Ключ к счастью

Глава 18

— О, Робин! Рад, что вижу тебя. Нам надо побеседовать. Герцог Нортумберленд показался из‑за колонны огромного дворцового зала так внезапно, словно стоял в засаде.

Робин остановился, довольный, что может хоть с кем‑то поговорить в этом скучном дворце, кто поможет развеять невеселые мысли, связанные с Пен.

— Милорд, я к вашим услугам.

Нортумберленд посмотрел вокруг. Зал был заполнен людьми даже в этот вечерний час.

— Лучше приходи минут через тридцать в мою уединенную комнату, — сказал он с кривоватой улыбкой и пошел вперед, не оглядываясь на Робина.

Тот, пожав плечами, направился в другую сторону. К чему такая таинственность, он не вполне понимал. Поговорить так, чтобы никто не услышал, можно при желании и здесь, и в любом другом месте.

Приказ есть приказ, и через полчаса Робин стоял перед стражем, охраняющим комнату герцога. Предупрежденный заранее, страж пропустил его без лишних слов, открыв дверь, за которой Робин увидел троих беседующих.

— Итак, свадьбу назначаем на Троицын день, — услышал он слова и смешок Нортумберленда. — А молодые пускай пока получше познакомятся друг с другом. Гилфорд будет ожидать Джейн завтра или послезавтра у нас дома… А, Робин, вот и ты! Садись.

Нортумберленд указал ему на стул недалеко от своего массивного кресла.

Робин поклонился стоявшим у окна собеседникам Нортумберленда, Суффолку и Пемброку, и сел. Те тоже уселись. В воздухе ощущалось напряжение, как бывает, когда говорить не хочется, но нужно.

О том, что Нортумберленд собирается женить своего младшего сына на дочери герцога Суффолка, Джейн, Робин не знал, но догадывался, а сейчас получил подтверждение. Что в этом может быть значительного, кроме простого союза двух герцогских домов, он не представлял. Впрочем, просто так Нортумберленд ничего не делает.

— Нам предстоит праздновать бракосочетание вашего сына, милорд герцог? — осмелился спросить он.

— Да, мой сын женится на Джейн Грей. — Нортумберленд вгляделся в присутствующих. — Король дал свое благословение.

— Мои поздравления обеим сторонам, — пробормотал Робин, представляя, как бедная юная Джейн встретит эту новость, и заранее сочувствуя ей.

Но неужели трое самых влиятельных членов Тайного совета сидят здесь, словно заговорщики, с одной целью — поговорить о предстоящей свадьбе?

Словно отвечая на невысказанный вопрос, Нортумберленд сказал с присущей ему резкостью:

— Ладно, довольно об этом. Робин, мы желаем поговорить о твоей сестре.

Робин никак не ожидал такого и был встревожен, но сумел не показать виду и внешне спокойно воспринял слова герцога.

— Леди Пен, — продолжал герцог, — завязала тесные отношения с шевалье д'Арси. Это началось с Рождества.

— Да, очень тесные отношения, — посчитал нужным вмешаться Суффолк. — Она проявляет чрезмерный интерес к этому человеку.

— И что из этого, милорды? — спросил Робин.

Его тон был на грани неучтивости.

Нортумберленд отмахнулся от Суффолка и сказал, обращаясь к Робину:

— Шевалье д'Арси французский агент.

Ага, мелькнуло в голове у Робина, наконец‑то Нортумберленд приближается к деловому разговору. Сейчас возьмет быка за рога.

Тот оперся о стол, наклонился в сторону Робина.

— Она знает, кто он такой?

— Разумеется, нет, милорд, — ответил Робин, глядя на герцога ясными глазами.

Ему было нетрудно лгать: он считал, что таким образом защищает Пен. Для пущей убедительности нужно что‑нибудь добавить.

— Моя сестра ничего не знает о шпионах. Ей не до того. Она пережила большую трагедию в личной жизни совсем недавно, вы знаете, и, как мне кажется, шевалье в какой‑то мере отвлекает ее. Семья леди Пен не находит в этом ничего предосудительного.

При желании в его словах можно было обнаружить подспудный вызов, но по форме они были сама любезность.

