Я вылезла из ванны очень нескоро. Долго вытиралась, одевалась, сушила волосы. Очень не хотелось выходить наружу, но поселиться в ванной насовсем было бы слишком радикальным решением.
Мишка сидел на кровати в глубокой задумчивости. Увидев меня, обрадовался:
— А я думал, чем себя занять, пока ты плещешься, и решил обед приготовить, уж как умею. Тебе, может быть, и не понравится, но пахнет вкусно. Пойдём, а то после стресса мне всегда жрать охота.
Так хотелось послать его подальше с его обедом. Но я кивнула:
— Хорошо. Пойдём.
Обедом оказалась кастрюля, полная разваренных макарон, перемешанных с мясными консервами.
— Где ты взял консервы?
— В подвале рядом с гаражом есть кладовая. Там запасов, как на случай ядерной войны. Есть упаковки, которые я опознать не смог, но тут на банке была нарисована корова.
Он наполнил тарелку и поставил на стол.
— Поешь, пожалуйста.
— Хорошо, я съем, — я взяла вилку и села. — Только, Миш, не надо со мной сейчас так себя вести, будто я хрустальная ваза. Ничего со мной страшного не произошло, только затылок ушибла.
Макароны оказались съедобными, если с большой голодухи. Я ела без комментариев. Мишка с аппетитом опустошал свою тарелку.
— Миш, мне надо прибраться в гостиной.
— Я уже, — кивнул он. — Мебель я выровнял. Да и не пострадало там ничего, кроме табурета.
— Его можно починить?
Мишка вытаращил глаза:
— Ну, можно, в принципе. Только он станет ниже, и ножки внизу шире разойдутся.
— Починишь?
— Зачем?
— А пусть стоит дальше. Видишь, какая полезная и удобная вещь оказалась.
— Ну, для этих целей я там у стенки лучше бы кочергу поставил, — буркнул Мишка.
Я засмеялась. Он тоже невесело улыбнулся.
— Хорошая мысль. Я скажу Ятису… А табурет всё-таки почини, пожалуйста. Там в гараже должны быть какие-то инструменты.
— Ладно, сейчас доедим, посуду помою и починю.
— А я прогуляюсь, не возражаешь?
— Возражаю! — вскинулся Мишка. — Подожди меня и вместе пойдём.
— Миша, на улицах этого замечательного города среди бела дня ни с одной женщиной не может произойти ничего плохого. Особенно с женщиной, у которой такая гнилая наследственность, как у меня.
Он угрюмо вздохнул и покачал головой.
— Миша, я не знаю, что тебе Марек наговорил, и что он от тебя хочет, но ты-то хоть слушай меня. Если я говорю, что со мной всё в порядке — значит, в порядке. Если говорю, что справлюсь сама — значит, справлюсь. А если не справлюсь, я тебе так и скажу: «Мишка, помоги!»
— Хорошо, — кивнул он.
— И уж извини, что ты из-за меня так попал, я этого не хотела.
— Ладно, ты иди гуляй, а я починю твою дубину возмездия… И вот, телефон твой в коридоре валялся, — Мишка подал мне трубку. — Пока ты в ванне мокла, тебе тут звонил Шокер, раз двадцать.
— Вот чёрт…
— Я ему ответил в конце концов, потому что знаю, каково это, вот так впустую названивать.
— Что ты ему сказал?
— Ничего. Он просил перезвонить, как сможешь.
— Спасибо, Мишенька. И за обед, и за телефон.
Я убежала одеваться и вскоре была уже на улице.
На канале было морозно и малолюдно. Обычно даже зимой не бывает так холодно в Йери. Климат здесь мягкий и гораздо теплее, чем, например, в Питере. Но в этот раз, видимо, специально для меня подморозило.
Я достала телефон и перезвонила Шокеру.
— Привет, что ты хотел?
— Что у тебя случилось? — спросил он.
— Ничего такого, что стоило бы обсудить.
— Да? Как же мне враньё твоё надоело… — со вздохом сказал Шокер.
— Если ты и так знаешь, зачем спрашиваешь?
— Проверка на вшивость… Ты где?
— Гуляю.
— Конкретней?
— Иду по каналу, в сторону департаментов.
— А, вижу тебя. Отлично. Стой на месте, я сейчас.
Он отключился. Я остановилась, повернулась к заиндевевшему парапету, глубоко вдохнула морозный воздух.
Шокер подошёл, встал рядом.
— Не замёрзла?
— Я только вышла.
