— Что ты здесь делаешь? — я жмусь к стене возле кровати.
Прозрачная штора, закрывающая балкон, не скрывает человека, находящегося за ней. Он стоит, засунув руки в карманы и смотрит на меня исподлобья. Его взгляд прожигает насквозь. Пугает. Заставляет замереть от страха.
Не думала, что увижу его так скоро. Он, будто призрак, сливается с темнотой, и если бы не был включен свет в лампе, стоящей на прикроватной тумбочке, то я вряд ли заметила его.
А так мой взгляд не может оторваться от Димы.
Он своими черными, демоническими глазами следит за мной. Приковывает меня к стене. Забирает мое дыхание.
Мне должно быть страшно. Должно быть, но…
По телу проносится волна жара, когда ветер в очередной раз приподнимает штору и Дима делает шаг вперед. А потом еще и еще…
Он пересекает комнату и нависает надо мной так быстро, что я даже глазом моргнуть не успеваю. Мир сужается до его глаз, а я… я дрожу. Хочется обхватить себя за плечи, но не могу двигаться. Он пригвоздил меня своим взглядом к стене. Дима будто без слов говорит «только попробуй пошевелиться». Тело его слушается безоговорочно, когда разум мечется. Он не собирается подчиняться человеку, который предал. Он не даст собой управлять.
— Уходи, — единственное, что слетает с губ, прежде чем муж сжимает мое горло.
Не сильно, но ощутимо. Так будто, он хочет показать свою власть надо мной. Хочет доказать, кто главный. Я все еще могу сделать вдох, но чувствую, что любое мое неверное слово или движение, и пальцы кольцом сомкнуться на горле. Сожмутся так, что заберут единственное, что поддерживает во мне жизнь. Поэтому стою с опущенными руками и просто смотрю на Диму. Его лицо осунувшееся, словно он опять не спал несколько дней. Между бровей залегла глубокая складка, губы поджаты. Он смотрит на меня так, будто поймал добычу, за которой охотился ни один день. Выслеживал, искал способ подступиться, а потом напал.
— Что ты хочешь? — хриплю я, не отводя взгляда от мужа, хотя мечтаю о том, чтобы закрыть глаза. Но не могу. Взор размывается. Не могу думать, не могу дышать. Все, что могу — это смотреть на мужа и чувствовать, как меня изнутри разрывает боль. Его предательство нанесло такие раны, которые уже не залечить. А когда он передо, они только сильнее начинают кровоточить
Слеза катится по щеке, и Дима тут же подхватывает ее большим пальцем. Так нежно, что по телу проносится дрожь. Так трепетно, что я забываю обо все.
Его взгляд, пронизывающий насквозь, смягчается и задевает струны внутри меня, которые заставляют меня подчиняться. А я не хочу. Не хочу отдавать власть в его руки. Не хочу возвращаться к тому, что мы уже прошли. Не хочу забывать о том, что он спал с другими.
Именно последняя мысль заставляет меня дернуться, но вместо того, чтобы вырваться, я только усугубляю свое положение. Пальцы Димы все сильнее сжимаются на моем горле. Мне кажется или его взгляд темнеет? Но это становится неважно, когда я слышу его слова:
— Ты — моя!
Всего два слова, но они решают мою судьбу.
Всего два слова, после которых хватка Димы слабеет.
Всего два слова, и его губы обрушиваются на мои.
Муж целует меня. Жестко. Сильно. Страстно.
Его язык надавливает на губы и проникает в мой рот. Захватывает его.
А я? Я теряю себя. Забываю, как дышать и что нужно сопротивляться. Мир остается где-то на заднем плане, когда я чувствую руку мужа, которая скользит по моему бедру, забирается под сорочку и отодвигает кружевные трусики. Его пальцы проникают в меня без подготовки. Хотя она и не нужна. Я истекаю влагой. По телу проносится волна дрожи.
Язык мужа вторит его пальцам внутри меня. Жесткие, сильные, равномерные движения, которые сносят мне крышу. Я забываю сопротивляться. И совсем не помню, что все еще нахожусь в его власти. Даже руку, которая все еще сжимают мое горло, не чувствую. Они напоминают о себе только, когда муж большим пальцем надавливает на клитор и с моих губ срывается протяжный стон.
Но укус за нижнюю губу быстро заставляет забыть о маленьком неудобстве. Боль соединяется с удовольствием и мир рассыпается на кусочки. Дыхание перехватывает. Очередной стон застывает в груди.
Почти не чувствую боли, когда Дима срывает с меня трусики. Но зато отчетливо чувствую полет и удар о что-то мягкое.
Он бросил меня на кровать! Бросил!
Распахиваю глаза, но зря. Очень зря.