Нортумберленд не слушал. Он барабанил пальцами по столу, огромный рубин на одном из них сверкал и переливался в свете свечей. Наконец произнес решительным, не терпящим возражений тоном:

— Мы думаем сейчас о том, как повернуть сложившееся положение к нашей большей выгоде. У нас появилась срочная необходимость передать французам некое сообщение… — Он пристукнул по столу. — Сообщение, которое не является подлинным… правдивым…

Робин догадался, о чем пойдет речь.

Герцог продолжил, делая жест в сторону Суффолка и Пемброка:

— Милорды и я решили воспользоваться услугами леди Пен. Она невзначай, ненароком должна сообщить шевалье кое‑какие факты, которые тот не замедлит передать своим хозяевам, поскольку они, эти факты, затрагивают французские интересы и заставят французов на некоторое время забыть о наших делах и заняться своими собственными. — Он издал звук, похожий на смех, и облизнул губы. — Робин, — сказал он тоном приказа, — ты передашь сестре то, что ей предстоит сообщить своему любовнику. Хочешь спросить, что же именно? Отвечаю. — Он снова потер руки и заговорил уже не властным, а назидательным тоном:

— С помощью твоей сестры мы желаем заверить французский двор, что собираемся осуществить близкий их сердцу прожект: брак между принцессой Марией и герцогом Орлеанским. Кроме того, твоя сестра станет регулярно уведомлять шевалье о здоровье короля… которое с каждым днем становится лучше, и уверять, что сама принцесса все больше склоняется к брачному союзу и дружбе с Францией, а не с Испанией, как якобы намеревалась ранее.

— Хитроумный план! — воскликнул Суффолк. — Французы ни о чем так не мечтают, как сплясать на могиле союза Англии с Испанией!

Робин поправил воротник, который стал сдавливать горло как железный. Интересно, каким образом то, что он сейчас услышал, может быть связано с браком между Джейн и Гилфордом? Такая связь скорее всего есть: Нортумберленд не из тех, кто делает один шаг, не подготовив второго. Но главное не это. Главное, они намереваются втянуть Пен в свои интриги.

— Позволю себе спросить, милорд, — обратился он к Нортумберленду, — в чем главный смысл этого хода?

Герцог взглянул на него с пренебрежительным удивлением.

— Всему свое время, Робин. Оно придет, и все узнаешь. И сам примешь участие. А сейчас дело за твоей сестрой…

В последнее время Робину стало все труднее выносить высокомерие и грубость Нортумберленда, его посягательства на роль первого лица в государстве. Возмущало даже не поведение этого человека, а то, что за всем этим Робин не видел радения за благополучие страны, только личные амбиции, а куда они могут завести — один Бог знает. В число людей, приближенных к Нортумберленду, он попал не по собственному желанию или зову души, а лишь потому, что в свое время был тесно связан с семьей герцога Суффолка и в ранней юности много счастливых дней провел в его поместье.

Теперь и этой привязанности пришел конец. Робин больше не чувствовал, что у него остались обязательства перед этими людьми. Возможно, он еще не созрел как их противник, но уже перестал быть сторонником.

Он поднялся со стула и спокойно произнес:

— Моя сестра, милорд, не предназначена для подобной роли. Я не стану делать из нее агента. Исполнителя чьей‑то воли. Пусть даже моей.

Нортумберленд воззрился на него с неподдельным изумлением. Он отвык от того, чтобы кто‑то смел не подчиниться ему, возразить.

— Что ты сказал? — спросил он. — Правильно ли я услышал?

В подтверждение вопроса он даже приложил согнутую ладонь к уху.

— Я сказал, милорд герцог, что не хочу, чтобы моя сестра умышленно или неумышленно принимала участие в подобных делах.

Послышался всеобщий вздох — удивления, возмущения, — после чего наступила полная тишина, в которой было слышно, как потрескивали поленья в камине и капли воска падали со свечи на стол.

Робин спокойно стоял под злобным взглядом Нортумберленда. После паузы тот заговорил тихо и угрожающе:

— Смотрите не совершите ошибки, де Бокер. Если ваша сестра не сделает того, о чем я говорю, она рискует оказаться в Тауэре. Я не стану рассказывать вам, сколько поводов можно найти, чтобы она там очутилась. Хотя бы то, что она любимица принцессы Марии. И если не докажет нам своей преданности, вполне может быть обвинена в предательстве и получить соответствующее наказание. Ваша семья ее не спасет, уверяю вас.

