Ключ к счастью

Глава 22

— От него надо избавиться! — заявила леди Брайанстон, вышагивая мужской поступью из угла в угол библиотеки.

— Но как, мадам? — возразил Майлз.

Зная свою мать, он понимал, что она выражается не образно, а вполне определенно, и это его удивляло и беспокоило. Одно дело хитрый маневр, обман, и совсем другое — убийство.

— Мне безразлично как). — огрызнулась она. — Придумай и сделай!

— Но ведь никто не может знать, где он находится. Где‑то в районе публичных домов, в Саутуорке. Но где именно? Он погребен там надежней, чем под землей.

— Нужно было покончить со всем этим еще при его рождении. — Она наконец остановилась возле стола, ее рука машинально опустилась на тяжеловесное мраморное пресс‑папье в форме головы льва. — Если бы ты держал язык за зубами, Майлз! Кто тебя тянул бежать за ней и болтать, что она ничего не докажет? Глупец!

Майлз вздохнул и ничего не ответил. После того как они уехали из Гринвича, мать без устали ругала его, наделяя всякими нелестными прозвищами, и он знал, что, в сущности, она права. Поведение Пен было вызывающим, впервые за два с лишним года. Такое не могло быть случайным.

— Что она знает? Что она может знать? — продолжала твердить леди Брайанстон, вновь начиная мерить шагами комнату.

Отходя от стола, она схватила лежавший там нож для разрезания бумаги, и Майлз невольно постарался не попасться ей на пути, хотя не мог припомнить, чтобы она когда‑нибудь, даже в раннем детстве, применяла физическое воздействие. Если и делала это, то с помощью других людей.

— От него необходимо избавиться! — повторила она. — Он единственное свидетельство, которое всегда будет дня нас угрозой.

— Вы так не думали, мадам, в течение двух с лишним лет, — осмелился сказать Майлз.

— Потому что полагала, мы больше никогда о нем не услышим. Но видимо, Пен, как ни странно, удалось что‑то разузнать. Если ей повезет и дальше, вся история может выплыть наружу.

— Но что же делать?.. Что?

— Придумай хоть раз что‑нибудь путное!

В ее голосе звучали истеричные нотки. Это испугало Майлза больше, чем вечные попреки и разносы.

— Хорошо, мадам, — сказал он и поспешил удалиться.

Леди Брайанстон, оставшись одна, остановилась перед камином, над которым висел портрет старшего сына. Да, подумала она, у Филиппа по крайней мере были мозги в голове. Но он никогда не хотел ее слушаться. Ни в чем. С самого детства. Всегда шел своей дорогой, сообразуясь с собственной совестью, и женился на женщине, которая была такой же, как он. Оба упрямцы, непокладистые, напрочь лишенные честолюбия; а разве можно без него чего‑либо добиться на этом свете?

Ох, если бы Филипп с его умом был более управляемым… Она вздохнула и покачала головой.

— Милорд герцог…

Робин приблизился к Нортумберленду. Это происходило в комнате, где обычно собирался королевский совет и где герцог в задумчивости стоял возле окна.

— Да, Робин… Ты одумался?

— Я говорил с моей сестрой, милорд. Она с удовольствием готова выполнить ваши распоряжения.

— Так я и думал. Кстати, она сама успела сказать мне об этом. Уверен, что ваше недостойное поведение, мой дорогой, было случайной вспышкой. Временным помрачением ума, не так ли?

Робин опустил голову.

— Да, и прошу за это прощения, милорд. На какой‑то момент я забыл о своем долге. На меня словно что‑то нашло.

Герцог милостиво кивнул.

— Ты прощен, Робин.

— Как здоровье короля, милорд?

— Плохо… очень плохо.

— Заботы травницы не принесли облегчения?

— Ему стало хуже.

— Мы богобоязненные люди, наша семья, милорд, — осторожно сказал Робин, — и не очень верим тем, которые занимаются такими делами, как мистрис Гудлоу. Она пользовала мужа моей сестры, который безвременно умер, как вы знаете, а также занималась лечением самой сестры, после чего у той были неполадки с родами. Несмотря на все старания лекарки.

— Так я и понял. — Герцог пристально смотрел на говорившего. — Однако леди Брайанстон упорно рекомендовала ее.

