Ключ к счастью

Глава 4

Пен проснулась как от толчка. В недоумении уставилась на полог над кроватью. Он был ей незнаком. Где она? Повернув голову на подушке, почувствовала боль в шее. С чего бы это? Потрогала шею рукой, ощутила повязку и сразу все вспомнила.

Слегка приподнялась на подушках, оглядела комнату. В ней никого не было. В камине ярко пылал огонь. Ставни на окнах были закрыты, но в щели проникал солнечный свет. Наверное, уже позднее утро. Еще немного времени, и в резиденции Бейнардз‑Касл, где в гостях у графа Пемброка остановилась принцесса Мария, возникнет беспокойство и тревога по поводу отсутствия Пен Брайанстон. Нужно немедленно ехать!

Она откинула меховое покрывало, нетвердо встала на ноги. Ее туфли аккуратно стояли в изножье кровати. Присев на табурет у камина, она натянула их.

В глаза ей словно насыпали песка, но она сумела разглядеть, что платье на ней безнадежно измято, чулки сбились. В комнате не было зеркала, Пен и без него представляла, как выглядит.

Ее взгляд упал на небрежно брошенные капор и чепец. На каминной полке она увидела свои украшения. Коснулась волос — они были в беспорядке, из‑под шпилек выбились пряди.

Нетерпеливым движением она распустила волосы, они рассыпались по плечам, стала пальцами разнимать спутанные пряди.

Делала она это достаточно небрежно, мысли были заняты другим: она припомнила, как несколько часов назад человек по имени Оуэн д'Арси поверил ей или по крайней мере не выразил недоверия. Это было так неожиданно для нее, что привело в замешательство.

Но еще больше смутил ее и привел в замешательство человек, поверивший ей. Она не знала, как к нему относиться, какое составить о нем мнение. С одной стороны. Пен чувствовала себя с ним, как с Робином — так же уверенно, такой же защищенной; с другой — он чем‑то тревожил ее, пугал. Она никак не могла понять, что направляет его к ней, каковы побудительные причины?

У нее не было особых иллюзий в отношении своей притягательной силы как женщины. Тем более что сама она не испытывала потребности привлекать мужчин. Не то что ее младшая сестра — та была записной кокеткой, и мужчины липли к ней, как мухи к горшку с медом. Пен знала, что всегда считалась достаточно привлекательной, однако не блистала красотой, это ее вполне удовлетворяло. Филипп сразу влюбился в нее и жаждал, чтобы она принадлежала ему, но он никогда не слыл женолюбом или ловеласом и мало разбирался в женщинах, в их красоте и прочих достоинствах. И она сразу ответила ему взаимностью. Ими обоими владели любовь и страсть, но и то и другое в умеренных пределах, без взлетов и порывов, уж не говоря об одержимости.

Так почему же все‑таки человек такой породы, как Оуэн д'Арси, заинтересовался ею? Аристократ, воин, с несомненным жизненным опытом, в том числе и по женской части; вполне возможно, с авантюристической жилкой. Человек, который числит среди своих хороших знакомых содержателей таверн, превосходно владеющий оружием и, быть может, умеющий хладнокровно убивать… Все это было похоже на головоломку…

Мысль о том, что ее можно попробовать разрешить, будоражила.

Открылась дверь, и Пен, вздрогнув, повернулась. Вошел Оуэн с подносом в руках. Весело пожелав доброго утра, он опустил поднос на столик.

— Доброе утро. — Она постаралась ответить ему в тон.

Он выглядел как на званом вечере, как будто вся его одежда была только что сшита или, во всяком случае, выглажена.

— Как видите, принес вам завтрак. Вы, наверное, страшно голодны.

Пен всерьез задумалась над этим предположением и пришла к выводу, что он совершенно прав.

— Пожалуй, да, — призналась она. — Но еще хуже, что у меня все болит и я ужасно выгляжу.

Она убрала волосы с лица и подумала, что особенно ужасным должен казаться ее вид в сравнении с ним — таким опрятным и свежим, несмотря на отвратительную ночь. С его стороны, подумала она, это просто неприлично.

