Карты мира снов [СИ]

Глава 6

Неллет снились чужие сны. Вернее, человек, чьи сны приходили смешиваться с ее снами, не мог быть совершенно чужим. Или встреча с ним была совершена заранее, и связь уже возникла, или же, рассматривая обрывки, часто непонятные, принцесса знала — встреча с владельцем снов впереди, но обязательно будет. Почему так, Неллет не думала, материя снов не принимала излишне трезвого холодного изучения, пристального обдумывания. От них тогда ничего не оставалось, кроме неясной томительной дымки. Дымка мерцала в воспоминаниях Неллет, значит, когда-то давно, может быть, на заре существования Башни, она пыталась общаться с миром снов по-другому. Или кто-то вокруг нее пытался классифицировать сны Неллет, раскладывая их по отсекам сознания и втолковывая ей сведения о навешанных ярлыках. Сейчас уже неважно, сама она совершала попытки, или слушала отчеты о попытках других (скорее всего советников, ученые Башни занимались обыденными научными проблемами, связанными с погодой, выращиванием еды и созданием нужной техники), потому что проваленные попытки — тот самый важный, хоть и негативный опыт. К чему множить догадки и сущности, если вне всяких догадок есть жизнь Башни, и есть плавные, медленные, почти неизменные ритуалы заботы Неллет о своем народе. Почти неизменные, да. Изменения были, но их наличие входило в общий пульс жизни Башни.

Вот и сейчас, думал Даэд, отвлекаясь от воспоминаний, и держа свой подарок — руку Неллет, которая позволила ему, в нарушение правил последних весен, не удалиться по истечении его часа, а провести рядом с ложем всю ночь до рассвета. Ее позволение — уже изменение. А к полудню в покои принцессы придут девять мальчиков, пылая смуглыми щеками. Девять весенних мужей, из которых Неллет выбирает лишь одного, каждую весну. Молодой и сильный, всю жизнь влюбленный в ни разу не виденную им вечно молодую женщину, которая большую часть жизни проводит во сне. Он будет рядом три месяца, пока небо вокруг башни не переполнится зноем и нестерпимо белыми облаками, заявляющими о прибытии лета. Три месяца засыпать рядом с ней, под одним покрывалом, просыпаться. Уносить Неллет в бассейн, где ее ждут девушки, но они не могут видеть обнаженную Неллет, эта честь лишь ее весеннему мужу. Все приготовив, девушки исчезают, чтобы заняться другими, такими человеческим делами: перестелить постель, навести чистоту в почти бескрайних покоях, приготовить еду, накрывая стол для двоих.

Муж заботится о своей великой и прекрасной жене, матери народа Башни, так, как обучают всех мальчиков в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Каждый из них умеет все. Но выбирает Неллет только одного. Весна — самое человеческое время года для спящей Неллет. Время вкусной еды, напитков, музыки и разговоров. Время бесед, рассказов о снах долгой зимы, рассказов о других снах — прирученных и кротких, нежных весенних снах. Время любви. Они будут засыпать вместе и просыпаться рядом. Утренние поцелуи, смех и щенячьи забавы двух молодых. И постоянно, сменяясь каждый час, отмеренный каплями, звонко падающими из стеклянной сферы на поверхность бронзовой пластины, рядом с двумя будет находиться третий. Советники Неллет, записывающие каждое ее слово. Ведь сны — тончайшая материя, они проявляются не только в сознательных рассказах, которые женщина помнит, пробуждаясь и проговаривая их словами. Нет, любое слово и движение весенней Неллет может быть связано с тем, что снилось ей созидательной зимой. Хотя движений принцессе Неллет отмерено в сотни раз меньше, чем любой обычной девочке, ее возраста с виду.

