Камень, жнец и мандрагора (СИ)

Глава 16

— Он не может… — я покосилась на Алессандро, пытаясь понять по замкнутому выражению его лица, о чём именно рассказал ему старший жнец.

— Верно, не может, — легко согласился Кристофер. — Есть определённые законы жизни и смерти, которым подчиняется всё живое в этом мире, и не нам их нарушать. Однако с Алессандро произошло нечто неожиданное, непредвиденное и теперь он своего рода… парадокс, исключение из правил. Он жил, умер в свой срок, был призван Смертью и достойно ей служил, пока не случилось то, что случилось. Он обрёл возможность… не прожить жизнь заново, но скорее пройти ту её часть, которой он лишился когда-то. Благо ли это или проклятие, что лишь отравит нынешнее его существование, никому не ведомо.

— Он умер рано… — пролепетала я растерянно и невпопад.

— Никто не умирает ни чересчур рано, ни слишком поздно. Все умирают тогда, когда приходит их срок, не раньше и не позже. Даже нам, слугам Смерти, неведомы причины, когда и почему наступает срок каждого живого существа. Он наступает, мы приходим и отводим душу за грань — вот и всё, что следует знать. Алессандро отпущен новый срок, и он должен пройти его в соответствии с законами жизни. Не в наших силах — и правилах — вмешиваться в чью бы то ни было жизнь.

— И он не превратится обратно в жнеца? — уточнила я недоверчиво. — Ни когда к нему вернётся память, ни… вообще?

— Нет.

— Если только он прежде умрёт, и его снова призовут, — добавила Кайя.

Следовало признать, что подобные заявления из жнеческих уст порождали смешанные чувства. Вроде и радостно от мысли, что ничего с Алессандро не случится, он останется по-настоящему живым даже в случае возвращения памяти, и в то же время крепли сомнения в правдивости их слов, настороженное ожидание подвоха и непонимание, что нам всем делать дальше.

— А камень?

— Кристалл возвращён тем, кому он принадлежит по праву, — немного пафосно повторил Кристофер.

И будут они его изучать как опасные элементы, под защитой и избегая прямого физического контакта. Выяснят ли когда-либо, как происходит процесс превращения не вполне живого жнеца в более чем живого человека? Пока трудно сказать, слишком уж много разных нюансов и неясно, оставит ли Смерть жнецам на долгосрочное хранение камень, способный вернуть им часть давно утерянной жизни. Соблазн будет велик, не хуже, чем в рассказанной Оливером легенде. Да и кто знал, может, не так уж неправдива та легенда.

Истина, столь тесно переплетённая с вымыслом, что по прошествии лет уже и не разобрать, где заканчивается одно и начинается другое.

— Вас не волнует, каким образом он был возвращён? — удивление, конечно, риторическое наполовину, но вдруг да снизойдут до ответа? — Вы… не вы лично, разумеется, а ваша братия…придумали и воплотили в жизнь план… не лучший, как по мне, однако никто неидеален… отправили за камнем своего коллегу, но принёс искомое возрождённый дух, существо, вам всем не особо симпатичное. И условия выставил, и очевидно увёл кристалл из-под носа этого самого коллеги, и подставил его этак нехило, потому что дух имел кое-какие подозрения насчёт свойств кристалла, а жнецы, вероятно, нет. А вы взяли и согласились?

— Дух заключил сделку со Смертью, не с кем-то из нас, — мрачно поправила Кайя.

А жнецы считаются с начальством, какой сверху приказ спустят, такой выполнять и будут.

— Что оная сделка собой представляет, вы не знаете. Какие условия выставил Оливер, вы не знаете, — перечислила я. — Что камень мог подкинуть такой сюрприз, тоже не знали. Забавно, что у духа-то как раз были предположения касательно свойств кристалла.

Кайя помрачнела сильнее, однако Кристофер лицо держал не в пример лучше и лишь позволил себе скупую снисходительную полуулыбку.

— Не думаю, дитя, что вам следует знать, где возрождённые духи берут свои предположения. Как и многое другое, впрочем.

Я уже дитя. Мило.

Алессандро что-то спросил. Кайя поморщилась с досадой, но перевела:

— Спрашивает, о чём мы говорим.

— Что вы ему рассказали? — потребовала я деталей.

