Ключ к счастью

Пролог

Хай‑Уиком, Англия, июль 1550 года

Женщина, утопая в подушках, неподвижно распростерлась на постели, глаза ее были плотно закрыты, кожа лица напоминала цветом старый пергамент. Слабый крик ребенка вырвался из кромешного мрака ее истерзанного тела. При повторном детском крике веки ее слегка дрогнули, но глаза не открылись.

Никто из трех других женщин, находившихся в теплой душной комнате возле постели, не смотрел на нее. Они делали свое дело быстро, в полном молчании, и, закончив, удалились.

Прошло не менее трех часов, прежде чем Пен пришла в себя. Сил не было, она лежала вся мокрая от пота. В комнате было жарко, как в печи, окна плотно закрыты, в камине пылал огонь. Она услышала шепот возле себя и с легким стоном попыталась приподняться, но все тело ломило, как после адских пыток, ей с трудом удалось слегка приоткрыть один глаз.

— А, уже очнулась?

Голос принадлежал ее свекрови. Еще усилие, и Пен открыла оба глаза. Над ней стояла вдовствующая графиня Брайанстон. Твердым немигающим взглядом она взирала на невестку, губы над волевым подбородком были сжаты в узкую полоску. Она не делала ни малейшей попытки утаить свое недоброжелательное, даже презрительное отношение к лежащей перед ней обессиленной молодой женщине, недавно тоже ставшей вдовой, до того — супруге ее старшего сына. К женщине, которая только что, после двадцати мучительных часов, произвела на свет сына, с момента рождения унаследовавшего все титулы и поместья своего отца, покойного Филиппа Брайанстона., — Ребенок… — произнесла Пен. Ей казалось, голос ее доносится откуда‑то издалека, а не вырывается из сухих губ. — Где мой ребенок?

Леди Брайанстон ничего не ответила. В этот момент послышался шелест юбок, и у изголовья постели возникла еще одна фигура.

Пен с испугом смотрела на лица, наклонившиеся над ней, сердце у нее сжалось. Подавив страх, она постаралась громче повторить вопрос:

— Ребенок? Где он?

— Он мертв, — услышала она бесстрастный голос свекрови. — Родился слишком рано. На целых четыре недели раньше. Такие дети не живут.

Ужас охватил Пен.

— Но я слышала… слышала его голос!

Леди Брайанстон покачала головой.

— Вы были без чувств, когда его щипцами вытаскивали из вас, и не могли ничего слышать. Разве что в кошмарном сне.

С этими словами и с жестом, показывающим, что разговор закончен, она вышла из комнаты.

Пен прикрыла наполнившиеся слезами глаза, вновь ощутив бесконечную слабость и пустоту во всем теле. Ребенок… Их ребенок… После смерти Филиппа вся жизнь для нее сосредоточилась на существе, вызревающем в ее чреве. Дитя Филиппа. Дитя их любви.

— Позвольте устроить вас поудобнее, мадам. Произносила эти слова женщина, оставшаяся в комнате, руки ее начали действовать: обмыли тело роженицы, сменили сорочку, вынули лежавший под ней дополнительный матрас. Пен сейчас хотелось одного: чтобы рядом с ней была мать. Родная мать. Это почти детское желание переполняло ее всю. Мать была на пути сюда, она ехала в Хай‑Уиком из Маллори‑Холла в графстве Дербишир — неблизкое расстояние, — чтобы поспеть к началу родов. Но кто же мог знать, что роды начнутся раньше и леди Кендал не успеет к ним, а возле дочери окажутся сухая, равнодушная свекровь и какие‑то незнакомые женщины, которых та наняла.

И все было напрасным! Все мучения, все страшные часы, пережитые ею.

Но ведь она слышала детский крик! Слышала… Это было наяву. Ребенок родился живым!

Пен открыла глаза, твердым взглядом посмотрела на женщину, ухаживающую за пей.

— Я хочу видеть мое дитя, — твердо сказала она, отстраняя чашку с теплым вином, которую та поднесла к ее губам, и уже тише добавила:

— Хочу видеть его тело.

— Мадам, он был сразу же похоронен, — отвечала женщина. — При такой жаре нельзя держать тело на открытом воздухе.

С этими словами она поспешила к окну, отдернула тяжелые бархатные портьеры, и лучи немилосердного полуденного солнца ворвались в душную комнату.

Такой жары, как в последние недели беременности Пен, здесь не знавали давно. В самом деле, погребение при подобной погоде нужно совершать как можно скорее.

Пен вытянулась на своем ложе, зажмурила глаза. Но вновь открыла их, как только услышала, что кто‑то резко дернул дверь и тяжелой поступью приблизился к постели.

Перед ней стоял Майлз Брайанстон, младший брат ее умершего мужа. Недобрые, как у матери, холодные карие глаза рассматривали ее с нескрываемым удовлетворением.

— Сестрица, — проговорил он, — сожалею, что на тебя обрушились все эти напасти. Прими мои соболезнования.

— Порой чужие несчастья приносят удачу другим, — к ее собственному удивлению, вырвалась у нее насмешливая фраза.

В самом деле, этот краснолицый, крепко скроенный, могучий, как бык, тугодум стал новым графом Брайанстоном. Ох, до чего же он не похож на ее мужа, своего старшего брата! Филипп был худощав и строен, быстр в движениях, но, увы, хрупкого здоровья. Мечтатель, поэт, музыкант. Всего этого не было и нет в младшем брате.

А главное — Пен так любила мужа!..

Она отвернула голову, чтобы не видеть самодовольную физиономию деверя.

И все же она недавно слышала крик своего младенца! Его зов…