Кольцо с изумрудом

ГЛАВА 16

Джозеф Барди трепетал под напором обрушившейся на него гневной тирады. Дворянин говорил, не умолкая, с того момента, как они вошли в комнату. Как посмел он, Джозеф Барди, оскорбить королеву Маргариту, нанести урон чести Джованни Медичи, властителя Флоренции, и бросить тень на него самого, барона Роксбурга!

Джозеф чувствовал, что, судя по словам барона, он заслуживает, самое меньшее, повешения и что остается только мечтать о том, чтобы казнь была менее болезненна, чем муки, которые он испытывал прямо сейчас, стоя перед разгневанным дворянином.

– Простите, барон, – сумел вставить Барди в краткий миг передышки. – Но мы ведь только хотели избавить вас от ненужной обузы. Мы ни в коем случае не предполагали, что это вызовет осложнения и вынудит вас спешить во Флоренцию.

– Довезти художника до Шотландии – вовсе не трудная забота, если знать безопасные пути.

Тут Эмрис заметил, что у бедного торговца от нервного тика дергается щека. Господи! Да уж, запугал беднягу до полусмерти! Похоже, общение с Гэвином действительно дурно влияет на его манеры.

– Я дал слово герцогу Немюрскому, что лично присмотрю за художником. Некоторые северные районы являются в настоящее время опасными. Мой гнев вызван тем, что вы взялись за это дело, ничего не зная и ни с кем не посоветовавшись.

Судя по тону, барон уже выпустил пар. Похоже, худшее позади. Но Барди должен сказать ему и все остальное.

– Видите ли, милорд, я не уверен, что герцог знает о том, что художник не поедет без компаньонов. А он без них ехать не согласен. И мы беспокоились, что вы не согласитесь взять с собой стольких людей и…

– И вы решили, что если он приедет в Шотландию со своей компанией, то королева Маргарита не позволит им там остаться и отошлет их обратно во Флоренцию?

Торговец поспешил заметить:

– О, милорд, честно говоря, их не так уж много – только молодая женщина и ребенок. Ну, еще несколько слуг. Филипп очень к ним привязан.

– Он женат?

– Нет, милорд, ничего такого. Видите ли…

– Меня это не волнует, – отмел дальнейшие объяснения Эмрис, с трудом подавляя улыбку торжества. Он был прав, предположив, что она только любовница.

– Ну, и конечно, мы двое – моя жена и я. Мы им вместо родни и надеемся присматривать…

– Вы мне не доверяете?!

– Нет-нет, что вы, милорд! Ни в коем случае! Ничего подобного! Видите ли, я купец, торгую шерстью. И я надеялся, что мы заодно, возможно, найдем себе торговых партнеров в Шотландии. А что касается моей жены, то… понимаете, она очень привязана к малышке. Понимаете, милорд, она может быть… да нет, что я говорю, она будет незаменимой в путешествии. – Джозеф, увидев, что грозный дворянин вновь нахмурился, торопливо добавил: – Поверьте, ваша светлость, я знаю, на первый взгляд кажется, что мы требуем многого, но дело в том, что мы – купцы, и нам к путешествиям не привыкать. От нас вам не будет никаких хлопот, только помощь, клянусь, ваша светлость!

Придется их взять. Эмрис уже понял, что гораздо проще уступить, чем долго спорить. Поскольку он хочет взять с собой Элизабет, то ему придется тащить и всю компанию.

Эмрис повернулся к открытому очагу и подбросил туда горсть угольков. Пламя вспыхнуло, рассыпавшись снопом искр. Чего Эмрис действительно хотел, так это отбить Элизабет у ее любовника. Ладно, в таком деле первое – это изучить неприятеля. Ему надо встретиться с Филиппом.

– Позовите художника!

Торговец не спешил выполнять его распоряжение. Время было уже далеко за полночь. Вся прислуга мирно почивала в своих постелях. Самого Джозефа разбудил привратник, взволнованно сообщив, что барон Роксбург собирается вышибить дверь его дома.

– Вы что, не слышите?

– Э-э, прямо сейчас, милорд? Вы хотите поговорить с ним прямо сейчас?

– Сейчас, – подтвердил Эмрис.

Видя, что Джозеф нерешительно мнется, Эмрис поднялся и сделал шаг к двери.

