Криминалистка

Светлана

— Я ей не понравился, — вздохнул Родионов и отвел глаза.

— А почему ты ей должен понравиться? — спросила я как можно спокойнее, и достала из буфета давно ожидавшую своего часа бутылку «Киндзмараули» и два фужера. Речь шла, разумеется, о моей Светланке. И мы оба это знали.

— Ну… — начал было он, но я довольно резко его тормознула.

— Тпру, Родионов, тпру… — сказала я и села напротив него за стол. Так или эдак, рано или поздно, но все точки над «и» все равно нужно расставить… Случившееся в прошлую ночь ни мною, ни моим образом жизни предусмотрено не было и оставило во мне ощущение легкого шока, отделаться от которого я никак не могла, следовательно, и трезво взглянуть на ситуацию — тоже. А Виталька, как и в первый раз, гнал лошадей… Так что мое «тпру» тут было куда как уместно!

— Только, пожалуйста, Свет, — попросил он, — не разыгрывай передо мной циничную особу, для которой все вчерашнее — в порядке вещей… Меня ты вокруг пальца не обведешь, и не пытайся.

— Даже не стану напоминать, сколько лет прошло и какова вероятность в этой связи того, что я переменилась. Не переменилась, во всяком случае, в данном отношении. И может быть, это даже хуже, чем если бы переменилась…

Он разлил вино, и мы понемногу выпили.

— Светлана, нельзя любить человека, которого уже десять лет нет на свете, тем более в память о нем губить свою пока что молодую жизнь… — произнес Виталик. А я, разумеется, немедленно взвилась.

— И с чего это ты взял, что моя жизнь — загубленная?! Да сто человек из ста мечтают, чтобы работа у них хотя бы просто была, а у меня она еще и любимая! У меня дочка есть, Катька, наконец, тоже есть… И вообще!

— Ага! — неожиданно ласково улыбнулся Виталька. — Про «вообще» — это ты в самую точку… Светик, ты в зеркало хоть изредка смотришься?

— Как любая женщина, ежедневно, минимум раз пять на дню… При чем тут зеркало?

— При том, что для такой красивой женщины, как ты, и, повторяю, молодой, жить без мужчины — противоестественно… Я уж не говорю о том, что для любого человека противоестественна одинокая старость! Только не вздумай снова заводить песню про свою дочку: ты не глупая баба, чтоб не понимать — отрастит крылышки и упорхнет в объятия какого-нибудь красавца, причем непременно! Маму не разлюбит, конечно, но неизбежно отодвинет в угол… Особенно когда собственные младенцы объявятся. Не думаю, что для тебя идеал жизни — нянчиться с внуками…

— Давно я уже не слышала такой кучи банальностей сразу! — огрызнулась я.

— Свет, а ты никогда не задумывалась над тем, что такое банальность?.. А я задумывался. И пришел к выводу, что банальность — это не что иное, как истина в первой инстанции, срабатывающая со стопроцентной неизбежностью. А поскольку такая неизбежность не всех устраивает и многих раздражает — вот и придумали словечко с отрицательной окраской… Такова человеческая природа, ничего не попишешь! Только как ни назови — а от закономерности, не знающей исключений, все равно никуда не денешься.

— Во даешь! — фыркнула я. — Оказывается, ты за эти годы еще и философом стал!.. Раньше все про любовь да про любовь, а теперь, чего доброго, по Канту шпаришь?..

— Вообще-то по Фрейду, — ухмыльнулся Родионов. — Но какая разница? Не убегай от сути разговора, Светик, такие номера со мной не проходят — как, уверен, и с тобой…

Ну что я могла ему сказать? Видимо, только правду.

— «Не спеши меня», как выражаются в славном городе Одессе… — усмехнулась я и допила свое вино. Он тоже допил и, как это у него водится, разлил по новой. Потом посмотрел на меня с печалью.

