Кира Вайори (СИ)

3

Между рейсами я лежала в каморке и смотрела в потолок. В комнате не было ни окон, ни светильников. Тусклую голубую подсветку давали часы с яркими крупными светящимися цифрами. Странные часы: смотреть на них было больно, казалось, такой яркий свет и веки насквозь пробьёт. Но нет, стоило закрыть глаза, и хоть ткнись лицом прямо в эти часы, свет нисколько не мешал.

Комнатка была метров шесть-семь, не больше. Старый продавленный диван, стул и тумбочка с графином и стаканом. Простая бесхитростная ночлежка на гатрийской тайной базе. В сравнении с этим помещения на базе под Приозерском можно было считать хоромами.

Когда Марек просил помощи, я предвидела, что прилечу на базу в Йери, а там — целая вереница из несчастных беглецов, которых некому переправить. Но я не представляла, что их окажется несколько десятков человек.

Что я сделала первым делом, едва приехала, это поругалась с братом. Я дозвонилась до него и предложила, что буду забирать по четыре-пять человек дважды в сутки, и за три дня управлюсь. Сэкономлю себе время, людям нервы, а Мареку — деньги, потому что каждый пуск вагонетки на разгон требовал много энергии, а электричество — оно и на поверхности не бесплатное.

Но Марат решил иначе. Не больше, чем по два-три пассажира. И то — три, только когда их невозможно разлучить и перевозить раздельно. И между челночными рейсами чтобы проходило не меньше восьми часов.

Я орала на брата, доказывала, что он просто перестраховывается, Марек фыркал и шипел на меня, но не сдался и в итоге пригрозил, что если я его не послушаюсь, то он отправит меня домой, приедет на базу лично и сам примется проводить людей.

А поскольку такая угроза блефом не была, а я влезла во всё это не из общего человеколюбия, а только, чтобы помочь брату, мне пришлось подчиниться. И я застряла в подземельях на целых пять суток. Хорошо ещё, на базу не прибывало новых беглецов.

Условий на тайном канале совсем не было. Это в Приозерске обустраивались с расчётом на то, что люди могут задержаться там на довольно долгий срок, пока прикрытие не будет полностью оформлено. Отправляющая база в Йери не была рассчитана на то, чтобы быть накопителем, поэтому люди ютились, где попало, в каморках, кладовках, просто в закутках коридоров. В единственный душ, который был совмещён с единственным же туалетом, попасть можно было разве что глубокой ночью, да и то надо было проявить сноровку.

Мне, как важной птице, выделили отдельную комнату для отдыха. Марек прислал пакет с зубной щёткой, тремя новыми свитерами и упаковкой одноразового спортивного нижнего белья, которое полагается выбрасывать после того, как хорошенько пропотеешь в спортзале.

Всё бы хорошо, но отдых в закупоренной тесной комнатушке отдыхом не был. Спать в таких условиях я не могла. Казалось — если усну, то задохнусь. Нет, вентиляция была хорошая, но общая теснота, темнота и непривычные звуки вокруг не давали расслабиться.

Я принялась за работу по графику, который установил Марат. Беглецы были в основном новички, никогда не летавшие в каналах. Большинство — женщины и дети. Несколько раз мне пришлось нарушить требование Марека насчёт количества пассажиров, потому что вести детей отдельно от матери я не решилась.

Всё проходило более-менее гладко. Не идеально, конечно. Не бывает идеально с новичками. Пришлось и повоевать, как когда-то с женой Йана. А одной женщине, у которой оказалась сильная дыхательная недостаточность, на принимающей базе пришлось оказывать серьёзную медицинскую помощь.

На базе Шокера тоже все стояли на ушах. Каждый раз, встречая вагонетку, Елисей спрашивал с надеждой, не последняя ли. Я просто мотала головой, ждала, пока люди вылезут на платформу, садилась снова и летела назад, отдыхать перед новым рейсом. Мне было даже некогда расспросить, чем занят Шокер, и нет ли новостей. Шокера на базе не было, значит, они с Лали всё ещё были в госпитале.

Меня чем-то кормили время от времени, и более чудовищной отравы я в жизни не ела. Но больше всего бесило то, что я потеряла счёт времени. Я не знала, что снаружи, день или ночь, и не наступила ли случайно весна. Тяжёлая дрёма вместо нормального сна тоже выматывала. Нервы были не в лучшем состоянии, поэтому, когда в мою каморку кто-то вошёл, я без уточняющих вопросов просто подскочила с дивана и бросилась на вошедшего с намерением выцарапать глаза.

— Систер, ты что, с ума сошла? — испугался Марек, удачно перехватив меня в самый последний момент.

— Стучать не пробовал?! — возмутилась я.

— Будить не хотел. Думал, ты спишь.

— Дома высплюсь, — буркнула я. — Здесь не могу.

— Что значит «не могу»? Ну хоть немного удаётся поспать?

— Не могу — значит не могу, — пояснила я со злостью. — Вообще.

— Ты бы померла уже давно, если бы столько времени без сна, — уверенно сказал Марек. — Ты спишь, только очень недолго и неглубоко. Это бывает, когда переутомление очень сильное. Ты уж извини за такие условия. Чем богаты…

— Я не жалуюсь, Марат. Оно само вылезает, это раздражение.

Марек обнял меня и поцеловал в лоб.

— Что происходит, бро? Откуда столько народу?

— Вывозим семьи людей, которые ходят по краю. На изнанке у них есть шанс. Здесь — уже нет.

— Да я представляю себе! Но почему их так много сразу?

— В столице неспокойно. Да и не только в столице. И в провинциях, и даже на изнанке. Империя чувствует угрозу и пытается её персонифицировать. Мы уже потеряли несколько человек, которые на очень высоких постах делали для нас очень важную работу. За кого-то мы уже давно опасались, и их семьи были спрятаны ещё осенью. Некоторых не успели вывезти, — Марек угрюмо наклонил голову. — Ну, тут дело такое… Успеваем не всегда.