Потому что Дима стягивает с себя водолазку и бросает ее на пол. Его татуировки оттеняет мягкий свет лампы, но я быстро забываю о них, когда спускаюсь взглядом по стальном прессу к ремню, который расстегивает муж. Он вытаскивает его из петель, после чего справляется с пуговицей и ширинкой. От меня не скрывается, как сквозь ткань боксеров выпирает член, но даже об этом я забываю, когда Дима идет ко мне… с ремнем в руках.
Начинаю отползать, но не успеваю забраться достаточно далеко, как пальцы Димы смыкаются на моей голени и тащат меня к себе. Хватаюсь за покрывало и тяну его за собой, пока не оказываюсь на краю кровати.
Дима сразу же наваливается сверху, перехватывает мои руки, которыми я пытаюсь отбиться, и связывает их… ремнем. Мои глаза округляются, дыхание учащается, когда Дима перехватывает узел одной рукой и фиксирует его у меня над головой.
Я в его власти. Опять. И не сопротивляюсь.
Просто ловлю потемневший, затуманенный взгляд мужа и понимаю, что мне не выбраться.
Он тянет ворот моей сорочки вниз, оголяет грудь и сжимает сосок так сильно, что я кричу. Но ту же кусаю губу. Нет. Нет. Только не снова.
Вот только мои мольбы остаются неуслышанными. Они теряются в жаре, когда Дима отпускает сосок и к нему приливает кровь. А потом все повторяется снова. И снова. Вторая грудь остается обделенной, и все мои мысли лишь о том, чтобы ей тоже уделили хоть немного ласки. Пытаюсь извиваться, показать мужу, Что мне это нужно, но он не замечает или делает вид, что не замечает. Ждет, пока я попрошу. Но этого не будет.
Дима еще более упертый, чем я! Вместо того, чтобы исполнить мое желание, он опускается ниже и берет в рот тот же сосок. Он играет с ним языком, посасывает и даже кусает. Мои стоны смешиваются с судорожными вдохами. Удовольствие от очередного посасывания такое сильное, что оно стрелой направляется прямо между ног.
— Пожалуйста, — произношу я быстрее, чем могу подумать.
Я пытаюсь отстраниться, но Дима этого не позволяет. Вместо этого он смыкает пальцы на одном соске одновременно с зубами на втором, и я кричу. Кричу в голос, и об всем забываю. Боль смешивается с лаской, принося такое удовольствие, что мир покрывается черными пятнами. Дима меняет рот и пальцы местами. Повторяет все снова.
Теряюсь в ощущениях, когда чувствую, что рука с одного соска пропадает. Хочу возмутиться, но Дима выбивает все претензии, когда входит в меня одним толчком. Таким сильным, что воздух резко покидает тело.
Он не дает мне мне вдохнуть и сразу же начинает двигаться, при этом покрывает мелкими, но сильными укусами сначала мою грудь, а потом поднимается выше. Он не зализывает раны, оставляя их гореть. А через мгновение вовсе присасывает к шее. Втягивает в рот кожу, явно, желая оставить на мне метку. Собирается показать всему миру, что я принадлежу ему, одновременно с этим тараня мое тело. Так быстро и жестко, и сильно, что я не могу ничего сказать. А если честно, не хочу. Тело и без того горит. Оно плавится под его властью, а когда Дима отпускает мои руки, его пальцы вновь смыкаются на моем горле, лишая воздуха, мир перестает существовать.
Я ловлю взгляд мужа и понимаю, что он, не отрываясь, смотрит на меня. Так пронзительно, что мне, кажется, впервые в жизни в его глазах я вижу эмоции. Вижу, что нужна ему. Но возможно, это иллюзии, ведь все вокруг начинает размываться из-за нехватки воздуха.
Легкие горят. Хочется сделать вдох, но я не могу. Понимаю, что сама отдала свою жизнь в руки этого человека и теперь придется либо смириться, либо умереть.
Держу глаза открытыми из последних сил, но они сами закрываются. А тело подчиняется…
Дима разжимает пальцы, позволяя живительном воздуху проникнуть в легкие, а жизни вернуться в тело.
Я делаю вдох, одновременно с тем, как Дима встает, хватает меня за бедра и начинает вколачиваться в мое тело с такой силой, что воздух, который только наполнил легкие, вновь покинул его.
Я мечусь по кровати. Пытаюсь двигаться Диме навстречу. Хочу забрать свое.
Тело наэлектризовано, его покрыла испарина. Ему нужен последний толчок. И муж дает его, при этом надавливая на клитор.
Я срываюсь с обрыва. Падаю. Падаю. И падаю, пока тело сотрясает дрожь. Чувствую, как невесомость подхватывает меня. Она очищает разум и при этом заполняет тело жаром.
Жар. Он такой сильный, что я в нем сгораю. Сгораю изнутри.
— Прости меня, — я слышу шепот, но он кажется таким далеким.
Хочу открыть глаза, но не могу.
— Ева, — женский голос словно сквозь густую дымку доходит до меня и чьи-то руки сжимают мои плечи. — Ева, ты в порядке? Проснись.
