— Без глупостей, ок?
Георгий повторял это на протяжении всей дороги. Такое чувство, будто его смущало мое молчание и безразличие.
Он злился, ерзал за рулем, бросал на меня через зеркало заднего вида яростные, горящие взгляды.
Такие, что я не выдержала и предложила ему:
— Да убей ты уже меня, а? Убей!
Он оторопело стискивает руль в ответ.
— ЧТО?! — голос осип внезапно. — Что ты несешь такое? Дура!
— Убей, чтобы не мучилась, — продолжаю я свистящим голосом. — Убей, чтобы я освободила место твоей шалаве.
— Она не шалава, что ты несешь.
— Шалава. Полезла на женатого. Значит, шалава.
— Уверена, что она на меня полезла? А не я — на нее? Одуревший от похоти, с опухшими посиневшими яйцами… — зло бросает.
— Избавь меня от подробностей и избавься от меня! — продолжаю раскручивать опасную тему. — Если я тебе настолько противна, неужели ты не думал об этом ни разу? С твоими связями и возможностями устроить надоевшей жене какой-нибудь несчастный случай…
Он молчит в ответ.
Шея и плечи напрягаются, и даже затылок с его короткими, но все равно топорщащимися вихрами кричат о чувстве вины, которое накрывает мужа в этот момент.
Я тихо ахаю и отворачиваюсь лицом к сиденью.
Меня аж трясет от понимания: он думал об этом.
ДУМАЛ!
Но не сделал…
И это слишком слабое утешение, слишком…
Из его машины, когда мы приехали, я вываливаюсь неуклюжим мешком картошки. Как он на меня смотрит в этот момент мне плевать. Я первой несусь к дому — некрасивая, заплаканная женщина.
Некрасивая, потому что слезы — это не про красоту.
Настоящие слезы — это всегда покрасневшие глаза, опухший и мокрый нос, кривящиеся от эмоций губы и слипшиеся ресницы, а я до сих пор крашу ресницы тушью, потому что у меня аллергия на клей для ресничек, которым делают наращивание. Я делала один раз и думала, лишусь глаз. Спасибо, больше не пыталась!
— Ты кое-что забыла в моей машине! — несется мне вслед.
Плевать.
Я хлопаю дверью и несусь в нашу спальню.
Больше. Ни одной. Ночи!
Не проведу!
С ним.
В одной постели!
Я резко выдергиваю ящик комода и сгребаю в охапку свое белье, несу его в одну из пустующих спален, кидаю на кровать, возвращаюсь за еще одной порцией.
— Что ты творишь, дура?! — рычит муж озлобленно, поднявшись за мной на второй этаж.
Увидел меня с ворохом вещей в охапку и взбесился.
Снова.
— Я не буду спать с тобой, изменщик. Кобель проклятый! Не буду!
— Не стоило утруждать себя. Я и сам давно не хочу с тобой спать. Мне давно в тягость слышать даже, как ты дышишь. Меня вымораживает, до ледяных противных мурашек, посвистывания в твоем сне.
— Вероятно, твоя любовница, эта шалава… принцесса на горошине! Она во сне не сопит, в жизни не пукает и какает бабочками! — смеюсь колко.
— Да пошла ты! Мегера!
Муж запускает в меня пакетом с бельем. Оно, разумеется, не долетает и падает.
Я даже не поднимаю его, просто несу те вещи, что взяла в новую спальню.
Задыхаюсь.
Мне нужно минута-другая передышка.
А потом… в спальню тихо заходит муж.
Его лицо — задумчивое, а глаза приобрели довольно странное выражение.
Он держит в руках мое белье, растянул тонкие веревочки невесомых трусиков: там только ниточки и полупрозрачное кружево, а лифчик вообще произведение искусства.
Моя грудь, пусть небольшая, и как будто высохшая, смотрится в нем аппетитно.
Черт, в этом белье я даже саму себя хотела!
— Это что такое? — интересуется муж.
С любопытством растянул на пальцах трусики и разглядывает их.
— Для чего?
— Дай сюда, они не твои! — требую я.
Муж ловко уводит руки в сторону и комкает в кулаке тонкое кружево.
— Не понимаю одно, зачем тебе такое белье. Ну, зачем? — усмехается. — Если ты — как пустыня Сахара?
— А ты давно туда заглядывал? — я зеркалю его усмешку. — Нет? Вот и не стоит задаваться этим вопросом.
Я разворачиваюсь к нему спиной, достаю из шкафа постельное белье.
Ворох одежды на кресле, а я начинаю себе стелить постельное.
— Да боже мой, прекрати ты этот цирк! У нас в браке все останется по-прежнему.
— Да. Точно. Ты с другой, так и будешь тайно по углам прятаться. А ее это устраивает, м? Или она не прочь выйти из тени?