Ключ к счастью

Глава 12

— Как ужасно, что мы не смогли сегодня повидаться с Пен, — сказала леди Джиневра Кендал, сходя с коня возле своей резиденции в Холборне. Это был скромный, наполовину деревянный дом, не идущий ни в какое сравнение с шикарными, сплошь из камня особняками, воздвигнутыми в последнее время на берегах Темзы. Но супруги Кендал презирали новоявленных богачей, выставляющих напоказ свое богатство, приобретенное по большей части за счет тех, кто его лишился вместе с былой властью и влиянием за годы изменчивой политики сидящих на троне Тюдоров.

Старый, непритязательный дом семейства Кендал отнюдь не свидетельствовал об их бедности: леди Джиневра соединила свое немалое состояние с состоянием и поместьями второго мужа и продолжала со свойственными ей умением и сноровкой управлять общим богатством, сохраняя и даже преумножая его.

Спешиваясь вслед за матерью с лошади и не забывая о взятой на себя роли, Пиппа в который раз сказала:

— Видно, принцесса серьезно больна, если не отпускает нашу Пен ни на шаг.

При этом девушка старалась не смотреть на мать, потому как была не слишком опытной лгуньей и не окончательно потеряла стыд.

— Что‑то вы быстро вернулись. Думал, больше побудете с Пен.

Робин встречал их в холле.

— Пен не отходит от принцессы. Ни на минуту! — сообщила ему Анна. — Даже за дверь не может выглянуть!

— Ну уж не преувеличивай, — сказала Пиппа.

— А еще там была герцогиня Суффолк, — не унималась Анна, — и поэтому мы сразу вскочили на лошадей, чтобы не беседовать с ней!

— Анна, ты не должна говорить такие вещи, — пожурила мать.

— Но я же только Робину.

Робин тем временем хмурился все больше и в конце концов разрешился сомнениями.

— Что за внезапная болезнь у принцессы? Во время танцев я видел Пен в зале, и она не выражала особых опасений.

— Значит, тогда еще не было так плохо, — объяснила Пиппа. — Принцесса позвала ее к себе только на рассвете. Это было при мне.

Она опасалась подробных расспросов, особенно со стороны Робина, и потому поспешила в свою комнату.

Но едва она успела переодеться и приласкать свою вечно беременную кошку, как после короткого стука в дверь в комнате появился Робин.

— Я могла быть раздета! — возмутилась Пиппа, но он только отмахнулся от нее.

— Нечего так быстро удирать, — сказал он. — У меня есть еще вопросы. Где Пен?

— Ты не понял? Она с принцессой. За запертой дверью. Он недоверчиво усмехнулся:

— Мне‑то можешь не врать! У меня особый нюх на ваши штучки. Отвечай, что происходит? Вы обе можете наделать таких глупостей, что дюжине умников не исправить!

Пиппа продолжала гладить кошку. Вообще‑то было бы куда приятнее сбросить с себя тяжкое бремя тайны или по крайней мере разделить его, лучше всего с Робином. Он, как и она, никогда не выдаст Пен. Скорее умрет!.. Но ведь Робин терпеть не может Оуэна д'Арси. Ну и что? Какое это имеет отношение к Пен? Зато, быть может, он поведает что‑нибудь об этом таинственном шевалье.

Пиппа решилась.

— Тебе, наверное, не понравится… — начала она, не отваживаясь продолжать. Робин понял.

— Это связано с д'Арси?

Пиппа кивнула:

— Да… Ой, ты знаешь, она сказала, у нее страсть!

— Что?!

— Не понимаешь? Четыре дня страсти!

Робин с отвращением скривился.

— Что ты мелешь? Пен никогда в жизни не употребила бы таких слов!

Пиппа пожала плечами:

— И все‑таки она выразилась именно так. — Со значением помолчав, она добавила:

— Но, если хочешь знать, я ей не поверила. Думаю, это отговорка. Предлог.

— Для чего?

Пиппа Понизила голос, словно кто‑то мог подслушать.

— Не понимаешь? Я почти уверена, это связано с ее ребенком.

— Опять? — почти крикнул он. — Но ведь она уже переболела этим! И выздоровела… Неужели болезнь вернулась?

— Не думаю, что от этого можно выздороветь, — тихо сказала Пиппа. — Просто перестала говорить об этом с нами, но в ней самой все осталось по‑прежнему.