— Да… Наверное, для тебя это именно как спешка и выглядит… Ты ведь, в отличие от меня, не ждала шестнадцать… Да нет, двадцать почти лет, единственного возможного, писанного вилами на воде шанса быть рядом с человеком, который для тебя — единственный…

— А я действительно для тебя единственная? — тихо поинтересовалась я под влиянием «Киндзмараули».

Он ничего не ответил, просто взял мою руку, безвольно лежавшую на столе, и коснулся ее губами. Не поцеловал — а именно коснулся, почти физически пронзив меня какой-то совсем непередаваемой нежностью, горечью, болью…

— Мне больно, — неожиданно для себя сказала я, и Родионов меня понял.

— Прости…

Мы еще посидели молча, думая уже каждый о своем. Наконец Виталик вздохнул и шевельнулся:

— Ладно, Светик, похоже, спать пора. Завтра мне нужно быть в Белозуеве не позже десяти утра, чтобы ничего не упустить… Килин — полный олух с ранним старческим маразмом и целым мешком амбиций…

Вино мы выпили только наполовину, бутылка так и осталась стоять на столе, а у меня почему-то вдруг кончились все силы и одолела такая лень, что я едва заставила себя положить наши опустевшие фужеры в раковину.

Татьяна отыскала за это время всего-то два, как она выразилась, «подлинных» агентства. Оба — со смешными названиями: «Давай поженимся!» и «Семь раз отмерь…» То ли у их владельцев не все было в порядке с чувством юмора, то ли как раз наоборот — более, чем в порядке. Характеристику им она дала исчерпывающую:

— В «Давай поженимся!», Петровна, чтоб ты не сомневалась, для меня лично почва абсолютно тухлая!

— Почему?

— Да потому, что там баб раз в пять больше, чем мужиков, тусуется, все хотят замуж и кидаются на название… А вот второе — то, что надо, мужиков полно, около половины…

— Около половины — это полно? — удивилась я.

— Ну, ты совсем в этом смысле от реальности уклонилась! — поставила мне вслед за Родионовым диагноз Татьяна. А чтоб я не сомневалась, что это именно диагноз, добавила: — Клиника!.. Любая нормальная баба знает, что мужики, жаждущие жениться, во все эпохи — остродефицитны!.. Короче-мороче, мы сотрудничаем с этим «Семь раз отмерь…» Слушай! А тебе-то это зачем?!

Она наконец додумалась до того, чтобы удивиться.

— Только не говори, что решила обрести друга жизни!

— Разве я сказала что-нибудь подобное? — в свою очередь удивилась я.

— А-а-а! — Танька страшно обрадовалась. — Ну наконец-то ты хоть один-единственный раз в жизни среагировала на мои слова!.. Давно пора было заняться этими подонками, торгующими девочками, давно! Что-то долго вы чесались!

Разуверять ее я не стала, все-таки заметив, что большинство «девочек» сами ищут посредников с целью этой самой продажи. На том и расстались: время было позднее, но раньше полуночи Татьяну отлавливать бесполезно, разве что по «сотке», а у меня есть совесть, когда речь идет о платном звонке.

Утром я, в отличие от Родионова, не придававшая столь капитального значения Светкиной реакции на него, слегка позабавилась. Потому что их обоих угораздило подняться ни свет ни заря враз, и они, разумеется, первым делом столкнулись возле ванной. Виталик уступил, пробормотав помимо «доброго утра» еще что-то относительно Светкиной спешки в колледж.

Маленькая ведьмуха поздоровалась сквозь зубы, на остальное не сочла нужным ответить и преимуществом воспользовалась в полной мере: исключительно из вредности просидела, запершись в ванной, на целых десять минут дольше обычного. Конечно же завтракать ей было уже некогда, и, едва одевшись, Светка пульнула в прихожую, а я сунула ей на скаку тридцатник, чтоб подкрепилась в буфете.

Вид у Родионова, когда я вошла на кухню, был такой несчастный, что я не выдержала, рассмеялась и сочла необходимым пояснить ему происходящее.

