Камень, жнец и мандрагора (СИ)

Глава 9

— Каменным испокон веков было тяжело с людьми, — вдохновенно вещала мама, нимало не заботясь, что неугодный зятёк может объявиться в любой момент. — Человечки так хрупки, чувствительны, ненадёжны и полны предрассудков, что в их сторону и крылом махнуть страшно. Ты только погляди, что эти неравные отношения уже с тобой сделали: ипостась лишний раз не меняешь, на родных не смотришь, будто стыдишься нас или считаешь чудовищами, какими каменных видят люди. Обычаями пренебрегаешь, традиции не чтишь и даже в Скарро одеваешься как человечка. Бедная моя Халциона, должно быть, он совсем задурил тебе голову любовным дурманом. Ещё и замуж за него собираешься. А жить вы где будете? У вас появится собственный дом или вы продолжите мыкаться по съёмным углам, словно побирушки какие? Ты оставишь свою… свои нынешние занятия, когда вы поженитесь, или он вынудит тебя и дальше работать? Ты собираешься идти к брачному алтарю в человеческом храме? А ваши дети, ты подумала о них? Какое будущее их ждёт, полукровок, не принадлежащих в полной мере ни к роду человеческому, ни к каменному народу? А если он тебя бросит и… и разведётся? — последнее слово было произнесено трагическим шёпотом и с выражением безграничного ужаса на челе.

А почему это сразу он разводиться должен? Может, это я с ним разведусь. Допечёт муженёк, и брошу его ко всем демонам, пусть сам себе обеды готовит и исподнее гладит.

— Кажется, люди сейчас вовсю разводы практикуют, — родительница скривилась брезгливо и подалась ещё ближе ко мне, коснулась моей руки. Только я от этого жеста ободряющего опасливо вжалась спиной в подушку. — Но тебе нечего бояться, доченька, ты теперь дома, где никто тебя не обидит и не позволит чужим обидеть тебя. Ты можешь немедля оставить своего некроманта… тем более вы пока не женаты… и познакомиться с приятным молодым горгулом. У одной моей подруги как раз есть сын… твоего возраста, недурён собой, перспективен и обещаниями не связан…

Это мамуля что делает? Пытается сосватать мне какого-то сына какой-то своей подруги?

— Он вежливый, воспитанный и исключительно положительный молодой горгул, — с ласковой-преласковой улыбкой продолжала родительница. — Уверена, как только вы познакомитесь, сразу приглянетесь друг другу. Ты же у меня такая красавица… и не волнуйся насчёт бегства. Я сказала, что ты в столицу улетела учиться… сейчас это вроде модно, чтобы девушки высшее образование получали…

— Ма, у меня уже есть жених и другого мне не надо, — и тут, что характерно, тоже не соврала.

Потому что на данный момент и на ближайшие год-два настоящий жених мне точно не нужен! Даже молодой горгул с перспективой осесть в одном из родовых городов!

— Брось эти глупости, Халциона, — отмахнулась мама. — Скажи ещё, что любишь его.

— Люблю, — выпалила я, готовая признаться в любви к кому угодно, лишь бы не слушать, как мама старается устроить моё идеальное будущее на свой лад.

— Он человек, как его можно любить? Понимаю, он красив и в постели, полагаю, неплох…

— Мама!

— …но вступать с ним в брачный союз не стоит. Послушай, уже сегодня вечером ты сможешь встретиться с…

— Мама-мама, ну что вы такое говорите? — Алессандро наконец соизволил возникнуть на пороге, каким-то неведомым для меня способом отодвинув бусы с минимальным звуковым сопровождением. — Неужто я вам совсем не люб?

Родительница застыла скульптурой, только ласковая улыбка обратилась неприязненным зловещим оскалом. Жнец же невозмутимо обошёл кровать, наклонился ко мне и поцеловал в висок.

— Идём, Хэлли?

— Конечно, любимый. До вечера, ма, увидимся на празднике, — я встала, оправила платье и поскорее ретировалась с места несостоявшегося сватовства. — Знаешь, вот от этого… в числе прочего… я и сбежала когда-то, — прошипела, пока мы спускались по узкой лестнице на первый этаж.

— Я думал, у твоего народа принято самостоятельно выбирать себе партнёра, — отозвался Алессандро.

— Не то чтобы принято… но и активного участия родителей в вопросах брака детей это не отменяет.

