Айрель
Не узнал…
Скользнул взглядом и прошёл мимо. Будто и не заметил вовсе.
И на что я только надеялась? Знала же ведь, что нельзя привязываться. Нельзя проводить вместе так много времени. Это всегда заканчивается одинаково.
Сожалением. Обидой. Пустотой и надтреснутым сердцем.
Болью, которую ничто не в силах унять. Разве что время. Лишь оно способно лечить. Медленно, скрупулёзно. Все глубже задвигая болезненные воспоминания, погружая прежние чувства в сонную вязкую дрёму.
Я это уже проходила. Справлюсь и сейчас.
Справилась бы…
Если бы не увидела его сегодня. Смятённого, встревоженного, когда он только пришёл. И совершенно потерянного, когда покидал этот дом.
Надо же было такому случиться… Издевка судьбы, не иначе!
Как ещё объяснить то, что из всех возможных вариантов меня забросило именно в этот дом? Именно в это тело?
Глянула на собственное отражение в мутном, потрескавшемся по краям зеркале. Волосы пепельно-серые, безжизненные, завязаны в тугой узел и спрятаны под белым накрахмаленным чепцом. Глаза светлые, ореховые, когда-то, наверно, тёплые и яркие, сейчас же словно выцветшие. Кожа шершавая, в мелких морщинках и сеточке проступивших капилляров. Тело бесформенное. Не так, чтобы полное, но будто оплывшее. Спина сгорблена, и распрямить её уже не представляется возможным. Сколько мне сейчас? Наверняка далеко за тридцать. Хотя нельзя быть точно уверенной — тяжкая работа рано старит людей.
Но дело даже не в возрасте. И не во внешности. Пусть я и знаю, что он не взглянёт на меня такую. Он ведь полюбил ту… Хрупкую, нежную, с огромными яркими глазами и мягким пухом золотистых волос.
Такой мне уже никогда не стать.
Юной? Возможно. Привлекательной? Вполне. Но графской дочкой — никогда.
Да и то, что есть сейчас и будет после — тоже временно.
Для меня всё временно. Болезнь и здравие. Красота и уродство. Молодость и старость. Богатство и нищета. Крупицы чужого счастья и череда тяжёлых, лишенных смысла дней.
Неизменны лишь воспоминания, но и они притупляются, теряют краски. Неужели и тот прошедший месяц поблекнет? Сотрётся под наплывом новых лиц, новых городов и новых жизней?
Несправедливость или спасение?
Спасение… И надо лишь переждать. Две луны, три… Столько, сколько понадобится.
Не думать, не вспоминать. Просто отпустить. Так легко сказать и так невыносимо трудно сделать.
Пальцы касаются зеркала. Пыльного, грязного. Трут по холодной поверхности, будто пытаясь стереть неприглядное отражение. Машинально хватаю передник и вожу уже им. Бесполезно. Появляются лишь мутные разводы. А отражение так и остается неприглядным.
— Грета! Грета! — недовольный бас, раздавшийся из-за двери, заставил вздрогнуть и отпрянуть от зеркала.
Меня зовут? Видимо, да. Ещё не привыкла к новому имени. В этот раз почему-то трудно. И хозяин злится. Отчитывает за нерасторопность.
Повинно опускаю голову и приношу извинения. Это легко. Всего-то и надо быть покладистой. Стараться во всем походить на ту, которую замещаешь. Роль прислуги проще остальных. Серые платья, белые чепцы, исполнительность — и никакой индивидуальности. Хорошая ширма, когда приходится притворяться.
— Грета, я уезжаю по делам. Вернусь поздно.
Я подала графу плащ, котелок, трость. Почему-то на улицу он предпочитает выходить с тростью, хотя в доме прекрасно обходится без неё. Так же, как Кай…
Внезапно вспомнилась наша первая встреча, и как доктор проучил того громилу трактирщика. Вступился за совершенно незнакомую девчонку. Нищенку и побирушку. Безумец…
— Адель у себя, за ней присмотрит Марта. — Вырвал из мыслей голос графа.
А я задумалась, кто такая эта Марта? Может компаньонка? Или гувернантка? Надо познакомиться.
— А это чьё?
Граф снял с крюка зонт и повертел его перед глазами. А у меня сердце ушло в пятки. Слишком хорошо я знала эту вещь.
— Кажется, это доктор Лейцер оставил, — произнесла осипшим от волнения голосом.
— Ясно. Вот что. Съезди-ка, отвези ему.
Хозяин буквально всучил мне зонт. Однотонный, чёрный, с изогнутой деревянной ручкой, хранящей тепло прикосновений. Ткань была ещё влажная — я его не заметила, а потому забыла просушить. Дуреха. И что теперь? Отправиться в дом Кая? В дом, с которым столько всего связано, который почти стал родным. Нет, не могу. Нельзя.
— Думаю, стоит отправить посыльного.
Граф посмотрел косо и с явным неодобрением.