— Марек, я же вижу, как ты бьёшься. Не вини себя, всё, что можно, ты сделал.

Он покачал головой:

— Всегда… Запомни, систер, всегда есть возможность сделать что-то ещё. И, как правило, это что-то всё и решает. И когда ты не успеваешь, это ещё одна маленькая катастрофа. А иногда и большая.

Я вздохнула и, прислонившись к Мареку, прикрыла глаза.

— Бедняжка, ты совсем выдохлась, — брат подтолкнул меня к дивану, усадил и обнял за плечи.

— Марек, может быть, мне в Йери выбраться на денёк? Я бы только выспалась и поела бы у Ятиса чего-нибудь человеческого… И можно снова тут кататься.

— Нельзя, систер. Прости, нельзя. Уже второй день все подходы к базе проверяются не только сканированием, но и сплошным визуальным наблюдением.

— Зачем?!

Марек усмехнулся:

— Меня ищут.

— Как это?!

— Идёт развёрнутая операция по поиску того, через чьи руки исчезают люди. Здесь официальный секретный канал. Его обслуживает, как водится, курьерский департамент, а пользуются им, в основном, терракотовые. Каким чудом они до сих пор не обнаружили, что под секретной базой есть ещё и тайная, не знаю даже, для меня загадка. Видимо, строил кто-то очень умный. Поля как-то накладываются друг на друга так, что мы пока имеем возможность тут работать. Но люди всё время сюда приезжают, и это заметно. Некоторые беглецы, к сожалению, попадают на базу с чипами. Их, бывает, фиксируют регулярным сканированием, потом они «пропадают». И служба Альдона вполне справедливо заподозрила, что где-то тут и вершатся страшные преступления против империи… Короче, Альдон считает, что заговорщики, то есть мы, используем официальный секретный канал… Постоянных операторов официального канала арестовали и допрашивают с пристрастием. А люди ни сном, ни духом. Обычные нормальные служаки.

— Так, может, разберутся и отпустят?

— Да разберутся, конечно, поймут, что выстрел мимо, но вот… — Марек покачал головой. — Не отпустят, нет.

— Но почему же?

— В смутное время энтропия страха не должна снижаться. Первый закон выживания зла.

— И как же ты сейчас сюда спустился?

— Да я пару раз в неделю официальным каналом пользуюсь, так что никаких подозрений мои перемещения тут не вызовут. Я очень активно участвую в поимке злоумышленников, уж поверь мне! — рассмеялся Марат.

— Марек, ты же очень рискуешь!

Он пожал плечами:

— Это мой выбор. Давний и сознательный.

— А… ещё раз выбрать? Прекратить всё это и просто жить?!

Он отрицательно покачал головой.

— Но ради чего, бро? Зачем это тебе?!

— Я тебе уже объяснял. Думаешь, за полгода что-то изменилось?

— Изменилось. Одно дело укрывать каких-то несчастных от неправедного гнева, и совсем другое — идти напролом против гатрийской машины.

— Так я тоже часть машины, систер, только другой машины… И да, эти машины сейчас занимают позиции для схватки… Но я не буду тебя агитировать. Я не ставлю тебя перед выбором. И лучше, если мы никогда не будем об этом говорить.

— Боишься, что сболтну лишнего на допросе у Альдона?

— Да типун тебе!.. — разозлился Марек. — Дура набитая!

— Ну а почему тогда ты ничего мне не рассказываешь?! Я какими-то урывками узнаю, что где-то кого-то арестовали, где-то работают новые тайные каналы, где-то кого-то собираются уничтожить… Но я не представляю, что и зачем делает мой брат! Так нельзя! Я же вижу, ты влез в самую гущу чего-то большого и безжалостного! Почему я должна держаться в стороне?! Если я чего-то не знаю, расскажи мне, просвети меня, а вдруг и мой выбор будет таким же, как твой?!

— В нашей традиции… — сердито начал Марек. — Как бы тебя это ни возмущало, но в нашей традиции женщин совершенно сознательно отстраняют от любой опасности. Это дело мужчины — разборки, драки, мятежи и революции. Женщин надо просто защищать.

— Чтобы они невредимыми достались победителям?

Марек всплеснул руками.

— Марат, мы с тобой выросли в другой традиции. Как-то удивительно быстро ты перековался…

Брат только отмахнулся:

— Всё, разговор окончен… Я очень жалею, что больше нет с нами Йана Клайара. Он на этом месте был действительно лучшим и незаменимым. И с тобой он вёл себя совершенно правильно: никакой лишней информации. У тебя было немножко якобы свободы и очень много идеальной защиты. Не могу себе простить, что у меня ничего не получается…

— У тебя очень хорошо получается с защитой. Но ты мне никакой свободы не даёшь!

— А не время сейчас для свободы, Кирюш.

— Ты не забывай, я не гатрийка. Я девчонка с изнанки.

— Ничего, у меня и на девчонок с изнанки управа найдётся! — строго сказал Марек.

— Марат, на жену свою ищи управу! А я сама по себе!

— Официально моя жена умерла на изнанке пять лет назад. А по правде и не было её никогда, этой жены. Но ты уже дважды тётка.

— Ну и сволочь же ты! — я с силой толкнула Марека в грудь. — Ну как так можно?! Ну как можно было молчать?!

— Так… Кир… — промямлил Марат. — Ну, стыдно мне, если честно. Детей сделал, женщин обеих бросил… Не вижусь я с ними, не помогаю. Прокляли меня, наверное, уже давно. Старшему десять, а дочке три года. Даже, как выглядят, не знаю.

Я тихонько плакала, вытирая слёзы рукавом свитера. Вот ещё одна мусорная куча на мою голову.

— Хочешь, я найду их? Всё равно мне дома делать нечего.

