Как две капли воды

Глава 26

Последнюю неделю июня Чарлз провел в Кротоне, с женой и Джеффом. Рана Оливии уже успела зажить, и Джефф крепко держал слово. Он ни словом не обмолвился о своем открытии и вел себя как обычно, ничем не давая знать, что владеет секретом. Несколько дней Оливия волновалась, что ее разоблачат, но постепенно успокоилась и все потекло по-прежнему. Отец прекрасно выглядел, Берти расстраивалась из-за скорой разлуки, а Доусонам не терпелось поскорее отправиться на побережье. Чарлз снял для них особнячок в Ньюпорте.

Как обычно, здесь отдыхали Гоулеты, Вандербильды в роскошных домах, скромно называемых «коттеджами», ежевечерне устраивались вечеринки, балы и концерты. К тому же и погода была чудесная. Джефф обожал плавать вместе с мачехой, и Чарлз был на седьмом небе от счастья.

Четвертого июля, в День независимости, они, стоя на причале, смотрели фейерверк. Дом, арендованный Чарлзом, оказался очень уютным, и, проведя с семьей весь июль, Доусон первого августа вернулся к работе. Правда, он неизменно приезжал по выходным, и Оливия уже с пятницы начинала сгорать от нетерпения. Она и Джефф прекрасно уживались вдвоем, и мальчик никогда, даже наедине, не проговорился и не назвал ее настоящим именем. В одиннадцать лет он уже был достаточно умен, чтобы понять: о некоторых вещах лучше вообще не упоминать.

Они подолгу гуляли по берегу, пили чай с друзьями, бывали в яхт-клубе, собирали раковины, делали коллажи для Чарлза и даже как-то смастерили матросский амулет, усаженный крохотными ракушками. Оливия щедро делилась с Джеффом своей любовью, нежностью и талантами. И Чарлз, приезжая в Ньюпорт, неизменно понимал, что стоило отправиться в такую длинную поездку, чтобы увидеть их счастливые, довольные лица.

– Не знаю, как мне удается выжить без вас целую неделю, – сказал он как-то после ужина. Дни и в самом деле казались ему бесцветными и пустыми, а дом – одиноким и заброшенным. Он оживал только рядом с женой.

– Как я жил до нашей встречи? – вздохнул Чарлз, целуя ее. Они стояли на балконе спальни, залитые лунным светом. Ночь выдалась изумительной, тихой, теплой и звездной, и он хотел жену с новой силой, хотя они только что сплетались в страстных объятиях. Чарлзу нравилось прижимать жену к себе, тихо говорить о пустяках и просто быть рядом. Но едва они вернулись в спальню, как он не смог устоять перед ее чарами. Весь первый год она держала его на расстоянии и вздрагивала при одном прикосновении. Но сейчас она воспламенялась от одного взгляда. И всегда была бесконечно чувственной, просто он не сразу сумел ее разбудить.

Все переменилось с той минуты, как Чарлз признался себе, что любит ее.

Этой ночью, когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, Чарлз бережно гладил ее щеку кончиками пальцев. Теперь он желал от жены лишь одного, но боялся попросить: слишком хорошо знал ее отношение к этому предмету. Но, возможно, когда-нибудь Виктория отречется и от своих вольных идей. Она уже давно не упоминала о суфражистских собраниях, хотя по-прежнему жадно читала в газетах все статьи военных корреспондентов. Кроме того, она сдержала слово и бросила курить, и Чарлз прекрасно понимал, какого невероятного усилия это потребовало. Он заметил также, что Виктория и спит по-другому – свернувшись клубочком и прижавшись к нему. Раньше она отодвигалась как можно дальше, а теперь лишь довольно мурлыкала рядом, и это безумно ему нравилось.

Назавтра после его приезда они, как обычно, отправились на берег и устроили пикник на песке, а по пути домой зашли за покупками. Оливия потребовала зонтик от солнца, утверждая, что от жары у нее кружится голова. Джеффу нужны были новые туфли: он так вырос за лето, что едва влезал в старые. Семейство оживленно переговаривалось, но тут Оливия случайно увидела, как маленькая девочка выбежала на дорогу за мячом и оказалась между двумя экипажами. Одна из лошадей испугалась и встала на дыбы. Мать малышки истерически взвизгнула, но никто не бросился на помощь. Чарлз не успел сделать и шага, как Оливия метнулась вперед, схватила ребенка и кинулась обратно. Девочке было не больше двух-трех лет, и Оливия сумела прикрыть ее собой. В это время лошадь снова опустилась на все четыре ноги и слегка задела Оливию копытом. Однако она все-таки успела перебежать на обочину, не выпуская ребенка. Волнение и чересчур яркое солнце сыграли свою роль: перед глазами девушки все плыло, а от воплей разболелась голова. Лошадей придержали, мать ребенка рыдала, няня кричала на нее, малышка тоже плакала, а Чарлз, не обращая ни на кого внимания, ринулся к жене. Джефф не отставал от отца.