— Согласен, у вас не самый лучший вид, — не слишком любезно подтвердил Оуэн. — Но чему тут удивляться? Вам отрезать ветчины?

Можно было бы и солгать немного ради вежливости, подумала Пен, еще больше раздражаясь на него, и со всей холодностью, на какую была способна, произнесла сквозь зубы:

— Будьте настолько любезны.

Поднявшись с кровати, она с удивившей ее самое живостью подошла к столу, налила немного пива из кувшина и с жадностью выпила. После чего спросила более приязненно:

— Вы совсем не спали?

— Немного, — ответил он, добросердечной улыбкой показывая, что нисколько на нее не в претензии за то, что она лишила его возможности спать на постели.

— Зато у вас такой вид, — решилась она тоже сказать ему правду, — как будто вы спали всю ночь на пуховом матрасе и проснулись в выглаженной одежде.

— Вид может быть обманчивым, мадам, — ответил он и перешел к делу:

— Я отправил Седрика, чтобы он нанял лодку для переправы. Полагаю, о вас уже начали беспокоиться.

— Надеюсь, принцесса решит, что я осталась в доме у Брайанстонов.

— Это одно из предположений, — заметил Оуэн.

— Конечно, — согласилась Пен с легкой гримасой. — И не самое приятное для меня.

С куском хлеба и ветчины она подошла к окну, открыла ставни. В комнату хлынул свет яркого морозного дня, повеяло холодом; Оголенные ветви деревьев темнели на фоне белесого неба. На реке даже в это время суток было много судов.

Запивая пивом бутерброды с ветчиной, Оуэн смотрел в окно, но больше на Пен. Ему нравились ее густые каштановые волосы, разметавшиеся по плечам, точеный профиль. Он заметил, что на ее шейной повязке проступили следы крови, и, указывая на них, сказал:

— Следовало бы, думаю, сменить повязку, мадам. Заодно посмотреть на рану.

Она поднесла руку к горлу.

— Тут как‑то все тянет… сковано. Но пульсации, как вчера, нет.

Он подошел к ней вплотную, взял в ладонь прядь шелковистых волос, отвел от шеи.

Пен стояла неподвижно. В этом прикосновении было намного больше интимности, чем даже во вчерашнем поцелуе в полутемном коридоре. Другой рукой он развязал бинт, снял с раны прокладку, пропитанную бальзамом.

— Так чем же я так заинтересовала вас? — вдруг спросила она.

Его рука остановилась. Эту женщину не возьмешь льстивой ложью.

— Не знаю, — ответил он. — Не хочу вас обидеть, но честно говорю: не знаю.

— Я вовсе не обижена, — искренне сказала она.

В самом деле, разве может человек каждому своему поступку дать резонное обоснование?

— Я и думал, что вы не обидитесь, — снова заговорил он. — Это, возможно, одна из причин, отчего меня потянуло к вам. Вы не такая, как многие, Пен Брайанстон. Посреди этого коварного мира обмана, лжи и притворства вы удивляете своей честностью и прямотой.

Пен посмотрела ему прямо в глаза, хотя это мешало окончательно снять повязку.

— Откуда вы можете знать? Где вы узнали об этом, когда преследовали меня на пути в библиотеку?

— О, тогда меня, наверное, толкало предчувствие.

Эта полушутливая фраза не понравилась ей, и она дернула головой.

— Осторожно! — прикрикнул он. — Я могу причинить вам боль… Теперь сами придерживайте волосы, я наложу новую повязку.

Их пальцы встретились, когда она поднесла руку к волосам, и снова дрожь прошла у нее по спине.

— И куда же этот интерес заведет вас, шевалье? — спросила она самым светским тоном, наклоняя шею под его умелыми пальцами.

В его голосе таился смех, когда он ответил:

— Это в большей степени зависит от вас, мадам. Если вы проявите согласие…

— И бдительность, — закончила она его фразу в том же шутливом тоне.