— Нет, не надо, — поспешно сказал Марек. — Доведётся на изнанке подольше задержаться, я сам всё сделаю. А жениться… Так я женюсь скоро, систер. Совершенно официально.

— Ну, с ума сойти. И на свадьбу позовёшь?

— Обязательно, — усмехнулся он.

— Кто же та несчастная, которая решилась с тобой связаться?

— Рита Клайар.

Я так и осталась с открытым ртом.

Марек усмехнулся и пальцем вздёрнул мне подбородок.

— Вот как, значит, ты её навещаешь… — протянула я. — А Шокер-то волнуется за свою одинокую родственницу.

— Да нормально всё, — смущённо кашлянул Марат.

— Как же я за всех вас рада. Просто счастлива, — мрачно подытожила я.

— Тебе бы поспать, счастливица, — вздохнул брат. — Закрой замок изнутри и спи.

— Неуютно замурованной.

— Ну, не закрывай. Только на людей вошедших не кидайся.

— Да лучше кинуться. А то мало ли, ходят тут всякие.

— Так ты смотри, всякий вошёл или нет. А то машешь кулаками вместо того, чтобы просто применить эффективный приём, если надо.

— Приём?! — я едва не заржала. — Ты же только что прославлял тут полное отстранение женщин от всех опасностей. Мы же не должны сами ничего делать!

— Ну, не до такой же степени! — возмутился Марек. — Приёмы самообороны ещё никому не повредили.

— Какие приёмы? Кто меня им учил?!

— Никто не научил? — удивился Марат. — Ну, давай, покажу хоть что-то. Давай-давай!

Я встала.

— Нет, ты ложись! — Марек указал на диван.

Я легла.

— Ты — жертва нападения, я — маньяк… — Марек медленно, видимо, чтобы не напугать меня, стал ложиться сверху. — Защищайся!

Я попыталась отпихнуть его от себя.

— Вот неправильно всё делаешь. Не толкай, это бессмысленно. Наоборот, за шею обними… Ну, делай, что говорю.

Я обхватила брата за шею.

— Рубашку по спине вверх тяни и собирай ткань у меня на загривке. Быстрее руками шевели… Так, левой держи ткань в кулаке, правую просунь мне спереди наискосок под рубашку… дотянись до собранной ткани, хватайся… Вот теперь двумя руками держишь. Тяни на себя… Резче! Поворот руками против часовой на сто восемьдесят, будто вентиль заворачиваешь! Ну!

Я крутанула руками, и Марек свалился с меня на пол.

— Во-о-от! Молодец! — похвалил он, развалившись на полу. — Почувствовала суть процесса?

— Ага.

— Во-первых, насильник ожидает сопротивления, а ты его вроде как за шею обнимать лезешь, он уже в растерянности… Во-вторых, и раздевать начинаешь. Он слегка в шоке. А потом вот этот хитрый захват, проворот — он полузадушен и валяется на полу. После этого либо припечатываешь его стулом, поленом, сковородкой, а если ничего нет, бежишь со всех ног… Работает в том случае, если на напавшем рубашка, майка или свитер. Ясно?

— Спасибо.

— Да за что там спасибо?! — возмутился Марек. — Это мои долги. Не научил я тебя, чему должен был научить ещё лет десять тому назад.

Он поднялся с пола, отряхиваясь.

— Ну, ты тогда отдыхай, а я пойду тут народ немного построю, чтобы не расслаблялись.

— Строгий ты, Нарратор.

— А куда без этого? База старая, оборудование древнее, подвижной состав ветхий. Если ещё и люди будут разгильдяи, мои коллеги из департамента очень быстро всех развесят по крючкам.

— Марек, ещё и канал грязный. Очень.

— Я знаю, — тяжело вздохнул он. — Ничего, недолго осталось. Сейчас оборудуем ещё один новый канал, для наших дел. И обе базы будут новые, небольшие, но удобные… Ну, ладно, отдыхай. А то помешал я тебе своим приходом.

— Да я всё равно не сплю. Не умею спать в склепе без окон, даже если в нём есть часы. Давай, может, съезжу ещё разок. Пусть люди готовятся.

— А некого везти, все беглецы пока закончились. Но съездить ещё раз я тебя всё-таки попрошу. Шокер нужен срочно. Даже не мне, я бы завтра-послезавтра с ним на изнанке увиделся. Но его хотят видеть здешние тайные боссы, и большой сбор у них именно сегодня ночью. Я ещё утром через курьерскую службу передал Шокеру приказ, чтобы был готов. Привези мне его, пожалуйста, до шести. А я пока подумаю, как мне его наружу вытащить и не засветить.

— Так, может, как-то официально его проведёшь?

— Не получается. Окна с проводниками есть только на завтра, а нужно сегодня.

— Ладно, не вопрос, — равнодушно отозвалась я. — Толкни меня, когда пора будет.

— Как добралась? — Лис открыл дверь и протянул руку. — Вылезай, леди Вайори!

Я ухватилась за его руку и выбралась на платформу.

— Да ничего добралась. Трясёт у вас что-то раз от разу всё больше и больше.

— Нарратор в курсе. Говорит, надо что-то делать.

— Он делает. Возможно, вас снимут скоро отсюда и поставят на новый канал. Там уже что-то достраивают.

— Где? — заинтересовался Лис.

— Так мне и сказали! — фыркнула я.

Лис разочарованно вздохнул, отвернулся от меня и стал проверять вагонетку.

— Обратно когда поедешь? — уточнил он.

— Нарратор велел не задерживаться. Ему Шокер нужен сегодня до шести.

— Замотали тебя совсем, — сочувственно вздохнул Елисей. — Голова-то не кружится? Сколько ты уже рейсов сделала за пять дней?

— Откуда я знаю? Это твоя работа рейсы считать. Где Шокер-то?

— Сейчас он будет готов, что-то срочное доделывает, — Лис кивнул на освещённое окно кабинета.

