Клуб одиноких сердец

29

— Руби, — сказал Мартин, — я понимаю, это слабое утешение после того, что ты пережила за последние два дня, но хочу, чтобы ты знала — для меня ты как сестра, то есть я люблю тебя, как родную сестру, и если бы во время кораблекрушения у меня была лодка, для тебя в ней нашлось бы место рядом с моей мамой и Мэри.

Руби молча смотрела на проносящиеся за окном огни встречных машин. Мартин заверил ее, что готов слушать рассказ об американской трагедии до тех пор, пока у него не отвалятся уши, но Руби почти всю дорогу молчала. В какой-то момент Мартину даже показалось, что она уснула. Неудивительно, ведь последние три дня Руби провела в воздухе. Но, несмотря на усталость, она не могла спать. Руби просто сидела неподвижно и не мигая смотрела прямо перед собой.

— Руби, на что тебе сдался этот Натаниел Баркер? — снова заговорил Мартин. — Ты столько лет жила спокойно, знать не знала о существовании сводного брата, и ничего.

Руби молчала.

— А потом, он ведь тоже видел тебя впервые в жизни. Я уверен, если бы вы познакомились поближе…

— Со мной всегда так, — перебила его Руби, — родная мать отказывается от меня, все мужчины, с которыми я встречалась, бросали меня, брат — и тот отворачивается, как будто я какой-то отброс, никому не нужный хлам!

Мартин был потрясен той силой отчаяния, которая неожиданно выплеснулась в этом горьком и злом восклицании подруги.

— Руби, я никогда не отвернусь от тебя, что бы ни случилось.

— Угу. — Руби машинально взяла из заваленного разным мусором бардачка пустую сигаретную пачку и принялась крошить ее на мелкие кусочки. — Ни ты, ни Лу никогда не сможете понять, что это такое — лежать в постели и всю ночь думать: «Я провалила тест по математике. Теперь меня сдадут обратно в сиротский дом?» Или все время помнить, что тебе надо быть хорошей девочкой и не разочаровать маму с папой. Как же, они выбрали тебя из кучи отбросов, они осчастливили тебя, и ты должна быть им за это страшно благодарна.

— Руби, это не так, — укоризненно сказал Мартин, — и ты прекрасно знаешь: родители искренне любят тебя. Твой папа каждую зиму мотается из Вустершира в Лондон и обратно, шесть часов едет на машине, и все только для того, чтобы подключить отопление у тебя в квартире!

— Знаю. — Руби тряхнула головой. — Но где-то внутри меня постоянно сидит страх, я всегда смотрю на их лица и жду — вот сейчас на них появится неодобрение или разочарование. При малейшей неудаче этот страх разрастается до гигантских размеров и вытесняет остатки здравого смысла…

Руби откинулась на сиденье и несколько раз ущипнула себя за нос, пытаясь сдержать подступающие слезы.

— Знаешь, Руби, я тебе так скажу: в других семьях отношения родителей и детей отнюдь не похожи на уолтоновскую идиллию, как тебе, может быть, кажется. Кровное родство не гарантирует любви и согласия. Черт возьми, сколько раз мне хотелось, чтобы мои папа и мама вдруг объявили: «Сынок, ты нам не родной». По крайней мере, многие вещи стали бы для меня намного понятнее.

Руби бросила на Мартина косой взгляд.

— Извини, — сказал он, — я не хотел умалять значимости твоих переживаний, но согласись, у тебя было по-настоящему счастливое детство. И сейчас у тебя есть любящие родители, надежные друзья, даже новый бойфренд… тоже надежный. — На последних словах Мартин неловко кашлянул. — Чего еще тебе не хватает?

— Не знаю, — вздохнула Руби. — Подтверждения. Я надеялась услышать, что какие-то особые обстоятельства вынудили маму отказаться от меня и что в иной ситуации она бы никогда не сделала этого. А еще я хотела услышать, что они безумно рады моему возвращению.

— Но для Баркеров это был шок, — сказал Мартин, выступая в роли адвоката дьявола. — Ты появляешься на пороге и: «Здрасьте, я ваша сестра». Конечно, он не знал, как реагировать. Возможно, Баркер почувствовал себя обманутым — почему мама всю жизнь скрывала от него этот факт? Или у него могло возникнуть чувство вины — почему тебя она отдала, а его оставила?

— Ну, если он чувствует себя таким виноватым, то тем более должен был вести себя иначе.

— Не обязательно, — усмехнулся Мартин. — Иногда чувство вины проявляется как раз в обратном: ты злишься на человека, которого незаслуженно обидел, и начинаешь обижать его еще больше. Помнишь ту секретаршу из «Интернейшнл», с которой я встречался?

— Которую? Их было несколько.

— Веронику. — Мартин на секунду замешкался. — Ну, в общем, она как-то сказала, что страдает запорами.

Руби перестала кромсать сигаретную пачку и посмотрела на хмурое лицо друга.

— Глупо, конечно, но после этого я не мог заставить себя лечь с ней в постель. Сначала увиливал от секса, придумывал разные отговорки, потом стал избегать ее. Вероника ничего не понимала: почему я не хочу с ней встречаться, ведь она была такая хорошенькая. А я каждый раз, когда видел ее лицо, чувствовал себя таким ничтожеством. В конце концов я совершил подлость — пошел к шефу и сказал, что она забыла отправить важные письма, хотя на самом деле это была моя работа. И ее уволили…

— Ужас! Мартин, как ты мог?!