— Виталий, — сказала я, — успокойся, ради бога! Ты не сам по себе Светке не нравишься, думаю, она тебя просто вычислила, будучи от природы сообразительной девушкой: как-никак оба родителя следаки.

— То есть? — не понял он.

Я вздохнула.

— Ты мою тетушку и ее длинный язык помнишь?

— Не язык у нее был, а чистое помело, — кивнул Виталька и улыбнулся, что-то припоминая. — И что?

— А то! Она, видишь ли, задним числом тебя полюбила, и как я этому ни противилась — а при Светланке не раз горько сожалела, что я вышла замуж не за тебя, а за Сашу… И фамилия твоя при этом звучала, и имя… Ни один ее приезд к нам без таких разговорчиков не обошелся… Думаю, Светка, хоть и было ей тогда лет пять-шесть, все это преотлично запомнила. А тут — ты, собственной персоной, сочетающийся в ее памяти со словом «жених». Именно так тебя и называла тетушка. Кроме того, не сомневаюсь, что у Светки тогда возникали вопросы, которые она ей в мое отсутствие задавала, а та охотно отвечала. Так что ты в глазах моей единственной эгоистки — некто, посягающий на ее единоличную собственность в лице меня… Ты можешь назвать другую реакцию, которая была бы в данной ситуации с ее стороны естественной?

— Выпороть бы их обоих. И ее, и Сашку за его взглядики, — мрачно констатировал Родионов и взялся за яичницу, которую я ему только что шлепнула на тарелку.

— Во-первых, поздно пороть, во-вторых, поркой не поможешь, — напомнила я. — В-третьих, на данном этапе все это вообще не подлежит обсуждению.

Он промолчал, и больше мы к этой теме, слава богу, не возвращались. Виталька уехал сразу после завтрака, невинно поцеловав меня в щечку, поскольку Катька уже успела встать, умыться и как раз шла на кухню завтракать — через прихожую.

Спустя несколько минут я к ней присоединилась, и заодно с яичницей мы распределили между собой два предстоящих визита. Я выбрала «Давай поженимся!», возглавляла которое некая Лидия Ивановна Коломийцева. По словам Татьяны, давшей нам рекомендации к владельцам других агентств, женщина она «за пятьдесят», очень, по Танькиному же мнению, скромная и добрая. Отнюдь не какая-нибудь акула бизнеса. За Катюшей, таким образом, осталось «Семь раз отмерь…», во главе которого был весьма симпатичный и не старше тридцати мужик. Респектабельный на вид и крайне приятный в общении.

Что ж, как говорится, будем поглядеть. Завтракали мы не спеша, потом еще раз, тоже не спеша, обсудили всю имеющуюся в наличии информацию. Агентства начинали свою работу в отличие от нас, служак, с одиннадцати часов, времени впереди было предостаточно. Мы обе собирались появиться там не раньше полудня.

Решение было очень правильным, потому что без четверти одиннадцать позвонил Володя и сообщил, что одна из неопознанных девушек, угробленных маньяком еще, как обнаружилось, в конце мая, теперь опознана. Ею действительно оказалась ближайшая подруга убитой — Нина Арутюнова…

Потом Володя, помявшись, попросил меня позвать к телефону Катьку, и я позвала. А сама ушла, потому что моя девочка немедленно вспыхнула до корней волос. Что они, молодые, нынче говорят в таких случаях? Кажется, употребляют вместо междометий, которыми пользовались мы, слово «фишка». Терпеть не могу любой жаргон, но иначе тут, кажется, не скажешь… Похоже, мой опер в мою же Катерину действительно влюбился… Ну, приехали: опер-то он классный, товарищ — тоже хороший, а вот каков мужик — не представляю… А вдруг просто решил завести легонький романчик?! Номер не пройдет, только через мой труп!

Болтали они не меньше двадцати минут, и все двадцать минут я нервничала на кухне. Катька туда в поисках меня заявилась разрумянившаяся и очень хорошенькая, я занервничала еще больше: стоило посмотреть, какой детской радостью светились у нее глаза после разговора с Володей!