— А я давно уже болтаюсь по улице. Пойдём со мной.
— Куда?
— Пойдём, — он взял меня за руку и повёл, сначала по каналу, потом свернул на поперечную улицу с симпатичными особнячками.
Он ничего не говорил, просто шагал вперёд так быстро, что я почти бежала за ним.
— Шокер, куда ты меня тащишь?
— В отцовский дом.
Я не стала спрашивать, зачем, только крепче ухватилась за его замёрзшую ладонь.
От ворот в дом мы пробирались по неубранному рыхлому снегу. Шокер открыл дверь и подтолкнул меня в пустой, но светлый холл.
— Раздевайся, здесь тепло, я не выключаю отопление.
Он сбросил ботинки, снял куртку и пошёл куда-то вглубь дома.
— Ты не голодная? — крикнул он оттуда.
— Нет, — отозвалась я. — Что вы меня все кормите всю дорогу, житья от вас нет!
Я сняла куртку и обувь и пошлёпала искать Шокера. Нашла его в огромной пустой комнате с большим овальным столом посередине. Больше никакой мебели вокруг не было.
— Почему дом такой пустой?
— Продаю я его, — вздохнул Шокер. — От мебели уже почти избавился. Жалко очень. Я тут жил ребёнком, сразу после смерти мамы. На втором этаже одно крыло — отца и его жены, а в другом мы с Йаном хозяйничали. Больше я — он уже работал вовсю, когда я здесь поселился. Когда я женился, отец мне другой дом подарил, тот, где ты уже была. Это отсюда недалеко, через две улицы. Там мы жили, пока у нас всё было хорошо… Потом Валею и Илая пришлось сюда переселить, к деду. А когда Илай погиб, отец мой стал совсем плох, ему наняли сиделок, а Валя переехала к Йану и Рите… Крепко у нас всё запутано.
— Да, я с трудом вникаю.
— Всего в Йери у семьи Клайар три дома. Этот, мой и дом Йана, где сейчас Рита с твоим братом, где свадьба была. Этот дом после отца достался Йану, а от него практически сразу — мне. Но мне в Йери хватит и моего дома, он большой, мы там все прекрасно поместились.
— Шокер, у тебя дочка взрослая, ей пора жить самостоятельно. Так зачем ты дом продаёшь? Тем более, если жалко?
— Деньги нужны, — коротко ответил он.
— Всё так плохо? — испугалась я.
— Ну не настолько. На жизнь моему разросшемуся семейству должно хватить. У нас стабильный доход с семейных предприятий. Но деньги нужны. Не мне — Нарратору.
— А какое право имеет Марек заставлять тебя расстаться с домом?
— Он и не заставляет. И не спрашивал даже. Я просто знаю, что нужны деньги. А продать дом, да ещё такой хороший и в хорошем районе, можно куда быстрее, чем ферму в провинции, даже если ферма тоже неплоха и приносит доход.
— Да, дом хороший, это точно.
— Хочешь, покажу? Ну, это гостиная была. Я её не очень любил. Ещё внизу всякие хозяйственные помещения и жильё для прислуги. А вот наверху…
Шокер взял меня за руку и повёл за собой. Мы поднялись по лестнице наверх.
— Справа — отцовское крыло, тут ничего не осталось, я уже все комнаты очистил, — Шокер остановился в начале коридора и махнул рукой. — Здесь одна большая спальня, две маленьких и общая комната в торце.
Он потащил меня в левое крыло.
— А тут четыре маленькие спальни и общая комната.
Сначала мы по узкому коридору пришли в самый конец в просторную комнату с четырьмя огромными окнами. В ней не было ничего, кроме теннисного стола.
— Йан учил меня играть, — сказал Шокер с улыбкой. — Кончилось это тем, что однажды я так загонял его, что он упал и вывихнул руку. Больше он со мной не играл.
Мы пошли по коридору обратно.
— Здесь, — он махнул рукой на одну сторону. — Здесь одно время были гостевые спальни, потом в них жили мои дети. А напротив — ещё две спальни.
Он открыл дверь:
— Это комната Йана.
Я заглянула с порога. Комната была пуста, только в углу стоял довольно старой модели музыкальный центр и стеллаж, заполненный под завязку дисками.
— Не поднимается рука избавиться от этого. Йан очень долго собирал свою коллекцию, большинство с изнанки притащил. Не знаю, почему он с собой не забрал после свадьбы. Куда теперь это деть, не представляю… А вот это — моя комната.
Я рассчитывала увидеть голые стены и пару стульев, но была разочарована.