Мысли Даэда текли сами по себе, и он не мешал им ветвиться, видя их, как разлитую по неровной поверхности воду. Какой-то ручеек наливается силой, бежит, удлиняясь, но вдруг разливается лужицей, остановленный, или меняет направление. Тогда тонкая веточка, такая слабенькая, принимает движение на себя и вдруг становится главным руслом. На какое-то время. Если поверхность изрезана буграми и впадинами в прихотливом случайном порядке, то не угадать, какая ветка воды станет основным руслом и куда она потечет. Но в этой случайности как раз и есть основная сила и значительность. Потому что, манипулируя (допустим, я наклонил поверхность и уменьшил в разы число вариантов, прикинул мимоходом Даэд), я беру на себя роль провидения, отбирая эту роль у мирового вершения судеб. В свои такие сильные слабые руки. Ибо сила их ограничена мной. А я не великий завершающий творец, я лишь орудие его. Потому мы — советники — здесь, а ученые — там, на технических витках.

Но все мысли о весенних мужах нынче подобны облачной дымке, которой не суждено сгуститься в облака, имеющие четкие формы. Отвлеченные мысли. Мальчики все же придут, но все девять отправятся дальше, минуя нестерпимое ожидание и восторг. Минуя первое ошеломление от встречи с Неллет. Принцесса изменила правила. Не в нежной частности, которая относится к прошлому. Хоть и великая, но она женщина. — Даэду приятно было думать, что приказ Неллет о нем вызван памятью о том, что связывало их обоих полсотни весен тому. А вот отказ ее от весеннего мужа простирается не в прошлое, а в будущее. И касается всех жителей на всех витках. Но на то она и мать всех живущих, чтоб самой решать. А мы — мы будем ей верить. Все очень просто.

Солнце уже поднималось из нагромождения облаков, кидало линии лучей по облачным холмам, делая их белоснежными, плотными, казалось, слети туда и почувствуешь под ногами твердь. Не плиты, которыми замощены витки и поля Башни, а что-то другое. Может быть, это что-то похоже на землю. Под снегом, к примеру.

Даэд поднял голову и быстро нашел глазами очередного советника. Тот стоял неподалеку, за мягкими занавесями, распахнутыми в его сторону. Держал руки на высоком резном столике, в правой — смоченное чернилами перо. Когда чернила высохнут, советник — это был Инисса — страж первого часа утренней зари, обмакнет перо в чернильницу. Когда чернила высохнут в несколько слоев — поменяет перо на новое.

Неподалеку от него занавеси скрывали еще одну фигуру — мальчик передающий, в позе напряженного внимания, стоял на полпути между шатром и советником Иниссой, чтоб не потерять ни единого слова, сказанного принцессой. Вдруг она повернется и что-то произнесет во сне.

Даэд ни разу не видел земли под снегом. Но принцесса Неллет явила великую милость своему весеннему мужу, выбранному пятьдесят весен тому. Он знал, каково это — ступать ногами по земле. И знал, что чувствует молодой мужчина, если рядом с ним ступает, смеясь, возлюбленная. Не на руках несет он ее, придерживая безжизненную ногу, выскальзывающую из складок покрывала. Девушка просто идет рядом, отводя ладонью непослушные ветки, смеется. Да не идет, проклятие Кшаат! Прыгает, как девчонка, нет, как молодая коза, оскальзывается, изгибая тонкое тело, хватает его руку горячими пальцами.

Даэд в упор смотрел на элле Иниссу, забыв о том, что хотел проверить, отметил ли советник выражение его лица, успел ли сам Даэд сделать лицо равнодушным. Инисса внимательно окинул взглядом смуглое в жестких морщинах лицо ночного советника, оделенного неслыханной милостью спящей Неллет, напряг руку с пером, обдумывая, как точнее записать. Мысль длилась полмгновения, и этого было много, упрекнул себя за медлительность элле Инисса. Буквы красивой вязью легли на бумагу.

«Темнота в лице элле Даэда, советника третьего ночного часа, углубилась и стала схожей с чернотой ночи. Но память и мысль ушли с его лица (тут Инисса аккуратно поставил фигурную точку кената, отделяя факт от вывода), а через удар воды явились снова».

