Кира Вайори (СИ)

9

— Какая отличная погода, даже ветра нет! И Тим спит уже два часа, — я склонилась над коляской, проверила. Малыш спокойно спал. — Миша, ты не замёрз?

Мишка молча покачал головой.

— Миш, что с тобой?

— Всё нормально, — спокойно ответил он.

— Миша…

— Всё в порядке! — рявкнул он и сделал несколько быстрых шагов вперёд, потом резко развернулся. — Извини, Кира. Ты ни при чём. Правда, всё хорошо.

— Ну, как знаешь, — вздохнула я. — Не хочешь — не говори.

Тимоха в коляске заворочался, насколько это было возможно в его многослойном одеянии, да ещё внутри мехового конверта. Я наклонилась к нему, потискала, погладила, потрясла коляску, и он снова затих.

— Отлично справляешься, — сказал Мишка. — Я тебе уже и не нужен.

— Шутишь? Вот потому и справляюсь, что ты рядом. Иначе давно с ума бы сошла.

— Не шучу. Ты вполне обошлась бы без меня. Ты всё за что-то переживаешь, а уже давно не за что.

— Ты что, хочешь уехать?! — испугалась я.

— Куда я денусь? — удивился Мишка. — Без паспорта и без данных о пересечении границы.

— А был бы паспорт?

— Что об этом говорить? — буркнул Мишка.

— Ну, хоть об этом поговорить. Ты же молчишь уже который день. Тимоха и тот со мной больше разговаривает, чем ты.

— Кира… — Мишка нахлобучил лохматую шапку на самые брови и насупился. — Ну не надо этих разговоров. Не ломай ты мне последний кайф…

— И в чём тот кайф? Чем у тебя вообще голова занята?

— Я мечтаю.

— Замечательно. И о чём?

— О несбыточном. О том, чего никогда не будет.

— Например?

— Вот мы ходим тут кругами, гуляем… Ты, я, ребёнок в коляске. И я представляю себе, что уже год прошёл, мы давно вернулись домой, и мы вместе, и это не Тим, а наш сын. Я представляю себе то, чего никогда не будет. Глупые мечты. Этого никогда не будет, я теперь понимаю. Но пусть хотя бы так… А ты с разговорами своими.

— Миша! — я остановилась. — Ну, прости меня, что же я могу поделать?!

Он покачал головой:

— Да я не обижаюсь. Я давно все твои слова вспомнил и понял, что ты ни разу никогда не давала мне никаких обещаний. Не к чему придраться. Ты была со мной честна. А я… Я просто с детства такой. У меня мечты одна за другую цепляются, и всё так живо, что я верю, будто всё уже стало явью. Потом всегда облом за обломом, а винить некого… Эй, ты не вздумай реветь на морозе! — Миша снял варежку и стал осторожно вытирать тёплыми пальцами слёзы с моих щёк. — Не плачь, лицо обморозишь! Пойдём домой!

Мы побрели к гостевому домику, который за три недели стал таким привычным.

Никогда прежде я не бывала в Норвегии зимой. Да и вообще, в сравнении со Швецией, я бывала тут очень редко, пару раз в год. Последние семь лет каждой весной мы с Йаном обязательно ездили в район Ослофьорда, как только становилось известно, что в долинах по берегам рукавов фьорда зацвела скандинавская сакура. Иногда это случалось в конце апреля, но обычно — на первой неделе мая. Наша с Йаном традиция стала, наверное, даже чем-то большим. Это уже был почти мистический ритуал. Провести несколько дней где-нибудь в глуши, у воды, недалеко от ледника, с которого по весне стекают десятки шумных водопадов. Не спать уже почти белыми ночами, гуляя под светлеющим небом. Сделать непременные фотографии под изумительно красивыми деревьями… Фотографий этих, кроме нас, практически никто и не видел, сама не пойму, зачем мы их снимали. Обычно бывал и второй раз в году, когда мы с Йаном ездили в Норвегию, но уже не к воде, а к горным ледникам или в прохладную тундру, и обычно это случалось в сентябре. Это был уже такой своеобразный комфортный экстрим.

Норвегия была, без сомнения, прекрасна в любое время года. Но, даже несмотря на то, что в Швеции я обычно работала, а в Норвегии отдыхала, чувствовала я себя здесь немного не в своей тарелке. Эта страна держала меня на почтительном расстоянии. И вроде бы все вокруг приветливы и доброжелательны, и жить удобно, и природа глаз радует, но меня не оставляло чувство, что всё это меня принимать не хочет и ждёт, когда же я уберусь прочь.