— О, конечно. — Он завязал бинт двойным узлом и отошел в сторону, как художник, любующийся своей картиной. — Теперь, когда вернетесь к друзьям, не будете пугать их пятнами свежей крови.

— Она заживает? — спросила Пен про свою рану и отняла руку от волос, которые снова упали на лицо и плечи.

— Слава Богу, и очень быстро. Думаю, даже не останется шрама… А теперь нам нужно отправляться в путь, Седрик наверняка уже нанял лодку и ожидает нас.

Он подал ей плащ, Пен накинула на голову капюшон. Воротник плаща был разорван, придется скреплять булавками.

— Я помогу вам, — сказал Оуэн и, взяв булавки из ее рук, умело сколол воротник.

Это выглядело так же просто и естественно, как если бы на его месте находился Робин, ей были приятны дружеские манеры этого странного чужого человека. Сейчас слово «чужой» казалось не относящимся к нему, хоть он таковым оставался. Как и десятки других ее знакомых из числа придворных обоего пола. Но с Оуэном ее связывали переживания этой страшной ночи, которая уже начинала казаться далеким и не вполне реальным прошлым.

Она не стала надевать украшения, а сложила их в кошелек, еще раз ощутив прикосновение и шелест листа бумаги, на которую возлагала столько надежд.

Захочет ли Оуэн д'Арси помочь? Он поверил ей. Но последует ли за этим помощь?

Видимо, она глубоко задумалась, опустив руки и прикусив нижнюю губу, потому что он сказал:

— Что с вами? Идемте!

Она медленно ответила:

— Я подумала, поможете ли вы мне раскрыть, что произошло с моим ребенком?

— Как я могу это сделать?

Она выдержала его настороженный взгляд.

— Вы говорили, что следует отправиться в Хай‑Уиком и поспрашивать там у людей…

— Да, — согласился он, — я предлагал это как один из способов.

— И вы могли бы сами?.. — спросила она напрямик, не сводя с него глаз.

— Я подумаю об этом, — уклончиво произнес он.

Она предпочла бы более прямой ответ. В этом человеке, она чувствовала, ее единственная и, быть может, последняя надежда.

— Что ж, благодарю вас, сэр.

Она уже направилась к двери, но остановилась, вынула из кошелька серебряную монету, помедлила, прежде чем положить ее на стол. Не обидит ли его это? Быть может, не следует вмешиваться в его денежные отношения с хозяевами?

— Я хочу отблагодарить мистрис Райдер за гостеприимство, — сказала она неуверенно.

— Конечно, — ответил Оуэн. — Уверяю вас, она не станет отказываться.

Положив монету, Пен стала натягивать перчатки. Они были порваны, пальцы смешно и беспомощно торчали из дыр. Как у шута в каком‑нибудь балаганном представлении.

— Они мне мало помогут, — сказала она.

— Возьмите мои. Я малочувствителен к холоду.

Она всегда была мерзлячкой и с благодарностью приняла предложение. Перчатки были из очень мягкой кожи, с длинными пальцами и приятно ласкали руку. Как будто это делает сам владелец, подумала она, но тут же отогнала эту мысль.

Седрик стоял у причала возле нанятой лодки, засунув руки в карманы и притопывая, чтобы согреться. Утро было по‑настоящему морозным. Гребцы разогревались, хлопая себя по бокам и по плечам и бурно переговариваясь.

— Куда плывем, милорд? — спросил старший.

— Бейнардз‑Касл, — ответил Оуэн.

Он ступил в лодку и протянул руку Пен, которая легко впрыгнула за ним, почти не ощутив боли от множества синяков и ссадин — последствий вчерашнего происшествия.

Лучи солнца, отражаясь в отяжелевших от мороза волнах, слепили глаза. Холодный воздух покалывал горло.

Пен под мерный стук весел думала о том, как объяснит принцессе и придворному кругу свое отсутствие, а также свое безрассудное, опрометчивое решение возвращаться отдельно от всех. Не может же она рассказать всю правду — о том, как решилась выкрасть страницу из расчетной книги, и потому задержалась в доме, а потом, забыв о всякой опасности, отправилась, по сути, в одиночестве к причалу.