Мягко ударила капля в пластину, та отозвалась вибрирующим звонким гулом. Элле Инисса аккуратно положил перо в желобок, отошел от столика, уступая место советнику второго часа рассвета — высокому и хмурому элле Керегону. Керегон был моложе Даэда на десять лет, и в покои принцессы попал впервые. Насупленные брови на узком лице со сдавленным с боков лбом, не расправились от исполненного ожидания — некоторым советникам везло чаще, чем элле Керегону, которому пришлось год за годом всего лишь вести записи — не самих снов и событий в спальне, а последующих толкований и размышлений, да обучать детей. Теперь брови сводила другая забота, понимал Даэд. Ожидаемое так долго может тебя подвести. И ты допустишь ошибку. Не запишешь. Или неверно уловишь знаки. Или вызовешь недовольство великой Неллет. Или твой мальчик-передающий, которых сами дети в незапамятные времена окрестили кенат-пинами, сложив два смысла в одно слово, окажется нерасторопным, и пропустит важное: взгляд, междометие, возглас, усмешку. Никакого наказания за допущенную советником ошибку не полагалось. Лишь собственное неодобрение, раскаяние и стыд могли измучить его. А в целом, в полном соответствии с принципами улавливания, толкования и использования снов Неллет, ошибки тоже вплетались в общую ткань бытия.

За спиной Даэда послышались тихие шаги, занавесь колыхнулась, меняя теневой рисунок на мраморном полу, укрытом мягким ковром.

— С переходом утра в день, элле Даэд, ночь завершится, — прошелестел голос кенат-пины вошедшего Керегона.

— Я понял. Спасибо, ичи.

Он не повернулся, зная, мальчик услышит. Шаги отдалились на нужное расстояние. — Встал чуть сбоку, чтоб не смотреть на спящую, которую видел через распахнутый вход в шатер, его хозяин, советник Керегон. Тот уже вытащил собственные перья, уложил чистые на подставку, подобрав рукава ритуального, богато расшитого халата, взял в руки остро очиненное перо и застыл, держа его над бумагой.

Глаза элле равнодушно скользили по написанным строчкам. Час в покоях принцессы не терпит рассеивания внимания. Все будет прочитано после, когда сутки сложат все свои двадцать четыре часа, и свиток отправится в комнаты совета. Там советники перепишут каждый свою запись в отдельный свиток, по ходу письма добавляя воспоминания, впечатления, догадки. Делая выводы. Там уже не только можно размыслить, но и необходимо делать это. Стараясь опять же, не останавливаться для размышлений, а вписывать то, что само ложится под перья. Холодные размышления еще впереди.

У Даэда оставался час. Как советник ночного времени суток, он не имел права являться в покои к принцессе даже утром, но она сама повелела.

«Я никогда не видел рассвета, находясь тут»…

Он еле заметно улыбнулся, наклоняясь над спящей Неллет и в движении отворачивая лицо от внимательного элле Керегона.

Он много чего не испытал в своей жизни. Вот ночью подумал о сером шелке вечерней воды, когда солнце садится за горизонт, забирая дневные краски. А после — об ощущении ноги, которая погружается в снег, и при каждом шаге находит под снегом неровности стылой почвы. Похож ли закат над водой на закаты, что окружают Башню? Солнце цветит облака или уходит в дымку, заполнившую даль-пустоту. Очень красивы осенние закаты, когда стаи ксиитов пролетают, садясь на закраины витков гостеприимства, там, где нет стен, топчутся среди колонн, раскрывая и складывая огромные крылья. Ждут девушек и парней, которые приходят к ним за мерелем. А потом, отдохнув и договорившись, снимаются группками, в прозрачном воздухе выстраивают огромные стаи, и меняя общие очертания — то ровным клином, то облаком из крылатых точек, летят, становясь меньше. Солнце расплескивает по их спинам медь, бронзу и золото. Надо спросить саинчи, есть ли поэма о ксиитах, уходящих в осенний закат. Если нет, пусть подумают над такой.