И вот я впервые попала сюда зимой, и, хотя местные жители утверждали, что это ещё маловато снега для здешних мест, у меня появилась лёгкая снегобоязнь. Нет, не снежная слепота, а такое странное чувство, что невероятное количество снега вокруг, особенно снежные отвалы вдоль расчищенных дорог, вокруг ферм и внутри усадеб, что всё это нападёт на меня, набросится и погребёт плод белой толщей, задавит меня, и я задохнусь. Первые несколько дней на ферме я вообще не могла уснуть, мне казалось, что, если вдруг поднимется сильный ветер, то появятся огромные блуждающие сугробы, и наш домик занесёт. Фантазия у меня оказалась богатой и вредной для нервной системы.

Коммуна, в которую нас направили на приёмной базе, была не очень многочисленна, но её поселения занимали большую площадь вдоль одной из трасс, проходящих через плато-заповедник Харданьгервида. Нас поселили на хуторе, хозяином которого был молодой здоровенный норвежец Харальд, типичный и стопроцентный викинг: синеглазый русоволосый бородач, молчаливый, но решительный. Он был женат на гатрийке, которая казалась старше мужа лет на десять, была невероятно деятельной активисткой, почти каждый день уезжала куда-то по делам коммуны, оставляя мужа заниматься детьми и хозяйством. Сколько у них было детей, мне так и не удалось сосчитать, потому что их было, во-первых, много, во-вторых, они были все погодки и не сильно-то отличались друг от друга, а в-третьих, на месте они никогда не стояли и лезли всюду, как муравьи. Слава Богу, в наш домик им лезть запретили. Мешать гостям и нарушать их покой строго воспрещалось, и не только на хуторе Харальда, но и везде в коммуне, в которой гатрийские временные поселенцы не были чем-то редким. А в последнюю пару месяцев, как сказал Харальд, заняты были практически все пустовавшие гостевые жилища.

Наш домик мне нравился. Небольшой, одноэтажный, с кухней-студией и спальней. В домике было тепло, просторно, уютно. В плохую погоду, если ещё и холодильник был полон, можно было днями не вылезать наружу, всё необходимо для жизни было внутри и работало безупречно. В первую неделю нам пришлось так и сделать. Мишка тогда только один раз съездил с Харальдом в ближайший городок, чтобы закупить продуктов и всё, что было необходимо для ребёнка, и мы долго потом просидели в доме, пытаясь что-то разглядеть через залепленные метелью стёкла. Потом стихия унялась. Дни стали солнечными, а мороз установился под двадцать, и мы начали потихоньку выползать из норы.

Хозяева любезно выдали нам коляску на полозьях. Судя по её виду, это была довольно старая штука, практически антиквариат, но для таких условий подходила идеально. Когда на улице не было сильного ветра, мы укутывались потеплее, одевали малыша и гуляли вокруг фермы по дорожкам, которые Харальд каждое утро расчищал на маленьком юрком тракторе.

Я научилась ловко управляться с младенцем, который, кстати, день ото дня становился всё упитаннее, и я уже стала беспокоиться, что Шокер меня потом отругает за то, что слишком раскормила ребёнка. Тим стал улыбаться и интересоваться яркими игрушками. Я уже не терялась, если долго оставалась с ребёнком одна, тут Мишка был прав. Но мне не хотелось остаться без его помощи. Миша внушал мне уверенность. Может быть, он сам тоже паниковал и чего-то опасался, но был всегда невозмутим.

В гостевом домике была всего одна спальня. Детскую кроватку мы переставили к окну, а нам с Мишкой пришлось спать вместе на единственной огромной кровати. Наверное, Мишке было нелегко, но он вёл себя, как друг и джентльмен, то есть не только не намекал на интим, но и не показывал, насколько всё это его тяготит. А в том, что тяготит, я не сомневалась, и продолжать мучить парня, которому я основательно подпортила жизнь, мне было неловко. Выход из ситуации был только один: дождаться, пока появится возможность переправить Мишку в Питер, чтобы он оказался, наконец, дома. С мечтами я его подвела, но хотя бы вытащить его из этой странной заварухи я должна была. А пока Миша заботился о нас с Тимом, словно это был самый главный долг в его жизни.