Робин ни минуты не сомневался, что герцог выполнит то, о чем сказал. Этот опасный человек знает, что делает: угроза по адресу Пен гораздо страшнее для ее брата, чем собственная безопасность.

И этим было все сказано: Робин встал, слегка поклонился и молча покинул комнату.

Некоторое время Нортумберленд, не произнося ни слова, смотрел на закрывшуюся дверь. Потом покачал головой, как бы не веря, что его угроза не возымела ожидаемого действия.

После чего как ни в чем не бывало обратился к соратникам:

— Король сейчас, как мы хорошо знаем, работает, не без нашего участия, над тем, что будет называться «План наследования». Он выразил намерение оставить престол дочери герцога Суффолка. И этот документ должен быть одобрен и подписан всеми членами совета. Разумеется, еще до кончины короля.

Граф Пемброк громко вздохнул.

— Сомневаюсь, — сказал он, — что будет легко получить всеобщее одобрение.

— О, не сомневайтесь, милорд, — желчно парировал Нортумберленд. — У них перед глазами будет наглядный пример его светлости графа Пемброка, одного из авторов нашего проекта.

Тот покраснел, однако ничего не ответил и через какое‑то время поднялся с кресла, буркнул: «Доброй ночи, милорды» — и вышел из комнаты.

После еще одной недолгой паузы заговорил Суффолк:

— Как вы полагаете, эта целительница… как ее?.. Гудлоу… она поможет королю?

Нортумберленд скривился, подчеркивая этим всю нелепость вопроса.

— Ему делается только хуже, вы же сами знаете. Благодарение Богу, он пока еще в состоянии придерживаться мысли о том, что нельзя вновь ввергать страну в пучину католицизма. А потому вопрос о Марии отпадает. Она не должна находиться даже близко от трона.

Суффолк наклонил голову.

— Об этом не может быть речи. Но как он страдает, бедный юноша!

— Зато когда отойдет в иной мир и обретет заслуженный покой, — сказал его собеседник, не утруждаясь тем, чтобы казаться огорченным, — тогда я наконец избавлюсь от этого болвана Брайанстона, который ходит за мной по пятам и нашептывает всяческие глупости и просьбы мне на ухо. Воображает, что чуть ли не излечил короля и уж по крайней мере стал моим ближайшим другом, приведя во дворец эту глупую старуху.

Суффолк ухмыльнулся:

— Не удивлюсь, если вы найдете повод перевести его на временное жительство в Тауэр.

— О, за этим дело не станет, — в тон ему ответил Нортумберленд. — Но сначала я поместил бы туда наглеца Робина де Бокера и его сестрицу. — И, перейдя на более серьезный тон, спросил:

— Надеюсь, по поводу замужества вашей дочери у вас не будет особых затруднений?

— Вы же знаете Джейн. Она немного сопротивляется, но мы с леди Суффолк успешно преодолеваем ее противодействие…

Выйдя от Нортумберленда, Робин сразу отправился к Пен и постучал в дверь. Никто не ответил. Он приоткрыл дверь, вошел в затемненную комнату, где не обнаружил никого, кроме кота.

Где же Пен? Снова у принцессы? Он должен как можно скорее увидеть сестру.

Оглядываясь вокруг, он заметил, что на крюке возле двери нет ее верхней одежды.

Сейчас им владела одна мысль: необходимо еще до утра увезти Пен из дворца и поместить под более или менее надежную крышу. Таковой в настоящее время могла быть лишь крыша дома его отца, лорда Хью, графа Кендала, который сумеет защитить приемную дочь даже от Нортумберленда. Потом, конечно, нужно отправить ее подальше от Лондона, но сначала хотя бы под защиту родителей.

«Где же она, черт побери?» — в отчаянии вопрошал он пустую комнату и безразличного сонного кота.

Впрочем, он тут же сам нашел ответ на свой вопрос: разумеется, с этим треклятым шпионом д'Арси! Неужели дело зашло так далеко, что она не может обойтись без него ни одной ночи?

Как бы то ни было, ее нет и скорее всего не будет до утра. Но он непременно дождется ее, будь он неладен!

Робин уселся возле угасающего огня камина и приготовился к долгому ожиданию.

…Так что там говорилось у Нортумберленда насчет предполагаемого брака дочери Суффолка и сынка Нортумберленда?