Даэду не хотелось смотреть на рассвет, первый его рассвет в спальне принцессы. А лучше смотреть, как она спит, решил он, оставшись сидеть с согнутыми плечами. Когда имеешь право не караулить каждое слово и каждое движение, мысли текут вольно, и можно, рассматривая спокойное светлое лицо, снова ощутить себя тем мальчиком, что в числе девятерых пришел в покои великой Неллет, чтобы она выбрала себе мужа той давней весны.

«Она все такая же. А я…»

Но в этой мысли не было горечи, горечь придет потом, знал Даэд. А пока у него есть целый утренний час, полный легкого ветерка и радостного света раннего утра, что почти плашмя пронизывал опочивальню, укладывая на занавеси и полы прозрачные тени колонн и ажурных ромбов загородок по краю покоев.

Та зима выдалась долгой и очень холодной. По решению ученых пришлось устанавливать утепленные панели на открытых витках, чтобы ледяной ветер не пронизывал их насквозь, а витки продовольствия забирали большую часть накопленного солнечными батареями тепла. Потому в жилых комнатах было холодно. Прохладно было и в классах, и дети радовались урокам, на которых им преподавали умение добывать огонь древними способами. Нессле возмущенно фыркал, встряхивая ладони, натертые деревянным бруском:

— Кому это нужно, если в Башне сто возможностей добыть тепло при помощи машин, зеркал с накопителями, или уж взять запасы горючего!

И замолчал, потому что рядом остановился советник элле Накма.

— Это нужно всем нам, ичи Нессле.

Нессле нахмурился. Им уже исполнилось пятнадцать, но для советников они все еще ичи — малыши. Именоваться «саа-ичи» дети получали право только после пробуждения Неллет, а зима тянулась и тянулась, не собираясь сдаваться.

Он встал, почтительно прикладывая руку к груди.

— Прости, элле Накма, я не понимаю, зачем.

— Это так важно? — дородный невысокий Накма улыбнулся, немного печально, что-то решая в уме.

— Да! — с жаром ответил Нессле, выпрямляясь и глядя на круглое лицо и черные волосы, аккуратно расчесанные на прямой пробор, — я знаю, что руки наши творят и без ведома головы, ноги идут верно, повинуясь внутренним указаниям, и даже голова мыслит, совершая спуск в потаенные глубины сознания…

Ученики привычно кивали, слушая формулы, которые заучивали наизусть несколько лет, произнося их перед каждым днем учебы.

… - но почему бы не понимать головой, для чего мы делаем то или иное?

— Жаль, ичи. Очень жаль, что столько лет прошли для тебя впустую. Нет. Мои слова неточны. Ты сам сейчас выбираешь направление, по которому пойдет твоя взрослая жизнь. Я лишь могу повторить то, что и неповторяемое полагал ясным для вас всех. Если мы неустанно учимся быть бОльшими, чем наш сознательный разум, то нужно ли объяснять себе или слушать объяснения учителей, зачем нам это? Любое объяснение вступит в противоречие с главным принципом учебы. Ты должен не спрашивать, зачем тебе стертые ладони над искрой живого огня. А чувствовать сердцем его жизнь.

Даэд, сидящий рядом, незаметно пихнул друга в бедро, сильно прикусывая губу. Зачем он спорит? Любое сказанное в ответ слово, будь то согласие или что хуже — протест, или даже восклицание будет засчитано. Лучше бы промолчать, просветлившись лицом, и сесть снова вертеть эту палочку.

— А если я не… — но тут Нессле все-таки опомнился, снова приложил руку к груди и сел, наклонив голову, стал резко вертеть деревянный заостренный цилиндрик в желобке другой деревяшки.

