Колыбельная виски

26 ХАННА

Прошла неделя с тех пор, как я впервые осталась у Ноя, и с того времени я оставалась там почти каждую ночь. Я чувствовала себя хорошо только тогда, когда была рядом с ним. Это не означает, что я забыла, что мама больна, или что я смирилась с тем, что потеряю ее, но когда я была с ним, мне не нужно было притворяться сильной, и я могла заснуть, потому что была не одна.

Заканчиваю свою смену в больнице, восхищаясь нашей фотографией, которую Ной прислал вместе с текстом:

Я так скучаю по тебе, что написал для тебя песню.

— И что это за улыбка? — спрашивает Мэг, выворачивая из-за угла и ставя на стойку лабораторный набор.

— Ничего. — Закрыв свои сообщения, бросаю телефон в передний карман халата.

— Опять же, я оскорблена тем, что ты думаешь, что можешь вот так просто лгать мне. Ты же дочь проповедника, — Мэг вздыхает. — Давай. Что сделал твой герой-любовник?

— Ничего.

— Послушай, если ты хочешь, чтобы он покорил мое холодное черное сердце, тебе лучше начать болтать. Я имею в виду, что вы двое не трахаетесь, так что я не уверена, что, черт возьми, вы делаете!

— Мы просто... разговариваем.

— Ага, понятия не имею, что это значит.

— О, боже.

— Я просто хочу сказать, что здесь что-то не так. У него плохая репутация, и все же... ты все еще одна со своей девственной плевой.

Я смеюсь.

— Ты так красноречива.

— Знаю. Это дар. — Мэг идет позади меня, играя с моими волосами. — Ну же, расскажи.

— Отлично, он сказал, что написал мне песню.

— Ох, теперь это. — Она кивает на меня с широкой улыбкой. — Это ловкий ход! Слащавый, как дерьмо, но абсолютно достойный обморока.

Я улыбаюсь.

— Точно.

Мэг хлопает ресницами и вздыхает.

— Представь, если бы он спел ее тебе в баре, по всему полу валялись бы разбитые сердца, а ты, девственница Ханна, гордо стояла бы у ног Ноя Грейсона, бывшего бядуна года.

— Вау. Не преувеличивай.

Доктор Роббинс заходит за сестринский пост и склоняется над одним из компьютеров. Мэг наклоняет голову, и я вижу, как ее взгляд остановился на его заднице.

— Ладно, все, я ухожу. Я везу маму к Джуди.

Она переводит взгляд на меня.

— Хочешь послушать сплетни Рокфорда?

— А есть выбор? — Подхожу к таймеру на дальней стене и снимаю бейдж.

— Вы ведь завтра едете в Бирмингем на ее прием, да?

— Да.

Она слегка хмурится.

— Позвони мне и дай знать, как идут дела, ладно? Я не хочу тебя беспокоить, если... Я просто не хочу беспокоить тебя, пока ты не вернешься и все такое.

— Ладно.

Заставляю себя улыбнуться, прежде чем направиться по коридору.

Запах жидкости для снятия лака и косметических средств вызывает головную боль. Я пялюсь на ярко раскрашенные флаконы с лаком в течение пяти минут, переходя от одного к другому: «Розовая Маргарита» и «Будь моим Валентином», пытаясь игнорировать взгляды Дейзи Бенсон, которая сидит под феном.

— Ты всегда выбирала «Будь моим Валентином», — кричит мама от стола косметолога.

Предсказуемо. Я всегда была такой предсказуемой. Мой взгляд скользит к флакону цвета морской волны с блестками, и я поднимаю его с улыбкой.

Когда сажусь рядом с мамой, она смотрит на флакон.

— Хм, это что-то новенькое. — Берет его в руки. — «Русалка», — читает она этикетку. — Хммм.

— Просто захотелось чего-то другого.

Джуди берет мои руки в свои, потирая костяшки пальцев.

— Ты слишком часто моешь руки.

— Такое случается, когда работаешь в больнице.

— Тебе нужно начать пользоваться лосьоном... — поучает она. — Итак, я слышала, что Мэг снова общается с Тревором.

— Что? — Я хмурю брови.

— Джорджи сказала, что видела машину Мэг у Тревора несколько раз на прошлой неделе, не то чтобы это ее касалось, но этой леди больше нечем заняться, чем стоять у окна, и, конечно, ей нужно прийти сюда и болтать обо всем этом. — Джуди закатывает глаза.

Меридит, одна из маникюрш, ставит передо мной на маникюрный столик миску с мыльной водой. Смотрит через комнату в сторону фенов, прежде чем наклониться и сказать:

— Ну, я слышала, что он еще встречается с Лори Бенсон.

— На прошлой неделе он был у моей внучки, — вмешивается мисс Смит с одного из кресел в гостиной. — Меридит ахает, прежде чем вернуться на станцию мытья волос. — Я сказала ее матери, что у него дурная репутация, и она должна отвезти Камиллу в клинику на обследование.

— Ну, я никогда... — говорит Джуди. — Хорошо, что у тебя, Ханна, всегда была голова на плечах. Ты всегда знала, что лучше не сходить с ума по мальчикам.