— Правду, — отозвался Кристофер.

— О чём?

— О его ныне потерянной сущности. О его состоянии. Его прошлом, настоящем и возможном будущем — всё то, о чём вы поведать не могли в силу непонимания языка.

— Вы ему сказали, что он жил, умер, побыл жнецом и теперь может ещё пожить? — я поудобнее перехватила пакет, который, в отличие от корзины, сиротливо стоявшей где-то в нормальном мире, так и остался в моих руках. — И что дальше, мы можем идти? Вот так запросто?

— Да.

— Вы не собираетесь преследовать его, что-то требовать…

— Да кому он нужен? — влезла Кайя.

— Нет, — ответил Кристофер, смерив девушку неодобрительным взглядом. — Он свободен. Вы, Халциона, тоже.

Алессандро опять заговорил.

— Интересуется, веришь ли ты, что мы те, за кого себя выдаём, — роль переводчика Кайя взяла на себя неохотно, с недовольной гримасой, которую она, впрочем, тут же поспешила спрятать от строгого взора старшего жнеца.

— К сожалению, они говорят правду, — подтвердила я. — Переведи, если не затруднит.

— Я действительно был проводником душ?

— Да.

— Я был мёртв, но вновь стал человеком?

— Да.

— Моя память пуста, я не помню, как был проводником душ.

— Память вернётся, обязательно… надо просто немного подождать, — я коснулась свободной рукой руки Алессандро, улыбнулась ободряюще и Кайя тут же закатила глаза, напомнив Киану.

— Моё сердце преисполняется радости, когда ты рядом… ужас какой.

— Он про ужас ничего не сказал, — парировала я, продолжая безмятежно улыбаться ничего не подозревающему Алессандро.

— Я от себя добавила.

— Ты что-то имеешь против, Кайя… не знаю, как там тебя дальше по списку титулов…

— Всё, что с ним произошло, — противоестественно, — свою позицию Кайя проясняла куда охотнее. — Быть такого не должно. Если каждый жнец сможет по желанию вернуться в мир и к жизни, то что станет с проводниками?

— Этого не будет, — произнёс Кристофер негромко, но твёрдо, веско. — Алессандро останется исключением, и подобное происшествие больше никогда не повторится. Законы жизни и смерти останутся незыблемыми.

— А то вдруг бунт опять поднимут… — заметила я словно невзначай.

— Какой ещё бунт?

— Как в легенде о потерянных камнях из ожерелья богини.

— То просто легенда, одна из многих, — Кристофер отвернулся от меня и обратился к Алессандро.

Несколько минут они разговаривали. Переводом Кайя себя не утрудила, и мы с ней только стояли рядом, недружелюбно зыркая друг на дружку. Наконец старший жнец одарил Кайю выразительным взглядом, положил ладонь на плечо Алессандро, и они исчезли.

— Теперь он будет счастлив — стал человеком и тут же влюбился в горгулью, — Кайя жестом великого одолжения подала мне руку. — Куча эмоций, ворох бытовых проблем и изменившийся мир, для которого ты давным-давно умер. Как, по-твоему, он будет ко всему этому адаптироваться?

— Что-нибудь придумаем, — заверила я, вкладывая пальцы в её ладонь.

Шаг, и мы вернулись в нормальный мир.

В лавку сладостей мы так и не попали. Как только жнецы исчезли, оставив нас в компании корзины на пустынной улице, мы поспешили домой. Разговаривать, даже посредством жестов, как делали обычно, не стали, на полноценное обсуждение свежеполученной информации простых знаков и переглядываний не хватало, и домой мы вернулись в молчании, растерянные и притихшие. По приходу Алессандро забрал у меня пакет и вместе с корзиной отправился на кухню — раскладывание купленных продуктов и готовка явно успокаивали его куда больше, чем в далёком прошлом, когда это было долгом, возложенным на его плечи отцом. В такие моменты я всегда начинала подозревать, что нынешний Алессандро всё равно отличался от того человека, каким был при жизни.

Я же поднялась в нашу спальню, замерла перед окном и попыталась в тишине и покое разобраться, что это такое было.

Главное, что я поняла — Алессандро отпустили на все четыре стороны. Пусть идёт куда хочет и творит что пожелает, проводников душ его жизнь и дела больше не касаются.