Даэд пристально смотрел на движения ладоней, понукая предметы, ну, давай же! Зажигайся!

И откинулся на деревянную спинку низкой, почти вровень с полом, скамьи. Из-под пальцев Нессле вырвалась ниточка серого дыма, мигнул бледный лепесток огня. Замелькал, и мальчик, отдернув руку, засмеялся, как всегда радостно удивляясь маленькому чуду. Другой рукой подсовывал комочки растрепанной ветоши, помогая огню набрать силу. И победительно глянув на друга, подмигнул ему. Ичи Немерос подмигнул в ответ.

Немерос?

Даэд дернул тяжелой головой, стараясь не выпустить спящую женскую ладонь из своих — жестких. Заснул! И увидел тот самый сон, что снился ему так давно, в его десять и двенадцать лет, и позднее. В этом сне его отец, потерявший возможность увидеть принцессу Неллет хоть единожды в жизни, был его другом. С ним рядом сидел на уроках, а не с элле Немеросом. И всякий раз Даэд помогал отцу, предотвращая тот самый момент, когда, как ему казалось, все и пошло не так, покатив имя Нессле в списках ниже и ниже.

Если в классах они учились разжигать огонь, вспомнил элле Даэд, мне снилось, что мой отец, когда-то, в дни его учения, делал то же самое. И — ошибся. Во сне я не давал ему ошибиться. Сидел рядом. Подсказывал, убеждал.

А потом Даэд просыпался, в маленькой детской спальне на семейном витке, чтоб снова убедиться — сны мальчика остаются снами мальчика, ребенка, и даже сны взрослых, вдруг понял он однажды, всегда остаются снами. Лишь сны великой Неллет другие.

«Из-за этого знания я жаждал попасть сюда еще сильнее».

Весна Неллет в год окончания учебы Даэда пришла незаметно. Поутру задул сильный северный ветер, накидывая в открытых витках пласты легкого снега. После занятий мальчики и девочки, отбывающие свои последние дни в качестве ичи — малышей, собрались вместе, чтоб подняться на игровое поле открытого витка, который заносило снегом. По очереди ступали в шахту подъемника, закрывая глаза и усилием воли приказывая теплому воздуху направить движение вверх. Через малое время оказываясь выше на пять-шесть, а некоторые — сразу на два десятка витков. Открывая глаза на ряды лиан, густо плетущихся по ажурным опорам, потом на уютные игровые поля малышни, где в мягком тепле стелилась под ногами короткая травка с рассыпанными по ней игрушками, потом — на прохладные строгие витки кабинетов, Даэд вспоминал, как страшно было в первый раз.

Круглая шахта, одна из множества, составляющих ожерелье в мраморном или полированной кости полу. Пустая. Если заглянуть — тонешь в дымчатой пустоте.

— Даже если не получится, воздух подъемника не даст вам упасть, — мягко уговаривал элле Немерос, а ненья Герия, кивая ободряюще, ступила на пустоту и исчезла, взметнув синий подол длинного платья. Но тут же появилась снова, протягивая в руках сорванные цветущие ветки. Опять шагнула, и снова исчезла, на этот раз мелькнув уложенными на голове косами. Девочки заахали, трогая пальцами теплые комочки птенцов, лежащих в ладонях наставницы.

А потом все расхохотались: в шахту решительно ступил ичи Коноя, и повис, нелепо взмахивая руками и дергая ногой.

Элле Немерос жестом успокоил смех.

— Ты занимаешь пространство, ичи, может быть, оно нужно кому-то еще. Сосредоточься, кинь себя вверх. Не нужно махать руками, ты же не птица пустоты. Прикажи телу…

Мальчик сдавленно промычал что-то и вдруг исчез, показав ступни в мягких ботинках. Подождав немного, советник продолжил урок.