— Что ж, — уклончиво проговорил Робин, — верить и надеяться может каждый.

— Пожалуй. Леди Пен намекала на то же самое.

— Моя сестра, милорд, как я уже сказал, боголюбива и осторожна. Леди Брайанстон, — он улыбнулся, — намного смелее, и решительнее.

— Ты так считаешь?

— А как еще назвать, милорд, то, что она ввела свою подопечную в спальню больного короля? — Робин помолчал. — Разве это не свидетельствует о смелости и самой дамы, и ее младшего сына?

— Я тоже заметил это, — сухо сказал герцог, глядя в окно, откуда открывался вид на реку, освещенную скупыми лучами солнца.

Робин взглянул на часы, стоявшие на камине. Было около часа дня. Судно, на котором должна плыть принцесса, наверное, уже давно отошло от причала, — до Бейнардз‑Касла оно доберется через несколько часов. Робину хотелось удостовериться, что герцог не проявляет повышенного интереса к долгому отсутствию принцессы, и он убедился, что так оно и есть. Впрочем, тот не мог знать, когда именно она отправилась на прогулку.

Решив, что нужно продолжать ковать железо, пока горячо, Робин опять заговорил без всякого нажима, как бы размышляя вслух:

— Муж моей сестры умер, можно сказать, внезапно. Никто этого не ожидал. До сих пор мы не знаем, что с ним было. Сегодня совершенно здоров, а на другой день уже лежит в постели: до самой смерти так и не поднялся, несмотря на все заботы мистрис Гудлоу и его матери, не отходивших от него.

Нортумберленд повернулся к Робину.

— Его жена, полагаю, тоже была рядом?

— Леди Пен чувствовала себя очень плохо в то время. Она была на восьмом месяце. Хотя до болезни мужа тоже ни на что не жаловалась. Видимо, на нее подействовало его состояние.

— Можно понять, — пробормотал герцог, трогая рукой бородку и не сводя пытливых глаз с собеседника. — И что вы всем этим хотите сказать, мой друг?

— Если позволите, милорд, только одно, — не опуская глаз и еще больше выпрямляясь, произнес Робин. — Королю не становится лучше, как вы сами отметили. И многие могут спросить потом, милорд: что здесь делала эта травница?.. И откуда взялась?

— Да, это так.

Пробормотав эти слова, герцог сорвался с места и, едва не задев посторонившегося Робина, проследовал в покои короля, куда имел доступ в любое время.

Не подойдя к постели больного, остался у дверей и поднес к лицу ароматический шарик в тщетной попытке освежить воздух. В спальне находилась только мистрис Гудлоу, держа над зажженной свечой медную кастрюльку. Скосив глаза на герцога, она продолжала бормотать что‑то вроде заклинаний.

— Ну и как наш король? — хмуро спросил Нортумберленд.

— Он будет здоров через неделю, милорд, — спокойно ответила женщина. — Если не помешают небесные силы.

Герцог нахмурился еще больше. На что намекал Робин? Уж не хотел ли он сказать, что эта подозрительная семейка Брайанстон подсунула отравительницу в спальню короля? Если так, то что за игру они ведут? На чьей стороне и какова их цель, каков выигрыш?.. Трудно поверить во все это, но проверить не мешает. А женщина эта скорее всего просто обманщица. Шарлатанка.

Он подергал свою ухоженную бородку, повернулся к дверям и крикнул;

— Стража!

Шестеро стражников прибежали, гремя оружием. Нортумберленд ткнул пальцем в сторону мистрис Гудлоу.

— Допросить ее по поводу смерти лорда Филиппа Брайанстона, — приказал он.

Несчастная побледнела и чуть не выронила из рук кастрюльку со снадобьем. Она хотела что‑то сказать, но герцог повторил:

— Подвергните ее допросу, а также пошлите за королевскими врачами, пускай они постараются исправить вред, причиненный этой женщиной.

«Если Господь даст им силы и захочет совершить невозможное», — добавил он мысленно.

—..Я не понимаю, — не в первый уже раз говорила принцесса Мария, обращаясь к Пен, сидевшей в каюте напротив нее с ребенком на коленях. — Откуда он вдруг взялся, этот мальчик, и как мы будем с ним путешествовать едва ли не через всю страну?