Судя по обеспокоенному лицу Робина, она понимала, что он разделяет ее предположения. Ей все же хотелось услышать его мнение о другом… то есть о том же, но с иного края.

— Робин, — произнесла она нерешительно, — я… мне хочется от тебя узнать…

— Не заикайся, спрашивай, Пиппа, — раздраженно бросил он.

— Я хочу знать, — сказала она окрепшим голосом, — как ты сам считаешь: может так быть, что Пен права? Что ребенок…

— О чем ты говоришь? — прервал он ее. — Подумай сама.

— Вот я и пытаюсь, Робин. Как ты думаешь: отчего она не оставляет этой мысли все время… так долго… если за ней ничего не кроется? Ты же не можешь утверждать, что Пен сошла с ума, что она… ненормальная? Я, например, таких разумных, как она, вообще мало знаю. А ты?..

Робин вздохнул, как человек, на плечах которого лежит тяжесть всего мира.

— То, о чем ты говоришь, Пиппа, приходило и мне в голову. Но сама посуди: отчего все, кто хоть как‑то причастен к этому, в один голос твердят, что ребенок родился мертвым?

Пиппа тоже вздохнула.

— Вот она и ищет ответа… Но только чем может помочь ей Оуэн д'Арси?

— И что еще важнее, — сказал Робин, — для чего ему это нужно?

— Может, страсть? — подсказала Пиппа, и ей немного стало смешно от этого казавшегося чересчур торжественным и не слишком понятным слова.

Но Робину было не до смеха. Он принялся мерить шагами комнату, размышляя о том, что можно сделать, и сожалея, что раньше не рассказал Пен все плохое, что знал и слышал про д'Арси.

— Все, что мы можем сейчас сделать, Пиппа, — пришел он к неутешительному выводу, — это ждать возвращения Пен.

В его голосе было столько участия и сострадания, что Пиппа подошла к нему и положила руку на плечо.

— С ней будет все хорошо, Робин, — сказала она. — Пен намного сильнее и умнее, чем мы все считаем.

Он не собирался с этим спорить, он думал о другом: если Пен намерена и дальше утолять свою страсть — фу, какие слова! — с Оуэном д'Арси, то он, Робин, должен полностью открыть ей глаза на этого человека… Ну а что потом?..

Он произнес внезапно охрипшим голосом:

— Клянусь тебе, Пиппа, что, если этот шевалье причинит ей хоть самую малую неприятность, ему придется иметь дело со мной!

Рука его при этом легла на эфес шпаги, он повернулся и, не попрощавшись, вышел из комнаты.

Ох, если бы слова, даже удары шпаги, подумала Пиппа, могли помочь в таких делах, которые требуют совсем иного подхода. Более тонкого, более деликатного. На который мужчины, как видно, не способны. Поэтому на них и не стоит особенно полагаться. На мужчин…

Все это Пиппа мысленно высказала своей ласковой серой кошке.

Оуэн решил выехать из Лондона через заставу Олдергейт. На Флинт‑стрит было полно народу, и Вильяму это не понравилось: он прядал ушами, норовил шарахнуться в сторону, у Пен ломило руки — так она натягивала повод. Она жалела, что не выбрала для путешествия более смирную лошадь, была у нее такая по имени Легконожка. Правда, ноги у этого животного были не только легкие, но и медленные, в отличие от Вильяма.

Возле моста через Темзу им пришлось долго ждать, пока подойдет их черед въехать на него — мост, украшенный головами недавно казненных, которые торчали на его острых выступах.

Когда Пен и Оуэн выехали наконец за пределы Лондона, толпу идущих и едущих местных жителей сменили вереницы груженных тюками повозок и торговцев со всей страны, если не со всех концов света. Они держали путь в обе стороны — в Лондон и из него, — и пробиваться среди них стоило немалых усилий.

Лишь к середине дня на дорогах стало посвободнее, Оуэн все чаще пришпоривал коня. Он намеревался к исходу дня остановиться в Джерардс‑Кроссе, в двадцати двух милях от Лондона. Это было вполне приемлемое расстояние для лошадей: назавтра им останется путь всего в двенадцать миль — и, значит, почти целый день будет для сбора сведений в Хай‑Уикоме. Оуэн надеялся, что сумеет использовать это время с достаточным проком: разузнать все, что можно. Если что‑то можно…

Он оглянулся назад через плечо, где бедная Пен с переменным успехом продолжала бороться со своим упрямым мерином, что затрудняло возможность дорожной беседы и еще больше отдаляло их друг от друга.