— Если в шахте кто-то уже есть, она сама скажет вам это. Каждый ощущает присутствие по-своему. Кто-то ловит изменение запаха. Кто-то видит ненужный цвет. Или мигание света. Ваш собственный знак никогда не обманет, если не будете сомневаться в нем.

Нессле, вдруг подумал десятилетний Даэд об отце, называя его по имени, как школьного друга, вот Нессле наверняка это не понравилось бы. Что каждому свое и нет одного правила.

— Но никто не задерживается в шахте дольше удара воды. Если вы чувствуете кого-то, достаточно мысленно кивнуть или выдохнуть. И двигаться. Вы попадете в свободный промежуток.

А если одновременно со мной, на другом витке точно так же выдохнет еще кто-то? Даэд уже открыл рот, задать вопрос советнику. Но вовремя вспомнил сон, в котором Нессле не мог удержаться, задавал вопросы… Даэд шагнул в пустоту — подошла его очередь. Мысленно рванул вверх голову и плечи, нечаянно продлив картинку — вот шея тянется, как стебель лианы… И оказался на детском витке, что находился всего двумя уровнями выше. Помахал смеющейся малышне и мысленно нырнул, кивнув потяжелевшей головой. Мысленно же растопырил пальцы, боясь проскочить и оказаться в технических витках нижнего уровня. Он еще пару раз покачался, как поверхность воды в узком сосуде, промахиваясь, то на один, то на два витка, и потный, торжествующий, шагнул в толпу девочек, тесня их от шахты.

— Молодец, ичи, — похвалил его элле Немерос.

И стал рассказывать всякие тонкости и мелочи. Рядом с ним то один, то другой ученик, набираясь смелости, делал шаг, исчезал, появлялся снова.

А Коноя явился через час, тяжело дыша, возник в проеме, ведущем на внутреннюю спираль, и под общий смех подошел, вытирая со лба пот.

— У вас все получится, — ободрил его Немерос, — учеба будет происходить на многих витках Башни, придется летать туда-сюда.

Сейчас, мгновенно проскальзывая в мягко-упругой, такой послушной пустоте, пятнадцатилетний Даэд преисполнился благодарности к учителю за то сказанное вовремя слово. Летать, а не двигаться, скользить, подниматься. Он произнес его и для Даэда все встало на свои места. Шаг, мысль о расправленном теле, которое все — крыло, и он уже в нужном месте. Другой шаг, мысль о сложенных крыльях, свист в ушах, и он ниже на тридцать или пятьдесят витков, за одно почти мгновение.

И чужое присутствие в шахте Даэд ощущал, как взмах упругого крыла, что взрезает воздух неподалеку.

Продутый насквозь виток был пуст, и оттого томительно заманчив. Колонны, окаймляющие двумя рядами его края, белели от снеговых отсветов, и силуэты их резко очерчивала наступающая в наружной пустоте ночь. Дети, смеясь и немного пугаясь, рассыпались по белому полю, где снежные насыпи перемежались с гладкими блестящими плитами. Летом тут проходили командные игры, тогда открытые края затягивались плотной сеткой, она не давала улетать мячам, дискам, копьям и бумерангам, но хорошо пропускала свежие летние ветерки. Сейчас сети были убраны, чтоб не истрепывались зимними ураганами, и ветру ничто не мешало плашмя прокатываться вдоль гладкого пола и перетаскивать снежные заносы с места на место.

Даэд отошел от всех, ступая, надавливал мягким ботинком, жалея, что не сбегал переобуться — пальцы ног уже закоченели. Следил за движением снежной пыли, она поднималась, неслась на уровне колен, оседала чуть дальше, будто встряхивала и взбивала сама себя, чтоб оставаться нетронутой, свежей. Его следы побыли и исчезли, поднялись в виде сверкающих потоков и перенеслись дальше, образовав однобокий, совершенно гладкий сугробчик. Даэд пошел следом. Снова ступил, оставляя на белом глубокий отпечаток. Снег кинулся от него, выветриваясь вокруг рисунка подошвы.