А еще ведь предстоит поведать, что было после происшествия в лесу и где она провела остаток ночи. Правда была неловкой, даже стыдной, но ложь — хуже. Рана на шее делала невозможным мирный вариант пересказа событий, а главное — Пен так и не научилась лгать.

Лодка уже вплывала в речку Флит, приток Темзы, и вскоре стали видны очертания величественного Бейнардз‑Касла, в прошлом одного из королевских дворцов, а сейчас резиденции графа Пемброка. В свои детские годы принцесса Мария (которую ее отец, король Генрих VIII, имел обыкновение называть своей жемчужиной во времена, когда ее мать, Екатерина Арагонская, еще была его любимой женой) провела здесь немало счастливых дней. Это было до того, как король развелся с ее матерью, чтобы жениться на Анне Болейн, чем вызвал неудовольствие и гнев папы римского; что, в свою очередь, послужило поводом для разрыва с папой и начала Реформации, то есть отрыва английской церкви от католичества. За семнадцать лет до него это уже сделал Мартин Лютер в Германии. (А невинная «виновница» всего этого, Анна Болейн, через три года после брака была казнена по приказу короля за супружескую измену.) Итак, менее двадцати лет назад английская церковь перестала быть католической, король стал ее верховным главой, было отменено безбрачие духовенства, закрыты монастыри, их земли конфискованы, мощи и иконы сожжены. Но старшая дочь покойного короля, принцесса Мария, продолжала оставаться — возможно, в память о матери — ревностной католичкой. Что, впрочем, не мешало ей считаться наследницей английского престола.

Пока же на престоле находился ее пятнадцатилетний сводный брат Эдуард, настолько больной, что все вот‑вот ожидали его кончины. У него и испрашивала Мария разрешения останавливаться во дворце Бейнардз‑Касл во время своего пребывания в Лондоне. И теперешний владелец дворца Пемброк вынужден был мириться с этим, а также закрывать глаза на то, что под его крышей, в покоях высокородной гостьи, совершаются секретные католические богослужения.

Лодка ударилась о берег, весла гребцов замерли.

— Дальше не нужно меня сопровождать, шевалье, — сказала Пен, сама неприятно удивляясь высокомерной холодности своего тона. — Вы и так были чрезмерно добры ко мне.

Оуэн поднял на нее взгляд, в котором удивление смешалось с веселой насмешливостью.

— Боитесь, вам трудно будет объяснить мое появление рядом с вами, мадам?

Она покраснела.

— Боюсь, да.

Он рассмеялся, спрыгнул на берег, протянул ей руку.

— Я не буду чувствовать себя спокойно, — сказал он, — пока не смогу убедиться, что вы благополучно вошли внутрь этого здания. Вместе со мной, конечно.

Как раз сейчас представлялся весьма удобный случай, ведь Пен могла стать его пропуском, паролем для проникновения в ближний круг принцессы, которая, как он надеялся, не откажет в приеме спасителю своей любимицы.

Пен колебалась. Она не понимала, шутит он или говорит серьезно, при любом раскладе не желая показаться невежливой или неблагодарной.

— Если вы явитесь сегодня после полудня, сэр, — наконец проговорила она, — я была бы рада…

— Пен! Пен! — раздался очень громкий и очень тонкий голос.

Она резко повернулась на звук и увидела, как по красной кирпичной дорожке, ведущей от причала к небольшой калитке в стене вокруг дворца, мчится девушка в развевающихся юбках.

— Пен… Пен! Где ты пропадала? Мы сходили с ума от беспокойства.

Пен вздохнула. Это была ее младшая сестра Пиппа собственной персоной. Теперь ни о какой секретности не стоит и думать: Пиппа доберется до самых глубоких тайн и вытащит их наружу. От нее не скрыть ничего.

Пен поспешила ей навстречу. Они не виделись около месяца, и она соскучилась.

— Я ожидала тебя только дня через три, — говорила Пен, обнимая сестру. — Мама и лорд Хью тоже здесь?

