядке.

– Это хорошо.

– Угу.

Иногда у нас с Димой возникают такие паузы, которые нечем заполнить. Раньше они казались уютными, теперь вызывают неловкость. Кручу обручальное кольцо, стараясь успокоиться.

Главное, что присутствие мужчины больше не вызывает во мне боли. Давно уже.

Хотя на это пришлось потратить уйму времени. Разобраться в себе, завалить психолога жалобами. Попытаться понять, что именно чувствую к каждому из мужчин и что с этим делать.

Но это того стоило.

Потому что теперь рядом с Димой я чувствую себя спокойно и уверенно. Раньше я думала, что не умею прощать. Конечно, раздумывала, убеждала себя, прикрывала всё «лучшим для сына»…

Но нет. Поняла, что для этого нужно время, а не только желание и правильные мотивы. Через злость и притаившуюся обиду двигалась к настоящему прощению.

И у меня получилось.

Просто цена этого прощения – полное отсутствие чувств к Диме.

Почти тотальное безразличие к мужчине, за которого десять лет назад вышла замуж.

Я доверяю ему сына, без вопросов. Знаю, что Немцов позаботится. Мы спокойно общаемся, не пытаемся друг друга уколоть. Делим между собой обязанности родителей, но ничего большего между нами нет.

Конечно, свекровь чуть поумерила свой пыл с любовью и «дочкой», когда в моем паспорте появился штамп о разводе. Но в помощи не отказывала, нам удалось сохранить тёплые отношения.

– Я хотел обсудить с тобой конец августа, - произносит Дима в итоге. – Я помню, что у тебя день рождения на следующих выходных. Но после я бы забрал Руса на неделю, ты не против? Хочу свозить его на море.

– Конечно. Я предупрежу в садике, только скажи мне точные даты.

– А ты скинь мне размер его одежды, он растет быстрее, чем я запоминаю. Сам соберу ему сумку. С тебя – игрушки. Только… Я буду не один.

Насколько я знала, Дима часто заводил себе отношения, но они быстро заканчивались. Никого из своих девушек мужчина не знакомил с сыном. Его приоритетом был Рус и фирма.

С бизнесом всё хорошо. Немцову пришлось постараться, но он вырулил ситуацию. Не зря ведь управлял всем столько времени. Справлялся, как умел, старался. Почти на год перебрался в город, где расположен завод. Наводил там порядок, прилетал на выходные к Руслану, иногда забирал с собой на пару дней.

Волошиным пришлось уехать окончательно из столицы. Они отделались только условным сроком, но репутацию им это подпортило. Я сдержала слово, заявление о нападении забрала. Но перед этим и Мирон, и Дима убедились, что и без этого всех привлекут к ответственности.

Месть – не значит вседозволенность. Тем более такая причина, когда всё можно было исправить по-другому. Единственный плюс в том, что я узнала всю правду, и могу строить жизнь видя цельную картину.

Вадим не сможет работать юристом, и это меня утешает. Даже если случилось нечто ужасное, ты берешь на себя обязательства. То, что он чудил с работой, ничем не оправдать. Как и то, что Ира преследовала меня.

Будто это я её сестру в ресторан тащила.

Но это всё в прошлом, медленно покрывается пылью.

Теперь в жизни всё спокойно, мы с Димой находим общий ритм. И я действительно желаю ему счастья, отпустив все обиды. У нас не получилось, но на этом жизнь не заканчивается.

– Конечно, - киваю, стараюсь улыбкой поддержать. Понимаю, что для Димы это серьезный шаг. – Ты хочешь, чтобы я сама поговорила с Русланом?

– Нет, я ему уже начал объяснять, сам познакомлю.

– Хорошо, договорились.

– О чём?

Искренняя улыбка лезет на лицо, стоит только услышать голос Мирона. Оборачиваюсь, замечая его возле ствола дуба. Подкрался незаметно. Теперь стоит, скрестив руки на груди.

– Шварц, - Дима кивает, поднимаясь.

– Немцов.

Мне остается только закатить глаза. У мужчин до сих пор отношения напряженные. Но они уже не говорят так, будто проклинают друг друга, а это прогресс.