Ничего, подумал он, за ужином близость восстановится, а после…

Ход его мыслей прервал голос Седрика:

— Мы не остановимся, чтобы перекусить, сэр?

— Умираешь с голоду, дружок?

— Я подумал, лошадям нужно попить и подкормиться.

— Лошадям — это верно, — согласился Оуэн. — Спасибо, что напомнил. Сделаем остановку в Нортхолте, это следующее селение.

Он снова повернулся в седле, посмотрел на Пен. Ему стало немного жаль ее. Может, хватит с бедняжки этого небольшого наказания за своеволие? Она ведь, помимо всего, даже не завтракала с ним в таверне.

Он окликнул ее — негромко, чтобы не испугать этого чертова Вильяма:

— Мы остановимся в Нортхолте. Хотите есть?

Она натянула покрепче повод коня и честно призналась:

— Ужасно!

Прошла вечность с той поры, как на рассвете они с Пиппой поделили между собой хлеб и бекон.

Прозвучавший недалеко церковный звон ознаменовал их приближение к селению. На ближайшем перекрестке стояла виселица. С ее перекладины свисало в цепях почти бесплотное тело, раскачиваясь под порывами ветра. Над местом казни кружили вороны, поднявшие страшный гомон, когда приблизились всадники.

Видимо, это напугало Вильяма. Он замер, потом отпрянул вбок и осел на задние ноги, а птицы загомонили еще пуще, однако далеко не улетали, охраняя жалкие остатки своего пиршества.

Пен мужественно держалась в седле, пока лошадь не опустилась на все четыре ноги, и Оуэн, перехватив повод, пробормотал:

— Удивительно невоспитанная тварь! Не для женской езды.

— Он вполне терпимо ведет себя в знакомых местах, — выступила Пен на его защиту. — Отпустите повод, шевалье.

Она легонько стукнула рукояткой хлыста по его перчатке. Видимо, он воспринял инцидент всерьез и, выхватив из ее рук хлыст, жестко проговорил:

— Есть вещи, мадам, которые я не могу спокойно воспринимать! — И чуть более мягким тоном добавил:

— Когда остановимся, вам нужно будет пересесть на другую лошадь. Иначе вы дальше не поедете.

Вернул ей хлыст и отъехал.

Пен предпочла ничего не отвечать, видя его состояние и поняв, что своим мимолетным движением оскорбила его.

Сельская гостиница «Восход солнца» возвышалась посреди луга. Она была большая, достаточно удобная, с хорошей кухней и многочисленными стойлами, ибо находилась на оживленной дороге, ведущей в Оксфорд.

Оуэн спешился у главного входа и передал коня подбежавшему конюху.

— Я присоединюсь к вам в гостинице, — сдержанно сказала ему Пен и, не дожидаясь ответа, направила Вильяма вокруг дома, к задней его стороне, где располагались конюшни.

Торговая сделка и разъяснение, как следует ухаживать за Вильямом, отняли немало времени и еще больше денег, и, когда она вошла в пивной зал гостиницы, Оуэн и Седрик уже сидели за общим столом, уплетая мясное фрикасе с зеленью и жареными каштанами.

От взгляда на это изобилие ее рот наполнился слюной. Она в нерешительности остановилась у дверей, но Оуэн жестом пригласил ее присоединиться и подвинулся на скамье, из чего она сделала вывод, что он остыл и, возможно, даже простил ее.

Повесив плащ на колышек у двери, подобрав свою оранжевую юбку, под взглядами присутствующих едоков она протиснулась к столу.

— У вас весьма элегантный наряд, — сказал Оуэн. — Он куда больше подходит для дворцовых залов, чем для таверны.

Кончиком кинжала он подцепил кусок хлеба с подноса и передал ей.

— У меня вообще нет нарядов для таверны, — с вызовом сказала Пен. — Я их не шила.

Но вообще‑то, подумала она, не нужно было идти на поводу у Пиппы и надевать именно эту юбку. Уж очень она выделяется тут своим цветом.

— Вполне логичный ответ, — усмехнулся Оуэн и как бы невзначай спросил:

— Уже подобрали себе более подходящую лошадь?..

Здесь не было никакой столовой посуды, кроме подносов с хлебом, и Пен, прежде чем ответить, по примеру других разломила свой кусок, превратив его в лопатку, которую опустила в общее блюдо с мясом, чтобы пропитать подливкой. А мясо взяла в руку.