— Они в Холборне. — Глаза Пиппы остановились на Оуэне, расширились, и она прошептала:

— А это кто?

Продолжая обнимать сестру за талию, Пен обернулась к своему спутнику, который смотрел на них обеих с выжидательной улыбкой. Она уже собиралась представить их друг другу, когда послышался еще один возглас. На этот раз кричал мужчина.

— Ой, это Робин, видишь? — воскликнула Пиппа, мгновенно забыв об Оуэне. — Он так беспокоился о тебе!.. Робин, уже все в порядке. Она жива и невредима. Ее привез один человек…

Оуэн шагнул вперед.

— Этот человек — шевалье д'Арси, мадам, — произнес он с поклоном, скрывая за вежливой улыбкой внимательный, оценивающий взгляд, которым он окинул девушку.

Подбежавший Робин должен был немного отдышаться, прежде чем накинуться на Пен с расспросами. Шапка была у него в руке, волосы растрепались, беспокойство в голубых глазах сменилось чувством облегчения.

— Что с тобой произошло, Пен? Где ты была? — выговорил он наконец.

— Принцесса Мария сказала, ты осталась у Брайанстонов, — вмешалась Пиппа. — Но мы‑то знали, ты никогда бы этого не сделала. Где же ты провела ночь?

Ее глаза не переставали изучать лицо Оуэна, и Пен поторопилась с объяснениями.

— На пристани было столько народу, — сказала она, — и я так замерзла, что решила, по глупости, конечно, пойти пешком до другой переправы. Через рощу. Там на меня напала шайка нищих, но, к счастью, шевалье д'Арси оказался неподалеку и пришел на помощь…

Ее рука непроизвольно потянулась к повязке на шее, которой под воротником и капором не было видно.

Робин пронизывал взглядом мужчину в черном, приплывшего сюда на лодке с его сводной сестрой. Так вот он какой, этот Оуэн д'Арси. Интересно узнать подробнее, что за история со спасением Пен, и не сам ли он, этот тип, подстроил все, чтобы проникнуть в окружение принцессы?.. От него можно всего ожидать… «Но быть может, человек действительно сделал доброе дело, а я сразу начинаю подозревать его во всех грехах?» — пронеслось у него в голове.

Приглядевшись к Пен, Робин увидел порванный воротник теплого плаща, различил что‑то вроде повязки на шее. Неужели она ранена?

— Ты сильно пострадала? — взволнованно спросил он:

— Что у тебя с шеей?

Пен отвернула ворот, чтобы Робин лучше разглядел и успокоился.

— Ничего страшного. Могло быть куда хуже, если бы шевалье вовремя не подоспел. Потом он сопроводил меня в гостиницу, где промыли рану и наложили повязку… Это нужно было сделать обязательно и как можно быстрее, — добавила она, стараясь обойтись без извинительных ноток в голосе.

Да и в чем она должна, собственно, виниться? Что ей скрывать? Она и не утаила ничего… кроме каких‑то своих ощущений. Но ведь они принадлежат только ей, не так ли?

— У тебя было настоящее приключение! — с видимой завистью воскликнула Пиппа.

— Уверяю, сестра, — попыталась ее утешить Пен, — у тебя все еще впереди. А мне хватит и этого на остаток жизни… Робин, ты не знаком с шевалье д'Арси?.. Шевалье, это мой сводный брат Робин Бокер.

Тот сдержанно поклонился Оуэну.

— Считаю за честь познакомиться с вами, сэр, — холодно сказал он.

Пен была недовольна поведением Робина: с чего это ему изменили вдруг его обычная любезность и простота в обращении? Что ему не понравилось в Оуэне? То, что тот, такой подтянутый, собранный, не похож на него, взлохмаченного, небрежно одетого? В это утро ей как‑то особенно бросилась в глаза разница между двумя мужчинами.

— Я не преувеличиваю, Робин, когда говорю, что шевалье спас мне жизнь, — посчитала нужным повторить Пен.

Выражение лица Робина не претерпело особых изменений, когда он произнес ровным тоном:

— Семья леди Пен у вас в большом долгу, сэр.