Мы вышли на улицу и направились к перекрёстку. Переместиться оттуда к арене уже не получится — слишком оживлённо вокруг, — так что придётся поискать тихий угол где-то поблизости.

— Халциона!

Обернувшись, я увидела догоняющую нас Киану и сразу насторожилась. Ничего не имею против своей семьи, в конце концов, они моя ближайшая родня, но всё то, что они успели вывалить на меня за каких-то пару дней, само собой настраивало на ожидание подвоха от каждого.

Сестра остановилась, посмотрела мрачно на Алессандро, затем по сторонам.

— Что-то случилось? — осведомилась я.

— Нет. То есть да. То есть не совсем, — Киана поскребла сандалией пыль, покрывавшую большинство горизонтальных поверхностей на улицах. — Я… поблагодарить тебя хотела.

— За что? — опешила я.

— Ну… вы меня не выдали. Тогда, с маминым багажом.

— Ты же сама сказала, что в случае чего свалишь всю вину на меня.

— Думаешь, ма не сообразила бы, что к чему? Она-то всё знает… то есть не всё, но кое-что точно… и сразу поняла бы, что это я, а никак не ты, которая и суток в родном гнезде ещё не провела.

И, похоже, об этом «кое-что» я ничего не знаю.

Не уверена даже, что хочу знать.

— В общем… — сестра помялась и выдавила без особого энтузиазма: — Спасибо.

— Ага, обращайся, — щедро разрешила я.

— Тут такое дело… — Киана снова огляделась, на сей раз воровато. — Короче, мои друзья сегодня устраивают… маленькое собрание… отдельно от старших и всех этих идиотских празднований хрен разберёт чего. Посидим, побалакаем о том о сём… ну, ты понимаешь.

— Не совсем.

— Мы иногда собираемся нашей компанией, обсуждаем… разные вещи. Подумала, вам может быть такое интересно.

— Если вы с друзьями собираетесь своей компанией, то посторонние вам зачем?

— Многим было бы интересно послушать столичного некроманта, к тому же человека.

— У вас там ещё и выступления ораторов предполагаются? — окончательно растерялась я.

— Иногда бывает, — подтвердила Киана. Посопела и добавила тише: — И потом я смогу сказать ма, что была с тобой и твоим… женихом, а не шлялась опять с этими диссидентами…

— С кем?!

— Хорошо, мы обязательно придём, — вмешался Алессандро. — Говори адрес.

Адрес Киана назвала не точный, а приблизительный, каким пользовались гости Скарро, — старая часть города, такой-то по счёту дом от арены, с такими-то опознавательными знаками. В данном случае опознавательным знаком выступал бар «Крыло горгульи» в соседнем здании.

— Только никому больше не говорите, — потребовала Киана. — Особенно ма, па и Фиану. И Литке, если вдруг её встретите, а то она мало того, что тут же сдаст с потрохами, так ещё и нытьём своим замучает до смерти.

— Могила, — серьёзно заверил жнец.

— Я предупрежу, что вы тоже будете. Приходите, как закончатся соревнования и вынос булыжника, скажете, что от меня и что ты некромант. Покажешь что-нибудь из некромантского арсенала, и вас пропустят, — бросила сестра напоследок и убежала обратно в дом.

— То есть мы булыжник сегодня не выносим, — подвела я итог сей странной беседы.

— Нет.

— А когда?

Вместо ответа Алессандро лишь загадочно улыбнулся.

Зная мамину страсть к драматизации всего, что плохо лежит, я предполагала, что несколько высокопарное определение «диссиденты» в отношении друзей Кианы выступает явным преувеличением.

И не ошиблась.

До вечера мы с Алессандро бродили по городу, изучали пути отхода и проверяли, не крутится ли поблизости Оливер. В перерывах болтали на отвлечённые темы, причём Алессандро следил, чтобы эти самые темы не съезжали ни на возрождённого, ни на возможные точки соприкосновения духа и жнеца. Словно рассказав мне основное об Оливере, Алессандро счёл выполненным свой долг по информированию напарницы.

К началу праздничного вечера мы вернулись во временное жильё, я переоделась в подходящее приличной горгулье платье с низким вырезом на спине, и мы отправились на арену. Присоединились к моей семье, отсидели официальную часть и, как только все начали спускаться на арену, потихоньку ушли. Разыскать место сбора местных диссидентов труда не составило, по соседству с «Крылом горгульи» было всего два жилых дома, и лишь из одного доносилась громкая музыка и голоса. Дежурившему на входе горгулу, высоченному и широкоплечему, мы сообщили, что я старшая сестра Кианы, та, которая беглянка с некромантом, а не та, которая беременная с мужем. Алессандро в подтверждение своего статуса материализовал над ладонью чёрное облачко. Нас смерили уважительным взглядом и пропустили.