Тоже не в первый раз Пен терпеливо отвечала ей:

— Не думаю, чтобы ребенок мог помешать нашим планам, мадам.

Новоявленный Филипп не издавал при этом ни звука, только с интересом смотрел вокруг темными, широко открытыми глазами с длинными, как верно заметила Пиппа, ресницами. Он, видимо, свыкся с Пен и поэтому больше внимания уделял принцессе и двум ее придворным дамам, Сьюзен и Матильде, находившимся здесь же.

Если бы общая ситуация была спокойнее, дамы наверняка бы куда больше ахали, охали и расспрашивали Пен о мельчайших подробностях того, каким образом у нее на руках оказался этот темноглазый ребенок. Но они совершили побег и уже более часа находились на пути в неизвестность, не ведая, что с ними может случиться в каждую следующую минуту, и потому их мысли не могли сосредоточиться на чем‑то одном.

Сьюзен и Матильда все же выразили свои чувства в коротких фразах, воскликнув одна за другой:

— Значит, шевалье сумел помочь вам найти ребенка? Какое чудо!

И еще:

— Как могут рождаться на свет такие монстры, как ваша свекровь!

А принцесса Мария примолкла, вспомнив, как ее собственный отец, король Генрих VIII, объявил в один прекрасный день, что она, его дочь Мария, должна считаться с этой минуты незаконнорожденной, а его брак с ее матерью недействительным. Он лишил девушку титула принцессы и определил в услужение к сводной сестре. Мало того: распорядился, чтобы питание ее было скудным, покои не отапливались, даже запретил свидания с матерью. А когда Мария заболела — сама она и ближайшие сторонники считали, что ее пытались отравить, и боялись, что наступил ее смертный час, — отец и тогда не допустил к ней родную мать. В тот раз Мария выздоровела, но здоровье ее осталось подорванным, что сказывается до сих пор.

— Да, твой шевалье, по‑видимому, человек весьма изобретательный, — проговорила наконец принцесса. — Будем надеяться, он поможет и в теперешнем моем положении.

— Не сомневаюсь, мадам, — не вполне уверенно подтвердила Пен.

— Знает ли он, что ты взяла с собой ребенка?

— Нет, — призналась она, опуская голову.

— Как же вы собираетесь утвердить законные права малыша? — спросила Сьюзен, касаясь худенькой руки ребенка.

Прикосновение заставило его вздрогнуть, но, как и прежде, он не издал ни звука.

Пен невольно взглянула на принцессу, прежде чем ответить.

— Надеюсь, моя мать и лорд Хью сумеют помочь в этом, — сказала она. — Но должна признаться, что главным образом я рассчитываю на ваше одобрение и помощь, мадам.

Принцесса горестно покачала головой.

— В моем нынешнем положении вряд ли я могу что‑либо сделать, Пен. Сейчас у меня не больше власти, чем у разносчика товаров. Но как только положение изменится…

В голосе зазвучали сила и недвусмысленная угроза, говорившие лучше слов о подавленном чувстве гордости и готовности к мщению.

— Оно изменится, мадам, — негромко произнесла Пен. — Вы должны стать королевой после вашего брата и станете ею.

— Будем надеяться, — сквозь стиснутые зубы проговорила принцесса. — Где мы сейчас плывем, кто мне скажет?

Пен поднялась, вышла вместе с ребенком на палубу и увидела, что судно находится в непосредственной близости от Уайтхолла, главного королевского дворца на северном берегу Темзы.

Ребенок вздрогнул от холода, Пен взяла его руку в свою, на ее глазах выступили слезы жалости: такой крошечной, немощной и костлявой была эта ручонка. Она не могла не вспомнить пухлые ручки своей младшей сестры Анны, когда та была в таком же возрасте, и свои, далеко не худые, детские руки и ноги.

Вскоре, дала она себе клятву, вскоре маленький Филипп будет выглядеть, как все нормальные дети в его возрасте. И это станет днем ее расплаты с негодяями, сотворившими над ним то, что простить нельзя.

Она крепче прижала к себе ребенка и вернулась в каюту.