– Если вы не решаетесь разбудить его, то я могу сделать это сам. – Интересно, Элизабет с ним в его постели? Эмрис вдруг почувствовал, что его захлестывает ярость.

– Нет никакой необходимости, милорд, – Джозеф шагнул к закрытой двери. – Я схожу за ним сам.

«Ну и шотландец! Умеет поиграть у человека на нервах», – подумал Джозеф, поежившись. Остается надеяться, что Элизабет все же сумеет это выдержать. Она часто справляется даже с такими ситуациями, в которых он чувствует себя не в своей тарелке.

– Располагайтесь поудобнее, милорд. Я сейчас разбужу его и приведу к вам.

Эмрис мрачно проследил за поспешным уходом хозяина дома, затем принялся разглядывать обстановку кабинета. Здесь, как и в холле, стояла добротная и практичная, хотя и не роскошная мебель. И так же, как и там, и в коридоре, и на лестнице, все стены были увешаны картинами. В основном портретами. Взгляд его привлекло ближайшее к нему полотно.

Портрет девочки. Нежное личико, обрамленное облаком пышных темных волос. Затемненный серо-голубой фон оттенял детское лицо, и создавалось впечатление, что посредине холста как бы расцветает живой, полный солнечного света, яркий и в то же время нежный цветок, выбивающийся из окружающей его темноты. Эмрис взял свечу и подошел совсем близко к картине. Глаза… глаза девочки. Они были ему знакомы. Темные бездонные глаза, глядящие на него с картины, могли принадлежать только Элизабет Болейн. Он наклонился, чтобы рассмотреть подпись, и тут увидел кисти. Художественные кисти, зажатые в маленьком пухлом кулачке.

Элизабет в темноте споткнулась о ванну и вскрикнула от боли.

– Ты не упала? – обеспокоенно спросил Джозеф, ждущий ее за ширмой.

– Господи, и какая нелегкая принесла его к нам именно сейчас? – прошипела Элизабет себе под нос, потирая ушибленное место. – Почему он не мог подождать до утра?

– Поверь мне, я пытался его удержать, но он прет как медведь. Понимаешь, Элизабет, барон Роксбург очень трудный в общении человек. Все, чего он хочет, он хочет немедленно!

– Послушайте, вы, нельзя ли потише! Я, между прочим, пытаюсь заснуть! – раздался раздраженный голос Мэри.

Джозеф и Элизабет перешли на шепот.

– Не знаю, как мне привести в порядок лицо? – пробормотала Элизабет. – Я не хочу зажигать свечку, чтобы не разбудить Джеми.

– И не надо, – прошептал в ответ Джозеф. – В кабинете достаточно темно. Тебе нужно просто спуститься вниз и согласиться со всем, что бы он тебе ни сказал. Мне кажется, я все же смог его убедить, что нам надо быть всем вместе.

– Но почему мы обязательно должны ехать с ним? – Элизабет начала натягивать на себя рубашку. – Мы отлично могли бы путешествовать и без него.

– Нет-нет, Элизабет, пожалуйста, только не вздумай ему этого сказать! Я думал, он поведет меня на расправу к Медичи, когда я заикнулся об этом. Это вне обсуждения. Нам придется ехать с ним. Другого выхода нет.

Элизабет вылезла из-за ширмы.

– Как я выгляжу?

– Нормально! Нам осталось только спуститься и покончить с этим делом.

Барон Роксбург сидел в черном кресле с прямой спинкой в самом дальнем затененном углу кабинета Джозефа. Лицо его было скрыто в тени, но Элизабет отметила про себя, что, судя по размеру его сапог, на которые падали отблески огня, барон, если встанет во весь рост, будет представлять собой внушительную фигуру. Он сидел, небрежно закинув ногу на ногу. Начищенные сапоги сверкали. Камзол из темного бархата был отделан шелком. Блеск украшенной драгоценными камнями застежки на его плаще привлек внимание Элизабет. Размер рубинов и бриллиантов впечатлял даже на расстоянии. Когда он слегка повернулся в кресле, свет упал на металлическую часть застежки: кот со вздыбленной шерстью, сидящий на щите, на котором выгравирован корабль. Элизабет вдруг почувствовала, как что-то шевельнулось в ее памяти. Неизвестно откуда, но она знала этот рисунок.