Весьма интересная коллизия, есть о чем поразмышлять в ожидании Пен.

— По какому же из них пойдем?

Пен со страхом и недоверием смотрела на несколько узких грязных проулков, начинающихся от южного берега Темзы, к которому они пристали. Дома здесь были низкими, крыши почти соприкасались друг с другом, мерзкая жижа хлюпала под ногами, в лицо бил мокрый снег.

— Сначала сюда, — сказал Оуэн, указывая на едва освещенный вход в одну из лачуг.

Пен содрогнулась. До сей поры она не видела и не могла представить себе что‑либо подобное — настолько жалкое, запущенное и в то же время таящее угрозу. Посмотрев на Оуэна, заметила, что он держит кинжал наготове. Чуяла она и напряжение всех мышц его сильного тела.

Когда они были уже у двери в дом, оттуда вышел мужчина и быстро скрылся во влажной тьме, успев бросить любопытный взгляд на Пен.

— Не шныряй на нее глазами, — грубо бросил вслед ему Оуэн. — Она пока еще принадлежит мне.

Подтверждая это, он крепко схватил ее за руку, и как раз в эту минуту в дверях показалась женщина.

— Чего тут у вас, дорогой сэр? — спросила она. — По какому делу пожаловали?.. Заходите и поглядим… потолкуем…

Таща за собой Пен, словно собаку на коротком поводке, Оуэн вошел в дом.

— Я торговец, не покупатель, — сказал он хозяйке. — Но посмотрю на всякий случай и на ваш товар.

Для Пен было легко, как напутствовал Оуэн, разыгрывать в этой жуткой обстановке роль забитой, напуганной женщины: втягивать голову в плечи, прятать лицо, не произносить ни слова.

Она только слушала. Слух был напряжен до крайности: потому что ждала… надеялась, что вот‑вот откуда‑то раздастся детский крик… Голос ее ребенка…

Крик раздался. Откуда‑то сверху. Пен замерла и чуть не вырвала руку из пальцев Оуэна, но тот усилил хватку и резко одернул ее.

Крик повторился. Это не был голос ребенка. В голове Пен мелькнула ужасная картина того, что могло происходить там, наверху. Она постаралась сосредоточить внимание на том, что видит перед собой.

Трудно было назвать гостиной небольшую комнату, куда их ввела хозяйка, где стояла старая рухлядь вместо мебели, еле тлел огонь в камине и тускло горели сальные свечи. Пахло дешевыми благовониями и потным нечистым телом.

На табуретках поближе к огню сидели три женщины. На каждой из них была только ночная рубашка, расстегнутая почти до пояса. Они без всякого интереса разглядывали вошедших из‑под спутанных, падавших на лицо волос.

— Встань сюда!

Оуэн подтолкнул Пен поближе к одной из свечек, заставил повернуться лицом к хозяйке.

— Ну как? — спросил он ту. — Что думаете?

Женщина всмотрелась.

— Меня зовут мистрис Боулдер, — сказала она, продолжая вглядываться в Пен. — Что вам ответить, мистер? Похоже, она только что была на войне. Чего это с ней?

— Пускай знает свое место, — сквозь зубы процедил Оуэн. — Теперь она его знает.

— Ладно, ладно, — добродушно произнесла хозяйка и внезапно ущипнула Пен за руку пониже локтя.

Пен вскрикнула. Женщина хрипло рассмеялась.

— Не очень‑то она выдержит шутки наших посетителей, а? Ну и сколько хотите за нее?

Оуэн ответил не сразу.

— Хочу посмотреть вначале, как тут у вас, — сказал он потом, подмигивая хозяйке.

Та понимающе улыбнулась:

— Охота взглянуть, какие птички там наверху? Что ж, одна или две есть — пальчики оближешь. Только они сейчас заняты.

— Я взгляну все‑таки, мистрис, с вашего разрешения. — А потом и условия обсудим. — Он подтолкнул Пен в угол комнаты и приказал:

— Стой здесь и помалкивай!

Когда они с хозяйкой удалились, Пен, нарушив приказание, подошла к женщинам, недружелюбно смотревшим на нее как на возможную соперницу.

Но она нашла способ сразу растопить их сердца, почти не солгав при этом.

— У меня ребенок, — прошептала она. — Разрешат его здесь держать?

Одна из женщин сплюнула в сердцах в камин.