Оптимистичные сиреневые полосатые обои. Но их почти не видно за множеством плакатов и рисунков. Плакаты — что-то из жизни рок-музыки, рисунки — какие-то карандашные наброски, лица, человеческие силуэты.
Неширокая кровать, по-холостяцки придвинутая к стене, небрежно наброшенное на постель одеяло, а сверху ещё и клетчатый плед.
Письменный стол, такой обычный, ученический, со старым-старым компьютером, какой-то дурацкой настольной лампой и кучей книжек, половина из которых на гатри, половина на русском. Обкусанные карандаши в полинялом деревянном стаканчике. Полустёртый ластик.
Щербатый скейтборд в углу. И там же теннисные ракетки в прозрачном пакете и рядом поношенные кроссовки, в которые сегодня вряд ли влезла бы нога Шокера.
— Так вот ты какой на самом деле, Андрей Клайар…
— Разочаровал? — усмехнулся он.
— Нет. Но ждала другого. Думала — очередной муляж жилища. А ты, оказывается, когда-то был живым.
— Здесь я себе это позволяю. В своём доме раньше тоже позволял. Теперь только здесь.
— Что за рисунки на стенах?
— Мои, — равнодушно отозвался он. — Давно когда-то баловался.
Я вышла на середину комнаты, хорошенько осмотрелась вокруг и повернулась к Шокеру.
— Нельзя тебе этот дом продавать.
Он повёл плечами и сказал задумчиво:
— Есть вещи поважнее ностальгии. И есть долги важнее всех вещей.
— Это что, стихи?
— Да.
— Только не говори, что твои. Я этого не перенесу.
Он рассмеялся, пожал плечами и ничего не сказал. Вот и пойми его.
Мой телефон затренькал. Я вынула его из кармана.
— Да, Миша.
— Ты где?
— Гуляю.
— Я всё закончил, давай я к тебе навстречу выйду.
— Не надо, Миша.
— Почему? — удивился он.
— Мишенька, если я сегодня вернусь, то я вернусь сама. Не надо меня встречать.
— То есть как «если вернёшься»? — испугался он.
— Вот так, Миша.
Он молчал долго, будто ждал от меня каких-то пояснений. Не дождавшись, буркнул:
— Ладно, я понял.
Я опустила телефон в карман.
— Я сейчас был у Нарратора, — подал голос Шокер. — Припёр его к стенке. Так что я всё знаю.
— Что ты знаешь?
— Ох, ну вряд ли совсем уж всё, на это я не надеюсь. Но многое. Про выходку Альдона, про то, кем он тебе приходится. И про то, в чём же ты мне врёшь: этот рыжий ведь тебе и не муж вовсе.
— Да, видимо, ты неслабо припёр Марека. Или стенка была раскалённая.
— Просто был серьёзный мужской разговор, — вздохнул Шокер. — Я ему объяснил, что, когда я интересуюсь тобой и твоими делами, это не любопытство и даже не вежливость. Это личное. Это моё личное.
— И что Марек?
— Разозлился.
— Почему?
— Не знаю. Возможно, я — не совсем то, чего он хотел бы для своей сестры. Или даже совсем не то.
— Да уж, меньше всего для своей сестры он хотел бы…
— Чего? — напряжённо уточнил Шокер.
— А, неважно. Я завязала высказывать мужчинам претензии. Всё у нас с тобой в порядке, Шокер, всё именно так, как единственно возможно.
— Да что ты? В порядке? Да у нас всё никак, Кира, — он внимательно посмотрел мне в лицо. — Никак.
— Шокер, не надо.
— Я тебе удивляюсь. Да что там — восхищаюсь тобой! Ты как-то умеешь с этим «никак» смириться.
Я покачала головой:
— Не умею, Шокер. Умела бы — не устроила бы вчера этот позор с танцами. Я ж всё тебе назло делала. За то, что с Лали любезничал. Как будто бы непонятно было, что ей тоже нужно и хорошее настроение, и выход в свет, и не чужая она тебе, у вас общий ребёнок… Но я всё-таки пошла и оторвалась по полной… А ты говоришь, умею смириться. Три раза «ха-ха»… Ты, кстати, прости меня за всё это. Стыдно теперь.
— Ты вчера красивая была. Очень. Невероятно, — тихо сказал он.
А я взбесилась:
— Не смей об этом!
— Да почему?!
— Альдон тебя опередил с этим комплиментом. И теперь, наверное, кто бы ни сказал, что я красивая, буду в первую очередь эту мразь вспоминать.