Отчасти было подозрительно, что всё так легко и просто.

А отчасти ясно, что Алессандро хотят убрать с глаз долой, дабы он не смущал жнеческие умы видом своим чрезмерно живым, поправшим все известные правила и устои. Кристофер выразился ясно, подобное происшествие больше никогда не повторится. Очевидно, что они сделают всё, дабы и впрямь не повторилось. Спрячут камень, передадут Смерти на вечное хранение, скроют всю доступную информацию, замолчат все детали и постараются никогда не вспоминать об этом инциденте. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, был ли на самом деле бунт среди первых жнецов из-за камней или нет, однако нынешние собиратели явно не стремились создавать нездоровый ажиотаж в собственных рядах.

Что ж, Алессандро жив и свободен — это хорошо.

Но что он будет делать дальше — это вопрос, ответа пока не имеющий.

И что буду делать я?

Родное гнездо уже утомило порядком и, несмотря на более-менее наладившиеся отношения с младшенькими, желание вернуться в Велону крепло день ото дня. Хочу в столицу, в своё личное гнездо, в свою прежнюю жизнь, к клиентам и мандрагоре! Разве я многого прошу?

Только как избавиться от осознания, что как прежде ничего уже не будет? Что есть Алессандро, которого я не могу оставить в доме своих родителей, как планировала три недели назад? Я ему нравлюсь, я вижу это и без язвительных откровений Кайи, но знаю я и то, что это нынешний Алессандро мной увлечён. Жнец Алессандро подобных эмоций не демонстрировал ни разу… по крайней мере, явно. Объятия во сне в расчёт не беру. И несколько случайных взглядов, кои можно интерпретировать как-то иначе, тоже. И попытки оградить меня от общества Оливера. И…

Демоны побери!

И почему Алессандро не нашёл другую ду… горгулью для исполнения плана? Неужели я единственная подходящая по возрасту девушка, сбежавшая из родового города? Нет, конечно же. Любую беглянку можно загнать в угол и заставить согласиться на мутную эту авантюру, у большинства беглянок в родовом городе осталась семья, которая вряд ли обрадуется возвращению блудной дочери…

Но попалась я.

Понимаю, это банальное неудачное стечение обстоятельств и только с точки зрения меня как непосредственной участницы событий кажется, будто вляпалась я в это исключительно по чьему-то извращённому замыслу, а не потому, что так сложилось.

За спиной тихо стукнула дверь.

— Халциона?

Я обернулась к вошедшему Алессандро, выдавила ободряющую улыбку.

— Всё хорошо.

— Нет хорошо, — не согласился он и, закрыв за собой дверь, приблизился ко мне. Посмотрел пристально мне в лицо и заговорил. Тут же оборвал себя на полуслове, поморщился с досадой, как бывало, когда он сначала начинал излагать какую-то мысль и лишь затем вспоминал, что я из его речи понимаю только «да» и «нет». Ещё «я», «мы» и в силу привычки запомнила названия некоторых пряных трав. — Я…

Дальше обычно шёл активный обмен знаками и указанием на предмет, способный помочь донести мысль до собеседника, но сей раз подходящие символы не торопились находиться с одного беглого осмотра спальни. Алессандро оглядел себя, меня, даже в окно высунулся. Я видела, как он мучительно пытается найти нечто озвучивающее то, что хочет сказать, и впервые остро ощутила, сколь непреодолим языковой барьер между нами. А когда преграда эта наконец падёт, то с высокой долей вероятности Алессандро станет в большей мере прежним жнецом, чем нынешним человеком. Физиология и магический дар его останутся человеческими, но разум и эмоции превратят в сдержанного, замкнутого Алессандро, который если и чувствует ко мне что-то, то никогда не признается.

— Не стоит, правда, — возразила я. — Ты получил шанс, дающийся не каждому, — возможность прожить отнятую часть жизни. Теперь тебе открыт весь мир… когда ты, разумеется, вспомнишь наш язык.

— Нет.

— Почему нет? Не хочешь вспоминать язык? Тогда тебе придётся учить его по старинке, с нуля.

— Нет.

Алессандро коснулся пальцем своих губ и отрицательно покачал головой.