Так, вместе со своими следами, Даэд добрался наискось до ближайшего края. Хорошо бы пересечь все поле, прикинул он, и выйти к другому, дальнему краю. Там никого. Но там не видно луны. Вот она, висит сверху и сбоку, такая белая, будто ее заморозили. Или она была сперва жидкая, а потом заледенела. Вдруг разобьется…

В спину ему несильно ударил снежок, рассыпался сверкающей пылью. Другой, очень плотный, шлепнулся в шею. Даэд резко обернулся, прижимая ладонь к ушибленному месту. Отделившись от громкой толпы, неподалеку стояла айчи Илена, в туго перекрещенном на груди теплом платке поверх широкого, детского еще платья. Пылала щеками, растерянно глядя на его сердитое лицо.

— Прости, — сказала, опуская руку со снежком.

Даэд подошел, взял из ее руки плотный ком.

— Ладно. Ты как сделала такой каменный? Снег сыплется, как пыль.

Девочка улыбнулась, казалось, даже маленькие уши засмеялись под косами, уложенными вокруг головы, как у всех учениц. Выставила перед собой розовые ладони:

— Нужно нагреть. И сильно прижать. Вот, — она повернула руки ладонями вверх, и подула легонько, складывая цветком пухлые губы. Кожа из розовой стала алой, будто под руками разгоралась свеча, просвечивая кровоток.

— Дай. Снега дай.

Даэд наспех подхватил ворошок снега, цепляя и собственный отпечаток подошвы. Сгрузил в пылающие ладони, они сомкнулись, роняя между пальцев медленные капли.

— Теперь ты мой, — сказала Илена, — твой след в моих руках.

Она смотрела на Даэда серьезными голубыми глазами, почти круглыми, под рыжеватыми ресницами. И волосы, уложенные косами, тоже были рыжими, цвета светлой меди.

Мальчик легонько толкнул ее, заставляя сдвинуться с места. Нагнулся, сгребая холодными руками горсти снега со следом маленькой ноги. И выпрямляясь, напрягся, мысленно приказывая рукам стать горячими. Стиснул пальцы, сжимая податливый снег. Тот становился плотным, кажется, тяжелел, спасая себя от таяния.

— Пойдем.

Держа в руках снежки и переглядываясь, они молча пошли дальше, голоса и смех остались позади, их развеивал ветер, а колонны приближались, будто расступаясь, показывая узкие полосы черного неба, усыпанного колючими яркими звездами в разрывах чернильных туч. И висящую напротив огромную белую луну.

Встали почти на самом краю, Илена прижалась плечом к плечу мальчика, и он ощутил, как она дрожит. Из-под ног ветер выхватывал облачка снежной пыли, они повисали сверкающими потоками, а потом исчезали, смешиваясь с пустотой.

— Осторожно. Бросаем? Прямо в луну.

Беря снежок в одну руку, он обхватил другой талию девочки. Илена подняла руку с комком снега, в котором спрятался след его подошвы. Ее губы шевелились. Даэд знал, что она шепчет. И поскорее размахнувшись, метнул снежный шарик в ледяной лик зимней луны, чтоб девочка не увидела, он не стал подхватывать ритуальные слова вечной дружбы — начала любви. Второй снежок, вертясь, полетел чуть ниже, и раньше, чем стало видно, куда оба падают, они исчезли в темноте совсем уже наступившей ночи.

— Я говорила… — Илена не стала продолжать, может быть, ждала его слов, но Даэд молчал, по-прежнему обнимая ее за плечи.

И вдруг поднял голову, вглядываясь в изменения на привычном рисунке лунных пятен:

— Смотри? Видишь?

На белом фоне дрожали зыбкие черные линии, плелись, меняя рисунок.

— Ксииты! Они летят обратно! Значит, сегодня вернулась весна! Илена, весна, понимаешь?