— Ветер и течение способствуют нам, мадам, — сообщила она принцессе. — Насколько я могла видеть, нас никто не преследует, и примерно через час мы достигнем района Блекфрайарз.

Антуан де Ноэль плотнее завернулся в плащ — со стороны реки дул пронизывающий ветер.

— Зачем вы меня вытащили в сад в такую чертову погоду? — проворчал он, не поворачиваясь к своему спутнику. — В доме не менее безопасно.

— Для нашего теперешнего разговора я предпочитаю полное отсутствие стен, — сказал Оуэн. — Бывают времена, когда у стен в доме появляются уши. Кроме того, сегодня прекрасный день, уверяю вас. Немного свежий, но вполне терпимый. А как хороши эти деревья вдоль берега, посмотрите!

Он показал рукой на темные голые ветки, рельефно выделяющиеся на фоне белесого неба, унизанные крошечными льдинками, сверкающими, как драгоценные камни.

Де Ноэль только вздохнул: красоты зимнего пейзажа не производили на него должного впечатления. Зато вид и главным образом настроение Оуэна заставляли предполагать, что тот в самом деле намерен сообщить нечто из ряда вон выходящее. Оуэн уже начал это делать некоторое время назад, заговорив о ближайших планах герцога Нортумберленда и перейдя затем к рассказу о побеге принцессы Марии из дворца в Гринвиче.

— Значит, нам следует помочь ей благополучно добраться до Эссекса? — спросил де Ноэль. — Вы уверены, мой друг, что Нортумберленд собирается пресечь прямую линию наследования престола? Я вас правильно понял?

— Да, такими мне представляются его планы, месье. Иначе для чего бы ему настолько торопиться с женитьбой своего сына на кузине юного короля?

Французский посланник кивнул.

— Что касается принцессы Марии, — продолжал Оуэн, — то место, куда она сейчас направляется, находится всего в двух милях от побережья, недалеко от которого стоят на якоре корабли императора Священной империи.

— Ого! — Посланник глубже надвинул теплую шапку и заговорил, непроизвольно понизив голос:

— Нортумберленду ничего не будет стоить обвинить ее в предательстве и подвергнуть немедленному аресту. Впрочем, то же самое он может сделать за ее приверженность католицизму, что идет вразрез с королевским эдиктом. И за многое другое.

— Совершенно верно, месье. Но чем дальше будет она находиться от королевских резиденций и от самого герцога, тем труднее выполнить это намерение. А сейчас как раз началось ее удаление от этих мест. О чем я уже имел честь сообщить вам. И в чем я принимаю некоторое участие.

С этими словами Оуэн, к облегчению де Ноэля, повернул к дому.

— Интересно, — проговорил тот, — пришел ли наш закадычный друг, посланник Симон Ренар, а с ним и король Испании, к тем же выводам о намерениях Нортумберленда, что и мы с вами? Нужно будет срочно осведомиться об этом у нашего соглядатая в их посольстве.

Внезапно Оуэн так резко остановился на дороге, что спутник чуть не врезался ему в спину.

Ренар!.. Конечно, почему бы нет? Этот человек — один из тех, кто хорошо знал о давних событиях в жизни Оуэна, и, поскольку испанец никогда не питал и тени симпатии ни к Франции, ни лично к Оуэну д'Арси и не скрывал этого, почему бы ему не поделиться своими сведениями, порочащими француза, с кем угодно, в том числе с Робином де Бокером? Который мог легко сообразить, у кого ему легче всего получить нужную информацию, касающуюся шевалье д'Арси. Французы могли бы не доставить Робину этого удовольствия, но их всегдашние соперники‑испанцы, и самый главный испанец, посланник Симон Ренар, всегда готовы наговорить что угодно, в любом количестве и без особых претензий на правдивость…

— Что с вами? — недовольно спросил Ноэль. — Почему вдруг остановились?

— Меня осенило, — мрачно сказал Оуэн. — Я, кажется, разгадал одну загадку.

— Какую?

— Личную.

Ответ был в таком тоне, что собеседник понял: большего не добьется и лучше переменить тему. Что и сделал.