— Катька! — сказала я ей прямо, потому что в обход на такие темы говорить не умею. — Ты смотри, он хоть и умница, но кто знает? Обидит тебя, не дай-то ему бог, убью… Не посмотрю, что мой лучший оперуполномоченный!.. Но и ты тоже уши особо не развешивай, под лапшу сама не подставляй! Кто их, мужиков, знает? Им лишь бы… Ну, сама знаешь что! — окончательно зарапортовалась я. А Екатерина, вместо того чтобы, как я ожидала, смутиться, расхохоталась.

— Тетя Светочка, ну вы чего, а? Он в основном по делу со мной говорил. Вы что, правда думаете, что я ему понравилась?

— Еще как правда! — заверила я Катьку. — Не первый год его знаю, но такой активной реакции он при мне ни на одну девицу не выдавал, клянусь! Так что будь осторожна и…

— Вот здорово! — брякнула Екатерина, а я заткнулась, поняв, что дело куда хуже, чем я думала. Нет, говорить с Катькой дальше бесполезно, пожалуй, стоит поговорить с Володей… Сделаю это при первой же возможности! Вряд ли он понимает, насколько она наивна и доверчива, но я-то это знаю прекрасно, сама такая была.

Я махнула рукой, и мы начали собираться по своим точкам, у меня в планах была еще идея повидаться в конце дня с Грифелем, очень интересно посмотреть на него — просто так. Из любознательности. И прекратить свой отпуск в связи с закрутившимся новым делом. Интересовало меня также и то, как они там, наверху: успели закрыть «заказуху» или еще нет?

…Лидия Ивановна Коломийцева, генеральный директор и владелица брачного заведения, оказалась и впрямь симпатичной женщиной, во всяком случае на первый взгляд. Только вот лет ей было, пожалуй, немного больше, чем решила Татьяна. Несмотря на макияж, ни «печальные брыли», ни обвисший подбородок никуда не денешь…

Одета она была действительно скромно: темно-синее платье с высоким воротом, отнюдь не самое дорогое, на плечах черная шаль с кистями. В углу небольшого кабинетика, очень сдержанно обставленного, прямо на гвозде висело самое заурядное пальто, каких на рынке — пруд пруди: серое, с воротником из какой-то морской животины.

Само агентство находилось в Марфине, в торце жилого дома, и располагалось в обычной двухкомнатной квартире. Кухня здесь, по-моему, использовалась по назначению — для обеденных чаепитий, поскольку оттуда слышалось ворчание холодильника.

В большой комнате, уставленной полками с картотекой, явно позаимствованными в какой-нибудь прогоревшей библиотеке, находился стол, четыре удобных на вид кресла и диван, повсюду — много цветов, хотя не столько, сколько в «райском холле» Белозуевского пансионата, а как раз в меру. В углу висела икона Богоматери, на стене — довольно большая и очень приличная копия картины «Неравный брак». Намек, но непонятно на что… На полу — хорошее, из дорогих, ковровое покрытие.

За столом я обнаружила весьма миловидную девицу лет двадцати, не больше, которая смотрелась как-то неестественно… Куда лучше подошел бы кто-нибудь посолиднее. Единственное, с чем она хорошо сочеталась, был компьютер. Услышав, что мне нужна не она, а хозяйка, девочка перевела дыхание с явным облегчением.

— Вам повезло, — улыбнулась она, — Лидия Ивановна как раз только что появилась, а она бывает не каждый день… Сейчас спрошу! Она вообще-то в курсе всего.

И, увидев, что я несколько недоумеваю, пояснила:

— Я сама всего третий день работаю, еще не освоилась до конца!

Вход в кабинет Коломийцевой был прямо отсюда, и спустя минуту я уже сидела перед доброжелательно разглядывавшей меня Лидией Ивановной, ожидая, когда она заговорит со мной сама: обозначать цель своего визита сразу я не собиралась.

— Усаживайтесь поудобнее и не смущайтесь, — улыбнулась Коломийцева, незаметно окидывая меня оценивающим взглядом. — У нас редко появляются такие очаровательные женщины, как вы, так что все будет в порядке!