Дима прощается, по пути ловит сына, что-то ему рассказывает. Мирон усаживается за моей спиной, я располагаюсь между его ног, откидываясь на широкую грудь. Уставшая спина тут же приятно ноет от того, что можно расслабиться.

– Как вы тут?

Губы Мирона тут же прижимаются к местечку за ухом. Ползут ниже, оставляя пылающие следы на шее. Его руки гладят мои, ноги зажимают мои. Мы будто каждой клеточкой соприкасаемся.

И Шварц всё никак не может успокоиться. С каждым разом притягивает меня всё ближе. Целует настойчивее. Словно если не будет любить меня сильнее, то я просто исчезну, окажусь миражом.

– Нормально. Я целый день отдыхала, Рус разбил губу, - озвучиваю самое важное. – А как твой день?

– Как любой, когда в выходной нужно сидеть на работе. С какого-то перепугу мой главный бухгалтер решил, что это самое время уйти в декрет.

– Да? – запрокидываю голову, ловя его взгляд. Ладонь мужчины опускается на мой выпуклый живот. Ещё маленький, только начал расти, хотя срок уже пять месяцев. – Радуйся, что она ушла не зимой во время годовых отчетов.

Мирон содрогается, будто действительно представил это. Но сейчас тоже время жаркое – сдача нового комплекса, много документации и оплат, нужен тотальный контроль.

Я пытаюсь подхватить в некоторых моментах, но не всегда могу разобраться в узких сферах бухгалтерии. Да и уверена, что Шварц всё решит. В конце концов, среда у него все ещё выходной. Значит, не всё так плохо.

– Не хочешь вернуться? – спрашивает, а я охаю, когда моя малышка решает пнуть в живот, отзываясь на присутствие папы. – Ненадолго. Я готов обсудить зарплату. Премии, отпускные…

– Нет. У меня муж ревнивый, решил, что мне нужно держаться подальше от симпатичного начальника.

– Прям симпатичного?

– Чертовски красивого.

Мужчина, получив свой заслуженный комплимент, ухмыляется. Ловит мой подбородок, разворачивает к себе. Прижимается губами, а бабочки снова щекочут своими крыльями. Дочка там с ними развлекается, снова пинает.

– Твой начальник просил напомнить, что ты сама от него сбежала, - Мирон поглаживает мой подбородок. – Набралась опыта и перешла в другую фирму. Я все ещё обижен.

– Это было три года назад!

– Ничего не знаю. Сделаешь мне расчёты вечером?

– Сделаю, конечно.

У Мирона нет проблем с тем, чтобы попросить меня о помощи. А я с радостью помогаю. Работы действительно прибавилось с тех пор, как Лена, которая последние года возглавляла всю бухгалтерию, сбежала в декрет. Но это не такая уж катастрофа.

Шварц не оставляет надежды переманить меня обратно, но больше в шутку. Он уважает моё решение работать отдельно. Понимает, что я не хочу снова сужать мой мир.

– Рус!

Вскрикиваем одновременно, когда малыш подбегает слишком близко к воде. Мирон продолжает сидеть, но его тело напрягается, готово в любую секунду броситься вытаскивать этого пловца.

Сын послушно разворачивается, спешит к нам. На ходу проверяет не зажили ли чудесным образом его ободранные локти, страдальчески вздыхает. Господи, какой он у меня хорошенький.

– Пап-Мир! – Рус протягивает сжатый кулачок, Мирон стукается о него своим. – А ты знаешь где я сегодня был с папой?

Сын снова забирается на мои колени, заставляя Шварца разжать объятия. Мостится так, чтобы не задевать мой живот. Головой упирается в колено Мирона, и начинает рассказывать.

Я боялась, что ребёнку будет сложно объяснить, почему его папа живёт отдельно, а другой мужчина теперь мой муж. Я ведь никогда не хотела, чтобы Дима остался в стороне. Он отец и старается изо всех сил, чтобы не потерять этот статус.

Поэтому пыталась аккуратно и мягко объяснить Русу, что такое бывает. А мой смышлёный малыш определил всё сам. Знает, что у него есть родной папа, который забирает его на выходные, а есть папа-Мир, который мамин муж и живёт с нами.