В двухэтажном доме с комнатам куда более просторными, чем в новой части города, собралась сплошь молодёжь не старше меня, примерно поровну парней и девушек. Одеты на диво разнообразно, кто в традиционных одеждах каменного народа, кто в современной человеческой. Ничем особенным не занимались: банальное распитие напитков, закупленных оптом в «Крыле горгульи», дым до потолка и болтовня обо всём и ни о чём в частности. На первом этаже в большой комнате с минимумом мебели двое горгулов играли на гитарах, а третий на барабанах. Звучало неплохо, я даже задержалась, послушала немного. В соседнем помещении за длинным столом сидела компания в дюжину голов и бурно что-то обсуждала. В третьей несколько девушек вели оживлённые дебаты о женских правах. На кухне подчищали запасы хозяев дома, то бишь ели. На втором этаже было потише и не столько говорили, сколько делали. Я заглянула в одну спальню с легкомысленно оставленной нараспашку дверью — да-да, в старых домах двери были везде, где положено, а не только у парадного входа, — смущённо кашлянула, повернулась к Алессандро и махнула рукой в сторону лестницы.

Это не тайное собрание диссидентов, это обычная вечеринка.

Мы спустились на первый этаж, и тут нас поймала Киана.

— Вы быстро, — удивилась сестра.

— Ты тоже, — заметила я.

— Лишь бы от ма ускользнуть, а там поднялся на крыло и сюда полетел.

— А Азур здесь?

— Нет, ты что? — округлила глаза Киана. — Мелкий он ещё…

— Не настолько уж и мелкий.

— Умом он мелкий, — снисходительно поправила Киана. — Ни хрена не соображает в том, о чём мы обычно говорим.

— А присутствующие, конечно же, соображают, — я проводила взглядом парочку, прошмыгнувшую мимо нас к лестнице.

— Идёмте, я вас познакомлю, — уклонилась от ответа сестра.

Пошли в столовую, где по сравнению с прошлым нашим визитом стало куда теснее. Стулья и табуретки, собранные, кажется, со всего дома, заняты, а кому не хватило посадочных мест, те стояли вокруг, коллективно внимая высокому черноволосому горгулу, замершему во главе стола. Перекрывая доносящуюся из гостиной ритмичную музыку, тот вещал об опасности заключения жизни строго в пределах родовых городов, важности свободы выбора для каждого и — мама была бы в ужасе, кабы услышала, — избирательном праве для всех достигших совершеннолетия независимо от пола и достижений. Присутствующие одобрительно кивали и хором соглашались. Заметив подающую знаки Киану, горгул в несколько коротких агитационных реплик завершил речь и отступил. Киана заняла его место, поманила нас, представила собранию и попросила меня рассказать о своём бегстве.

Я и рассказала, мне не жалко.

Говорить старалась коротко, по существу, без подробностей и упоминания, чем я на самом деле занимаюсь. Когда начали расспрашивать о моей жизни в столице Алансонии, отвечала как можно проще и придерживалась составленной жнецом легенды, благо что всех интересовало вольное житьё-бытьё в целом, а не личные детали. После меня вышел Алессандро, толкнул вдохновляющую речь о том, как некромантия, претерпев века гонений и обвинений во всех мировых грехах, сумела-таки выбраться из тёмного угла и стать важным, нужным и законным направлением в магии, без которого во многих сферах уже не обойтись. А раз столь рьяно преследуемая некромантия смогла, то и молодые горгульи смогут добиться всего, к чему стремятся. Потом жнец тоже отвечал на вопросы, мы приняли порцию аплодисментов и засим наконец откланялись. В холле первого этажа Алессандро осмотрелся, привычным уже жестом взял меня за руку и повёл к лестнице.

На второй этаж.

А со второго — на крышу.

Свободный выход на крышу был в каждом горгульем доме, и старая часть Скарро не исключение. Плоская, обнесённая парапетом, крыша эта не могла похвастаться пышным зелёным палисадником, какие разбивались в нынешних родовых городах, и оттого гляделась голой, пустой. Отсюда открывался вид на подсвеченную изнутри стену арены и столь же плоские крыши соседних домов.