– Боже, ты что, решила покончить с собой? – обрушился Чарлз на нее, еще не успев опомниться. Неужели Виктория не понимает, как была близка к гибели?!

– Но, Чарлз… ребенок… крошечная девочка…

Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами и, казалось, была в это мгновение так далеко, на другом краю света. С лица ее медленно сбегала краска. Она слышала все, что он говорил, но внезапно что-то случилось. И хотя Чарлз продолжал шевелить губами, с языка не слетало ни звука. Он вдруг посерел и стал уменьшаться в размерах. Оливия недоуменно уставилась на Чарлза, и он с ужасом увидел, как она пошатнулась и, подобно растаявшему мороженому, «стекла» на землю. Он едва успел подхватить жену, прежде чем ее голова ударилась о мощеный тротуар. Чарлз, перепугавшись, позвал на помощь. Он думал, что копыта почти ее не задели, но, возможно, дело куда хуже!

– Доктора! Пошлите за доктором!

– Что случилось? Что произошло? – спросила женщина.

– Не знаю, – досадливо бросил Чарлз.

Оглянувшись, он увидел полные слез глаза сына. Чарлз волновался за жену и не знал, что сердце Джеффа разрывается из-за Оливии. Он не мог второй раз терять маму!

– Все будет хорошо, сынок, – попытался успокоить Чарлз, осторожно опуская Оливию на землю и подкладывая ей под голову пакет с туфлями Джеффа. Она была в глубоком обмороке.

– Нет, папа, она умерла, – заплакал мальчик.

Вокруг плотной стеной стояли люди, и Чарлз, опустившись перед женой на колени, напрасно просил их расступиться, уверяя, что ей нечем дышать. Наконец появился доктор. Он велел перенести больную в ближайший ресторан и положить на банкетку.

Осмотр ничего не дал. Ни единого синячка, ни шишки; судя по всему, у нее не было сотрясения мозга, но в сознание женщина не приходила. Доктор растер ей запястья, обложил льдом затылок и виски. Наконец она медленно открыла глаза и, увидев обезумевшего Чарлза, спросила, что произошло.

– Ты спасла девочку, дура несчастная, и едва не погибла под копытами лошади, – прошипел он, обуреваемый яростью, ужасом и едва не падая от облегчения. – Неплохо бы, если бы ты проявляла свой героизм где-нибудь в другом месте, любимая, – выдохнул он, целуя ее руку.

Джефф поспешно вытер глаза, стыдясь своих слез.

– Прости, – едва слышно пролепетала она, скосив глаза на доктора. Тот послушал ее сердце и удовлетворенно кивнул. Ничего страшного, хотя…

Он спросил женщину, не хочет ли она лечь в больницу. Оливия наотрез отказалась, но едва встала, как снова едва не потеряла сознание, и призналась Чарлзу, что ужасно себя чувствует. Он, вне себя от тревоги, снова уложил ее на банкетку.

– Думаю, вашей жене нужно немного полежать и она придет в себя. Возможно, это тепловой удар и перенесенное волнение. Если понадобится, можете позвонить мне вечером, – дружелюбно сообщил доктор и вручил Чарлзу свою карточку. Чарлз оставил жену с сыном и пошел за машиной. Мальчик со страхом смотрел на тетку.

– Олли, как ты? – прошептал он.

– Джефф, нет, – взмолилась она, хотя рядом никого не было. – Помни, что я тебе говорила.

– Знаю… просто я ужасно испугался… мне показалось, что ты мертвая.

Он шмыгнул носом, и Оливия взяла его за руку.

– Я живая и задам тебе хорошую трепку, если снова назовешь меня Оливией.

Она сделала зверскую физиономию, и оба рассмеялись. Но тут вернулся Чарлз и настоял на том, чтобы донести ее до машины. Оливия ужасно смущалась, уверяя, что все прошло, но в лице ее не было ни кровинки. Вечером ее ужасно тошнило, и она решила, что обойдется без ужина.

– Я вызываю доктора, – твердо объявил Чарлз, когда пришел проверить, все ли в порядке. – Мне не нравится, как ты выглядишь.

– Какой ты противный, Чарлз, – жеманно промурлыкала она, и Чарлз широко улыбнулся. Слава Богу, кажется, ничто не сломит ее неукротимый дух. Правда, ее страсть к приключениям со временем немного унялась, но чувство юмора оставалось неистребимым.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – вздохнул он, садясь. – Я думал, что умру, когда эта чертова лошадь едва не растоптала тебя. Господи помилуй, что за безумие!

– Но малышка могла погибнуть, – просто сказала Оливия, – и к тому же никто не пострадал.