Он подошёл поближе и взял меня за плечи.
— Ты, наверное, сильно испугалась, кроха?
— Нет. Просто очень гадко.
Он осторожно обнял меня и стал поглаживать по спине, как маленького обиженного ребёнка. Но мне совсем не хотелось быть для Шокера ребёнком. У меня было и есть, с кем чувствовать себя ребёнком.
— Андрюша, поцелуй меня.
Он прижался губами к моей макушке.
— Нет. Не так.
Я чуть отодвинулась от него, взяла его голову в ладони и поцеловала. И ещё, и ещё раз. Я целовала его губы и щёки медленно и нежно, а он всё не отвечал… Прямо, как та пуганая ворона… Один раз чуть до беды не дошло, теперь робеет, что ли?
— Андрюша, прости меня!
Он что-то промычал возмущённо.
— Никогда больше не буду тебя отталкивать!..
— Иногда надо.
— Но не сейчас!
И наконец-то он поцеловал меня так, как я ждала. Так, что сразу же захотелось и его рук, и его сильного тела, и прямо сейчас, и чтобы всё мне, мне одной…
Он шагнул к кровати, наклонился и одним рывком сдёрнул одеяло.
За окном давно стемнело. Мы задёрнули штору и включили настольную лампу.
Я всё играла в самую замечательную игру на свете. Называется «вылепи себе Шокера».
Мне нравилось просто гладить и целовать его. Нравилось, как он довольно жмурится под моими руками. Нравилось просто прижаться и слушать дыхание. И обводить пальцем его красивые ладони, словно очерчивая контур. Сколько, оказывается, всякой милой ерунды может нравиться, если рядом Шокер… Например, потереться щекой о его щёку, оцарапаться и спросить: «Андрюша, что ж ты вечно такой колючий?» И уже в который раз убедиться, что огромные мужские руки могут быть не только сильными, но ещё и ласковыми.
И я подумать боялась, что всё скоро закончится. И придётся встать и уйти. И никто не скажет, сколько осталось. Может быть, час ещё есть, а может быть и меньше. И Шокер снова исчезнет куда-то, где его ждёт что-то очень важное, куда более важное, чем я. А я останусь без него. Без надежды на что-то определённое. И лови потом опять момент, когда судьба сведёт. И ладно ещё, если сведёт, а то и столкнёт лбами.
Эта мысль пугала. Хотелось стать страусом, запихнуть голову в песок, чтобы извести эту мысль на корню.
Песка вокруг не было. Я просто покрепче обняла Шокера, пряча лицо у него на груди.
— Я завтра ухожу на изнанку.
— Я знаю, мне Нарратор сказал.
— Я не хочу.
— Кира, только не подумай, что я тебя гоню… — вздохнул Шокер. — Но я тебя здесь совсем не представляю. Когда думаю о тебе на поверхности, вспоминаю почему-то семейный парк и тебя, такую… нездешнюю. Трудно тебе будет здесь, да и опасно. Возвращайся в Питер. Я как-нибудь к тебе загляну, если адрес оставишь.
Я выпрямилась и села рядом с ним.
— Я к тебе сюда скорее загляну. Наверное, сделаю несколько ходок туда-сюда. Хочу ещё раз туда наведаться…
— Куда? — не понял Шокер.
— В тот слой, где три недели проторчала. С первого захода, наверняка не попаду. Но память у меня хорошая, я довольно точно представляю, где из канала выскакивать…
Его глаза округлились… Нет, они сначала округлились, а потом превратились чуть ли не в вертикальные овалы…
— Думать забудь!!! — рявкнул он так, что стёкла задрожали. Я даже уши руками закрыла.
— Что ты орёшь?!
— Тесты каналов и разведка в слоях — это особая работа! Это годы риска и очень дорого приобретённый опыт! Если тебе посчастливилось там побывать и вернуться самостоятельно, это не значит, что теперь ты можешь наведываться туда, когда захочешь!
— Что? Ты? Орёшь?!
Шокер с трудом сбавил тон:
— Да как же можно о таких вещах спокойно говорить? Да ещё с тобой!
— А ты попробуй. Дыши глубже, помогает.
— Ты с братом говорила об этом?
— Нет. И не собираюсь. Он слишком пытается меня контролировать.
— И правильно делает, — проворчал Шокер.
— Нет, неправильно. Я взрослый самостоятельный человек!
Шокер только укоризненно покачал головой:
— Странно, что уроки прошлого тебе впрок не пошли. Что ты в том слое забыла?