— Вовсе нет, — доброжелательно ответил Оуэн. — Просто я совершенно случайно увидел, как леди Пен идет одна по лесу, направляясь к соседнему причалу.

Возникшую напряженность разрядила Пиппа, громогласно объявив:

— Поскольку Пен не собирается представить меня, шевалье, я сделаю это сама. Я ее сестра, Филиппа, сэр.

На него смотрели точно такие же карие глаза, как у ее сестры, только в них он увидел не тоску, не яростную печаль, а веселый задор, вызов.

Оуэн склонился над рукой девушки, поднес ее пальцы к губам.

— Charniante. Я очарован, миледи.

— О, как мило вы это произнесли! — воскликнула она. — С французским акцептом, да? Думаю, мы станем друзьями. Ведь вы спасли нашу Пен и, значит, мы можем общаться без всяких формальностей, верно?

Робин и Пен обменялись взглядами: «Наша Пиппа верна себе: болтает все, что приходит на ум».

— Именно такими я и мыслю наши дальнейшие отношения, леди Филиппа, — с преувеличенной серьезностью подтвердил Оуэн.

— Пиппа, — поправила она. — Никто не называет меня полным именем. Даже король. И старый король Генрих тоже не называл.

Она улыбнулась Оуэну, пленительные ямочки заиграли на ее щеках.

— Я последую их примеру, — с той же серьезностью сказал Оуэн. — Уменьшительное имя подходит вам куда больше.

Ее улыбка перешла в звонкий смех, и он решил, что она очаровательна, хотя совсем не красива: слишком длинный носик, острый подбородок, чересчур много веснушек — худенькая, быстрая в движениях, в яркой одежде, она напоминала экзотическую птицу, случайно залетевшую в холодные края. Прелестная уродина, как говорят французы.

Он перевел взгляд с диковинной птицы на Пен, ее сестру. Она, быть может, тоже птица, но другого полета. Пен ответила на его взгляд взглядом сообщницы. В чем?

Когда он заговорил, его тон был вполне официальным:

— Я вижу, мадам, нет необходимости сопровождать вас дальше. Оставляю вас с сестрой и лордом Робином. Надеюсь, вы позволите мне завтра осведомиться о вашем здоровье.

Она ответила в том же тоне:

— Буду рада принять вас, шевалье, и представить принцессе Марии.

— Это будет большой честью для меня, мадам. — И снова произошло то же, что в коридоре прошлой ночью: он подался вперед и поцеловал ее в губы. (Неужели так принято у них, у французов?) Он поцеловал ее и сказал:

— Тем временем я подумаю о вашей просьбе. — И, обратившись к двум застывшим фигурам, добавил:

— Лорд Робин… леди Пиппа…

Желаю вам всех благ.

— Не откладывайте надолго, — сказала Пиппа, — ваше намерение узнать о здоровье моей сестры.

— Ни в коем случае, — ответил он, направляясь к ожидавшей его лодке, где сидел Седрик, не без интереса наблюдавший за появлением новых людей.

Гребцы взялись за весла, судно отплыло от берега.

Оуэн сидел на носу лодки, сложив руки на груди, глядя на расстилавшуюся перед ним воду… Так какая же она птица, эта Пен, если продолжать сравнения из области зоологии? Не голубь, нет, но и не орлица. Трудноопределимая, с красивым оперением и манящим голосом обитательница тех рощ, где вместо множества деревьев уйма людей, из которых она выделяется… Чем? Это ему предстоит выяснить. Хотя для чего, собственно? Его интересует в ней совсем другое, и, по всей вероятности, он уже движется к своей цели.

Он усмехнулся в воротник плаща и вспомнил ее сводного брата. Кажется, тот собирается встать у него на пути. Нужно будет выяснить все, что можно, об этом человеке. Впрочем, он уже знал, что Робин не просто провинциальный обитатель поместья в Суффолке и занят не только балами и охотой, а принимает достаточно деятельное участие в различных дипломатических интригах и кознях. И что он далеко не дурак.