– Кроме тебя.

– Я почти здорова, – заверила она, нежно целуя его в губы.

Она должна кое в чем признаться Чарлзу, но не знала, как начать. На такое она не рассчитывала. Конечно, это все усложнит. Но она так отчаянно хотела этого, что готова была на все, лишь бы ее заветное желание сбылось.

– Поверь, со мной ничего страшного, – повторила Оливия, и Чарлз недоуменно поднял брови. Иногда ее новая, непривычная манера говорить сбивала его с толку.

– Что ты хочешь мне сказать?

– Пока не решила, – пробормотала девушка. Она в самом деле понятия не имела, как отреагирует Чарлз на новость, тем более что ее сестра не желала никаких детей. Возможно, и он разделяет мнение Виктории.

– Что-то неладно? – встревожился он, но жена покачала головой и украдкой вытерла глаза.

– О, Виктория, – прошептал он, лишний раз напоминая, что Оливия захватила чужого мужа и не имеет права на счастье, хотя так горячо любит Чарлза. – Скажи, что тебя беспокоит… – умолял Чарлз, видя, что Виктории явно не по себе, и пытаясь ее ободрить.

– Я… я… Чарлз, – запинаясь выговорила она, и Чарлз, сопоставив ее недомогание и странное волнение, неожиданно понял.

– Ты ждешь ребенка, Виктория? – ошеломленно ахнул он, и жена кивнула. Последние два месяца он не предпринимал никаких предосторожностей и вел себя до невероятия беззаботно, но жена, казалось, не обращала на это ни малейшего внимания и все шло своим чередом. Зная ее отношение к детям, Чарлз на мгновение испугался, что она придет в бешенство и былые обиды и непонимание вспыхнут с новой силой. Но она, похоже, ничуть не сердилась, только тихо плакала.

– Я беременна, – прошептала она. По расчетам Оливии, это случилось в годовщину свадьбы. Она уже побывала у доктора, и тот сказал, что ребенок родится в конце марта. – Ты очень сердишься?

– Сержусь? – повторил он, удивляясь, как она умудрилась забыть о своем упорном нежелании иметь детей. – За что, родная? Это ты не хотела ребенка. И должна злиться на меня.

– Я никогда еще не была так счастлива, – шепнула Оливия, опуская ресницы, и Чарлз поцеловал ее, страшась спугнуть невероятную удачу, так внезапно посетившую его. Господи, как дорога ему эта женщина!

– Поверить не могу… Когда?

– В марте, – едва слышно призналась Оливия, со страхом подумав, что же будет, когда вернется Виктория и вспомнит о том, что она замужняя женщина.

А дитя? Что будет с ним? И как отнесется к этому сестра? Разразится ужасный, невероятный скандал, но в эту минуту она могла лишь беспомощно льнуть к любимому и молиться, чтобы страшная минута никогда не настала. Будущее неумолимо, и она потеряет все, особенно если для сохранения тайны и соблюдения приличий Чарлз потребует отдать младенца, обвинив ее во всех прегрешениях.

Оливия воображала самые убийственные последствия своего поступка. Но кара ждет впереди, а пока она старалась заставить себя думать только о Чарлзе и драгоценном ростке, который она носит в себе.

Перед тем как вернуться домой, они все рассказали Джеффу. Он немного растерялся, но ни о чем не спросил. Отец и сын обращались с Оливией как с античной вазой, и, хотя она подсмеивалась над ними, ей это нравилось. Сначала Чарлз по ночам отодвигался от жены как можно дальше, но, к собственному стыду, обнаружил, что не может сдержать себя, и любил ее с прежним пылом. Доктор в Ньюпорте заверил ее, что это не вредно младенцу. Она молода и здорова, и с ребенком ничего не случится, если, разумеется, не слишком увлекаться.

Как только они вернулись в Нью-Йорк, Оливия немедленно помчалась на Пятую авеню, где уже два месяца скапливалась почта. Она не посмела попросить кого-нибудь переслать все в Ньюпорт.

Усевшись на крыльцо, она дрожащими руками разорвала первый конверт. Виктория по-прежнему была во Франции, работала в госпитале. Прочитав последнее письмо, Оливия долго, невидяще смотрела вдаль. Милостивое провидение позаботилось о ней. И хотя сердце рвалось от тоски по сестре, судьба сжалилась над ней и младенцем. Виктория писала, что случившееся трудно объяснить, но она безумно счастлива и нужна людям и поэтому не вернется домой в конце лета, как собиралась. Там ее дом и жизнь, и она умоляет сестру простить ее.

Оливия с гулко бьющимся сердцем перечитала размашистые строчки. Значит, так распорядился Всевышний. Она будет просить Бога о здоровье и благополучии сестры. Остается от души надеяться, что и Виктория, со своей стороны, не станет держать зла на Оливию.