Я постояла у лестницы, включила телефон, дождалась, пока моё поле успокоится и даст трубке прийти в себя, а потом быстро поднялась наверх.

Шокер весело улыбнулся, увидев меня:

— Привет! Посиди, я сейчас последние анкеты на документы разошлю и поедем…

Я вынула из-под стола всё тот же табурет и присела в сторонке.

Шокер стремительно стучал по клавишам, почти не глядя на клавиатуру, посылал одно письмо за другим. Наконец, повернулся ко мне:

— Сейчас, придёт два подтверждения, и пойдём. Мне ребята сказали, что ты несколько дней подряд туда-сюда мотаешься. Тебя Нарратор не хочет поставить на постоянное довольствие?

— Шуточки у тебя! — фыркнула я. — Ты лучше расскажи, как у вас дела!

Шокер хотел сделать степенное лицо, но широко по-мальчишески улыбнулся:

— Хорошо дела! Пятьдесят шесть сантиметров, два кило девятьсот!

— Рослый какой! И худенький…

— Ничего, — бодро отозвался Шокер. — Откормим. Главное, врачи не нашли никаких отклонений. Нормальный здоровый мальчишка.

— Как всё прошло?

Шокер стал серьёзным, зажмурился и помотал головой:

— Ой, Кира, тут можно я без комментариев? Тяжело прошло. Честно говоря, думал уже, помрём мы с ней оба, причём я первым… Для меня это уже третий раз, но, чтобы так тяжело… Лали очень слаба, много осложнений, она ещё в госпитале пробудет, пока не восстановится. Нам предложили малыша или домой забрать, или там оставить вместе с матерью, но, чтобы кто-то неотлучно был рядом. Поэтому я сюда приехал один, а Скай и Валея остались там. Скай за Лали присмотрит, а Валя за малышом.

— А справятся?

Шокер хотел ответить, но у него звякнул телефон. Он вынул трубку, глянул, и лицо его стало растерянно-умильным.

— На, посмотри! Ну как же не справятся?

Он сунул мне телефон.

На снимке Скай держал на весу крошечного человечка в подгузнике и синей вязаной шапочке. Огромных ладоней Ская хватало для того, чтобы держать младенца под мышки и придерживать ему головку. Скай улыбался ребёнку, а счастливая Валея обнимала Ская одной рукой, а другую подставила под маленькие ножки, и малыш будто бы стоял у неё на ладони.

— В самых надёжных руках дяди и старшей сестры, — растроганно сказал Шокер.

Ребёнок был настолько маленький, какой-то сморщенный и краснокожий, что там ещё вообще ничего нельзя было разглядеть, на кого он там похож, да и похож ли вообще на человека… Ни дать, ни взять — неведома зверушка.

И как же в эту минуту во мне всё взбрыкнуло. Вот просто взорвалось.

Как же я позавидовала Лали! Дико, люто и по-чёрному. Стыдно было самой себя, но ничего с этим поделать я не могла. Мне и раньше случалось завидовать, то одному, то другому. И всегда это звучало примерно так: «Ну надо же, как повезло! И мне бы так, и я так тоже хочу!» Сейчас всё звучало иначе. Сейчас это было именно люто и по-чёрному. «Почему это досталось ей, а не мне?! С какой стати ей, когда это должно было быть моим? Почему же она при всех своих болячках и хворях не умерла, и теперь опять всё будет крутиться вокруг неё?!»

— Прикольно… — протянула я, разглядывая снимок из госпиталя. — Какой малюсенький… Как назвали?

— Тимофеем. Лали так захотела.

Я вернула телефон.

— А почему не Йаном?

Шокер внимательно посмотрел на меня:

— Потому, Кира, что у нас так не принято. Называть ребёнка в честь родственника, который умер преждевременно — плохая примета. Я любил брата, но называть сына его именем не стану… Что с тобой? Чем я тебя обидел?

Я взяла себя в руки.

— Нет, Шокер, ты меня не обидел. Ты меня расстроил.

— Да чем же?!

— Я не знала об этой примете. И пятилетний Марек тоже не знал. Он дал мне имя покойной мамы.

Шокер кашлянул, сдвинул брови домиком.

— Ну, Кира, ты же взрослый человек… Ты же знаешь, что любая примета работает, только когда в неё веришь. Я не замечал, чтобы ты была суеверна.

— Зато ты, как ни странно, очень суеверный. И зря я тебе про свою мать сказала. Иногда достаточно, чтобы в приметы верил только один.

— Ну вот, здравствуйте! — насупился Шокер. — Ты что из меня мракобеса делаешь? Одно дело верить во что-то или не верить, а другое — просто не обострять, чтобы родня мозг не выносила. А насчёт своего имени не бери в голову даже. Твой маленький брат был чистая душа, такой не может сглазить по определению. Всё у тебя будет хорошо.

Отчаянно затрещал мой телефон. Я поспешила его вытащить, телефон выскользнул у меня из рук, упал на пол, крышка отскочила, и батарейка вывалилась. Звонок, само собой, замолчал.

— Зашибись, как у меня всё хорошо, — подтвердила я и стала собирать телефон обратно. К счастью, он заработал. Я проверила журнал. О, Боже! Миша двадцать три раза пытался дозвониться, когда я была вне доступа. И последний звонок тоже был от него.

Я бросилась перезванивать.

— Кира, это не смешно, — печально ответил Миша. — Вот совсем не смешно. Ни за что не поверю, что ты катаешься в своём поезде по кругу в каких-то сучьих выселках, где вообще нет никакой связи, и за пять суток ни разу не побывала на станции, где связь всё-таки есть…

— Мишенька, ну прости меня! Связь иногда есть, я просто телефон в руки не беру, не до того…

— Чёрт… У меня и прав-то нет возмущаться. Но как же было бы приятно, если бы ты вспомнила, что я волнуюсь. Но ты не вспомнила.

— Миш, ну я правда работала!