— Язык неважен? — предположила я. — А что ты будешь делать, ни слова не понимая? Или ты имеешь в виду, что он конкретно сейчас неважен? Или ты вообще предлагаешь помолчать?

Он похлопал себя по груди в районе сердца и указал на меня.

— Да знаю я, что твоё сердце преисполняется радости, когда я рядом! — неожиданно вспылила я. — Кайя перевела… надеюсь, что перевод её был точным и она не наплела ещё чего-нибудь от себя. Подозреваю, с неё сталось бы… — глубоко вздохнула и продолжила уже спокойнее: — Знаю, что я тебе нравлюсь. И ты мне тоже нравишься, даже, наверное, больше, чем прежний ты. Но мы говорим на разных языках, а когда сможем общаться на одном, то не думаю, что ты захочешь меня видеть. Я не знаю, что мы будем делать, ни вместе, ни по отдельности. Ты бывший жнец, проваливший возложенную на тебя миссию, я горгулья, сбежавшая из родового города и пойманная на незаконном укопе мандрагоры. Думаешь, что-то получится? Возможно, сейчас ты действительно так думаешь, но потом, когда память вернётся, думать ты будешь совсем по-другому, — я постучала указательным пальцем по мужскому виску. — Кристофер сказал, она вернётся обязательно… просто жнецом ты уже не станешь. Будешь помнить, как был им… и если тогда ты считал так же, как Кайя, что внезапное превращение из проводника в человека противоестественно и ни к чему хорошему не приведёт, то…

То редкий шанс и впрямь может обернуться проклятием, ядом, что отравит все отпущенные годы.

По выражению лица видела, что понимание моего монолога на Алессандро не снизошло. Да и с чего бы? Всё же он ответил на своём языке, коротко, негромко и, как мне показалось, успокаивающе. Затем шагнул ко мне, резко сокращая расстояние между нами, обхватил моё лицо ладонью и поцеловал.

Я застыла в растерянности, почему-то в последнюю очередь ожидая столь оригинального варианта донесения мысли. Впрочем, следовало признать, я всегда терялась, когда Алессандро меня целовал, неважно, на публику или сугубо по велению сердца. Да и после возвращения из Скарро, несмотря на регулярный совместный сон в одной постели, он ни разу не пытался переступить границу возвышенных платонических отношений. Иногда сдержанность эта разочаровывала, иногда вызывала недоумение, а иногда совершенно устраивала.

Меня.

Что думал по сему поводу Алессандро, оставалось загадкой.

Ладонь со щеки перебралась на затылок, зарылась в волосы и я потянулась навстречу, обвила Алессандро руками, отвечая на неспешный, осторожный поцелуй. Чудился в нём невысказанный вопрос и я надеялась, что и я правильно понимаю, о чём меня, собственно, спрашивают, и мужчина верно разберёт мой ответ. Вероятно, какие-то выводы он сделал, потому что спустя несколько ударов заполошно бьющегося сердца поцелуй стал увереннее, настойчивее. Ладонь скользнула на шею, нежно касаясь кожи, задевая воротник блузки. Вторая рука оказалась на моей талии, сначала поднялась выше по спине, затем опустилась ниже, порождая ощущение всепоглощающего пожара что в теле, что в разуме.

Но желания возразить не возникло.

Совсем.

Однако, наверное, не стоит вот так страстно целоваться прямо перед окном. Дома расположены довольно близко друг к другу, окна зданий в родовых городах не такие маленькие, как в многоэтажках Скарро, и сколь бы ровное отношение к интиму у каменных ни было, это вовсе не значит, что надо сами интимные моменты демонстрировать всем соседям…

Словно в ответ на мимолётную эту мысль, Алессандро мягко отодвинул меня от окна. Я наполовину рефлекторно отступила и продолжила отступать, пока не уткнулась спиной в стену. При том Алессандро ухитрился и поцелуй не прервать, и руки его по-прежнему гуляли по моему телу, сминая бордовую ткань костюма в попытке добраться до открытых участков кожи.

И как-то незаметно я увлеклась.

Мы увлеклись.

Разбудил меня мамин голос.

Звучал он, к счастью, не в нашей спальне, но на первом этаже, где ему вторил папин глас и вплетались робкие замечания Жадеи.

Ах, да, сегодня же на ужин должны прилететь Фиан с супругой.

