Как приручить холостяка

36. Наказание

— Одевайся, — приходит короткое сообщение от Добрынского, а у меня глаза лезут на лоб.

— Куда? — отправляю в ответ.

— Потом расскажу. У тебя пятнадцать минут.

В моём состоянии не то что одеваться — глазами шевелить тяжело. А ещё мне очень стыдно перед Кириллом Сергеевичем за то, что вчера произошло.

Теперь я понимаю, насколько глупо было на что-то надеяться и вообще предлагать подобное человеку, который является заядлым холостяком.

Мне хотелось провалиться со стыда, когда Наташа ответила ему за меня и послала так далеко, что если бы это не был Кирилл Сергеевич, то точно это было бы последнее наше общение. А ещё мне безумно стыдно от того, что я призналась Наташе, что Добрынский мне нравится.

А если она расскажет ему? Позора не оберешься. Хотя, если бы на этом наше общение прекратилось, то и пусть.

Но нет. Он написал ещё вчера, чтобы я позвонила, потом после обеда вот набрал — поинтересоваться моим здоровьем. Теперь снова сообщение с неясным мотивом.

Зачем нам видеться?

Самое страшное, что я не помню почти ничего из окончания вечера: пока мы с Волк ждали приезда Кирилла Сергеевича, я с горя опрокинула в себя ещё несколько рюмок. А дальше всё как в тумане.

Не помню, как добиралась домой и попала в кровать. Зато отлично помню, как меня рвало под ноги Добрынского.

После этого я предпочла бы вообще больше никогда с ним не общаться. Представляю, что он подумал, увидев это всё: «Хороша будущая мать!»

С трудом соскребаю себя с кровати и иду пить ещё одну таблетку обезболивающего. Мне так плохо, кажется, никогда не было.

Ещё раз чищу зубы и натягиваю на себя джинсы и простую хлопковую рубашку в цветочек. Не крашусь, потому что сил нет. Волосы просто собираю в хвост.

Не знаю, куда меня повезёт Кирилл Сергеевич. Предполагаю, что убираться в морге. Я даже не представляю, как мы там могли насвинячить.

Вместо сапогов на каблуке надеваю унты. Вспомнила, что они у меня есть, после того как Кирилл Сергеевич мне валенки подарил.

Знобит немного. Под унты надеваю пуховик подлиннее, а не укороченную модель.

Выползаю на свежий воздух до звонка и падаю на лавку возле подъезда. Дышу, стараясь прийти в себя.

Минуты три спустя приходит сообщение: «Спускайся». А ещё через минуту на дороге останавливается внедорожник Добрынского. Вздохнув, встаю с лавки и плетусь в его сторону.

— Ничего себе, ты шустрая, — усмехается Кирилл Сергеевич, когда я открываю дверь. — Подожди, я помогу тебе забраться.

Не отказываюсь от его помощи, потому что сейчас я в том состоянии, когда кажется: одно неловкое движение — и оторвётся сосуд.

Добрынский с лёгкостью подсаживает меня в машину и, захлопнув дверь, садится за руль. Оборачивается ко мне с каким-то странным весельем в глазах.

Молча вздыхаю и опускаю глаза — понимаю, что язвительных шуточек мне точно не избежать.

— Ну, привет, — вместо колкостей выдыхает Кирилл Сергеевич и трогается с места.

— Здравствуйте, — отзываюсь, покосившись на него.

— Как твоё самочувствие? — уточняет он буднично.

— Да как у вашего Петровича при нашей первой встрече, — усмехаюсь кисло. — Но наказание отработать готова.

— Какое наказание? — Добрынский одаривает меня удивлённым взглядом.

— А какое вы мне приготовили? — подозрительно щурюсь.

— Я? Наказание? Я что, похож на садиста? — возмущается он. — Я еду тебя лечить. И, судя по всему, как раз вовремя — иначе у тебя уже сознание путается.

— Я не поеду в больницу, — возмущаюсь. — Ещё не хватало капельницу мне ставить, как последней алкашке.

— Нет, Лен, — тянет Кирилл Сергеевич с улыбкой. — Это слишком сложно и долго. Я тебя, как последнюю алкашку, буду похмелять.

— Боже, — стону, закрыв лицо ладонью. — Да меня наизнанку вывернет. Меня уже тошнит только от одних мыслей.

Добрынский внезапно притормаживает, оборачивается назад, шуршит чем-то на заднем сидении и после вручает мне пустой пакет.

— Это на случай, если ты очень впечатлительная, — усмехается. — Я не буду тебя заставлять повторять вчерашний подвиг, но бокальчик сладкого вина под моим присмотром ты всё же будешь обязана в себя запихнуть.

— Не надо, пожалуйста, я больше никогда не буду пить, честное слово, — прошу его, сжимая пакет в руках. — Отвезите меня домой.

— Ты что, истеришь? — удивляется Кирилл Сергеевич.

— Я не алкашка, — смотрю на него серьёзно. — И я не хочу похмеляться. Я боюсь спиться.

— О да, с твоими талантами это немудрено, конечно, — усмехается Добрынский деланно хмуро. — Но под моим присмотром яд будет лекарством, — подмигивает мне.

Вздохнув, замолкаю и разглядываю проносящиеся мимо улицы. Слушаю радио. Внезапно начинается песня Даррена Хейза «Инсейшбл». Кажется, не слышала её сто лет. Очень любила.

Не успеваю подумать о том, что нужно попросить Кирилла Сергеевича сделать погромче, как он тут же тянется к магнитоле и увеличивает громкость.

— Вам тоже нравится эта песня? — усмехаюсь.

— Это же моя молодость, — кивает он.

И мы снова молчим, слушая песню, но в этот раз как-то по-другому. Будто мы молчим об одном и том же.

— Ой, а почему мы выехали из города? — оборачиваюсь на пронёсшуюся мимо табличку.

— Скоро узнаешь, — довольно усмехается Кирилл Сергеевич. — Тут недалеко.