— В другом измерении, не иначе…

— Миша… Я тебе всё объясню, когда вернусь. Обещаю. Хорошо?

— Хорошо. А когда ты вернёшься?

— Или завтра к вечеру, или послезавтра точно.

— Что значит «или»? У твоего поезда нет расписания?

— Мишенька, это такой особый поезд. У него плавающее расписание. Я тебе всё объясню!

— Хорошо. Договорились. А то чувствую себя как-то… Пропала и не дозвониться. Ты себя поставь на моё место. И брат твой хорош. Тоже недоступен.

— Марат дал тебе свой номер?!

— Дать-то он его дал, но, как выяснилось, с таким же успехом мог бы и не давать, потому что он у него постоянно отключён. Сразу видно, вы с ним родня.

— Миш, Марек очень редко включает телефон. Но иногда его можно отловить… Ладно, Мишенька, мне пора. Я тебе перезвоню, когда связь снова появится. И всё расскажу, как обещала!

Он ещё что-то проговорил, но я уже скинула разговор, отключилась совсем и убрала телефон.

Шокер смотрел на меня строго-престрого, и нетерпеливые складки на лбу говорили о том, что ему очень хочется на меня рявкнуть.

— Шокер, не надо меня есть глазами! Я в своей жизни сама разберусь! Ты к ней никакого отношения не имеешь!

Он промолчал, оглянулся на экран ноутбука.

— Всё, подтверждения пришли. Можем ехать!

Мы спустились вниз, к вагонетке. Лис всё ещё лазал внутри и снаружи, что-то проверяя.

— Елисей, да брось ты ползать, — сказала я ему, подойдя. — От твоих усилий эта рухлядь не помолодеет.

— Да крепкая ещё железяка, — задумчиво возразил он. — Помолодеть не помолодеет, но я хоть буду уверен, что дверь нормально держится… Путь свободен, можно стартовать, если вы готовы.

— Мы готовы? — я оглянулась на Шокера. Тот молча кивнул. — Залезай, Шокер!

Он вошёл внутрь, я повернулась к Лису.

— Ты говорил со Скаем?

— Если это можно считать разговором.

— Значит, накостылять не получилось?

Лис пожал плечами:

— Почему? Как раз получилось. Только бесполезно всё. Это как раз тот вариант, когда пристрелить было бы проще, а главное — эффективнее.

— Ну что ж, мы с тобой хотя бы попытались, — вздохнула я. — Всё, мы поехали.

Я зашла в вагонетку.

— Будешь готова — дашь сигнал, — приказал Лис и захлопнул дверцу.

Шокер уже развалился на диванчике.

— Старьё какое… — поморщился он, оглядываясь. — Наверное, была списана задолго до моего рождения.

— Хоть ремни есть, и то спасибо, — вздохнула я. — Пристегнись.

— Да я как-то привык и без них обходиться, — проворчал Шокер.

— Ты командуешь снаружи, а тут я командую. А ну, пристегнулся, быстро!

Недовольно поглядывая на меня, Шокер вытащил ремень из гнезда, опоясал себя и воткнул язычок замка в паз.

— Инструктировать не надо? Как и когда расслабляться не забыл?

— Не забыл.

— Тогда приготовься, сейчас стартуем.

Я села рядом с ним. Крупный живой груз с минимальным индексом собственного поля… Полагается сохранять близкий физический контакт на протяжении всего пути.

— Я обниму тебя на всякий случай.

— При нашей с тобой разнице в габаритах тебе будет неудобно сидеть, — покачал головой Шокер. — Если уж на всякий случай, то лучше я тебя обниму. Иди ко мне!

В его словах был резон. Уж коль скоро мы не первый раз друг друга видим, можно и устроиться поудобнее.

Он усадил меня к себе на колени. Я нажала кнопку готовности к старту. Дверь со щелчком заблокировалась. Я прижалась к Шокеру, он крепко обхватил меня.

Вагончик тронулся. Разгон начался стремительно. Нас вжало в мягкую спинку сидения, а потом я почувствовала, как где-то внутри, под сердцем, напрягается и тут же лопается какой-то комок, и тело охватывает блаженная лёгкость. Мы прошли грань и полетели в канале.

Канал был, прямо скажем, ещё грязнее прежнего. Всего за сутки всё стало ещё хуже. Нас потрясывало, иногда мы словно задевали за какие-то невидимые ошмётки. Несколько раз вагонетка собиралась развернуться боком. Я пыталась направленными импульсами всё это компенсировать.

Шокер иногда немного ёрзал на сидении, и тогда его руки крепче сжимали меня.

— Что с тобой? Успокойся, не нервничай, Шокер. Доедем.

— Я не нервничаю, всё в порядке, — возразил он, но тут же задержал дыхание, потом резко выдохнул.

— Андрюша, что такое? — я погладила обнимающую меня руку. — Тебе больно?

— Нет, не больно.

— Ты очень напрягаешься. Успокойся. Дорога ухабистая, ты уж извини, если трясёт. Я стараюсь.

— Ты ни при чём. Ты молодец, ты очень хорошо ведёшь, чисто, легко. Ты и вправду лучшая.

— Тебе легко, потому что ты очень хорошо подготовлен.

Мы летели через слои. Самую грязную среднюю часть прошли с минимальными потерями скорости.

Чем ближе к поверхности, тем канал становился чище. Полёт выровнялся, и я немного расслабилась, отказалась от лишних манёвров и просто лежала с закрытыми глазами и контролировала полёт и состояние Шокера. Он был в порядке, по крайней мере, перестал ёрзать.

В руках Шокера мне было уютно. Появилось ощущение, будто не я его, а он меня несёт на руках через слои, а я всё та же маленькая беспомощная девочка, но мне больше ничего не страшно, потому что со мной надёжный защитник.

Я открыла глаза. Мало что можно разглядеть при слепой подсветке, но влажные глаза Шокера над собой я увидела. Он разглядывал меня.

— Что?