— Это необычный слой, Шокер. Там люди живут.
Я думала, он не поверит, и мне придётся его убеждать. Но он лишь удивился:
— Очень редко и очень немногим доводилось попадать в такие слои.
— Слои? Значит, такой слой не один?
Он пожал плечами:
— Никто точно не знает. Те, кто побывал в пригодном для жизни слое, описывают очень разные места. Или таких слоёв много, или он один, но природа там разнообразна не менее, чем на поверхности или на изнанке.
— А откуда ты всё это знаешь?
Он уставился на меня. И я приготовилась запустить руку в мусорную кучу по самое плечо.
— Я сам лазал в такие слои. Или слой. И не понял, одно это измерение или разные.
— А ты что в них забыл?
Шокер усмехнулся:
— Это была моя работа.
— Работа? Ещё и это? Ты же был курьером, командиром курьерской группы, проводником, ловцом, подпольщиком тайной системы… Когда ты успел?
— Между проводником и ловцом. Три года до того случая с тобой я работал разведчиком в слоях. Составлял карты слоёв вокруг самых оживлённых маршрутов, прокладывал пути к ближайшим эвакуационным каналам. Ими потом пользовались штатные спасатели и волонтёры.
— И ты был в слоях, в которых живут люди? Не выживают после катастроф, а просто живут?
— Да, был.
— И что ты об этом думаешь? Слои ли это, или… Или это что-то стабильное, как поверхность или изнанка?
— Хорошие вопросы, — кивнул Шокер. — Если это «третий этаж» мироздания, то теорию зарождения и развития вселенной, возможно, придётся переписать ещё не раз. Но чтобы найти точный ответ, нужно значительно больше времени, чем три года. И образование требуется не моего уровня.
— Ты не считаешь себя образованным человеком? — удивилась я.
— Бегло говорить на древнегатрийском — ещё не значит быть образованным человеком, — рассмеялся Шокер. — А уж тебе самостоятельно никогда не разобраться в том, что это за слои… Не обижайся, но это правда. Поэтому не надо лишний раз рисковать. Не искушай судьбу, которая столько раз была к тебе добра, — он стал совсем серьёзен. — Если с тобой что случится, слишком много людей будут горевать. Себя не жалеешь — их пожалей.
Я не стала развивать тему. Вместо этого спросила:
— А ты когда-нибудь видел живьём человека, который чувствует каналы?
— Искателя? Нет, конечно. Говорят, они больше не рождаются. Или рождаются, но не обнаруживают себя. Дураков нет… — мрачно буркнул Шокер.
— Почему?
— Потому что ради того, чтобы завладеть таким человеком и заставить работать на себя, официальная и тайная системы поверхности перережут друг другу глотки. А искатель потом окажется в самом жестоком рабстве. Я бы ему не позавидовал, независимо от того, кому именно он в итоге достанется.
— А что, разумно к делу подойти — никак? Чтобы все были целы и довольны, и каналы новые отыскивались?
— Где ты видела разум в борьбе за власть? В этом деле много чего есть, но с разумом напряжённо. С совестью ещё хуже. И уж всем плевать на отдельного человека, когда дело доходит до всяких подлостей ради якобы великих целей… — угрюмо нахмурился Шокер. — Найдёшь ты тему, Кира… Прямо для романтической беседы.
— А разве новые каналы так нужны?
— Мне кажется, империи и так хватает того, что есть и что официально известно. Тайной системе не помешали бы ещё каналы. Но я подозреваю, что в распоряжении тайной системы есть ещё уникальные монастырские карты.
— Но искателей ищут?
— Да нет, никто их намеренно не ищет. Их нельзя найти. Тестов нет, не может их быть, — усмехнулся Шокер. — Придумывают разные тесты, но это без толку. Способности искателя извне не выявить. Нет физического индикатора, только сам человек может сказать, что он чувствует на местности что-то необычное. Не скажет ничего — никто и не узнает. Вот собственные проникающие способности можно выявить у очень маленьких детей, даже до года, для этого достаточно показаний приборов. Искатели — совсем другое дело. Никто не знает точно их физической природы, поэтому в древности их считали божественным проявлением. Поэтому они в монастыри и уходили.
— Но если предположить, что искатели всё-таки кому-то сильно понадобились, и их активно ищут, то кто это может быть?
— Я-то откуда знаю? — невесело засмеялся Шокер. — Отвяжись ты от меня с этой тягомотиной. Зачем тебе это всё?