А самого ужина-то и нет.

Я перевернулась с бока на спину, отмечая с удивлением, что не чувствую на себе мужской руки. За прошедшие дни так привыкла просыпаться в объятиях Алессандро, что теперь странно обнаружить себя не в них.

Особенно после произошедшего.

Может, он уже оделся и спустился вниз? Мамуля к хорошему тоже привыкала быстро: как поначалу надменно поджимала губы при виде постороннего мужчины, хозяйничающего на её кухне, так теперь не упускала возможности лишний раз похвастаться талантами Алессандро при соседях и знакомых. И нынче на кухню родительница не совалась без нужды, без зазрения совести переложив готовку на плечи неугодного зятька.

За распахнутым окном сгущались сумерки, наполняли комнату, но даже в полумраке я прекрасно разглядела мужскую фигуру, сидевшую, сгорбившись, на краю постели.

— Алессандро? — позвала неуверенно.

Согнутая обнажённая спина распрямилась медленно, словно через силу. Я села, придерживая одеяло на груди и подтянув колени. Тревожное ожидание подставы от мироздания крепло, даже мелькнула гаденькая мыслишка, что не стоило так внезапно переводить отношения в иную плоскость. Одно дело действительно спать вместе, и только, и совсем другое тащить мужика в койку.

— Всё в порядке? — спросила едва слышно.

— Не знаю, — последовал тихий, но чёткий ответ.

Без малейшего признака акцента.

Память вернулась?

— Ты… — я так ждала, так надеялась на скорейшее её обретение, и вот оно случилось, но радости почему-то нет ни грамма. — Ты всё вспомнил? Я имею в виду, как был жнецом, души, перемещение по стежкам и что там ещё было…

— Да.

Неужто секс так чудесно подействовал? Или это просто совпадение неудачное?

Как и выбор меня на роль пропуска.

— Помню всё — до удара, — продолжил Алессандро тем же тихим, ровным голосом, не выражающим ничего в частности. — Затем пустота.

Я покосилась на смятую постель между нами. Весело будет, если сейчас выяснится, что он забыл прошедшую ночь… то есть прошедшие несколько часов.

— А последние полторы недели помнишь? — уточнила я с внутренним содроганием.

— Помню, — отозвался Алессандро после недолгой паузы, за время которой сердце успело укатиться куда-то в район пяток, а я — заклеймить себя кучей неприличных эпитетов.

Серьёзно, Хэл, о чём ты только думала? По сиюминутному капризу переспать с мужчиной, не помнящим половину собственной жизни, не разговаривающим на одном с тобой языке? Умница, Хэлли, саму себя превзошла!

Алессандро поднял руку, и я заметила торчащий из кулака длинный шнурок. В последний раз я видела и шнурок, и висящую на нём пластинку в вечер закрытия праздника Жизни и с той поры память из чужого прошлого на глаза мне не попадалась. По возвращению из Скарро Алессандро её снял и при мне не надевал. По крайней мере, по вечерам, когда мы ложились спать, он всегда был без неопознанной висюльки. Похоже, убрал куда-то.

Но не слишком далеко, сколь погляжу.

— В давние времена змея, кусающая себя за хвост, символизировала смену циклов природы. В сочетании с символом бесконечности она означала бесконечный же круговорот энергии в мире. Ничто не теряется, не исчезает бесследно и не уходит в никуда, но лишь меняет форму, продолжая своё движение в петлях вечности. Когда-то мы неистово в это верили, глупцы…

Надо полагать, под «мы» подразумеваются он и Лаура.

Или нет?

— Мы делали то, что тогда полагалось недозволенным, нарушали запреты и верили в идеалы, которые придумали себе сами, — Алессандро усмехнулся с оттенком застарелой горечи. — Нас было несколько, обуянных идеями не лучше, чем у искателей бессмертия, и рассудительных не больше, чем Азур и его друзья. Века спустя я думал, почему во всё это влез, почему вовлёк в это…

Лауру.

Он не произнёс её имя, но я догадалась.

— А почему мы вообще лезем во всякие мутные затеи? — заметила я.