— Мы из-за этого посетили диссидентское собрание? — указала я на арену.

— И из-за этого тоже, — Алессандро приблизился к парапету, пристально разглядывая объект.

— Ты так её изучаешь, что можно подумать, тебе с этой арены драпать придётся по старинке, то есть ногами, — я встала рядом. — Тебе же главное забрать каменюку, а там можно сразу к воротам переместиться. Или даже за ворота.

— Нельзя.

— Почему? Мы ведь целый день по городу таким образом скачем.

— Именно, по городу. Но за его пределами перемещаться с той же лёгкостью не получится. Я пытаюсь понять, почему за столько лет ни один жнец не сумел проникнуть в Скарро иначе, чем в качестве собирателя. У твоего народа свой способ телепортации посредством тех камней за стенами…

— После коего тебе слегка поплохело.

— Верно. Однако почему эта телепортация повлияла на меня, но очевидно не отразилась на твоих сородичах?

— Потому что это наша телепортация? — предположила я. — На нас и не действует.

— А какая порталу разница, кто через него проходит? — вопросом на вопрос ответил Алессандро.

— Никакой, наверное, — не то чтобы я вообще интересовалась принципами функционирования порталов.

— Ты сама говорила, ваши предки строили на совесть и защищали на века. Полагаю, что когда возникла необходимость создания точек эвакуации вдали от Скарро, предки сочли нужным внести некоторые коррективы в телепортацию и тем самым обезопасить вотчину каменных.

Жнец извлёк из кармана куртки знакомый блокнот и карандаш, пролистал в поисках чистой страницы и начал быстрыми движениями набрасывать схему. Света фонаря, озаряющего крышу, ему с лихвой хватало, он сосредоточенно смотрел то на страницу, то на поднимающуюся над домами стену арены. Я попробовала приглядеться к стремительно разрастающейся паутине линий, кружков и закорючек, но если в защитных системах, особенно стандартных, я разбиралась достаточно, чтобы вскрыть или обойти и точно узнала бы даже в схематичном виде, то рисунок Алессандро идентификации не поддавался.

— Ваш портал беспрепятственно пропускает горгулий в их истинном виде. Человеку же переход дастся тяжелее. Совсем не остановит, но несколько замедлить может. Когда жнец забирает чью-либо душу, он невидим для всех, кроме души, ведом лишь своею целью и… не могу сказать, что становится бесплотен, однако препятствий для него не существует. Исполняющий свою задачу жнец в меньшей степени живое существо, нежели… в остальное время.

— Не живой и не мёртвый, ушедший и вернувшийся, лишённый своего тела, но и не бесплотный дух, — прозвучал за нашими спинами весёлый голос. — Долго ж вы соображали. А ещё жнецами-собирателями зовётесь, смотрящими в глубины непознанного…

Алессандро повернулся так резко, что я еле уловила его движение, и с разворота метнул карандаш. Вряд ли он предполагал причинить этим воистину убойным оружием существенный вред возрождённому духу, да и Оливер, не переставая ухмыляться, перехватил карандаш ещё на подлёте к собственному лицу.

— Знаешь, Ал, это несерьёзно даже для тебя, — Оливер повертел карандаш в пальцах и бросил обратно.

Жнец поймал, сжал писчий инструмент с такой силой, словно собирался покрошить его на стружки.

— Или почему, ты думал, я здесь? — Оливер развёл руками. — Я ни то, ни другое… как и ваша братия, когда она при исполнении, только я такой всегда, а не по указке сверху.

— Следишь? — Алессандро всё же расслабил пальцы, закрыл блокнот и сунул его вместе с карандашом в карман.

— А чего за вами следить? Вы и так почти всё время на виду. Хотя выбор, сказать по чести, странный. Не ожидал от тебя такого.

— Чего — такого? — рискнула спросить я.

— Выступления на собрании местной бунтующей молодёжи, — охотно пояснил Оливер. — Да и вести нежный чистый бриллиант на мероприятие, где ожидается не только партсобрание, но и оргия, — затея, недостойная настоящего мужчины и галантного кавалера. Или сияющий бриллиант сочувствует тяготам юных и мятежных?

— Я их понимаю, — поправила я. — Лет пять-шесть назад я и сама к ним присоединилась бы, кабы знала об их существовании.