— Мне показалось, ты уснула. Спишь и улыбаешься, словно тебе что-то хорошее снится.

— Мне что-то хорошее думается. Но спать? Ты что?! Я же работаю!

Он наклонился и поцеловал меня. Губы сильные, властные. И сладкие, чего уж там… Да и поцелуй далеко не братский.

— Дам сейчас, и больно! — возмутилась я. — Не отвлекай меня!

— Не смог удержаться, извини, — усмехнулся он. А, помолчав, спросил задумчиво. — Интересно, кто-нибудь уже занимался сексом в канале?

Пожалуй, вопрос и в самом деле интересный. Но очень несвоевременный.

Он снова наклонился ко мне, я упёрлась рукой ему в грудь:

— Шокер, одно твоё неверное движение — и у нас будут проблемы. Будет немеряно времени на секс в каком-нибудь протухшем слое, где мы завязнем по твоей милости!

— Почему вдруг мы должны завязнуть?

— Потому что от твоих поцелуев у меня мозг клинит.

— Ну уж! — недоверчиво фыркнул он.

— Представь себе. Ещё сильнее, чем от алкоголя. Не перестанешь приставать — могу потерять канал и уронить нас куда-нибудь.

— Это вряд ли. Ты слишком хороший проводник.

— Вот именно! Я хороший проводник, а не девочка из эскорта. У меня перечень услуг ограничен.

— А, вот как… — он чуть выпрямился и отстранился. — Ты значит, так на это смотришь? Ладно. Извини.

— Ой, его светлость обиделись. А что бы ты, интересно, сказал, если бы я на Престгатан в разгар вашей важной летучки, алерт-ноль и всё такое, вдруг вышла бы в столовую в одних трусиках и давай внаклонку полы мыть?

Шокер захлопал глазами. Но с воображением у него было всё в порядке. Сначала он расхохотался, потом задумчиво кивнул:

— Хорошая аналогия.

— Одичал ты там совсем на своей базе, — буркнула я.

И он тут же снова наклонился ко мне с поцелуем.

Я вообще-то на аутотренинге собаку съела. И не одну даже. Я знаю, о чём мне надо думать и что представлять, когда больно, когда страшно, когда противно, когда тоскливо и кажется, что никакого выхода больше нет. И все эти состояния я могу так или иначе нейтрализовать и не сойти с ума. Конечно, выдать чёрное за белое не получится, но убедить себя, что чёрное ко мне не прилипло, оно случилось, но прошло и закончилось, это я могу. Иначе не протянула бы я все эти годы гатрийского контракта. Не научилась бы уживаться с Йаном и быть ему благодарной. Не смогла бы принимать людей такими, какие они есть.

Но я так и не научилась, как быть и что представлять, когда невыносимо хорошо. И как оттолкнуть от себя это хорошее, как его из себя выдрать. Как отказаться и прекратить. Вдруг оказалось, что я этого не умею.

То, как Шокер меня целовал, совсем меня выключило. Пойди он дальше, я бы уже не возразила. Я только жалела, что поздновато мы спохватились. Надо было в самом начале, после первой грани, тогда у нас было бы ну хоть какое-то время друг на друга, а теперь его не было совсем. Я тянулась к нему, пытаясь хоть что-то урвать, что-то ещё забрать с собой… Пока он здесь, со мной, такой близкий и самый-самый…

Грань поверхности встретила нас, как бетонная стена. Вагонетка врезалась в грань, нас тряхнуло, стальные стены заскрежетали, за окнами фейерверком посыпались искры. Меня выбросило из рук Шокера, я улетела в переднюю стенку вагона, но, слава Богу, не в стекло, и свалилась на пол.

Он поспешно отстегнул ремень и кинулся ко мне.

— Извини, Шокер… Я нас всё-таки не удержала… — я с ужасом представила, как вагон сейчас начнёт разваливаться, и нам конец. — Извини… вот видишь, и никакая я не лучшая…

Он быстро ощупал меня.

— Ты ничего себе не сломала, кроха?

— Да какая теперь разница… Нет, вроде… Ты прости меня, никудышный из меня проводник…

Я всё ещё ждала катастрофы.

Он погладил меня по щекам дрожащими пальцами, потом крепко прижал к себе.

— Ты самый лучший проводник, девочка, — уверенно и спокойно сказал он. — Успокойся, кроха, всё хорошо. Ты справилась. Со мной справилась, с собой, с каналом… Всё в порядке, мы же едем. Не чувствуешь? Мы едем по рельсам. Мы скоро будем на месте, всё хорошо. Ты — замечательный проводник. Это я — невменяемый идиот.

Действительно, я услышала прямо под нами, под днищем вагонетки, мерный стук колёс на стыках рельсов. Лобовое столкновение с гранью, к счастью, не остановило полёт. Нас всё-таки вынесло на поверхность, и уж каким чудом вагон приземлился вдоль рельсов, а не поперёк, оставалось только гадать. Мы и правда ехали, очень быстро, но, как и полагалось, постепенно теряя скорость.

— Я никогда больше тебя не повезу, Шокер. Никогда больше… — меня била сильная дрожь, даже Шокеру не под силу было с ней справиться. Я сидела, вцепившись одной рукой в его рукав, а другой в полу его куртки. Он растерянно поглаживал меня по спине.

— Что же я наделал… — в отчаянии проговорил он. — Ты же моё чудо, девочка. Успокойся, всё в порядке.

— Я чуть не убила тебя, — сказала я, отстранившись. — Боялась, как бы не завязнуть. Вместо этого разогналась… Дура… За десять лет не научиться! До такой степени себя не знать!..

Я в отчаянии вырвалась из его рук, закрыла лицо руками. Как же было стыдно! Поцеловал красивый парень — и всё пошло вразнос. Да куда это годится?!

Он не стал снова меня обнимать, просто придвинулся вплотную и осторожно взял за руку. Я выдернула её и замахнулась на него локтем.