— Да ты что, девушка? Нашла место!

— И все‑таки… разрешат, как думаете?

— Ну, если платить будешь… — сказала вторая.

У Пен перехватило дыхание: вот… она уже близко…

Снова шепотом она спросила:

— Значит, у нее уже есть такие? Мой тихий как мышка. Золотой ребенок. Я бы сколько‑то платила за него. И за другими смотрела бы, если надо…

Женщины дружно закачали головами.

— Видно, новенькая в этом деле? Говоришь, сама не знаешь что…

— Наверное, из этих… из служанок у какой‑нибудь леди, да? — догадалась другая. — Вспухла животом, тебя и вытурили.

— Прямо на улицу, — подсказала третья.

Некоторое время они продолжали высказывать свои предположения о ее судьбе. Пен поняла: ее история не показалась им не правдоподобной и, значит, может быть использована при необходимости и далее. Сначала следует поточнее узнать про это место.

— Выходит, детей тут хозяйка не держит? — повторила она. — Если держит, попробую уговорить своего мужчину. Может, согласится.

Это немного развеселило женщин.

— Согласится, говоришь? То‑то, видим, он тебя во всем слушает… А насчет деток… Сейчас тут их нет. Был один заморыш несколько недель назад… Так его…

Они замолчали, потому что Оуэн и хозяйка вернулись в комнату.

— Нет, — сказал он ей еще на пороге, — за такую цену не сговоримся… Пошли! — Это уже к Пен.

На улице, которая показалась ей прекраснее, чем дворец, после дома, где они только что были, Оуэн коротко пояснил:

— Детей она сейчас не содержит.

— Девушки мне сказали то же самое, — ответила Пен. — Но какое‑то время назад здесь был ребенок.

— Значит, продолжим попытки, — мягко сказал он и на мгновение остановившись, всмотрелся в ее лицо. — Как вы себя чувствуете?

— Вполне прилично.

И это была правда: силы прибавляло то, что она начала ощущать какой‑то просвет, начала верить, что они на правильном пути и она найдет своего ребенка. Еще сегодня… Если только — о дай Бог! — если только он жив…

— Идем, Пен…

Как ласково звучит его голос…

Следующий притон был словно две капли воды похож на предыдущий, и они, как по нотам, разыграли прежнюю сцену: пока Оуэн осматривал с хозяйкой жилище, Пен беседовала с обитательницами и узнала, что детей здесь не было и нет.

Оуэн спустился со второго этажа, громко выражая несогласие с хозяйкой по поводу цены, которую та предлагала за предоставляемую ей женщину, и, продолжая игру, грубо крикнул Пен, чтобы следовала за ним, чему она беспрекословно подчинилась. Они уже вышли из дверей, а хозяйка притона продолжала осыпать обоих бранью.

— Видно, вы слишком глубоко задели ее чувства, запросив за меня немыслимо высокую цену, — сказала Пен, немало удивив Оуэна способностью шутить в такой момент.

Он остановился и взглянул на свою спутницу. Лицо у него было злое и печальное, мокрое от непрекращающегося снега с дождем. За свою жизнь ему приходилось бывать не в одном публичном доме, но эти два произвели особо гнетущее впечатление.

— Куда теперь? — спросила Пен.

— Пойдем в сторону реки, — ответил он после некоторого молчания.

Здесь дома были несколько лучше, света в окнах больше. Оуэн шел, мучительно пытаясь вспомнить, где именно увидел выскочившего ему навстречу Майлза Брайанстона. Скорее всего он ошибался, когда предположил, что это было в том проулке, где они с Пен только что побывали. Он продолжал пристально вглядываться в темные углы и закоулки, надеясь, что память что‑то подскажет.

Пен шла за ним, все больше сознавая, насколько от него зависит: разве могла бы она одна или даже с кем‑то специально нанятым (с кем?) проделать путь, который они проделали за последние несколько дней, и добиться хотя бы таких результатов? Неужели… неужели им придется на этом остановиться? Нет! Ни за что! И какая ей разница, что представляет собой Оуэн на самом деле, как он вел себя в прошлой жизни, если сейчас он делает для нее то, чего не сделал ни один человек?!

Оуэн остановился. Чем больше он осматривался, тем больше убеждался, что именно из этого проулка выскочил тогда Брайанстон. По всей видимости, из того дома… Да, прояснившаяся память подсказывает так, и остается только проверить.