— Не знаю. Мог. Я мог откровенно поговорить с ней, объяснить, в чем причина, а вместо этого сделал то, что сделал. Теперь ты видишь, как бывает? Человек, чувствующий свою вину, ведет себя порой самым странным образом. Возможно, и с твоим братом получилось нечто подобное.

— Нет, — жестко сказала Руби, — это совершенно разные вещи. Твой сволочной поступок — типично мужская реакция на физический недостаток… Ну, не то чтобы запор можно было считать недостатком. — Руби сдавленно хрюкнула и зашмыгала носом. Мартин испугался, что она опять разрыдается, но Руби вдруг захихикала: — Господи, бедная девушка! Мой целлюлит по сравнению с ее неприятностями — сущий пустяк. Надо будет рассказать Лу.

— Не надо, — взмолился Мартин. — Хватит с меня ваших шуток про «Гермес» с герпесом.

— Теперь понятно, почему ты называешь свою личную жизнь куском дерьма! — Руби одновременно заливалась слезами и хохотала. — Ты подлец, Мартин Эшкрофт, — добавила она, сокрушенно качая головой. — Гореть тебе в аду!

— Но ведь и ты смеялась, — заметил он. — Так что отправимся туда вместе.

В шесть утра они подъехали к дому Руби.

— Поднимешься? — спросила она.

— Ненадолго.

Когда они шли к подъезду, Мартин обнял Руби за плечи.

— Замерзла?

Руби остановилась, посмотрела на него снизу вверх и молча покачала головой. В глазах у нее все еще блестели слезы, а влажные ресницы были похожи на маленькие острые пики. Никакой тушью не нарисуешь такие красивые ресницы, подумал Мартин. Он ласково улыбнулся, глядя на заплаканное лицо подруги.

— Спасибо, — сказала она.

— За что?

— За то, что приехал за мной посреди ночи, и за то, что всю дорогу терпеливо слушал мой невротический бред.

— Ты заслуживаешь лучшего, — просто сказал Мартин. — Мне бы очень хотелось помочь тебе понять это… и им тоже.

Руби вся сжалась в комок.

— Кому нужны сразу две семьи? — храбро сказала она. — Рождественский визит одного комплекта родственников — и то многовато.

— Верно. Слишком много родственников — слишком много брюссельской капусты. Или американцы не едят на Рождество брюссельскую капусту? Но ты могла бы принимать одних на Рождество, а других на День Благодарения.

— Мартин, — Руби зажала ему рот ладошкой, — я не хочу больше о них слышать. Для меня Колорадо не существует. Договорились?

— Договорились.

— Спасибо… за все. — Руби приподнялась на цыпочки и поцеловала Мартина в щеку — обычный дружеский поцелуй.

Но длился он чуть дольше обычного. Когда Руби потянулась к щеке Мартина, он как раз повернул голову, и Руби, промахнувшись, прижалась губами к его губам.

Мартин выпил чашку кофе и полчаса спустя уехал к себе, а Руби осталась стоять посреди гостиной. Она озиралась по сторонам, словно впервые увидела комнату: диван с аккуратными подушечками, журнальный столик, засухоустойчивый кактус, который Мартин, естественно, забыл полить. На каминной полке стояла фотография в рамочке — Руби, мама, папа и Линда. Снимок был сделан на выпускном вечере в университете. Руби взяла фотографию и любовно стерла с нее пыль рукавом блузки. Она помнила, как переживала мама, как долго не могла решить, какой наряд подойдет для столь ответственного мероприятия — она должна выглядеть достойно, чтобы не опозорить свою младшую дочь. Следует ли ей надеть шляпу, или это будет чересчур помпезно? В конце концов миссис Тейлор остановилась на голубом костюме, который в свое время она специально купила для свадьбы старшей дочери. Фотографировал их Стив, муж Линды. Замечательный парень. Сестре повезло с мужем, а Руби была счастлива иметь его в качестве зятя.

Руби взглянула на улыбку отца. Видно, что он страшно доволен и гордится дочерью. На глаза Руби опять навернулись слезы. Вот ее настоящая семья — эти трое людей на фотографии и человек за кадром, который снимает их, и малышка Лорена с тейлоровским носом.

Попозже она позвонит маме и сестре. Узнает, как там поживают ее племянница и папин радикулит. Ставя фотографию на место, Руби почувствовала некоторое облегчение. Все к лучшему. Натаниел Баркер, не пожелав впустить ее в свою жизнь, избавил семью Тейлор от боли, которую причинило бы им известие, что Руби пыталась найти своих настоящих родителей. Все к лучшему.

Автоответчик мигал, сигнализируя, что поступило сообщение. Руби нажала кнопку.

«Привет, бэби. Ты уже вернулась? Извини, меня не было дома, когда ты звонила из аэропорта, — задержался в офисе», — добавил он. Объяснение показалось Руби несколько странным: по дороге в Лондон она вспомнила, что в понедельник вечером Роберт собирался на встречу со школьными друзьями. «Прилетай ко мне, моя сладкая птичка, как только сможешь. Целую. Дико соскучился».

Руби растаяла.

Роберт! Вот еще один человек, который любит ее.