Девочка вырвалась и быстро пошла обратно, вздымая шагами снежную пыль. Даэд, оглядываясь на очень далекие еще стаи ксиитов, догнал ее, пошел рядом.

— Ты чего?

От шахты им уже махали, крича.

— Ты стоишь первым в списке! Как только проснется великая Неллет, тебя выберут! В мужья. Или в будущие советники!

— Да! Уже скоро. Как только ксииты достигнут витков гостеприимства.

Илена прибавила шагу. Оборачиваясь, говорила на ходу, прерывисто задыхаясь.

— Никто из них не может потом жениться. Забыл, да? Мужья, не выбранные спящей Неллет, отправляются дальше. А будущим советникам еще учиться. И все равно! Ты никогда. Понимаешь, да?

Даэд открыл рот, замедлил шаги, ошарашенно глядя в сердитое лицо. Илена остановилась, вполоборота. Будто не хотела поворачиваться к нему лицом.

— Ну и что? Во-первых, советникам позволяется иметь женщин для равновесия тела и духа. Ну, и почему я первый? Еще неизвестно. Может быть, я буду вторым. Или даже третьим. Завтра, например, наворочу ошибок.

— Ты? Ошибок? — Илена засмеялась и побежала от него, резко двигая локтями. Одна коса свалилась на спину, запрыгала по лопаткам, укрытым тугим платком.

Даэд не побежал следом, оглянулся, жалея, что ушел от дальнего края. Пока не замерз совсем, можно еще постоять. Вдруг ксииты летят очень быстро, вдруг он дождется, они станут кружить, опускаясь и поднимаясь…

— Даэд?

Илена вернулась. Мальчик прикусил губу с легкой досадой. Она хорошая девочка. И красивая. Но кто может сравниться с великой и нежной Неллет? Лучше всего сейчас сделать так же, как делала Илена с теплом своих рук — напрячь все силы, чтоб помогли ему исполнить желание. Нужно сосредоточиться.

— Даэд… Если ты станешь советником. Я откажусь от семьи. Буду твоей приходящей подругой. Хочешь?

— Все женщины хотят семью и детей, — возразил удивленный Даэд, — и великая Неллет любит, чтоб счастье приносило потомство. Для полноты жизни и равновесия Башни.

— Плевала я на великую Неллет!

— Не смей!

— Дурак!

— Эй! — издалека неслись крики, и становились громче и требовательнее, — эй, двое! Элле вас ждет! Бегом!

Даэд схватил упрямую теплую ладонь.

— Бежим. После скажешь.

Навстречу им торопился ичи Коноя, таращил глаза, открывал и закрывал рот, справляясь с дыханием:

— Весна! Великая Неллет! Сегодня. Элле Немерос сказал. Вот он. Сам пришел, за нами.

— Сегодня? — Даэд не заметил, как Илена вытащила ладонь из его пальцев.

— Как сегодня? Сейчас?

Коноя махнул короткой рукой:

— А! Нет. Но уже нельзя. Домой нельзя. Мы все соберемся. Ждать. И как только. Тогда элле назовет имена двух по девять. И еще троих младших, которые к пробуждению. Писцов и одного кенат-пину.

Вместе они, торопясь, подошли к толпе у шахты. Элле Немерос кивнул Даэду, осмотрел притихших подростков.

— Сейчас мы отправимся в комнаты ожидания. В час, когда наступит пробуждение Неллет, вы узнаете имена избранных. Остальные отправятся домой. В комнатах вы сможете попрощаться друг с другом. На всякий случай. Если пробуждение Неллет выпадет на мой час, мы отправимся в ее покои вместе. Остальные ийчи и айчи уже ждут.

Даэд в свою очередь шагнул в круглую дыру шахты.

Неллет, подумал он и в мгновение оказался на нужном витке. Неллет. Имя возлюбленной, сказанное без титулов, сработало лучше мыслей о полетах тела.