Элизабет никогда раньше не имела дела с шотландской знатью. За исключением Эмриса, конечно. Но Эмрис вел себя всегда естественно. Одевался он тоже без нарочитой пышности и не подчеркивал своего высокого положения. Что же касается манер, то они у него были безупречны, и здесь он мог поспорить с любым самым обходительным королевским придворным. Он был светским, любезным и… милым.

– Милорд, я хотел бы…

– Выйди! – резко приказал барон Джозефу. – И закрой дверь!

Элизабет и Джозеф обменялись быстрым взглядом. Торговец поклонился и попятился к двери.

Судя по властному голосу, дворянин привык командовать и ожидал немедленного подчинения от окружающих. Элизабет почувствовала, как в ней закипает негодование на то, как он обошелся с Джозефом, грубо выставив того из собственного кабинета. Если он демонстрирует то обхождение, что их ждет на протяжении всей дороги, то ей надо попытаться сейчас же поставить на место заносчивого барона.

– Милорд, возможно, вы упустили из виду тот факт, что вы находитесь на вилле Джозефа Барди и в его кабинете. По правилам этикета, выставлять хозяина из его собственной комнаты невежливо.

Сапог барона громко стукнул об пол.

– Ты, выйди-ка на свет!

– Насколько я понимаю, в данный момент вы пришли сюда, чтобы говорить со мной. – Элизабет постаралась придать голосу жесткость. – Говорить, а не командовать мной или моим другом.

– Я просил привести мне художника!

Элизабет непроизвольно стиснула кулаки. Опять! Сколько раз! Сколько раз на протяжении четырех лет это повторялось снова и снова. В момент первой встречи никто не хотел верить, что хрупкий юнец, стоящий перед ними, и есть художник. И столько же раз ей приходилось сдерживаться и, пользуясь, как это Пико назвал, даром проповедовать, убеждать неверующих, что перед ними действительно тот, кто им нужен.

– Какое у вас ко мне дело?

Барон Роксбург просто не обратил внимания на ее слова.

– Делай, что приказано. Приведи мне художника.

Сжав кулаки, Элизабет с угрозой шагнула к высокомерному вельможе.

– Я хочу, чтобы, прежде чем мы отправимся в путешествие, барон, вы уяснили себе одну вещь. Если вы собираетесь сопровождать нас, вам лучше отказаться от вашей оскорбительной манеры обращения. Что касается настоящего момента, то это именно меня вы вдруг захотели увидеть в самый разгар ночи. Так вот, я здесь, перед вами. И чего же вы от меня хотите?

– Что ты позволяешь себе, юнец? Ты ростом не вышел, чтобы угрожать мне.

– Не беспокойтесь, у меня свое оружие. Многие боятся моего языка больше, чем шпаги. Кроме того, никто не хочет выглядеть смешно на картине.

– Ты думаешь, что это может внушать страх?

– Можете толковать, как вам угодно. Но когда в следующий раз заглянете в церковь или собор, будьте внимательны. Потому что в росписи на стенах вы можете заметить нечто знакомое в образе дьявола или черта.

Элизабет остановилась, ожидая ответа. В комнате вдруг воцарилась тишина. Угрожающая тишина.

– Значит, ты и есть художник!

Элизабет увидела, как барон Роксбург медленно поднимается с кресла. И хотя лицо его все еще оставалось в тени, она уже догадалась. По огромному росту, по манере двигаться. Когда свет упал на цвета его клетчатого плаща, у нее вырвался испуганный возглас.

Не соображая, что делает, она в ужасе бросилась к двери. Однако шотландец оказался у выхода раньше ее и загородил путь к отступлению. Элизабет в панике метнулась к окну. Он грубо схватил ее и развернул лицом к себе.

По тому, как немилосердно он скрутил ее руки, Элизабет поняла, что пощады не будет. Бессмысленно плакать или умолять. У нее остался только один выход – убедить его. Она взглянула ему в глаза. Гнев и ледяной холод. Ничего подобного тому теплу, что было раньше.

– Говорите!

Элизабет попыталась вырвать руки, но Эмрис держал ее крепко. Внезапно она поняла с ужасом, что имеет дело уже не с тем любезным светским человеком, с которым она разговаривала прежде. В нем чувствовалась власть и сила. Он больше походил на судью, ожидающего последнего раскаяния, чем на человека, способного выслушать и понять.