Взяв Пен за локоть, он подошел вместе с ней к двери, над которой висел тусклый фонарь. Дверного молотка не было, Оуэн постучал рукояткой шпаги.

Через какое‑то время послышалось шарканье ног, бормотание, дверь приоткрылась. За ней стояла сгорбленная старуха.

— Чего надо? — ворчливо спросила она.

— У вас открыто для дела? — Оуэн снова говорил на своем полуваллийском жаргоне.

— Смотря какое дело, любезный человек.

— Девушка. Я привел девушку. По сходной цене. Платите, и она ваша… Вот поглядите. — Он подтолкнул Пен ближе к фонарю. — Свежая, чистая. Для самых разборчивых клиентов. Да вы вглядитесь получше, женщина!

Говоря все это, он протискивался в дом, в котором, по всей видимости, на нижнем этаже была всего одна комната, и та совершенно пустая.

— Тихо у вас сегодня, — сказал он, озираясь.

— Мне шума не надо, мистер, а клиенты у меня постоянные. — Она вгляделась в Пен. — И девушки тоже спокойные. Не как ваша, с подбитым глазом. Хотя вообще‑то она ничего.

Пен попыталась спрятаться за спину Оуэна и оттуда оглядывала комнату.

Господи! Сердце готово было выскочить из груди. На столе в углу она заметила кружку с молоком, из которой торчал конец тряпицы. В памяти мелькнула картинка детства, проведенного в Дербишире: в саду сидит женщина, освещенная солнцем, с ребенком на коленях; она держит у его рта тряпку, смоченную в молоке, а няня Тилли объясняет маленькой Пен, что женщина вынуждена таким образом кормить своего ребенка, потому что собственного молока у нее нет, оно высохло.

— Мистрис, — жалобным, просящим голосом произнесла Пен, — у вас в доме ребенок? — Она вцепилась в рукав Оуэна и продолжала:

— Пожалуйста, сэр, пожалуйста, умоляю вас, спросите у этой славной женщины, возьмет ли она моего ребенка тоже?

Оуэн рыкнул на нее, и она отпрянула, закрыв лицо руками. В ее теперешнем состоянии ей почти не надо было играть.

— Я слышал, про вас говорили, мистрис, — обратился он к хозяйке, — что вы содержите у себя в доме и детей. За деньги, разумеется.

— Ну и что с того? — запальчиво ответила она. — Им ведь тоже есть‑пить требуется. И уход какой‑никакой. А вам и по этой части чего нужно? Или просто от любопытства?

Оуэн кивнул в сторону Пен, по‑прежнему стоящей с прижатыми к лицу руками, и сказал:

— Можем мы с вами поговорить с глазу на глаз?

Женщина понимающе взглянула на Пен и провела Оуэна через не замеченную им ранее дверь в убогую кухоньку, где тот сразу заговорил, понизив голос до шепота.

— Хочу предложить вам выгодную сделку, мистрис. Нужно избавиться от одного ребенка. Ну в общем, того, который мешает ей работать на меня и о ком она все время думает. Возьмите их обоих к себе, и, пока ее отродье не отдаст Богу душу, я не стану за нее брать с вас никаких денег. А за него заплачу отдельно, да так, что внакладе не останетесь.

— Похоже, очень цените, мистер, вашу шлюху, — пробурчала старуха, — если из‑за нее…

Оуэн улыбнулся не слишком приятной улыбкой, больше похожей на гримасу.

— Да уж, она кое‑что понимает в своем деле, можете мне поверить. За нее немалые деньжата дают. Только ребенок нам ни к чему.

— А чего ж сами не решите это дело?

— Не по моей части, женщина. Предпочитаю заплатить, и чтоб все шито‑крыто.

Он полез в карман, вытащил пригоршню соверенов, высыпал на кухонный стол.

У хозяйки глаза чуть не вылезли на лоб, но она удержалась от восклицания и сухо спросила:

— Значит, за девушку могу не платить?

— Я говорил уже, дважды не повторяю, — с обидой сказал Оуэн. — А потом… после всего… договоримся. Если она вам подойдет.

— Ладно. Согласна.

Старуха собралась было смести со стола монеты, но Оуэн прикрыл их ладонью.

— Погодите. Еще пара слов…