— Разобраться хочу со всем этим, со слоями этими странными. Почему курьеры вдруг проваливаются. Почему выжить не могут. Кто каналы намеренно портит…
— О-о-о, — тревожно протянул Шокер. — Это ты далеко замахнулась.
— Тебе это не интересно? Это же и тебя касается. Всей жизни твоей касается. И того, что с тобой случилось, и с сыном твоим… Вот я и хочу разобраться.
— Если ты о моей жизни, то даже не вздумай ради этого что-то затевать! Ты мне ничего не должна! Когда-то я вытащил тебя из слоя, но ты мне ничего не должна! Наоборот, ты с тех пор столько для меня сделала, что это мне теперь с тобой расплатиться нечем…
— Что, прости, тебе нечем? — я посмотрела ему в глаза. — То есть, по-твоему, я тогда на шхерах с тобой… расплачивалась?!
Шокер хватанул ртом воздух, закрыл глаза, помотал головой:
— Кира… Это просто фигура речи!
— Ах, фигура! А я-то думаю, какого ж хрена?.. А это просто фигура!
Я встала, прошлась по комнате, собрала в кучу бельё и одежду Шокера, подошла к нему… Хотела швырнуть в физиономию, но просто аккуратно положила ему на колени.
— Одевайся.
— Кира, не надо.
Я смирно села на краешек постели.
— Что смотришь? Я сказала: одевайся.
Он подчинился. Я внимательно наблюдала. И когда он, наконец, заправил свитер в брюки и затянул ремень, уточнила:
— Всё? Тогда вали.
— Я у себя дома вообще-то.
— Не вопрос. Уйду я.
Я встала, собрала свои тряпки и, не одевшись, пошла к двери.
Он догнал меня, развернул и схватил. Я только ногами в воздухе взбрыкнула, и он прижал меня к себе на весу.
— Отпусти.
— Вылезешь из бутылки — отпущу.
— Шокер, твою ж мать! Отшутиться думаешь? Хрен тебе! Отпусти, и всё на этом. Нищеброд! Придёшь, когда будет, чем расплатиться!
Он попытался меня поцеловать, я не далась.
— Слушай, это в самом деле так обидно? — с досадой спросил он. — Вот так, из-за одного дурацкого слова? Ты же умная девочка, добрая, чуткая, ну зачем же так? Из-за одного слова?
— То ли ещё бывает из-за одного слова!.. Отпусти! — я вырвалась, скользнула вниз, и меня обожгла резкая боль. — Аййй!
— Что такое? — испугался Шокер.
Я посмотрела на себя. На животе наливалась кровью огромная глубокая царапина. Это я о ремень Шокера приложилась, пропорола острым торчащим язычком пряжки.
Шокер выругался.
А у меня слёзы закапали. Не от боли, боль полоснула и исчезла. От обиды и нелепости ситуации.
— Ш-ш-ш… — зашипел на меня Шокер. — Пятачок, не реви… Не плачь, кроха.
— Да поди ж ты прочь, наконец!
Он потянулся ко мне.
— Руки убери! Измажешься…
— Стой и не двигайся. Сейчас лекарство принесу!
Шокер убежал, потом вернулся с бутылочкой снадобья для обработки ран и куском бинта, щедро накапал настойки, протянул руку.
— Я сама!
— Да уймись уже, — устало сказал он и приложил бинт к ране.
Щипало и дёргало ужасно, но через минуту кровь остановилась.
— Шрам останется, — вздохнул Шокер.
— Мои шрамы меня украшают, — буркнула я. — И вот что, Шокер… Список наших с тобой особых правил растёт. Запоминай на будущее, а лучше запиши: или оба в штанах, или оба без штанов.
Шокер засмеялся.
— Так и что?.. — уточнил он сквозь смех. — Ты оденешься? Или мне раздеться?
Я пошмыгала носом и тоже заржала.
И тут у него зазвонил телефон. Всё ещё смеясь, Шокер глянул на экран и ответил:
— Да, Нарратор, слушаю.
И улыбка мгновенно исчезла с его лица.
— Я понял. Буду через полчаса… Хорошо, постараюсь быстрее.
— Что случилось? — спросила я, когда он убрал телефон.
— Нарратор вызывает.
— Зачем?
— Не знаю.
— Врёшь. Знаешь. Вон физиономия сразу стала про войну.
Шокер вздохнул:
— Быстро одевайся, уходим отсюда. Я тебя провожу, заскочу домой, потом к Нарратору. Давай, давай, Кира, не спи!