Четыре года она жила, отлично сознавая, к каким последствиям может когда-нибудь привести ее образ жизни, ее работа в качестве художника, и вот – страшный момент наступил. Барон Роксбург – друг Джованни Медичи. Если он расскажет герцогу, кем является Филипп из Анжу… Да, тогда ее свяжут и сожгут ее же собратья по цеху. В этом нет сомнений. Поскольку, будучи женщиной, она не имеет права быть художником и тем самым нарушила и предала цеховой устав. Это преступление, которое никогда не прощается.

– И что вы собираетесь делать? – унимая дрожь и стараясь говорить спокойно, спросила Элизабет.

Эмрис подавил в себе желание немедленно обнять ее, прижать к себе и утешить. Как это было бы просто! Ведь она боится. И боится, как он догадывался, именно его.

Но он на самом деле был сердит! Еще бы! Она оставила его в дураках! Он ни сном ни духом не подозревал, что Филипп и она – это один и тот же человек. Вот чертовка, так его провела! Детский портрет произвел на него огромное впечатление. Любовь и нежность, которыми дышало невинное личико, его растрогали. И тут, буквально через несколько минут, вошел художник – не Филипп, которому он собирался бросить вызов, а она сама, Элизабет.

Он и сейчас еще не решил, что надо делать дальше. Как ему поступить?

Элизабет опустила глаза под его пронизывающим взором и стала рассматривать узор на застежке. Ее тяготила эта затянувшаяся пауза. Возможно, он передаст ее властям. Тогда ей никогда больше не увидеть Джеми.

– Расскажите мне все.

– Вы хотите выслушать мою историю? – удивилась она. – К чему? Что бы я ни сказала, разве это повлияет на вас?

– В том случае, если я уже принял решение.

– А разве это не так? – спросила Элизабет. – Разве оттого, что я выверну перед вами свою душу, ваше мнение может измениться и вы не передадите меня властям? Вы что, дадите мне хоть какой-то шанс?

Эмрис слегка ослабил хватку.

– Я даю вам несколько минут и возможность объяснить свое поведение. В обмен я хочу услышать от вас правду. И только правду. – Эмрис подтолкнул ее к креслу и усадил в него.

С того места, где она сидела, грозный шотландец, возвышавшийся над ней, выглядел устрашающе. В отблеске огня был виден только силуэт его мрачного лица. Интересно, какую такую «правду» он хочет от нее услышать. Сидя в темноте кабинета, съежившись на жестком кресле, она не питала надежд на то, что он предоставит ей хоть какой-либо шанс.

– Молчание не улучшит ваше нынешнее положение, – грозно предостерег ее Эмрис. – Я что, должен вам напомнить, как отнесутся ваши собратья по цеху к тому, что вы выдавали себя за другое лицо и были посвящены в секреты их мастерства, которые они блюдут с такой тщательностью? Вы что, не знаете, как к этому отнесется флорентийская гильдия живописцев? Для начала они вас проклянут, обозвав исчадием ада. Вы что, дожидаетесь, чтобы я передал вас в их руки?

Она опустила глаза и отрицательно покачала головой.

– Тогда говорите! Я должен знать, когда и по какой причине вам пришла в голову столь извращенная идея.

– Но… тут нет никакого извращения! – не смогла сдержаться Элизабет. – И никакого злого умысла. Я никогда не делала ничего плохого, ничего, что могло кому-нибудь навредить. И если бы я на самом деле была мужчиной, то меня продолжали бы… уважать, ценить мой талант и мои работы. Но теперь, когда выясняется, что я не мужчина, я почему-то превращаюсь в исчадие ада. Я не имею к аду никакого отношения. Мой талант дан мне Богом, и я должна была его использовать. И я его использовала для того, чтобы кормить свою семью, чтобы позаботиться о близких. В этом нет ничего плохого!

Эмрис смотрел на ее раскрасневшееся лицо. Увлеченность и жар, с которым она говорила, свидетельствовали, что она искренне в это верила.

– Но ведь у вас есть родня в Англии. Вы занимали определенное место в обществе, имели дом, семью. Почему вы все это бросили?

Элизабет молчала. Она не могла ему всего рассказать. У нее не было оснований доверять ему. Если она соврет ему кое в чем, ничего страшного! Тем более что сам он вовсе не являл собой образец честности.