Вернувшись с прогулки, мы занялись обычной рутиной по давно обкатанной схеме: переодели и покормили ребёнка, сами выпили по чашке кофе, включили стиральную машину.

— Ты полежи, отдохни, пока Тим спит, — сказал Мишка, проверив ребёнка в кроватке. — А я поеду в город, в магазин зайду. Харальд вчера обещал меня взять.

— Попробуй узнать последние новости.

— Здешние гатрийцы не знают английского. В магазин приезжают женщины с детьми-подростками, с ними особенно не поговоришь.

— Не гатрийцы так местные знают. Здесь вся коммуна должна быть в курсе. Все так или иначе связаны с гатрийской базой.

— Хорошо, попытаюсь разузнать.

Мишка оделся и ушёл к Харальду.

Я по его совету повалялась на кровати, даже подремала немного, потом встала проверить Тима и поглазеть в окно на просторный утоптанный двор, где сходила с ума малолетняя банда хозяйских детей.

Я увидела, как подъехала машина Кайи, жены Харальда. Она вылезла и принялась командовать своей малышнёй, наводя порядок. Я быстренько накинула на себя куртку, сунула ноги в ботинки и вышла из домика. Подойдя к Кайе, я поинтересовалась, что нового слышно с родины.

— Никто ничего не может сказать, — вздохнула она. — Что-то происходит, но никто не знает, что именно. У нас в совете коммуны есть несколько наших, таких же, как я, гатрийских жён. Все беспокоятся, но информации не добиться.

— А как же раньше информация доходила сюда?

— Ну, как… — пожала плечами Кайя. — Либо родственники, знакомые приезжали с новостями, либо обычной почтой. Мне брат каждую неделю писал из Йери, а теперь уже месяц никакой почты не возят вообще… Да и не удивительно. Базу нашу опять на три дня закрывали. Всё было обесточено, заблокировано, подъезды перекрыты. А когда открыли наконец, оказалось, что персонал на базе новый.

— А беженцы что, ничего не рассказывают?

— А не было ни одного беженца с тех пор, как на базе всё поменялось, — зловещим шёпотом поведала Кайя. — Прилетают только те, другие.

— Какие другие?

Кайя посмотрела на меня с некоторым недоумением. Видимо, невысокого мнения была она обо мне и особенно о моей осведомлённости.

— Другие — это которые всё это затеяли. Из-за которых всё рухнуло, — с раздражением пояснила Кайя. — Очень многие гости коммуны прилетели сюда переждать смуту, рассчитывали, что через несколько недель смогут вернуться домой. А непохоже, чтобы кто-то собирался их возвращать. Да и с родственниками теперь никто связаться не может. Люди тревожатся, все хотят домой…

— Ты тоже давно дома не была?

— Я-то не была, да и не собираюсь, — усмехнулась Кайя. — Мне некуда особо ехать. Родители меня прокляли, бывший муж убить обещал. Так что возвращаться некуда. Да и незачем.

— Да за что же тебя проклинать?

— За то, что здесь осталась. За то, что живу с мужчиной с изнанки. Только брат принял мой выбор, но и он никому не рассказывает, что поддерживает со мной связь, а то дома заклюют.

— Те люди, из-за которых, как ты говоришь, всё рухнуло… Они, Кайя, хотят, чтобы жизнь на поверхности изменилась. Чтобы гатрийские традиции, которые делают людей несчастными, больше не имели силы.

Кайя с тоской взглянула на меня, отвела взгляд и тяжело вздохнула:

— Да ну, что ты, Кира. Не в этой жизни. Не для нас. Не под силу это никому… Я тут очень счастлива. Муж-семьянин, дети, важная работа в коммуне… Здесь это возможно. Там, дома — нет.

— Почему?

— Молодая ты ещё, видимо, ты под этот гнёт каким-то чудом не попала.

— А мне кажется, что-то должно измениться…

— Да что может измениться к лучшему, когда уже столько народу убили?! — воскликнула Кайя.

— Убили?! Кто? Когда?

— Перед тем, как базу второй раз закрывали, последние прилетевшие рассказывали, что в Йери настоящая резня была.

— Кто кого резал-то? — ужаснулась я.

— Да не так уж и важно, кто кого. А важно то, что, когда такое творится, ничего хорошего потом получиться не может, — сурово подытожила Кайя.

Новость меня повергла не просто в шок, а в состояние, близкое к панике. Но выяснить подробности можно было или у пронырливых сплетников в городе, или на самой базе. Пытать дальше встревоженную Кайю было бесполезно.