Не уверена, правда, что лет пять-шесть назад несогласные с политикой совета старейшин проводили подобные сходки, ну да ладно, сомневаюсь, что возрождённого волнуют сии нюансы.

— Прекрасная леди бунтарка в душе? — улыбнулся Оливер, глядя на меня так, будто мы на крыше были только вдвоём.

— Халциона, не разговаривай с ним, — вмешался Алессандро.

— Почему? — осведомился Оливер с наигранным любопытством.

— Потому что.

— Просто потому что? Или потому что опасаешься, что прелестная Халциона, которую ты держишь за пропуск и прикрытие в Скарро, услышит от меня нечто, не предназначенное для ушей марионетки, используемой втемную?

Жнец не удостоил возрождённого ответом и взял меня за руку, собираясь удалиться с крыши по стежкам.

— Подождите, — шагнул к нам Оливер.

Алессандро вопросительно вскинул бровь.

— Я хочу в долю, — прямо заявил возрождённый.

— Что, прости? — если жнец и удивился в действительности, то продемонстрировал оную эмоцию весьма умеренно. Можно сказать, скупо. Чуть-чуть вежливого интереса, и не более.

— Хочу в долю.

— В какую долю?

— Тебе нужен последний утерянный камушек из ожерелья богини, обворожительной Халционе — чтобы твоя не вполне живая физиономия оставила её наконец в покое, мне — щепотку того и капельку другого. Так отчего бы нам троим не объединить усилия во имя скорейшего достижения общей цели?

— Нет, — отрезал Алессандро тоном, возражений не терпящим.

Но возрождённый не впечатлился ни на грамм.

— Вы нашли последний камень, придумали, как проникнуть в Скарро, и тебе удалось успешно претворить в жизнь первую и вторую части плана — разыскать пропуск и оказаться за стенами древнего города. Предполагаю, что препон для воплощения третий части тоже нет. Камень не особо охраняется, мы все это заметили. Забрать его нетрудно, но что делать с ним потом? Ты заперт в Скарро, ты не способен покинуть его просто так, как жаждешь сейчас переместиться подальше от меня.

— А ты можешь, — внезапно усмехнулся Алессандро. — Я обрадуюсь возможности переслать кристалл с таким надёжным курьером, как ты, и немедля вручу его тебе со слезами благодарности. Знаешь, Олли, это несерьёзно даже для тебя.

В отличие от жнеца, Оливера ироничное сокращение от собственного полного имени не покоробило.

— Было бы неплохо. В идеале. Но ты подобным образом не поступишь.

— Какая нечеловеческая прозорливость, — теперь сарказм впору было сцеживать вместо яда.

— Но как жнец ты должен знать легенду об ожерелье богини, — возрождённый сделал ещё шаг к нам.

И ведь второй раз уже упоминает об этом загадочном ожерелье… Ясно, что такая неожиданная настойчивость неспроста и почти наверняка затеяла сугубо ради пропуска, то есть меня, но любопытно же! И как понять, сокрыто ли что-то полезное в этой легенде или нет, если её не торопятся пересказывать?

— Что за легенда? — изображать живейший интерес не пришлось, я действительно хотела ознакомиться со жнеческим народным фольклором.

Алессандро помрачнел и промолчал, так что я перевела жаждущий подробностей взор на Оливера. И возрождённый не подвёл, заговорив негромким, проникновенным голосом:

— Давным-давно, когда над миром властвовали боги, а не технологии и человеческая глупость, было у богини Смерти ожерелье о тринадцати драгоценных камней, чище и прекраснее которых не сыщешь ни среди живых, ни среди мёртвых. Сказывали, будто те камни образовались ровно в тот момент, когда Смерть впервые пришла за первым же представителем каждого разумного рода, что населяли землю.

— Хочешь сказать, землю населяет всего тринадцать рас? — усомнилась я. — По-моему, нас несколько больше.

— Тогда считали, что тринадцать.

— С людьми?

— Конечно, с людьми, — с досадой поморщился Оливер, разом утратив нужную степень трагичности. — Смерть собрала эти камни и по её наказу лучшие мастера из подгорного народа выковали для них золотое ожерелье.

— Золотишко, да тринадцать камешков в оправе, даже если разного размера… — заметила я. — Тяжёлое, должно быть, получилось украшеньице.