– Мне трудно вам поверить, поскольку вы по сути почти ничего не рассказали. – Эмрис видел, как в ней происходит внутренняя борьба. Наконец она решилась.

– Мне пришлось бежать от отца.

– Сэра Томаса Болейна?

Элизабет кивнула.

– Не думаю, что он когда-либо по-настоящему считал меня дочерью. Но не в этом дело. Обстоятельства вынудили меня бежать.

Плечи ее поникли, она умолкла. Видимо, груз воспоминаний до сих пор был тяжел.

– Что подтолкнуло вас к бегству? Я уверен, что ваш отец не был монстром, как бы он к вам ни относился.

Эмрис отошел от нее и присел на стул перед письменным столом. Он все еще сохранял суровый вид.

– Да, верно, – тихо прошептала она, возвращаясь в памяти к событиям того ужасного дня. – Но он никогда прежде не пытался… использовать меня так, как в тот день, когда я вынуждена была бежать.

– Использовать вас?

– Он хотел послать меня в постель к своему повелителю, – произнесла Элизабет, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Короля Генриха в последний день турнира посетило желание уложить меня в свою кровать, и этот развратный сифилитик поручил моему отцу доставить меня к нему. Отец принялся убеждать меня, что это честь для всей нашей семьи.

Эмрис вспомнил тот день. Какой красивой Элизабет выглядела среди толпы на трибунах. И как он отдал ей кольцо – приз, полученный Франциском, выигравшим пари у Генриха. Лицо Эмриса помрачнело.

– Проклятый ублюдок! – тихо выругался Эмрис. Как это похоже на английского короля! Порочный развратник! Конечно, дело в нем. Как он мог позволить какому-то шотландцу оказывать знаки внимания дочери его придворного. А ведь до того, как Эмрис расспросил герцога Бурбонского об Элизабет, он даже не знал, кто она такая! Какая гнусность! Как мелочно и подло Генрих хотел отомстить! Конечно, он не мог запретить Эмрису ухаживать за Элизабет. И Болейн ему тоже был нужен, он хороший дипломат. Тогда Генрих решил отыграться на невинной и ни о чем не подозревавшей девушке. Цена за внимание шотландца.

– И вы пошли? – стиснув зубы, процедил Эмрис. Он был ужасно зол. Не на нее. На себя.

– Нет, я скорее бы умерла, чем пошла к нему. – Элизабет взглянула на свечку, одиноко мерцавшую на письменном столе. – Я так и сказала отцу.

– И это он вас тогда избил?

– Да, оба раза. – Она повернулась к Эмрису. – Как вы догадываетесь, он отнюдь не пришел в восторг от моего ответа. Тогда я поняла, что мне надо бежать. Отец заботился обо мне, когда я жила в Париже. И пока я находилась на его попечении, я зависела от него, принадлежала ему, как какая-нибудь охотничья собака, или висящая на стене сабля, или другой предмет обстановки. Он мог продать меня, извлечь для себя выгоду из моего тела. – Ее глаза гневно блеснули. – Я предпочла бы смерть такой жизни. Я слишком ценю себя, чтобы позволить кому-либо распоряжаться мною!

Эмриса одолевали смешанные чувства. И ему трудно было сказать, какое из них было хуже. Чувство вины за то, что именно его внимание, оказанное ей когда-то, повлекло за собой целую вереницу событий, или просто терзающее душу сожаление за то, что ей пришлось пережить…

– Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Каким образом я вписывался в ваши планы? Зачем вы пришли ко мне в ту ночь?

Элизабет задумчиво разглядывала ногти на руках… Ей очень не хотелось объяснять Эмрису, что она задумала тогда использовать его, чтобы расстаться с невинностью.

– Ну-у, вы были героем, таким красивым, таким любезным и… в общем, не знаю, поверите ли вы, если я скажу, что пришла к вам просто из любопытства?

– Нет, – Эмрис подавил усмешку, – не поверю. Потому что тогда мне придется признать, что я вас разочаровал и вы сбежали.

– А вот и нет, милорд. – Она заметила огонек, зажегшийся в его глазах при этих словах… – Правда! Я была шокирована, глубоко потрясена своей реакцией на ваше обаяние, и… это испугало меня… Мне не нужны были в тот момент дополнительные сложности.

– Вам не нужно было бежать. Ведь я предлагал вам свою защиту.