Я вернулась в домик, и очень вовремя, потому что Тимоха проснулся и громко требовал, чтобы ему сменили подгузник.

И я вдруг поняла, почему я всё ещё что-то соображаю, почему даже кошмарные тревожные новости не выбивают меня из колеи настолько, чтобы я потеряла голову. Только потому, что на моих руках сейчас этот кругленький, крикливый, требовательный человечек. Потому что ему нужно пять раз в день давать бутылочку со смесью, а ночью двадцать раз встать, чтобы перевернуть, покрыть или укачать, и ещё бессчётное количество раз сменить мокрый или грязный подгузник, и потрясти перед ним игрушками, и покатать в коляске по снегу… Что бы я делала, о чём бы думала, чем бы я себя занимала, если бы мои беспокойные любящие или просто совестливые родственники отправили меня в ссылку в одиночестве?

Когда уже переодетый и всем довольный Тимоха просто катался на моих руках туда-сюда по комнате и таращился вокруг, я услышала, как открывается входная дверь.

Подойдя к порогу спальни, я выглянула в прихожую.

Там стояла высокая женщина в длинной расстёгнутой дублёнке и высоких меховых унтах. Её беспорядочно окрашенные пряди свисали на плечи, а от её пристального бирюзового взгляда мне захотелось вжаться и провалиться сквозь стену, столько ненависти она на меня вылила, даже не проронив ни слова.

— Лали?! Ты откуда здесь?

Она не ответила. Только запустила правую руку в карман дублёнки, а когда вынула её, я увидела небольшой пистолет.

— Ты с ума сошла?! Убери!

Я поспешно отступила внутрь комнаты, пытаясь оказаться как можно дальше от Лали. Но она сразу же вошла в спальню, и теперь её и нас с Тимом разделяла только огромная кровать.

Лали перестала обращать внимание на меня. Она, не отрываясь, смотрела на Тима.

— Не волнуйся, Лали, с ним всё в порядке! Шокер поручил его мне, и я очень стараюсь, правда…

Она вдруг скорчила брезгливую гримасу и усмехнулась:

— Стараешься, говоришь? Поручил, значит?.. Ладно, с ним я после разберусь, — она нетерпеливо махнула рукой с пистолетом. — Положи Тима!

— Лали, успокойся!

— Я тебе сказала, дрянь, положи моего ребёнка, быстро, ну! — она вскинула руку и направила оружие на меня.

— Хорошо, — сказала я, глядя на смотрящее на меня пистолетное дуло.

Я шагнула к кроватке.

— Я сказала: положи! — процедила Лали.

— Что, на пол?!

— Положи его немедленно, сука!

Она взмахнула пистолетом. Я присела и, как можно осторожнее, чтобы Тимоха не ударился головой, положила его на маленький прикроватный коврик.

— К стене! — скомандовала Лали.

Я отступила назад.

— Дальше! К самой стене!

Я шагнула ещё назад. Лали снова подняла оружие.

Тимоха на полу вдруг захныкал, а потом заорал сразу и в полную силу. Я подалась к нему, и Лали выстрелила. Удар отбросил меня назад на стену и сшиб с ног.

Тут открылась входная дверь, и через секунду в дверном проёме я увидела два мужских силуэта. Это были Мишка и Харальд. Конечно же, они слышали выстрел.

Лали обернулась, направила пистолет в их сторону.

Я вскочила с пола, но ноги меня совсем не слушались. Я свалилась на четвереньки, добралась до Тима, лежащего на коврике, и вместе с ковриком толкнула его под кровать. Вряд ли туда залетит случайная пуля.

Лали снова стремительно обернулась ко мне и в упор направила на меня пистолет. Она сжала губы, сосредоточенно прищурилась, целясь, и стала нажимать на спуск.

И тут сзади на неё налетел Мишка, ударил снизу по руке. И та пуля, которая должна была прострелить мне лоб, ушла в потолок. Мишка схватил Лали за руку, стал выкручивать, она отчаянно сопротивлялась, не желая выпускать оружие, тянула его к себе, согнулась пополам, пытаясь защитить руку с пистолетом. Раздался ещё выстрел…

Лали так и не разогнулась. Мешком упала на колени и вниз лицом ткнулась в кровать. Мишка, растрёпанный и раскрасневшийся, пару секунд постоял рядом с ней, потом бросился ко мне.