— Она богиня, что ей вес украшения? Будь добра, не перебивай. Каждый из камней обладал особыми свойствами, напрямую происходящими от рода, с которым он был связан. Например, с помощью камня, появившегося после смерти первой русалки, можно было управлять водной стихией. Смерть не зря величают безликой, у неё нет лица, она приходит за всеми живыми и мало кому удаётся заметить даже её тень. Время шло, людей и нелюдей становилось всё больше и однажды Смерть поняла, что и её неумолимая длань не успевает дотянуться везде и сразу. Тогда она взяла свою тень и вылепила из неё первых жнецов.

Алессандро лишь хмыкнул насмешливо.

— Жнецы исправно выполняли возложенные на них обязанности, и впрямь подобные теням. Они были почти что бесплотны, на них никто не обращал внимания, для них не существовало преград и проникнуть они могли куда угодно. Они всюду следовали за своей госпожой и не раз замечали её прекрасное ожерелье — оно-то, в отличие от её лица, было вполне себе видимо. Блеск драгоценных камней завораживал жнецов-теней, да и возможности, сокрытые в украшении, манили их с каждым днём всё сильнее. Им казалось, что они не просто тени и подручные инструменты своей госпожи, но и сами подобны богам. Они сговорились и восстали против неё, и бунт их был так успешен, что мятежникам удалось пленить саму Смерть и снять с неё ожерелье. И тут возникла неувязка, потому как теней было больше тринадцати и каждому хотелось отхватить свой кусок пирога. Они долго и яростно спорили, кому должны достаться камни, а если носить кристаллы по очереди, то в каком порядке и кто будет первым… и когда исчерпали все аргументы, то накинулись на ожерелье всей сворой. В их руках золото обратилось прахом, а камни рассыпались по всему миру. Богиня воспользовалась тем, что теням стало не до неё, и сумела освободиться. Гнев её был страшен, она немедля развеяла бунтовщиков. Вскоре появилась их замена — умершие люди и нелюди, чьи тела возвращаются к жизни не только в физиологическом плане, но и их души помещаются в прежнюю свою оболочку. Богиня учла недоработки прошлой версии, потому-то нынешние жнецы и получились… такими вот, — Оливер небрежно махнул рукой перед носом Алессандро. — Оставлять камни из ожерелья среди живых тоже было не лучшим вариантом, и с той поры новые слуги Смерти не только водят души взад-вперёд, но и ищут потерянные камни.

Что-то непохож наш священный булыжник на прекрасный драгоценный камень, способный подтолкнуть теней Смерти к мятежу, да и для ожерелья крупноват. Сильно крупноват.

— Это просто легенда, — отозвался Алессандро. — Одна из многих, встречающихся у каждого народа.

— И есть версия, в которой освободиться богине помогает пролетавшая мимо горгулья, — охотно подхватил Оливер. — В благодарность Смерть даровала горгульему роду особую неприкосновенность… вероятно, под ней подразумевалась невосприимчивость к вашим прикосновениям… или…

— А ещё есть версия, в которой помощником выступает полоз. Кстати, змеиному народу наши прикосновения тоже не вредят. Так кто, в конечном итоге, помог богине? И кто выступил свидетелем и сохранил эту историю для потомков, ещё и в подробностях?

— Я живу уже очень много лет и на веку своём… за эти века повидал немало жнецов, — не унимался возрождённый. — Всяких жнецов. Прижизненная способность к любому роду оборотов вашей братии не возвращается, равно как и притупляются некоторые… скажем так, физиологические функции. Поэтому иногда бывает тяжеловато определить, кто кем был при жизни. Но вот что любопытно, мне ни разу не доводилось встречать жнеца-горгулью. Так что кто знает, может, под неприкосновенностью подразумевалось, что горгульи избавлены от великой чести стать живым мертвяком после кончины?

— Ерунда, — решительно отмёл предположение Алессандро.

— Почему же? Совпадение-то прелюбопытнейшее…

— Приятно было с тобой поболтать, — и жнец настойчиво потянул меня на изнанку.

Но я поняла.

Почему на роль подставного жениха выбрали человека.

Почему жнецы не знали многого о моём народе, Скарро и священном булыжнике. Казалось бы, что может быть проще, чем разыскать среди жнецов горгулью и расспросить её? А оно вон как.

И если предположить, что рассказанная Оливером история куда более реальна, чем обычно бывает с легендами, то что за камень прячется под маской священной реликвии горгулий? С каким народом он был связан изначально?