Мама похлопывает меня по ноге.

— Я до сих пор не могу поверить, что вы с Мэг МакКинни не разлей вода, — Джуди отгоняет муху от стола. — С самого детства.

— Она моя лучшая подруга…

— Я знаю, она просто такая… — Глаза Джуди на мгновение расширяются, потом она качает головой. — Своенравная?

Я пристально смотрю на нее.

— О, я знаю, что она милая девушка, я просто болтаю. — Она хватает лопатку для кутикулы и начинает запихивать мои разросшиеся кутикулы обратно в ногтевое ложе.

Звенит колокольчик над дверью, и Джуди смотри на вход позади меня.

— О, господи, помилуй, — шепчет Джуди, опуская кончики моих пальцев в чашу с теплой пенистой водой. — Вы, дамы, говоры к очередному эпизоду «Как вращается мир»? Ох, привет, Бетти. — На ее губах появляется ослепительно фальшивая улыбка. — Как поживают девочки?

— О, все замечательно.

Всепоглощающий запах «White Shoulders» чуть не сбивает меня с ног, когда Бетти усаживается на стул рядом со мной и ставит свой обычный красный лак для ногтей на стол. Одна из новых мастеров маникюра подкатывает кресло на колесиках и принимается вытаскивать пилочки и кусачки.

— Как поживаешь, Клэр? — спрашивает Бетти.

— О, потихоньку.

— Мы молились за тебя в воскресной школе.

— Я очень ценю это, Бетти, — говорит мама, улыбаясь.

И я думаю о том, не беспокоит ли это ее.

— Уверена, что ты рада вернуться домой, Ханна, — говорит Бетти. Я знаю, что она просто пытается быть вежливой, но мне приходится стиснуть зубы и уставиться на пилку, работающую над краем моего ногтя. Я вернулась только из-за здоровья моей матери. Так что нет, я не рада оказаться дома.

— О, Клэр, разве этот мальчик Ной из Силакоги не работает сейчас на ферме? — Бетти ерзает на стуле, пытаясь выпрямиться.

— Да, — отвечает мама.

— Что ты о нем знаешь?

— Немного.

— Ну, разве все эти мальчики, которых Джон берет на лето, не попали в какую-нибудь беду?

Она практически наклоняется через мои колени, чтобы прошептать:

— Грешники, сбившиеся с пути истинного.

— Ну, все время от времени сбиваются с пути истинного, Бетти…

— О, он определенно сбился с пути истинного. Марта, ты знаешь, которая работает на заправочной станции, она сказала, что он всегда каждые выходные болтается с новой девушкой, обычно пьяный в стельку. Сказала, что он — единственная причина, по которой она должна пополнять запасы презервативов каждый месяц.

— По крайней мере, он пользуется презервативом, — говорит Джуди.

Я чувствую, как мои щеки горят, а в груди пылает.

Жужжание фена прекращается, и Бетти вздыхает.

— Ну, с презервативом или без, такие парни никуда не годятся. Это благословение, что Джон принимает их. Как по мне, так из них никогда не выйдет ничего хорошего. Благослови господь его бедную бабушку, Марта сказала, что она прекрасная леди, просто вырастила паршивую овцу.

Мои пальцы дернулись.

— Знаете, — выпаливаю я. — Наверное, не следует судить кого-то, кого не знаете.

— Ох. — Бетти поворачивается ко мне, а Джуди перестает подпиливать мне ногти. — Ты его знаешь, Ханна?

— Да. Очень хорошо.

— Понятно. — То, как ее губы сморщились, когда ее осуждающий взгляд скользнул по мне с головы до ног, заставило мою кожу покрыться мурашками. — Тогда мы обязательно помолимся за тебя.

— Ни один из них не нуждается в твоих молитвах, Бетти, — говорит мама с легкой дрожью в голосе.

Дейзи смеется с другого конца салона, и я поворачиваюсь на стуле, чтобы увидеть, как она встает со своего места.

— Не волнуйся, Бетти, судя по тому, что я слышал, он не любит хороших девушек. Но ты должна быть осторожна, Ханна, общение с ним может запятнать твою репутацию. — Улыбка, появившаяся на ее губах, выглядит такой же настоящей, как и ее грудь.

Джуди прочищает горло и хватает лак для ногтей, встряхивая его.

— Знаешь, Ханна, думаю, что этот цвет будет очень хорошо смотреться на твоей светлой коже.

Остаток визита в салон проходит на удивление тихо. Вероятно, впервые с тех пор, как эти двери открылись в 1985 году, единственным звуком был звук фена и струй в педикюрных ваннах.

После того как наши ногти высохли, мы с мамой пошли к Руби на ланч. Это захудалая забегаловка на окраине города, но у них потрясающая пища для души. Листовая капуста и жареные соленые огурцы. Это мамино любимое блюдо, и я знаю, что как только начнутся новые процедуры, у нее пропадет аппетит. Мы набрасываемся на нашу еду и заканчиваем знаменитым шоколадным пирогом Руби.