Кто-то трясет меня. Зовет. Но я не реагирую. Мне так сложно открыть глаза, будто они слиплись. Веки стали такими тяжелыми, что их не поднять. Сквозь них проникает свет, но я никак не могу дотянуться до него. Он ускользает вместе с силами, которых и так нет в теле. Все, что я могу — лежать… и сгорать.
— У нее жар, — в женском голосе слышится отчетливая тревога.
Я хочу сказать, что все хорошо. Успокоить обладательницу голоса, но язык не поворачивается. Он будто прилип к небу. Горло высохло. А тело вовсе перестало меня слушаться, оно мне больше не принадлежит. Им управляет огонь, который заполняет собой каждую клеточку.
До меня доносится еще один голос, на этот раз мужской, но слова разобрать не удается. Потом я слышу шаги. Они удаляются и удаляются, пока не исчезают вовсе.
Женская маленькая рука ложится мне лоб. Она такая холодная, что я невольно вздрагиваю.
— Потерпи, ладно? — звучит у самого моего уха. — Скоро приедет врач, и тебе станет легче.
Легче? Я и без того чувствую легкость. Она везде. Кажется, еще чуть-чуть, и я взлечу. А еще сгорю. Жар такой сильный. Занял каждую частичку меня. Голову. Грудь. Ладони. Он несется по венам, концентрируется на кончиках пальцев и готовится вырваться наружу. Его цель сжечь не только меня, но и все вокруг.
Что-то мокрое и холодное касается моего лба, и я снова вздрагиваю. С губ срывается выдох, и это все, что я могу.
Снова слышу мужской голос, но он звучит будто издалека. Кажется, что между нами стекло, через которое он не может прорваться. А я еще и отхожу от него. Все дальше и дальше.
Серена…
Холодный воздух…
Запах лекарств…
Голоса…
Свет…
Все это появляется в моем сознании и исчезает. Я же погружаюсь в желанную тьму. Там не боли. Там нет жара. Только пустота.
Я лечу в ней. Растворяюсь. Становлюсь единым целым.
Пока снова не чувствую боль. На этот раз в руке. Она мимолетная, похожая на укус. После нее становится легче. Что-то растекается по вена и будто тушит пожар в них. Облегчение, которое приходит вместе с затухающим огнем, снова утягивает меня во тьму.
Грудь жжет. Воздух не проникает в легкие. Он не желает наполнять тело, которым никто не управлять.
Непрерывный писк прорывается сквозь дымку в голове.
Боль сковывает каждую мышцу в теле. Спина выгибается. Я делаю вдох.
Писк становится равномернее и голос проникает в разум:
— Она стабильна.
Тьма снова встречает меня своими объятиями. И наконец-то я могу нормально дышать. Но жар возвращается. Он вновь разливается по моим венам, пытаясь расплавить меня изнутри. Кажется, я готова ему поддаться…
— Что ты здесь делаешь? — женский голос, который совсем недавно удерживал меня на поверхности, стал жестче. В нем появилась сталь. Он смешивается с равномерным писком, который уже не кажется чужеродным.
— Что с ней? — тихие, жесткие слова могли принадлежать всего одному человеку.
Но как? Что он здесь делает?
Сердце ускоряет свой ритм, писк усиливаться. Нужно уйти от него. Он не мог меня найти. Не мог же?
Нежная маленькая рука сжимает мою ладонь, и я чувствую, как спокойствие проникает в мое тело. Я не одна. Не одна. Больше не одна.
Писк немного успокаивается.
— Мы не знаем, — в женском голосе столько беспокойства, что я не невольно тянусь к девушке. Хочу успокоить ее, но тьма сильнее. Она смешивается с жаром и затягивает в свои объятья. Ее щупальцы окутывают мое тело и не собираются отпускать. — Она уже два дня в таком состоянии. Прогнозы неутешительны.
— Я вызову своего врача!
До меня доносится шуршание, а потом смешок девушки.
— Ты думаешь, мы не нашли для нее нужных специалистов? — столько сарказма в ее голосе, что мне невольно становится страшно за девушку. Он никому не позволяет с собой так разговаривать. — Тебе лучше уйти!
Улавливаю безнадежность в словах, и снова пытаюсь выбраться наружу. Но щупальцы сильны, они все глубже затягивают меня в трясину и подчиняют тело. Я не могу им сопротивляться. Не могу.
— Она — моя жена! — три слова, которые усиливают жар моих венах.
Они кинжалами вонзаются в мою грудь, и я прекращаю сопротивляться. Лучше подчиниться тьме…
Отдаюсь ее воле и наконец вновь растворяюсь в пустоте. Только она помогает унять боль. Только благодаря ей я вновь могу дышать. Только ей удается подарить мне успокоение.
— Ты понимаешь, что это твоя вина? — Последнее, что мне удается услышать, прежде чем тьма забирает меня.