— Кира, жива?!

— А что, непохоже? — проговорила я, чувствуя, как невыносимо начинает жечь левое плечо. — Миша, Тимоху вытащи… Он так орёт!

— Да что ему там сделается? — отмахнулся Мишка. — Ты ранена. Надо помощь вызвать… Харальд!

Хозяин тем временем склонился над Лали, приподнял её голову, пощупал пульс на шее и с озабоченной гримасой присвистнул.

— Что там, Харальд? — окликнул его Мишка по-английски.

— Мертва, — отозвался Харальд.

Тимоха всё плакал под кроватью. Я рванулась туда. Мишка удержал меня, полез сам, вытащил малыша и отнёс к окну в кроватку. Тимоха не прекращал орать, но Мишка вернулся ко мне.

— Харальд, нужна скорая!

— Наша или ваша? — деловито уточнил тот.

— В смысле? — не понял Мишка.

— Да ничего пока не надо, — сказала я. — Никакая не нужна, ни наша, ни ваша… Миша, помоги мне встать.

Он поднял меня на ноги. Чувствовала я себя странно. Жгло плечо, но отказывались работать ноги. Я наконец-то посмотрела на свою левую руку. В водолазке над локтем была прострелена дырка, и трикотаж вокруг намок от тёмной крови. И только после того, как я увидела рану, я ощутила боль по-настоящему. И закружилась голова.

— Миша, если врачей, то только гатрийских. Нельзя других…

Мишка поймал меня уже у самого пола, усадил у стенки и принялся перетягивать моё плечо своим ремнём. Я ещё раз взглянула на окровавленную руку и потеряла сознание.

Пару раз я приходила в себя, но ненадолго. В первый раз я увидела над собой несчастное и бледное лицо Мишки. Во второй — хлопочущую надо мной троицу из гатрийской экстренной помощи.

Когда же я очнулась окончательно, то обнаружила себя на кровати, под лёгким прохладным одеялом, в полной тишине и в полумраке. Руку жгло и дёргало, но она была туго забинтована.

— Миша!

— Я здесь! Всё в порядке, я сейчас!

Он прибежал, присел на корточки около меня, положил руку на плечо.

— Ну, как ты?

— Ничего не соображаю.

— Это от укола. Всё будет в порядке. Тебя обследовали, рану обработали, антибиотик ввели. Сказали, прострелены навылет мягкие ткани. Всё быстро заживёт.

— Холодно почему-то, даже под одеялом.

— Тебе кажется. У тебя температура.

Я покосилась на вторую половину кровати, куда свалилась Лали. Никого там, естественно, не было.

— Где она?

— Харальд перенёс её в свой сарай. На таком морозе с телом ничего не случится.

— Как же мы так, Мишка?! Ну как же мы так…

— Я в неё не стрелял. Пистолет был в её руке. На спуск нажала она сама, — угрюмо сказал Мишка. — Это кто вообще такая была? Ты её знаешь?

— Это мать Тима.

Мишка вздрогнул. Его рука на моём плече задрожала, и он глухо, но хлёстко выругался.

— Миша, мы же Тимоху сиротой сделали…

— Замолчи! Тогда уж не «мы», а я! Я же пытался у неё оружие вытащить. Я, не ты.

— Миша!..

— Что «Миша»?! — возмутился он. — А что нужно было сделать? Подождать, пока она тебя убьёт? Она в тебя стреляла! Не случайно, причём!

— Поверит ли нам Шокер? — прошептала я, холодея от одной дурацкой мысли, что всё произошедшее можно истолковать самым разным образом. Кому как на душу ляжет.

— Кира, мне наплевать на Шокера! — повысил голос Мишка. — Она в тебя целила! Я это видел, Харальд это видел тоже. Если у неё были не все дома, это не значит, что я должен был позволить ей тебя пристрелить. Да эта чокнутая и ребёнка своего могла убить!

— Да не могла, ну, что ты?! — возразила я. — Да, она чокнутая, и она просто не хотела, чтобы я Тима касалась! Меня бы она убила запросто, но не сына! Миша, а где Тимоха?

— Спит. Тут Харальд предлагает забрать его к себе на пару дней, чтобы ты могла отдохнуть. Его жена может за ним присмотреть.

— Ты с ума сошёл?! Какая ещё жена?! Тима поручили мне! Ты понял? Мне! Он должен остаться с нами!