— Значит, насколько я понял, Оуэн, — сказал он, — вы намерены в ближайшее утро вывезти принцессу из замка Бейнардз. А до этого, на рассвете, следует собрать у ворот замка побольше ее приверженцев, для чего необходимо еще с вечера разослать наших людей по улицам и тавернам, чтобы везде, где можно, они рассказывали о намерении герцога Нортумберленда причинить принцессе зло, вследствие чего та вынуждена скрываться от преследования. Так?

— Именно так, месье, — подтвердил Оуэн.

— А вы сами, — продолжат посланник, — собираетесь сопровождать ее в графство Эссекс?

— Это зависит от обстоятельств, месье.

— Каких?

Посланник не скрывал недовольства тоном и настроением своего агента. Какая муха его укусила?

— Зависит от того, — отчеканил Оуэн, — как я сам решу поступить.

Это уж слишком! Ноэль хотел было прикрикнуть на строптивого помощника, но вовремя вспомнил, что на карту поставлено слишком многое, и если побег принцессы Марии не удастся, то неизвестно, как это отзовется на его собственной судьбе, а потому сделал над собой усилие и примирительным тоном произнес:

— Что ж, Бог вам в помощь, мой друг.

— И вам тоже, посланник.

С этими словами Оуэн повернулся и направился к выходу из сада. Вскоре он уже сидел в близлежащей таверне над кружкой подогретого вина. Здесь он намеревался скоротать время до наступления темноты, чтобы затем под ее покровом отправиться прямо в замок Бейнардз.

Пока можно было подумать о том, что беспокоило его больше всего остального.

Пен…

Он смотрел в стоявшую перед ним кружку, вдыхая запах гвоздики и миндального ореха. Кажется, он даже забыл пригубить вино.

Пен… Она предала его! Оскорбила!.. Так думал он в бессильной ярости. Поверила словам Робина, который пересказывал болтовню этого фарисея и лжеца Симона Ренара. Поверила безоговорочно во все плохое, не сомневаясь и не колеблясь… Черт!.. А теперь ему волей‑неволей придется вспомнить в мельчайших подробностях, как же все было на самом деле, и пережить вновь.

Он осушил кружку, опустил со стуком на стол, немигающим взором уставился на пламя камина.

А ведь он начинал было думать, что их любовь, их встречи могут иметь продолжение, обрести будущее… Хотя не представлял отчетливо, какое именно. Но теперь… Когда она с такой легкостью, даже с каким‑то удовольствием… нет, вернее, с облегчением поверила в совершенные им злодеяния… в том числе против детей… Когда внутренне, в душе, оттолкнула его, отторгла… Теперь все напрасно. Все в прошлом… Хотя и недалеком.

Тем не менее он должен рассказать ей все сам. Без утайки. Пускай это ничего не изменит, по Пен обязана знать. И, что бы ни было, он очень хочет надеяться, она не попадет в ловушку, как это случилось с Эстеллой… с неразумной, тщеславной Эстеллой.

Он продолжал смотреть в огонь, и в его душе тоже поднималось и опадало пламя — обиды, горечи, сожалений. Нет, он не готов расстаться с ней. Потерять ее… И даже если так — он должен услышать ее просьбы о прощении, увидеть ее раскаяние, убедиться, что она расстроена их разрывом не меньше, чем он. Хотя у нее теперь, не без его помощи, появился надежный щит от горестей — обретенный ребенок.

Нет… Он не хочет… не может расстаться с ней.

Наверное, он уже понимал это, когда так невежливо ответил посланнику де Ноэлю на вопрос о своих дальнейших планах. Они во многом зависят от Пен. Оттого, что она решит делать, куда ехать. Как захочет поступить в создавшемся положении…

Он стремительно поднялся, прикрепил к поясу шпагу, взял со скамьи плащ. Его ждали дела, за выполнение которых он взялся и которые должен довести до конца…

Направление ветра с наступлением вечера изменилось, течение реки ускорилось. На небе высыпали звезды. Оуэн нанял небольшую лодку до Бейнардз‑Касла. Он сидел впереди, вглядываясь в очертания берега, в то место, где узкая и грязная река Флит впадает в полноводную Темзу.

Уже показались смутные очертания замка Бейнардз, когда недалеко от берега Оуэн заметил группу из трех судов, на одном из которых развевался вымпел герцогского дома Нортумберлендов.