— Куда идём мы с Пятачком? Большой-большой секрет…

Я с рёвом обхватила его согнутые колени и ткнулась в них лбом. Он тихо напевал мне песенку, перебирая мои спутанные волосы. Слёзы кончились очень быстро, видимо, с ними вышел последний страх.

— Хороши, да? — шмыгнула я носом. — Оба молодцы.

— Теперь будем знать, — виновато ответил он.

— Что знать? Что нельзя совмещать работу с сексом? Я это и раньше знала, я командора Йана с собой на задания не брала. А вот тебя Лали разбаловала, подавая тебе к завтраку.

Он усмехнулся и покачал головой:

— Грубовато, но справедливо.

— Теперь слушай меня, Шокер! Это мне хороший урок. А ты запомни: я никогда не капризничаю и не кокетничаю. Если я сказала «нет», то это не «да» и не «может быть», это — «нет», потому что у меня на это есть причина. И не дай Бог тебе после этого «нет» меня хоть пальцем тронуть.

— Договорились, — кивнул он.

Вагонетка стала ощутимо притормаживать, теряла скорость на специально устроенном подъёме, потом снова выскочила на горизонтальный участок пути, и впереди замаячил тусклый свет в конце тоннеля.

— Приехали, Шокер.

Вагонетка остановилась, не доехав до конца тоннеля несколько десятков метров.

— Могло быть и хуже, — вздохнула я. — Нам просто повезло. Ладно, пойдём пешком.

Мы с трудом разблокировали погнутую дверь вагончика. Электроника электроникой, а вот с механическими повреждениями справиться смог только Шокер ударом ноги. Потом он спрыгнул вниз и снял меня.

— Местная команда не будет рада, что им ещё вагон разбитый из тоннеля вынимать, — сказал Шокер. — У меня на базе ребята сильно нервничают в таких случаях.

— Незаметно, чтобы здесь кто-то нервничал. У них на пульте должно быть видно, что вагон застрял на подходе, — возразила я. — А ни одна собака даже голову в тоннель не сунула, хоть бы поинтересовались для приличия, живы мы или нет.

Мы пошли по рельсам вперёд на тусклый свет впереди. Наконец на фоне светового пятна замаячил силуэт.

— Кирюша!

— Мы здесь, Марат!

— Что случилось? — обеспокоенно уточнил Марек, вытащив меня на платформу.

Шокер выбрался сам.

— Вагон повреждён. Ходовая в порядке, но корпус сильно помят. Извини, Марек, я маху дала, не справилась…

— Ты просто устала очень… — возразил Марат.

— Да, и канал грязнущий! — подхватил Шокер.

— Заткнитесь оба! Когда я виновата, я это признаю! — я растолкала их в разные стороны, прошла к стене и села на ящик с инструментом.

— Что это с ней? — встревожился Марек.

— Что, что… Да загнал ты её совсем за эти дни, — проворчал Шокер. — А я добавил, отвлёк, вот об грань и стукнулись… Вагон-то есть у тебя запасной?

— У меня всё есть, — буркнул Марек. — Кроме времени и людей.

— Марек, ты когда сможешь меня назад отправить? — окликнула я его.

— Сейчас вагон вытащим, целый подгоним, и можешь ехать. И домой, отдыхать… Я сейчас пойду распоряжусь, подождите меня.

Марек исчез за какой-то боковой дверью.

Шокер подошёл и сел рядом со мной на ящик.

Через минуту из туннеля раздались характерные звуки перевода стрелки. Похоже, что с какого-то бокового пути подошла маневровая вагонетка и утащила наш вагон в смежное помещение депо.

— Кроха, ты не сердись на меня, пожалуйста. Иногда такие глупости делаю, просто диву даюсь.

— Я не сержусь, Шокер. Не умею я сердиться. Было — прошло. Да и глупости тебе сейчас простительны, это от счастья.

Он усмехнулся:

— Глупости они всегда глупости, и должны быть наказуемы.

Немного помолчав, он вдруг попросил:

— Кира, ты больше не бегай от меня, пожалуйста. Это неправда, что так легче. Не получается легче.

— Андрей, я не бегаю. Я просто отошла в сторону, чтобы вокруг тебя всё было спокойно. У тебя есть Лали…

— Да нет у меня её! — перебил меня Шокер, — Я скажу тебе, как оно есть. Я не люблю Лали. Ты была права, это обычная история: аристократ, крепкий стол и красивая девочка. Так бывает сплошь и рядом, и я ничем не лучше прочих. Надеюсь, что я не конченный негодяй, и я за многое благодарен Лали, но я её никогда не любил. Она это прекрасно знает и простить это мне не может. А я ничего с собой сделать не могу.

— Ну, раз никто из вас ничего сделать не может, значит, всё останется, как есть. Я ведь тоже ничем вам обоим помочь не смогу.

— А я тебе скажу, как будет, — продолжил Шокер. — Я не отпущу от себя сына. Наверное, я обрасту ползунками и подгузниками, и это будет здорово мне мешать, но ребёнок останется со мной. Ему нужна мать, значит, она будет с ним. Я стану заботиться о ней так хорошо, как только смогу. Но я не собираюсь делать вид, что у нас с ней семья.

— Шокер, какая мне-то разница, как это у тебя будет называться? Семья, не семья… «Что есть… что будет». Ещё бы сказал, чем сердце успокоится. Гадальщик!..

— Ты где тут ночевала в эти дни? — спросил он вдруг с любопытством.

— А там в каморке, — я мотнула головой. — Вон дверь в проходе.

— Может, пойдёшь, отдохнёшь?

— Там окон нет. У меня клаустрофобия. Я и не спала там совсем, лежала и боялась.

Шокер грустно улыбнулся:

— Я с тобой пойду. Убаюкаю и страшно не будет.

— На чёрта ты мне там нужен?.. — фыркнула я и поймала его обнимающий взгляд.