Руслан это сам придумал и ввел в обиход, решив, что так ему удобнее.

– Вот такое мороженное! – сын широко расставляет руки в сторону. – Представляете?

– Прям такое? – улыбаюсь. – Значит, теперь тебе сладкого долго нельзя?

– Ну, тогда не такое. Чуть меньше. Я бы с Алиной поделился, но она всё не вылазит!

– Вылезает, - поправляю автоматом. – Солнышко, твоя сестричка только через несколько месяцев родится. Где-то перед твоим днём рождения.

– Но ведь она уже есть? Ты с ней разговариваешь! И она пинается постоянно. Это как так, пап-Мир?

Сын с надеждой смотрит на Шварца, надеясь, что тот объяснит понятнее. А Мирон с мольбой смотрит на меня. Потому что мужчина пытается подобрать правильные слова для ребёнка, но это всё равно для него сложно.

Не то, чтобы он не старался. Конечно, Мирон очень старается, помогает с Русом. Иначе я бы и замуж не вышла за Шварца, если бы сомневалась, что он моего ребёнка примет.

Просто мужчина настолько привык разговаривать со взрослыми и далек от детского мира, что каждый такой невинный вопрос вгоняет его в панику. Особенно с учетом того, что Рус немного картавит.

Я понимаю идеально, даже не замечаю, а вот Шварцу иногда нужно подсказывать. Мужчина может целую ночь лепить поделку в садик для Руслана, но с разговорами сложнее.

Хотя, Господи, помню я ту поделку осеннюю.

Я крестилась, а преподавательница хвалила, что ребёнок всё делал сам.

Мы вдвоем со Шварцем пытаемся объяснить малышу, как появляются детки и что нужно время, чтобы его сестричка была с нами. Тот, кажется, начинает понимать. Но к концу его нижняя губа начинает дрожать, а на глазах появляются слёзы.

– Рус, что такое? – мигом прижимаю к себе сына. – Что-то болит?

– Это просто несправедливо, - всхлипывает. – Алинка… Нечестно.

Сердце сжимается от мысли, что сын может ревновать. Чувствовать себя плохо из-за того, что мы с его папой больше не вместе, а с папой сестрички – вместе. Или вдруг подумал, что теперь он не нужен?

Господи, неужели я сказала что-то не так?

– Мама, - произносит тоном «ну как ты не понимаешь», сам вытирает слёзки. – У меня два папы, а у неё будет только один. Это получается, что её будет любить меньше людей. Ой, а ещё деда с бабой! Уже три…

– Милый…

– Мне надо подумать.

Решительно поднимается на ноги. Подумать – это ходить вокруг дуба, потирая подбородок. Точно у дедушки подглядел, ещё и вздыхает по старчески, подрожая во всём.

– Он – твоя копия, - Мирон усмехается, притягивая меня обратно к себе.

– Разве? – внешностью сын точь-в-точь Дима, только глаза мои.

– Уверен, он уже в голове перебирает всех знакомых людей и считает, как выровнять процент любви к нему и к сестре.

– Он не знает про проценты ещё.

– Ну, поштучно будет.

А в этом я даже не сомневаюсь. Но сердце теплотой наполняется, когда я вижу, каким милым и добрым растёт мой мальчик. Я очень боялась, как он отреагирует на пополнение в нашей семье, но, кажется, всё идёт хорошо.

Я, если честно, сама опасалась новой беременности. Помнила, насколько тяжело мне дался Рус, не готова была снова лежать в больнице почти всё время. Но особых проблем не возникло.

Только тошнит все эти пять месяцев и хочется плакать из-за мелочей.

– Знаешь, - произношу, часто моргая. Сейчас тоже накатывают слёзы. Просто так, от того, что мне очень хорошо. – Если Рус будет всё так просчитывать… Бедная его вторая половинка.

– Не знаю. Я своей – очень доволен.

Щипаю мужчину за бедро, меня оглушает громкий мужской смех. Ещё бы он не был доволен! Но я тоже очень, очень-очень счастлива. Так, что в груди жжет на протяжении всех этих лет.

– Я придумал, - Рус заявляет серьезно, кивает своим словам. – Я её буду любить больше, чем она меня. Так мы свар… Хм. Сравням…

– Сравняетесь?