— Ну хорошо, не кричи! — очень недовольно, но покорно сказал Мишка.

— Если с рукой ничего страшного… А там ничего страшного, подумаешь, мягкие ткани… Я утром встану на ноги… Я смогу со всем справиться, ты только немного помоги мне, хорошо? Миш?!

— Да хорошо, хорошо, — согласился он обречённо.

— У тебя готово? — крикнул Мишка.

— Да, уже иду!

Я навернула на бутылочку крышку с соской и поспешила в спальню. Там я уселась на кровати, а Мишка положил мне на колени Тима. Теперь такая помощь была нелишней. Тим лежал на моей здоровой руке, а левой я держала бутылочку. Двести граммов моя левая рука даже с дырками от пули была в состоянии удержать.

Конечно, ничего страшного не случилось. Я, как и надеялась, быстро встала на ноги. Через сутки жар прошёл, ноги стали уверенно держать меня, рука болела сильно, но терпимо, и я справлялась, если и не точно так же, как раньше, но очень даже прилично. Готовила, что попроще. Одевалась долго. Плохо спала, потому что нельзя было поворачиваться на левый бок. Но это, в общем-то, пустяки. Хуже всего было то, что я не могла брать Тима на руки так, как обычно, и уж совсем никак не получалось носить его по комнате, а он это очень любил.

Мишка рвался помогать каждую секунду, крутился рядом и теперь старался вообще не оставлять меня одну. Даже покупать продукты больше не ездил, просил Харальда.

— Ну что, порядок? — уточнил Мишка.

— Да, конечно, спасибо.

— О, а Харальд, оказывается, ещё не уехал. Его какие-то приезжие разговорами отвлекают, — сказал Мишка, глядя в окно на двор. — Очень удачно. Пойду попрошу его кое-что нам купить.

Мишка ушёл.

Я держала Тиму бутылочку долго, но в конце концов рука заболела так сильно, что пришлось опустить её. Тимоха захныкал: молока оставалось ещё много.

— Сейчас, маленький, отдохну минутку, и доешь.

Тим возмущённо заорал.

Пришлось отдых отменить и опять поднять бутылочку.

Хлопнула входная дверь.

— Миш, помоги, пожалуйста! Что-то совсем рука не держит.

В прихожей зашуршала ткань верхней одежды, стукнули об пол сброшенные ботинки. Пришедший обошёл кровать, опустился передо мной на колени и взял бутылочку из моей руки.

Шокер.

— Андрюша…

Он посмотрел на меня серьёзно и очень печально, ничего не сказал и принялся внимательно следить за тем, как Тимоха поглощает остатки молока.

— Андрюша, у нас тут…

— Я знаю. Всё уже знаю, хозяин рассказал.

— Шокер, прости меня. Я этого не хотела.

— Разумеется, не хотела, — спокойно сказал он, не поднимая головы. — Успокойся, кроха.

Он по-прежнему не смотрел на меня, только на сына.

Шокер выглядел плохо. Похудевший, усталый, очень бледный. И непроницаемо мрачный.

Наконец, Тим допил бутылочку. Шокер отложил её, осторожно поднял сына с моих колен и встал на ноги. Прижав к себе малыша, он отошёл к окну.

— Как же ты вырос, Тимошка… — тихо проговорил Шокер. — Тебя и не узнать…

Тимоха гукнул, немного срыгнул Шокеру на плечо. Шокер усмехнулся, переложил сына к другому плечу и осторожно поцеловал его.

— Шокер, я правда, не хотела этого!

— Конечно, я знаю, — тихо сказал он, бережно расправляя Тиму воротничок.

— Шокер, ты мне веришь?

Он повернулся ко мне, каменно-невозмутимый, только глаза влажные.

— Пожалуйста, Кира, дай нам с Тимом побыть вдвоём, — сказал он и тяжело вздохнул, словно с минуту задерживал дыхание.

— Да. Конечно. Сколько хочешь… Вот тут, в коробке под столом, подгузники. Смесь и бутылочки — в кухне. Одежда, полотенца — в комоде. Игрушки… игрушки везде, сам видишь. Если что, звони. Номер всё тот же.

Пока я говорила, он растерянно смотрел то на меня, то на сына.

— Кира, я ж не на неделю приехал. У меня только пара часов…

— Ты разве не знаешь, сколько раз за пару часов ребёнку может понадобиться всё это?