— Да, — прожевав и проглотив первую порцию, сказала она, — я купила животное со спокойной, туповатой мордой, которое, судя по всему, не доставит беспокойства ни мне, ни вам… Не будете ли вы любезны передать мне кувшин с пивом?

Оуэн с учтивой улыбкой выполнил просьбу.

— Теперь, надеюсь, наше путешествие станет еще более приятным, — сказал он.

Пен со смешанным чувством восприняла пожелание. Конечно, лучше, если попутчики — а кто же они еще? — будут общаться друг с другом без ненужного раздражения и обид.

Она выпила пива, потом, вытащив из рукава свой кинжал, нанизала на него неплохой кусочек баранины, подумав при этом, что куда лучше использовать оружие таким образом и не зря она его взяла в дорогу.

Еда была вкусной. Пен показалось так и после того, как был утолен первый голод. Аппетитно выглядел и горячий пудинг из винных ягод в огромной кастрюле, которую внесла толстая служанка. Кастрюлю продвигали по длинному столу, и каждый желающий зачерпывал пудинг единственной торчащей из него ложкой.

Когда очередь дошла до Пен, она долго колебалась, прежде чем отказаться. Оуэн решился на это быстрее, зато Седрик погрузился в черпак чуть ли не носом и испытал полное удовольствие от запаха и вкуса.

Пен невольно засмотрелась на то, с каким добрым, почти отцовским чувством взирал Оуэн на своего пажа, и в эти минуты совершенно забыла о клятве, которую недавно дала самой себе: держаться подальше от этого человека и не поддаваться на его обаяние. Хотя один Бог знал, как это было нелегко — особенно когда этот человек сидит так близко от нее и ведет себя так отменно.

Он вдруг поднял руку и слегка коснулся ее шеи возле уха. Она не отстранилась: зачем устраивать сцену на людях? Через кожу пальца она ощущала биение его сердца. Но вот она повернула голову, и его рука опустилась.

— Нужно отправляться в путь, — услышала она. — Поднимайся, Седрик, думаю, ты уже наелся на два дня вперед. Приведи лошадей, да не перепутай: леди Пен сменила своего мерина на другого коня.

Седрик помчался исполнять приказание, Пен тоже поднялась с места.

— Присоединюсь к вам во дворе, — сказала она. — Я ненадолго.

— Это заведение рядом с курятником, миледи, — подсказал он. — Я захвачу ваш плащ.

— Благодарю вас, шевалье, — ответила она, делая шутливый книксен, и поспешила в указанном направлении.

Когда она подошла к своим спутникам, Оуэн был занят рассматриванием невысокой коренастой лошаденки, которую Пен взяла внаем. Закончив проверку подков, он разогнулся и сказал:

— Думаю, она довезет вас. Подкована отлично.

— Я тоже кое‑что смыслю в лошадях, смею заверить вас, шевалье.

Он наклонил голову в знак полного согласия и спросил:

— Могу я помочь вам сесть на нее или вы предпочитаете сделать это с помощью колоды?

— Именно с ее помощью, шевалье, — поспешно сказала она, вспомнив, как утром он уже подсаживал ее и что она при этом испытывала.

— Как вам угодно.

Он велел конюху подвести лошадь к специальному бревну, а сам вскочил на коня, сделал знак Седрику последовать его примеру и направился к воротам.

Пен ехала за ними. Седло под ней было ее собственное, знакомое, снятое с Вильяма, но к лошадиной поступи она привыкла не сразу и, когда Оуэн поехал быстрее, начала отставать. Заметив это, он придержал коня, подозвал Седрика и велел ему отправиться вперед, в селение Джерардс‑Кросс, прямо в гостиницу «Бык» и подготовить там все, что нужно для ночлега.

— Мы с миледи не будем очень спешить, — сказал он.

Пен нарадоваться не могла на его мягкий тон и предупредительность. Сейчас он вел себя так, будто сам уговорил ее отправиться в это путешествие вместе с ним.

Еще недавно, невзирая на свою тягу к нему, она видела в нем лишь охотника, хищника, выслеживающего и настигающего дичь и получающего от этого наслаждение. А еще — человека в маске, который не хочет и не считает нужным раскрыться.

Сейчас перед ней был другой человек, с которым легко, просто и приятно — прямо как с дорогим ее сердцу Робином. Почти как с Робином.

Рукой в перчатке она прикоснулась к шее возле уха.

Нет… не как с Робином. Совсем не как с Робином…