– Ага. Здорово я придумал?

– Ты вообще умница у меня.

Сын довольно кивает. Терпит мои поцелуи в его пухлые щечки и, немыслимо, позволяет нанести солнцезащитный крем. В уплату выпрашивает Мирона пойти с ним ближе к пруду.

– Промочишь обувь, сразу вернемся домой, - предупреждает Шварц, поднимаясь.

– А если я сниму сандалики? Я быстро, у мамы есть салфетки.

– Ну если есть… То спросишь у мамы ещё раз, когда меня не будет рядом.

– Ну пап-Мир! – Руслан дергает мужчину за руку, пытаясь добиться положительного ответа. – Мам?

– Ты слышал, милый, - поддерживаю Шварца. – В воду лезть не стоит.

– А если…

– Может лучше полетаем, малой?

– Да!

Сын тут же забывает о своем требовании, призывно скидывая руки вверх. Рус визжит от радости, когда Мирон подхватывает его на руки, усаживает на свои плечи. Держит крепко, у меня нет причин для волнения.

Шварц оказался ужасным обманщиком! Его «не фанат» было полностью пропитано ложью. Потому что ни разу мужчина не показал, что мой сын его раздражает.

Пугает? Да.

Тревожит странными вопросами? Определённо.

Но я уверена, если Руслану что-то понадобится – Шварц сделает всё, чтобы это достать.

Господи, да в два года сын закатил истерику, что ему очень нужна палка. Обычная ветка, которая сломалась по приходу домой. И Мирон, сцепив зубы, лез на дерево. В своем костюме, с тяжелым взглядом и фырканьем про то, что такими глупостями он ещё не занимался.

Через две недели Шварц повторял этот подвиг – потому что истерика была уже у его племяшки, которая захотела такую же ветку, как у Руса.

Я замечаю, что чем старше становится мой сын, тем ближе они с Мироном.

– Аварийная посадка! – кричит сын, когда Шварц опускает его на плед. – Ты видела?

– Видела, милый.

Шварц тут же уходит, у него уже во всю трезвонит мобильный. Протягиваю сыну морковные палочки, но сама внимательно слежу за мужем. Обычно Мирон спокойно говорит при мне, не смущаясь.

Но уже пару раз отходил так, чтобы оказаться вне зоны слышимости. Я всё понимаю, стараюсь, но… Непонятные сомнения гложут с каждым днём сильнее. Что происходит?

Он любит меня, я знаю! Полностью доверяю в плане верности, просто не понимаю, что ещё могло произойти? Неужели на фирме какие-то проблемы? Или у его отчима что-то случилось? Тот приезжал недавно, на здоровье жаловался…

Я поэтому и своего папу отправила в клинику, чтобы убедиться.

– Папа-Мир опять сплетничает? – сын хмурится, привлекая моё внимание.

– У него важный разговор, - наверное.

– А я знаю! Знаю, что за разговор.

– Да?

– Да! Только папа-Мир просил не рассказывать. Это секрет.

– Секреты нужно хранить, правильно.

– Угу. Поэтому я тебе не расскажу, что мы на твой день рождения переедем в новый дом. Нет, нет, нет.

Заявляет с детской непосредственностью, смотрит на меня серьезно так. Будто за эту тайну готов драться до последнего. А я едва не срываюсь на громкий хохот.

Мой же ты хороший.

Значит, Мирон решил переехать? Мы живём в трехкомнатной квартире, планировали переделывать зал под комнату для малышки. Но, кажется, Шварц решил по-другому.

– Даже не проси, мам.

– Хорошо, милый! – серьезно киваю. – Ты не устал, может домой пойдём?

– Нет! – зевает. – Мы ещё уток. Кормить. Пойдём. Когда папа-Мир договорит.

– Как скажешь.

Когда «папа-Мир» возвращается, сын уже спит на моих коленях. Сладко посапывает. Шварц подхватывает его на руки так, чтобы не разбудить, я быстро собираю наши вещи.

Дома заваливаюсь в кровать без сил. Переизбыток свежего воздуха действует лучшим снотворным. Я почти засыпаю, когда в спальню возвращается муж.