Элизабет помнилось это несколько иначе. Скорее как предложение разделить с ним его постель.

– Я не могла в тот момент взваливать свои заботы на вас или на кого-либо еще, – продолжала она. – Я уже знала тогда, что смогу продать свои картины. У меня был талант, и это я ощущала, как вызов, как зов судьбы – научиться жить самостоятельно, на свои собственные средства. Это был момент, когда я могла попытаться добиться того, чего хочу. Если бы я не сделала попытки тогда, мне мог больше никогда в жизни не предоставиться такой шанс.

Эмрис смотрел на ее хрупкую напряженную фигурку с сочувствием и восхищением. Ее редкостный талант не вызывал у него сомнений. Он видел это и по картинам, висевшим здесь на стенах, и по тем, что имелись в коллекции Джованни Медичи, и по той единственной работе, которая висела у него самого. Элизабет Болейн была действительно большим художником.

Но, черт побери, что ему теперь делать? Ясно, он не будет ее разоблачать. В конце концов, он сам определенным образом чувствует себя ответственным за то, что все случилось именно так. Генрих хотел использовать ее, чтобы свести счеты – уж Эмрис-то хорошо знал закулисную сторону придворной жизни.

Но что ему теперь делать с Элизабет? Сопровождать в Шотландию и представлять королеве Маргарите? Нет, это исключено. Может быть, во Флоренции все мужчины ослепли, если не замечают красивой женщины у себя под носом, но за своих соотечественников он не ручался. Ее могут разоблачить в любой момент. Тот же Гэвин, к примеру. Нет, в Шотландию он с ней не поедет. Наверное, самый простой выход – это пойти к Джованни и попросить другого живописца. Можно сослаться на то, что Филиппа из Анжу никто не знает. А она, раз продержалась столько лет здесь, то сможет продолжать жить здесь спокойно и дальше. Да, наверное, это самое разумное решение.

– Пожалуйста, возьмите меня с собой.

Эмрис пораженно уставился на Элизабет. Интересно, о чем это она? Надежда на то, что она все же, после стольких лет, вдруг решила согласиться на его предложение, вдруг вспыхнула в нем. Проклятие, он чертовски этого хочет!

– Пожалуйста, возьмите меня в Шотландию. Вот увидите, вам не придется разочароваться, честное слово.

Сосредоточенный вид Эмриса действовал ей на нервы. Она боялась, что он сейчас примет решение и оставит их здесь. Нет, только не это! Нужно уговорить его взять их с собой в Шотландию. Время не ждет.

– Я соглашусь на любые условия, которые вы поставите.

Эмрис молча рассматривал ее. Он видел, что в ней говорит страх. Он был достаточно искушен в дипломатии и повидал на своем веку немало. Ему было нетрудно заметить, когда человек поддается отчаянию и движим только страхом. Элизабет готова прыгнуть в его постель только для того, чтобы спасти свою нежную шейку. Но хотя сама идея овладеть ею его очень вдохновляла, он не хотел бы, чтобы это произошло таким способом.

– Ваша королева Маргарита уже давно ищет художника – мастера высокого класса. Микеланджело мне говорил, что она еще десять лет назад звала его в Шотландию рисовать портрет королевской семьи. Но он тогда выполнял крупный заказ папы римского и использовал это как предлог для отказа. Микеланджело рассказывал нам, что в связи с ужасной обстановкой в Шотландии в то время невозможно было найти художника, который согласился бы туда поехать. – Элизабет торопливо продолжала говорить, надеясь убедить его взять их с собой. – Здесь ходили страшные слухи о войне между Англией и Шотландией. А потом, когда умер ваш король, то, по словам маэстро, королева Маргарита обвинила художника за то, что он не приехал рисовать портрет. Она была уверена, что если бы король позировал для портрета, то он не пошел бы тогда на войну. Микеланджело сказал, что она просто помешана на этой идее.

Эмрис внимательно выслушал ее торопливую, сбивчивую речь. Слава богу, он удержался от комментариев раньше. Хорошо бы он сейчас выглядел. Элизабет, оказывается, вовсе не мечтает прыгнуть к нему в кровать, нет, она мечтает о том, чтобы он способствовал ее представлению ко двору королевы Маргариты и тем самым стал ее сообщником. При этом надо знать королеву Маргариту с ее безумным фанатизмом и суевериями. Она еще более суеверна, чем флорентийцы.