Мама облизывает кончик вилки и закатывает глаза от удовольствия.

— Это, должно быть, лучший шоколадный пирог во всем мире.

— Вынуждена с тобой согласиться. — Я толкаю свою тарелку через стол, не оставив ничего, кроме ложки взбитых сливок.

Мельком замечаю Марту, идущую вдоль линии раздачи. И это напоминает мне ненавистный тон в голосе Бетти, когда она говорила о Ное, и, боже, как же это меня бесит. Люди сплетничают, а сплетни распространяются, как лесной пожар, в таком маленьком городке, как Рокфорд. Каждый человек добавляет что-то свое, чтобы сделать сказку сочнее. Ну и что с того, что он переспал со всеми этими девушками. Он даже не пытался переспать со мной. Ной уважает меня. В конце концов, именно этого и должна хотеть женщина, не так ли? Мужчину, который уважает ее. Но если это так, то я удивляюсь, почему у меня скручивает живот. Что произойдет, когда я все-таки пересплю с ним, что тогда будет со мной? Просто буду еще одной девушкой, потерявшей голову из-за парня с красивым голосом?

— О чем ты там думаешь? — спрашивает мама.

— О… — Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда официант кладет чек на стол. — Ни о чем. — Я даже не проверяю счет, просто кладу на него свою кредитную карточку.

Мама сужает глаза.

— Ты моя девочка, я знаю, когда тебя что-то беспокоит.

— Я просто устала.

Она тянется через стол и сжимает мою руку.

— Не позволяй тому, что Бетти сказала о Ное, задеть тебя.

Я немного опускаюсь на сиденье. Мне неловко, что мама завела об этом разговор.

— Тебе кажется, что ты знаешь его целую вечность, не так ли?

— Да.

Она кивает.

— С ними всегда тяжело.

Официант забирает чек и уходит.

— Что ты имеешь в виду?

— С такими парнями. С теми, которые заставляют тебя чувствовать, будто весь твой мир в огне — им трудно сказать «нет».

— Не думаю, что мой мир в огне… — Это ложь. — Я просто никогда раньше не встречала никого, похожего на него.

— И, вероятно, никогда больше не встретишь. Сердце обычно может принять только одного из них.

— Одного из них?

Она коротко кивает.

— Родственные души.

— Ладно, я ничего не говорила о том, что влюблена в него или…

— Тебе и не нужно, это видно по твоим глазам, когда ты произносишь его имя, — мама улыбается. — Родственная душа — это человек, который послан нам, что бы направлять нас в жизни.

— В смысле «направлять нас»? Разве мы не должны провести с ними всю свою жизнь?

— Нет, милая, это человек, который меняет всю твою жизнь. Переворачивает ее вверх ногами. Он подобен огню, который невозможно укротить, который ощущается как рай, когда согревает тебя, и ад, когда поглощает тебя. Ты не можешь остаться с ними.

Мама всегда говорила о том, что папа был ее единственным, поэтому мне любопытно, почему она говорит что-то подобное.

— Но ты и папа...

Она сжимает губы и качает головой.

— Он мой спутник жизни. Не моя родственная душа. Летом после моего выпускного года, как раз перед тем, как мы с мамой вернулись в Рокфорд, я познакомилась с мальчиком по имени Фрэнки Хейвуд. — Уголки ее губ приподнимаются в ностальгической улыбке. — Он носил кожаную куртку, курил сигареты и слушал Элвиса Пресли — все, что заставляло мою мать съеживаться. О, я влюбилась в него сильно и быстро, и он разбил мне сердце.

— Тогда почему ты так странно улыбаешься, когда думаешь о нем?

— Он научил меня не доверять никому, постоять за себя, и научил меня ездить на мотоцикле, — мама смеется. — Без шлема.

— Ты ездила на мотоцикле? — Мне трудно себе это представить. Моя чопорная и правильная мать, которая боялась прокатиться на каруселях на ярмарке штата?

— Однажды, даже стоя на сиденье. — Она выглядит такой гордой этим. — Он подарил мне ту страстную любовь, которая долго длится.

— Ну, это отстой, мам. Теперь я буду с нетерпением этого ждать.

— Ты должна понять, моя дорогая, что любовь — это безопасность. Это то, что выходит за рамки физической потребности и желания. Страстная любовь подобна дикой розе — красивая и редкая, но когда срываешь её, она ранит. Сорвешь одну в своей жизни, и хотя ты всегда будешь помнить, как сладко она пахла, ты никогда не забудешь шрамы.

— Так… — Я отодвигаю стул от стола и хватаю сумочку. — Ты хочешь сказать, что Ной причинит мне боль?

— Я говорю тебе, что есть причина, по которой он в твоей жизни, и наслаждайся этим, пока можешь. Жизнь — это переживания, а не сожаления. — Она встает и берет меня за руку, когда мы выходим из ресторана. — Без сожалений.

Без сожалений.

Независимо от последствий, я не хочу сожалеть о том, что держалась от него подальше. Родственная душа, спутник жизни — это не имеет значения. Я хочу, чтобы мой первый шрам был от Ноя Грейсона.