— Суши весла! — негромко приказал он своему лодочнику.

Тот подчинился, они теперь неслышно плыли по течению. Ничего не объясняя привычному ко всему лодочнику, Оуэн загасил факел, горевший на носу лодки, и продолжал наблюдать за движением трех судов. Все они под сдержанную ругань гребцов боролись с течением, пытаясь, одно за другим, пристать к берегу как раз у самого замка.

Из каюты первого судна вышли трое мужчин, и в неярком свете звезд Оуэн узнал трех членов Тайного совета: Нортумберленда, Суффолка и Пемброка. Несомненно, еще в середине дня весть о прибытии сюда принцессы Марии дошла до дворца в Гринвиче, где они находились, и, не теряя времени, они решили пожаловать в замок. Значит, и он, Оуэн, не должен терять времени.

Наблюдая за ходом швартовки и опершись на палубные перила, они разговаривали. Слов Оуэн, разумеется, слышать не мог, но сейчас особенно и не нуждался в этом.

— Направь лодку в устье Флита, — прошептал он гребцу, — и там пристань к берегу. Только тихо. Чем тише, тем больше денег получишь.

Лодка бесшумно ткнулась в илистый берег, Оуэн расплатился и ступил в промерзшую прибрежную грязь, по которой пошел легко, как посуху.

Вскоре он приблизился к ступенькам причала, ведущим к дворцу, — как раз когда по ним поднимались прибывшие царедворцы в сопровождении нескольких воинов, сошедших с двух других судов. Укрывшись за кустами на берегу, он мог слышать кое‑какие обрывки разговора.

—..Мне все это не слишком нравится. — Видимо, это был голос Пемброка. — Ничего не сказав королю, мы…

Его перебил Нортумберленд, это было понятно сразу:

— Мальчика нужно долго уговаривать, если он вообще в теперешнем состоянии поймет, о чем речь. Но все же я намеревался, как вы знаете, убедить его в необходимости ареста его сестрицы, пока та находилась в Гринвиче. Она спутала карты, обманув нас и удрав из дворца. Интересно будет узнать, кто осчастливил ее подобным советом и оказал помощь. Сама она никогда бы не додумалась до такого. Не сомневаюсь, нам все станет известно, как только арестуем ее. И сделать это надо до того, как она покинет Лондон. То есть как можно быстрее… И теперь уж без ведома короля…

Этих слов Оуэн тоже вполне мог не слушать: они мало что прибавляли к тому, что он предполагал, и нисколько не меняли намеченный план.

Продолжая прятаться за кустами, он двинулся вверх по холму к стенам замка, в которых загодя, во время предыдущих посещений временной резиденции принцессы, обнаружил небольшую калитку, охраняемую всего одним человеком.

Все произошло за какую‑нибудь минуту: страж услышал подозрительные звуки, кто‑то шепотом окликнул его — и вот он уже лежит без чувств возле калитки, а этот «кто‑то» входит и прикрывает ее за собой.

Оказавшись внутри замка, Оуэн пошел по двору походкой человека, хорошо знакомого с местом, в котором находится; человека, знающего, зачем он здесь и куда идет. Его путь освещали многочисленные факелы на стенах, а также светильники в галереях и аркадах, через которые он шел к западному крылу замка, где должна находиться принцесса.

У широких каменных ступеней, ведущих к дубовым дверям в ее покои, стоял воин с пикой. Было видно, что ему очень скучно: то и дело зевает и зябко поеживается, наверняка мечтая о той минуте, когда его сменят и он окажется в теплом караульном помещении, а в одной руке у него будет кружка с пивом, в другой — игральные кости.

Оуэн остановился в глубокой тени у подножия лестницы и некоторое время наблюдал за мучениями бедняги. Потом применил старый как мир, испытанный метод: вынув из кармана пригоршню приготовленных заранее мелких камешков, кинул их на плиты у входа в галерею.

Страж не обратил внимания на звуки и снова зевнул. Тогда Оуэн повторил свой трюк. На этот раз воин схватил пику и сделал несколько шагов в глубь галереи. Воспользовавшись этим, Оуэн бесшумно проник в дверь и запер ее с внутренней стороны на задвижку.