— Действительно. До костров мы не доигрались лишь потому, что раньше сожрали самоё себя. Способности у всех были разные, уровень, соответственно, тоже, но в те годы бытовало мнение, будто некромантия и любое взаимодействие с тёмной энергией сделают всемогущим в один момент. Мы много времени уделяли практике, а безграничная сила не приходила, — Алессандро разжал пальцы и посмотрел на пластину, тускло блеснувшую в свете, льющимся из окна соседнего дома. — И сама практика давала разные результаты у каждого. Так сложилось, что постепенно я стал главным в нашем маленьком сообществе. Это не всем пришлось по нраву. Один из нас возражал особенно громко… наговаривал на меня и Лауру… подбивал остальных выступить против. Заявлял, что некромантия не для женщин и позор нам, раз мы позволяем какой-то дев… женщине нами управлять, что я собачка на поводке Лауры и она через меня забирает всю силу себе, потому-то другие слабее. Наговоры быстро возымели эффект. Недовольство, как я теперь понимаю, уже зрело некоторое время и нужна была только искра, чтобы разжечь пламя. Паоло его разжёг…

А, вот и Паоло.

— В том пожаре сгорели все.

— Кроме Лауры.

— Она действительно была сильнее всех нас. Когда меня… когда мой срок пришёл, она сорвалась. И выжгла собственную силу дотла.

Понятно, почему, будучи вроде бы не слабой некроманткой, Лаура закончила жизнь столь печальным образом. В одночасье она лишилась всего — любимого, силы и свободы и что ей ещё оставалось, кроме как следовать велению семьи?

— Когда ты погиб, она их всех убила, — потому что только спустив с поводка всю силу разом, можно в два счёта убить другого и даже не одного. А после жить с невосполнимой пустотой внутри и блоком на любой вид магии, более надёжным, чем все блокирующие наручники и ошейники в мире. — Кто метнул тот кинжал, что унёс твою жизнь? Паоло?

Вместо ответа Алессандро сжал пластину в кулаке.

А я сообразила наконец, что означает вензель на оборотной её стороне.

Буквы А и Л, написанные особым, не шибко читабельным шрифтом и переплетённые любовным узлом, как делали в давние времена. Сейчас редко когда чем-то подобным занимались, и только в ведьмовской практике встречались ещё любовные узлы на соединение двух сердец.

— Халциона! — мама требовательно постучала в дверь. — Халциона, ты не знаешь, Алессандро дома? Фиан и Жадея уже прилетели, а на кухне никого и…

— Я сейчас спущусь, госпожа Джира, и всё приготовлю, не беспокойтесь, — повысил голос Алессандро.

За дверью наступила тишина. Ещё бы, впервые за последние дни Алессандро ответил моей маме полновесной фразой без акцента.

— Хорошо, — растерянно отозвалась мамуля и из-за створки донеслись удаляющиеся шаги.

Алессандро отложил пластину на прикроватную тумбочку, встал, включил свет и начал одеваться, подбирая с пола раскиданную в пылу страсти одежду. Смотреть на меня избегал, напоминая безжалостно, что некоторые вещи вернулись на круги своя.

— Ты по-прежнему не жнец? — решилась спросить я.

— Я живой, Халциона. Это… странное чувство и обычно его не осознаёшь в полной мере, пока… не побываешь по ту сторону. Странно ощущать себя живым спустя столько веков. Странно понимать, что она у меня есть, эта жизнь, и я не вернусь на изнанку. Странно дышать полной грудью, остро всё чувствовать и знать, что назавтра оно никуда не исчезнет, — Алессандро передёрнул плечами и надел рубашку.

— Значит, миссия закончена, и я могу вернуться в Велону? — интересно, и зачем я об этом спрашиваю? На какой ответ рассчитываю?

— Да. Если захочешь.

А если нет? Ну хотя бы в порядке бреда?

Но произносить эту фразу вслух я не стала.

— А ты?

— Займусь ужином для твоей мамы.

Какой замечательный ответ! Именно такой, какой ждёт девушка после полутора недель неопределённых отношений, завершившихся в этой самой постели!

Одевшись, Алессандро наспех провёл пятернёй по шевелюре и вышел. Я же передвинулась к тумбочке с другой стороны кровати, схватила пластину и, размахнувшись, вышвырнула её в окно. Затем откинулась на подушку и попыталась оценить все преимущества свободы от этой затяжной мутной авантюры.

Оценивалось почему-то на редкость хреново.