– И что происходит? – спрашивает Мирон, прикрывая дверь в спальню. Приближается. – Мне стоит волноваться, Тай?

– Про что ты? Все отчеты завтра, - обещаю, прикрываю лицо ладонями. – Твоя дочь делает меня жутко сонливой. И уставшей. И…

– Счастливой?

– Угу. Так что происходит? О чём ты?

– Я заглянул на кухню.

– Ой.

Я вспоминаю, что не успела разнести по соседям свою выпечку. Немного увлеклась из-за глупых переживаний. А Шварц отлично знает, что если в моей жизни появляется стресс, то дом наполняет катастрофическое количество еды.

– Не могла с работой разобраться, - отмахиваюсь, вытягиваясь на кровати. – Клиенты бесят. Я говорю им одно, они другое делают.

– Ты сама решила уйти в свободное плавание.

– Потому что на фирме меня бесили начальники. Не ты! – сразу же добавляю, когда Мирон укладывается рядом. – Прошлый. Там тоже объясняй или нет – всем плевать. Зато сейчас я сама своё время контролирую. И в декрет уходить не нужно. И… Хм.

– Давай, Таюш.

Мужчина тянет моё платье вверх, помогая раздеться. Накидывает на нас одеяло, обнимает со спины. Его ладонь тут же ложится на мой живот, поглаживает, выводит узоры.

Губами Мирон прижимается к плечу, зацеловывает красный след от шлейки лифчика. Добирается до шеи, а во мне гормоны дофамина как яркие лампочки загораются. Греют, разливают тепло под кожей.

– Тише, ревнивица, - муж смеётся, когда его дочь снова пинается. – Тебя я тоже люблю. Просто твою маму чуть больше.

– Шварц!

– Что, Шварц? – невинно интересуется, каждый раз перекатывая мою-свою фамилию на языке. Будто конфету смакует. – Это правда. Очень, - прикусывает кожу. – Сильно, - ведёт языком по отметинам. – Люблю. Запру в подвале, никуда не отпущу.

– Угу. Руслан рассказал, что ты дом купил.

– Эх, а у него такие задатки шпиона были. Хочешь поехать посмотреть?

– Нет. Да. То есть… Хочу, но отвези тогда, когда планировал. Сюрприз сделаешь.

Несмотря на неудачный опыт с Димой, сюрпризы я все ещё сильно обожаю. Как и моя дочь, которая рождается почти на два месяца раньше срока, заставляя всех вокруг обзавестись седыми волосками.

Такая крошечная, даже мне страшно держать её на руках. Прижимаю к себе, рассматриваю махонький носик. Боже, неужели Руслан был таким же? А сейчас такой большой, с интересом рассматривает свою сестричку.

– Она не сможет бегать, - изрекает серьезно, а в глазах – вселенская печаль. – А как тогда с ней играть?

– Она побежит, быстрее, чем ты думаешь, - обещаю. – Ты можешь прикоснуться к ней, если хочешь.

– Нет, нет, нет! Лучше папа-Мир.

Перевожу взгляд на мужа, а тот бледный, может цветом со стеной слиться. Смотрит внимательно, все ещё не в состоянии поверить, что эта футболистка из моего живота – теперь вместе с нами.

Шварц качает головой, делает шаг назад, будто я насильно впихну ему дочь. Алина сонно причмокивает губами, на лице Мирона тут же растягивается широка улыбка.

Он любит её, но даже на выписке берет со страхом. Кажется, ему проще меня было бы на руки взять, чем одну кроху.

– Именно, Тай, она же кроха , - объяснял. – Рус побольше был, и то пугал. А она… Да у меня ладонь больше, чем её головка.

Боже, мужчины все такие нежные, когда дело касается детей?

Как с недобросовестным арендатором судиться, так он первый. Как идти в садик разбираться и защищать Руслана, потому что Немцов был в командировке, так бежал быстрее меня. А маленькая дочка – это самый грозный человек в его жизни.

– Спят, - оповещает Мирон, спустившись ко мне на кухню. – Опять пришлось Руса оттягивать от кроватки. Он всё ждёт, что Линка вырастет за ночь. Ты же обещала «быстро».