— Я просто хочу быть с тобой. Пойдём, — тихо проговорил он. — Пожалуйста.

— Нет, Андрей. Не пойдём.

— Почему?

— Мне уже есть, что вспомнить.

Он снова повернулся ко мне, посмотрел с укором:

— А мне? Мне-то что делать?

— Что хочешь.

— Я не хочу вспоминать, я жить хочу!

— Живи! Я тебе что, мешаю? Ты приехал с Нарратором посовещаться. Вот и совещайся. А потом живи, сколько влезет! У тебя и без меня всё замечательно. Я же сказала тебе: будет плохо — зови. Тебе что, плохо?

Шокер тяжело вздохнул, угрюмо глядя под ноги.

— Понял я всё, — сказал он холодно. — Плевать тебе на меня. Тебе только твои детские фантазии интересны. А таким, какой я на самом деле, я тебе действительно не нужен.

— Это неправда.

— Правда. Я грубый, упрямый, нудный, и долг свой понимаю не так, как тебя устроило бы. И с женщиной хочу быть, потому что хочу её, а не для того, чтобы потом вспоминать. Ты же нарисовала себе картинку и так и сидишь перед ней, вся в соплях. А я туда не вписываюсь, в твою картинку…

— Всё, Шокер! Хватит с меня! — я вскочила на ноги. — Хватит…

Он замолчал, отвернувшись.

Из туннеля выехала другая вагонетка, такая же древняя, разве что чуть-чуть меньше поцарапанная. Марат снова появился на платформе, выйдя из той двери, в которую уходил.

— Кирюш, может, отдохнёшь до утра, и вместе вернётесь? — Марек кивнул на Шокера.

— Что, у тебя совсем-совсем некому будет его провести? — закричала я. — Вот прямо совсем? Во всём Йери нет ни одного завалящего проводника, которому можно довериться?

Марат тревожно посмотрел на меня, оглянулся на Шокера, словно ища у него поддержки. Шокер молчал, сидя на ящике.

— Слушай, Марек… Давай, я тебе денег дам? На проводника. Заплатишь ему хорошенько, чтобы провёл и вопросов не задавал. Сколько нужно?

— Систер, ты спятила что ли?! Ну, не можешь, так не можешь. Найду я способ Шокера на место вернуть. А ты возвращайся, отдыхай, — Марек осторожно обнял меня. — Ну, не буду я больше тебя беспокоить, дурака свалял. Ну, прости…

— Иди к чёрту, бро! — вырвалась я. — Идите вы все к чёрту!

Я рванулась к вагончику.

— Да постой ты, успокойся! — Марат схватил меня за руку. — Успокойся, Кирюша. Нельзя в таком состоянии лететь.

— Можно. Я же порожняком. Себя донесу.

— Я утром полечу на изнанку, по официальному каналу. У департамента операция намечена, мне надо быть на виду. Я свяжусь с тобой завтра, встретимся, надо серьёзно поговорить…

— Хорошо, звони.

Я устроилась на обшарпанном сидении. Марат захлопнул дверь.

Шокер сидел на прежнем месте, низко свесив голову. На меня он даже не взглянул.

Что ж, он прав. В мою детскую картинку он никак не вписывался. Что же я могу поделать, если до сих пор вспоминаю, как мы сидим среди валунов, как боль в ноге дёргает и пульсирует, доходя до самого сердца, а молодой Шокер травит сальные анекдоты один за другим, не давая мне опомнится, и каждый анекдот совершенно мне незнаком, и я смущаюсь и хохочу до слёз, не понимая точно, отчего же эти слёзы, и забываю о боли, и любуюсь лучистыми серыми глазами и доброй улыбкой. Ну, и чем плоха картинка? Тем более, не рисовала я её. Просто помню. Моя картинка, хочу и сижу перед ней, и нечего соваться…

Но Шокер ещё и очень неправ. Таким, какой он есть сейчас, он нужен мне ещё сильнее. Только какой смысл это признавать, если нельзя давать этому волю?

Марат нетерпеливо постучал по стеклу пальцами и вопросительно поднял брови.

— Всё нормально, бро! Поехала я, — проговорила я и нажала кнопку готовности.

Старт… разгон… лёгкий хруст на первой грани. И полёт… И правда, сколько ж я рейсов сделала за эти пять дней? Ни разу за годы работы на курьерский департамент у меня не было таких частых рейсов. Да ещё в челночном режиме.

Я уже выучила весь рисунок пути, где начинается мусор, где он рассасывается потихоньку. Но это был странный канал, даже не каждый день, а прямо каждый рейс новости. Вагон запнулся практически на ровном месте где-то в начале второй трети дистанции. Только что, когда мы с Шокером здесь пролетали, всё было чисто.

Вагонетку перевернуло на бок. И я пожалела, что не послушалась своих же правил и не пристегнулась. Только я ухватилась за поручень и приняла удобное положение, как вагонетку крутануло в другом направлении… И ещё раз… И ещё… Меня мотало по жестянке во все стороны. Для того, чтобы как-то повлиять на полёт, надо было понять, где же тот самый условный низ, а где условный верх, иначе вынесет за грань, и приложишься к рельсам крышей, а не колёсами. Или боковой стороной…

И тут до меня дошла очевидная и безжалостная мысль. Поздно искать верх и низ. Если вагон вращается с такой скоростью, это конец.

И точно, как только я об этом подумала, раздался противный скрежет. Сварные швы стали рваться, как нитки на ветхом платье. Я физически чувствовала, как беспорядочный полёт замедляется, а вагон трещит и рвётся на куски. Вокруг заискрило, словно одной стеной вагон приложился к бетонному покрытию. Я поняла, что ещё несколько секунд, и меня на всём скаку вынесет в один из срединных слоёв. Так и случилось. Не успела я и пару вздохов сделать, как сильный удар разом остановил и полёт, и вращение, и отправил меня в нокаут.