Думаю… Прислуге запрещено думать. А перечить — тем более.
— Да что с тобой сегодня такое? — в низком рокочущем голосе проскальзывали стальные нотки. Мужчина был раздражен. Уже не первый раз за этот день. — Посыльный уже третий день как болен. А дожидаться кого-то из службы… — Граф махнул рукой. — В общем, здесь недалеко. За полчаса обернешься.
Граф пошарил по карманам и выудил небольшую прямоугольную карточку.
— Вот, здесь адрес. Надеюсь, не заблудишься, — последнее было сказано с явным сарказмом.
Но мне было не до издевательств и тем более не до обид.
Мужчина ушёл, а вопрос остался. Как быть?
Если не выполню распоряжение хозяина, могут уволить. А идти мне некуда.
Если увижу Кая, то… Лучше и не думать, что будет.
Есть ещё третий вариант — оставить зонт на крыльце. Тоже нельзя. Оттуда его могут уволочь, тем более на улице уже смеркается. А по ночам какой только сброд не шляется по городу.
Значит, зайти и оставить в холле. У Кая есть запасной ключ. Под козырьком крыши, в неприметной щелочке. Догадаться невозможно, но я-то знаю.
Вздохнула с облегчением. Теперь, когда в голове был план, стало спокойнее. И решительности прибавилось.
Возничий домчал быстро. Я и глазом моргнуть не успела. И вот уже стою у знакомой калитки. Кованый заборчик[U1]. Вензеля и завитушки. Круглая, отполированная до блеска ручка и щеколда, до которой легко можно добраться, если просунуть ладонь между прутьев.
Калитка открылась с еле слышным скрипом, и я инстинктивно замерла, боясь быть замеченной. И, лишь убедившись, что вокруг никого нет, ступила во двор.
На дорожке лежало несколько кленовых листьев, сорванных безжалостным ветром. Или же сбитых дождем. Он и сейчас моросил, оставляя на одежде крохотные невесомые капли.
На крыльце вновь замерла. Разум охватила паника. Что, если запасного ключа не окажется? Но нет, на месте. Пальцы нащупали холодный металл, и дрожащей рукой я провернула ключ в замке. Прислушалась, приложив ухо к двери. Тишина. С гулко стучащим сердцем толкнула створку и ступила внутрь.
В холле темно. Свет, льющийся из приоткрытой двери, выхватывал знакомые очертания. Кресла для посетителей, небольшой журнальный столик и… до боли знакомое лицо.
Кай…
Он стоял прямо напротив. Чуть склонив голову набок и поглаживая ладонью гладкий подбородок. Смотрел выжидающе, о чём-то размышляя. Причём усиленно — на лбу пролегла глубокая вертикальная морщинка. А одежда на нём всё та же, в которой он приходил к графу — так и не переоделся. И волосы взъерошены. Лицо помятое, будто спросонья. Днём Кай не позволяет себе выглядеть неопрятно. Сколько его знаю, он всегда собран. Свежие рубашки, наглаженные брюки, чемоданчик, в котором всё лежит на своих местах. Сейчас же… ему было явно не до собственного внешнего вида.
Я же… Я так и застыла на пороге, не в силах оторвать от него взгляда. И сказать бы что-то надо. Да только язык прилип к небу. И в горле ком, который все никак не удается сглотнуть. И забыла уже совсем, зачем сюда пришла. И про зонт треклятый, и про ключ, что сжимаю в руке. Стою — и шелохнуться не смею.
Но стоило ему сделать шаг навстречу, как я испуганно отшатнулась. Стремительно развернулась и бросилась за дверь. Но он оказался быстрей. Схватил меня за запястье и рывком потянул к себе.
— Стойте! Откуда это у вас?
Он смотрел на ключ, зажатый в ладони. Голос его был суров и строг. А во взгляде горел пожар. И ещё от него отчётливо несло спиртным. Наверняка открыл бутылку того дорогого бренди, что берег для особого случая. Правда вот, случай должен был быть совсем не таким.
— Откуда?! — он настойчив. И теперь в голосе слышится ещё и угроза.
И рука его на моём запястье вдруг сжалась слишком сильно. Ключ выпал, с гулким стуком ударился о паркет.
— Кай, больно! — то ли всхлип, то ли жалобный крик.
И он тут же испуганно отпустил. Перехватила ноющее запястье и прижала к груди. К горлу подкатил колючий ком, так и норовя выплеснуться болезненными рыданиями.
Нельзя. Не здесь. Не сейчас.
Я старалась не смотреть на него. Но слышала, как тяжело он дышит. Почувствовала, как он вновь приблизился и вдруг… обхватил лицо ладонями. Большими, горячими. Заставил посмотреть в глаза.
Секунда, вторая.
Я знала, что он в них ищет. Знала, что он уже обо всем догадался, потому как злость сменилась негодованием, волнением и… облегчением.
— Айрель… — шепот, почти что в самые губы. И он приник к ним в крепком поцелуе.