И еще: Антуан де Ноэль был прав и не преувеличивал, когда говорил об особой близости между Робином и его сводной сестрой. Несомненно, Робин осведомлен о его, Оуэна, роде занятий.

Это значит, ему нужно быть очень и очень осторожным и осмотрительным.

— Как он смел поцеловать тебя? — взорвался Робин, едва лодка с Оуэном отплыла от берега.

Пиппа попыталась выручить сестру:

— Все сейчас целуют друг друга, Робин. Ты прекрасно знаешь. Если кто‑то спас другому жизнь, как они могут не стать лучшими друзьями и не целоваться? Особенно при прощании.

Робин, как ни был разгневай, сознавал, что в словах кокетки Пиппы есть разумное зерно. Между друзьями такое вполне может быть. Но какие же они друзья, Оуэн д'Арси и Пен? По природе своей тот способен приносить только беду. И Робин не должен, не имеет права говорить об этом Пен, чтобы д'Арси не понял, что за ним наблюдают. А наблюдать за ним будут.

Кстати, герцог Нортумберленд считает, что этому знакомству не нужно мешать! Если он будет крутиться вокруг сестры Робина, так сказал герцог, он может сделаться почти ручным, этот французский соглядатай. Робин прикусил язык и не стал с ним спорить, хотя был против того, чтобы втягивать Пен в какие бы то ни было интриги. Человек не должен возражать Джону Дадли, герцогу Нортумберленду, если не готов к тому, чтобы потерять все, что имеет: титул, поместье, доброе имя, а то и самую жизнь. Робин полагал, что может быть полезен Пен только в том случае, если голова останется у него на плечах.

Он все же дал волю негодованию;

— Как ты могла решиться идти одна через лес? Какой ум надо иметь, чтобы так поступить!

Они поднимались по ступенькам ко входу во дворец. Обернувшись к реке, Робин увидел, что лодка с человеком, которого он невзлюбил еще больше после того, как увидел въяве, плывет по самой середине.

— Робин, — ответила ему Пен, — если ты решил отчитывать меня, то прошу об одном: подожди, пока я отмокну в горячей ванне и доктор осмотрит рану на шее. — Против воли тон у нее был кислый, голос недовольный — от усталости, от напряжения, в котором она пребывала с прошлого вечера. Ей было трудно подниматься на пологий холм, она задыхалась. — Пиппа, — сказала она, когда перевела дыхание, — надеюсь, ты ничего не говорила обо мне маме и лорду Хью?

— Ой, Пен!.. Когда я приехала сюда утром и тебя не было, я сразу послала им записку в Холборн — спросить, не там ли ты.

Пен вздохнула:

— Я уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и отвечать за свои поступки. Только почему‑то никто не хочет так считать.

— Ты достаточно взрослая для того, чтобы тебя убили бродяги! — сердито сказал Робин.

— Не будь таким занудливым, Робин! — Они прошли в калитку и оказались в тихом саду за крепостной стеной. — Будет лучше, если ты съездишь в Холборн и успокоишь маму и своего отца. Скажешь, что я жива и здорова. А ты, Пиппа, передай, пожалуйста, принцессе, что после ванны и доктора я сразу явлюсь к ней.

— По‑моему, тебе следует сначала выспаться, — сказала Пиппа, глядя с беспокойством на сестру. — Ты выглядишь ужасно.

— Хорошо, благодарю вас всех. Вы многое сообщили обо мне самой и намного меньше о других.

С этими словами Пен покинула их и отправилась в отведенные ей покои.

— Господи, — проговорила Пиппа, провожая ее взглядом, — уж не обиделась ли она? За что?

— Если кто‑то и сможет выяснить, — сказал Робин, — то, полагаю, имя этого человека — Пиппа.

Тон, которым это было произнесено, не позволял принять слова за комплимент. Однако Пиппа поняла именно так.

— Конечно, — согласилась она. — Но если ты будешь на меня кричать, как на Пен, я тебе ничего не расскажу, так и знай. А теперь садись на коня и отправляйся, куда сказала Пен.