Но дело было даже не в том. Эмрис не верил ни слову из того, что сейчас сказала Элизабет. За этим что-то кроется. Но что? Что за причина побуждает ее немедленно покинуть Флоренцию?

– Пожалуйста, возьмите меня с собой! Я не буду вам обузой. Вы увидите, ваша королева останется довольна. – Элизабет очень хотелось бы услышать хоть слово в ответ. – Ведь я побуду там совсем недолго. И твердо обещаю, ни в чем вам не мешать. Пожалуйста, дайте мне шанс.

Перспектива длительного путешествия в ее обществе соблазняла его, и, отказывая ей, он упустит эту приятную возможность. Кроме того, ее слова о том, что она согласится ехать на его условиях, звучали для него весьма обнадеживающе. В них ему виделся намек, вызов, возможность сближения с ней.

– Нет, милая леди. Королева украсит моей головой главный шпиль замка, если только ей откроется правда.

– Она ничего не узнает! Она не сможет узнать!

Эмрис продолжал, как будто и не слышал последнего ее восклицания:

– Правильно ли я расслышал, что вы согласитесь на любые мои условия? – Он встал и, подойдя к горящему очагу, повернулся к нему спиной, в упор рассматривая смущенную Элизабет.

– Это зависит о того, в чем они заключаются, милорд, – ответила Элизабет, почувствовав внезапный страх от того, что скрывалось за этими словами.

– Первое условие заключается в том, что вы будете следовать определенным мною правилам.

– Их много?

– Возможно, что нет, пока не могу сказать. – Он скрестил руки на груди. – Это зависит от настроения во время путешествия.

– Как я могу принять правила, когда я не знаю, в чем они заключаются? – слабо возразила она.

– Ну, если я пойду к Джованни с…

– Согласна, – быстро сказала она. – Я согласна на все ваши условия, если вы принимаете мое.

Эмрис наклонился к ней.

– В вашем положении глупо торговаться.

– Но я могу просить.

– М-м, ну хорошо, чего вы… просите.

Элизабет вскочила на ноги, отставив кресло в сторону.

– Моя семья должна быть вместе со мной!

– Ваша семья находится в Англии. Я не собираюсь заезжать туда.

– Это и не нужно. – Она стояла, облокотившись о краешек стола.

Стройные ножки в обтягивающих рейтузах выглядели неотразимо. Интересно, где все же у флорентийцев глаза?

– Мэри и Джеми – это моя семья. Я отвечаю за них.

– Мэри – это ваша сестра, – припомнил Эмрис. – Та самая, что исчезла тогда одновременно с вами.

– Вы искали меня? – пораженно выдохнула Элизабет. Ей и в голову не приходило, что сей знатный человек мог затруднить себя поисками после того, как они расстались четыре года назад.

Эмрис игнорировал ее замечание и продолжал:

– Ваша сестра, как я припоминаю, – это сущее наказание. Путешествие в Шотландию предстоит трудное и утомительное, а она, безусловно, будет большим искушением для моей команды. И могу сразу сказать, что это мне не понравится. А эта Джеми, кто такая?

Элизабет на мгновение запнулась. Она не может ехать без них. Судя по тону шотландца, он заинтересован взять только ее. Но она не может оставить их одних! Ну, почему Эмрис Макферсон не может понять, что их связывают неразрывные узы? Если только…

– Маленькая девочка.

– Ваша дочь, – утвердительно сказал он.

Элизабет, пораженная, молча смотрела на него. Потом нерешительно проговорила:

– Я не могу ее оставить. Она должна быть со мной.

Эмрис испытующе взглянул на нее.

– А сколько ей лет?

– Почти три.

Эмрис посмотрел на портрет девочки, висевший на стене кабинета.

– Это ее портрет?

Элизабет молча кивнула.

– Она очень похожа на вас. – Его взгляд переместился с портрета на лицо женщины, стоявшей перед ним. – Кто ее отец?

Элизабет подняла на него глаза и встретила пристальный и настойчивый взгляд светло-голубых глаз. Такого вопроса она не ждала, и ответа на него у нее не было.

– Это не имеет значения.

– Кто ее отец? – настойчиво повторил он.