– Боже, - смеюсь, облокачиваясь на подоконник. – Я же объясняла, что не так скоро.

– Ну… У вас разные понятия «быстро». Поэтому завтра мы с Русом пойдём календарь выбирать.

– Зачем?

– Будем отсчитывать дни до её дня рождения. До года вроде должна побежать, да?

Мирон подходит ближе, упирается ладонями в подоконник. Ловит меня в кольцо рук, губы – в плен. Целует долго, будто все ещё не может насытиться. Каждый раз словно впервые.

И мне всё меньше хватает, хочется большего.

Разговоров, близости. Времени только для нас двоих, которого будто и не хватает. Хоть и говорили полночи, а не наговорились. И так во всём.

Обнимаю мужа за шею, трусь щекой о его щетину. Кожа мурашками покрывается, а в груди ярко горит пламя моей любви. Моим топливом служит, чтобы двигаться дальше.

Я была счастлива с Димой. Действительно была, пока лавиной не полилась правда. Жесткая, но необходимая, чтобы не прожить всю жизнь в обмане.

Сейчас я счастлива с Мироном. Возможно, это тоже не навсегда. Но я поняла, что не хочу терзать себя сомнениями или бегать от возможных проблем. В моменте мне необычайно хорошо, а дальше разберусь, даже если когда-то у нас всё закончится.

Только Шварц не отпускает.

Ни через пять лет, ни через десять.

Рус выпускается из школы – взрослый и серьезный, а Мирон только крепче сжимает мою талию. Внимательно выслушивает рассказы сына по то, что тот хочет инженером стать.

После выпускается Алина. Темноволосая красавица, которая очень много взяла от Инны. Тоже хочет покорять восток, изучать их архитектуру. Шварц смеётся, а мне потом жалуется, что если дочь возьмёт от Инны традицию беременеть от мужика и сбегать домой – то он свихнется.

Да, с Инной целая драма получилась. Ни она, ни её муж так и не объяснили, почему изначально расстались. Но именно поэтому Инна долго у моря жила, не желая возвращаться в столицу. Не хотела, чтобы её нашли раньше времени.

– Иначе я бы его кокнула, знаешь, - делилась, когда у нас был девичник на двоих. – А так, успокоилась и дальше любить можно. Как вы с Мироном. Подкалываете друг друга, а всё равно любите. Так и у нас. Только моего придушить хочется, а так – ничего.

Ничего, естественно. Если у их семейства целых четыре ребенка. Мы иногда встречаемся, дети хорошо между собой ладят, старшие – часто выбираются куда-то, заставляя родителей переживать. Но мне так приятно смотреть на то, как мои малыши счастливы.

Руслан и Алина невероятно похожи, словно близнецы с разницей в шесть лет. Взяли всё от своих отцов, а я как будто и не участвовала в этом. Даже немного обидно. Я с болями в пояснице страдала, а они…

Но благодаря тому, что у Мирона и Димы тоже внешность схожая, никаких вопросов или неуместных намеков никогда не возникало. Никому не пришлось объяснять, что так бывает.

Живёт семья, дети появляются, а после – они расстаются. И можно жить счастливо, и так же ярко любить уже другого. И переживать не из-за сомнений в верности, а из-за подступающего юбилея.

– Боже, - я едва не всхлипываю. – Мне скоро пятьдесят! Шварц, я старуха. Господи…

– Я тоже старик и ничего.

– Ты всегда стариком был для меня! А я… Хватит смеяться! Дай женщине пережить её кризис.

– Ну, раз ты уже сама себя женщиной называешь, то точно старушка.

– Мирон! Стоило таки отравить тебя, когда была возможность.

– Снова мышьяком угрожаешь?

– Нет! Зачем? Цианистый калий надежнее.

Шварц смеётся, для вида с опаской поглядывает на кофе. А после залпом выпивает. Знает, что ещё должен разобраться с поливом газона перед тем, как я решу стать вдовой.

Мы сидим на лавочке на веранде, я прижимаюсь к мужу. Могу сколько угодно кусаться и шутить, но любви от этого меньше не становится. Завтра приезжают дети, сегодня мы только вдвоем.

Полностью наслаждаемся этим моментом.

И всё у нас хорошо.

Конец