— Знаю, — кивнул он. — Но я не это имел в виду. У меня мало времени, и мне надо побыть с сыном. А учитывая то, что произошло, мне надо поговорить с ним. Наедине… Мне показалось, ты решила, что я тебя выгоняю…

— Я ничего не решила, — буркнула я.

— Кира… — он с досадой покачал головой.

Я через силу улыбнулась ему:

— Правда, всё в порядке. Не стесняйся, всё вокруг в твоём распоряжении… Я на связи, если что.

Я вышла в коридор, кое-как сунула ноги в ботинки, набросила куртку на плечи и вышла на улицу.

Там стояли Мишка и Елисей. Угрюмые, злые и растерянные.

Я подошла к ним.

— Привет, Лис!

Он мрачно посмотрел на меня и кивнул.

— Лис, так получилось.

— Я понял, мне уже сто раз объяснили, — он отвернулся, не желая смотреть мне в глаза.

— Ты зачем голышом выскочила? — рассердился Мишка, рассмотрев меня повнимательнее. — Шапка где?

Не дождавшись ответа, Мишка ушёл в домик.

— Вот так едешь иногда совсем за другим, а получаешь… — пробормотал Лис и вынул сигареты. — Хреново мне, Апрель. Мало того, что я сам теперь… — Лис замолчал, не уточняя, потом закончил раздражённо. — А уж что со Скаем будет, даже не представляю.

Он взял сигарету и полез за зажигалкой.

— И мне дай.

Он сунул мне пачку, потом поднёс прикурить.

Настоящих сигарет я не брала в рот очень давно. Вкуса с тех пор в них, и правда, не прибавилось.

— Лис, прости меня!

Он печально скривился:

— Если бы вы были виноваты, я бы не простил. Но вы не виноваты, так что не надо этих дурацких разговоров. Не за что тебе извиняться. Ни тебе, ни мужу твоему.

— Миша мне не муж.

— Без разницы, — пожал плечами Лис. — Он ни при чём. Ещё неизвестно, что вышло бы, окажись я на его месте. Да любой из нас… Виноват тот, кто сказал Лали о том, что вы здесь. Вот он виноват.

— Это знали двое: мой брат и… человек, который нас сюда отправил. Но вряд ли он был знаком с Лали. Да и что за ребёнок со мной, он не знал. Скорее всего, думал, что мой.

— Когда лорд Вайори рассказывал нам… — начал Лис.

— Марек в порядке? Он цел?

Лис тряхнул головой в замешательстве:

— Абсолютно. Цел и невредим, насколько мне известно… Так вот, когда он нам рассказывал, куда тебя отправили, Лали с нами не было. Мы её с того дня не видели, когда заваруха началась.

— Тогда я не представляю, откуда он узнала, где я.

— Да какая теперь разница? — процедил Лис.

Из домика выскочил Мишка с моей шапкой в руках. Подбежал, сунул шапку мне в руки, велел надеть, а сам присел на корточки и принялся подтягивать и завязывать шнурки на моих ботинках.

— Миш, не надо!

— Надо. Тебе одной рукой не справиться. А нынче не лето на дворе, — отрезал он.

Я послушно напялила на себя вязаную ушанку с мехом внутри и взглянула на окно спальни гостевого домика. Шокер с сыном на руках стоял у окна и смотрел на нас.

Мишка выпрямился и взялся за мою куртку, снял её с моих плеч и развернул:

— Давай, быстро надевай, как положено!

Я сунула сигарету в рот, осторожно пропихнула сначала левую раненую руку, потом правую. Мишка застегнул мне молнию и наконец-то посмотрел мне в лицо.

— Это что ещё?! — злобно проговорил он, показав на сигарету.

— А говоришь — не муж, — усмехнулся Лис, наблюдая за нами исподлобья.

— Мишенька, это не твоё дело, — ответила я.

— Когда ты вдруг называешь меня Мишенькой, это означает «поди прочь, болван!», — невесело засмеялся Мишка.

— Это означает, что я докурю эту сигарету, нравится тебе это или нет… Лис, вы с Шокером как сюда с базы добрались?

— Вон, машину взяли, — Лис кивнул на небольшой внедорожник у въезда на хутор.

— Давайте съездим в город, тут километров двенадцать. В баре посидим.

— Мысль, — вздохнул Лис. — Выпить не помешает.

Мишка молча пожал плечами.

Я первая двинулась к машине, а ребята за мной.