– А почему вас это интересует? – попыталась уклониться от ответа Элизабет. Ей совсем не хотелось придумывать очередную ложь. Она уже боялась запутаться окончательно в своих собственных выдумках.

– Одно из условий – это чтобы вы отвечали на мои вопросы.

– А если вам вдруг не понравится мой ответ? Не передумаете ли вы брать нас с собой?

– Я отвечу, когда получу ответ от вас.

С ним невозможно спорить. Прав был Джозеф, когда предупреждал ее, что с бароном Роксбургом трудно иметь дело. Он все поворачивает так, как угодно ему.

– Он умер. Неважно, кто он был, его уже нет на свете.

Эмрис не заметил никакого сожаления в ее голосе по этому поводу. Был ли этот человек очередным предметом «любопытства» Элизабет Болейн? Как и сам Эмрис? Но нет, от того, другого, она не убежала. Она даже родила от него ребенка. Совершенно непонятно почему, но его вдруг кольнула острая зависть к сопернику. Это было глупо и неразумно – испытывать ревность к умершему, но тем не менее он именно это почувствовал.

– Как его звали?

Элизабет запаниковала. Что будет, если вдруг она придумает такое имя, которое ему уже где-то встречалось? Господи, когда же прекратятся эти расспросы?

– Его имя… – Она замялась.

– Кто он? Как вы встретились? – Эмрис уже терял терпение, не получив ответа ни на один из своих вопросов. – И при каких обстоятельствах он умер?

Элизабет сделала глубокий вдох и решительно выпалила:

– Филипп из Анжу.

Видя заинтересованный и удивленный взгляд Эмриса, она быстро продолжила импровизацию:

– Он был художником. Я знала его по Парижу. Когда мне пришлось бежать из Кале, он встретил меня, чтобы проводить сюда. Он умер по дороге, в Милане. Так что я взяла себе его имя и его профессию.

Элизабет испустила вздох облегчения.

– Вот и все. Все о нем.

– А как он умер?

– Как? – недоуменно повторила она. Проклятие, как он мог умереть? Ничего правдоподобного не приходило ей на ум.

– Ну, был ли он отравлен, или упал с лошади, или что там еще. Обычно молодые люди не умирают просто так, без причин.

– Но… видите ли, э-э, он вовсе не был молодым. Он был в почтенном возрасте. Он умер от старости…. и от простуды, которую подхватил в дороге.

– Значит, вы спали с пожилым богатым джентльменом и подарили ему ребенка? – Эмрис чуть не усмехался в открытую. Тогда понятно, почему она воспламенялась в его руках от первого прикосновения.

– Вы не имеете права так отзываться о человеке, которого я уважала! – сказала Элизабет, отводя глаза. – Филипп был замечательным человеком. Он заботился о нас, и я вспоминаю о нем с нежностью. Я чту его память и прошу вас не судить о том, чего не знаете.

Эмрис смотрел на склоненную головку Элизабет. Выражение ее лица было скрыто от его глаз. Но, судя по позе, она опечалена, если уже не плачет. А-а, черт! Ладно, в конце концов, чего ему стоит взять ее с собой, да и всю ее родню тоже. Ну и что, даже если ее разоблачат? В Шотландии проще спрятаться, чем во Флоренции.

– Вы поедете со мной.

– Вы имеете в виду, что мы все поедем с вами, милорд? – Она отняла руки от лица. Глаза выглядели покрасневшими.

– Ваша дочь и вы.

– Милорд, а как же моя сестра?

– Нет. Боюсь, ваша сестра доставит большие хлопоты.

– Но мне она необходима. Все думают, что Джеми – это ее дочь. Это важно.

– Там, куда мы направляемся, это не будет иметь значения. Будьте готовы, мы выезжаем через неделю.

Элизабет от отчаяния была готова на все.

– Милорд, давайте заключим сделку.

– Вам нечего мне предложить.

– А ваши условия? Давайте, я соглашаюсь на все ваши условия, пока мы не доберемся до Шотландии, а вы взамен берете с собой также супругов Барди и мою сестру.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

– Послушайте, минуту назад речь шла только о вашей сестре. Теперь уже и ваши друзья. Я начинаю подозревать, что с каждым следующим моментом мои шансы ухудшаются.

– Тогда соглашайтесь сейчас!

Эмрис окинул ее долгим оценивающим взглядом.

– Ну хорошо. Только не забудьте про соблюдение условий.