Подбодрив меня таким образом, Лидия Ивановна извлекла из ящика бланк какой-то анкеты и, взяв ручку, поинтересовалась:

— Вы принесли фотоснимок?

— Я думала, — ответила я, — регистрацией занимается ваша девочка… Вы ведь генеральный директор, да?

Лидия Ивановна тяжело вздохнула:

— Как видите, приходится большую часть работы выполнять самой. У меня в последнее время с сотрудницами — прямо беда! Увольняются одна за другой…

— Наверное, мало платите! — усмехнулась я.

— Плачу даже больше, чем могу! — возразила она. — И больше, чем в других агентствах. Просто одна ушла — по беременности, вторая — не знаю почему, так сказать, без объяснений. А эта — только что приступила и оказалась, простите, бестолочью…

— Надо же! — посочувствовала я.

— Давайте-ка лучше о приятном, — улыбнулась Коломийцева. — Ваш год рождения, имя, отчество, фамилия, требования к партнеру…

Тянуть дальше не стоило, и, еще раз улыбнувшись, я представилась по Полной программе, отметив, что изумление Лидии Ивановны выглядело вполне натурально, хотя, если не почудилось, она слегка побледнела.

— Прокуратура? Вы сказали — прокуратура?.. — Лидия Ивановна отложила ручку и округлила глаза. — Хотите сказать, что вы заинтересовались по каким-то причинам моим агентством?

Никакого волнения в ее голосе не слышалось, только удивление, причем не слишком сильное, как раз в меру — по ситуации. Либо чиста, либо у нее от природы весьма развито чувство меры…

— Не совсем так, — пояснила я. — Мы посещаем все имеющиеся в Москве брачные агентства в поисках девушки. Даже двух девушек — в связи с одним малоприятным делом… Нам известно, что именно в такие агентства обращались обе, хотя и по разным причинам.

И я положила перед ней снимок Машеньки и Нины, поскольку себе взяла оригинал, а Катюше пока пришлось вручить ксерокопию, сделанную утром, на ближайшей почте.

Лидия Ивановна кивнула, неторопливо достала из верхнего ящика стола очки и, водрузив их на нос, придвинула к себе снимок.

— Это же Маша Моргунова… Точно она, только помоложе! — Коломийцева сняла очки и посмотрела на меня растерянно. — Что… Что-то случилось? А я думала…

— Что вы думали?

— Понимаете, — она слегка разволновалась, — ведь это я ее имела в виду, когда говорила насчет второй сотрудницы…

— Давайте лучше по порядку, хорошо? — предложила я.

— Конечно-конечно… Если по порядку, то Маша проработала у меня считанные месяцы, а после, в один прекрасный день, просто взяла и не вышла на работу, без предупреждения… День у нас был приемный, сама я заехала тогда с утра чисто случайно, и пришлось остаться. Иначе потеряли бы нескольких клиентов… Вот, пожалуй, и все.

«Все ли?» — подумала я. А вслух спросила:

— А что вы можете сказать насчет второй девушки?

Лидия Ивановна снова потянулась за очками и нерешительно повертела в руках снимок, словно пытаясь что-то вспомнить. Я не торопила ее. Мне показалось, что женщина внутренне напряглась, как будто изо всех сил пыталась решить, что именно ей следует сейчас сказать. Не вспоминала, а именно решала… Но я могла и ошибаться. Наконец она заговорила.

— Видите ли… Наверное, следует рассказать вам, каким именно образом Маша ко мне устроилась. Я не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, но мне кажется, что в день нашего знакомства она пришла ко мне сюда со снимком именно этой девушки… Хотя наверняка утверждать этого я не могу, не помню…

— Так… — подбодрила я ее почти весело.

— Ну, в общем, ее почему-то интересовало, обращалась ли эта девушка, как она сказала, ее ближайшая подруга, к нам.

— Маша не объяснила, почему ее это интересует?

— Нет.

— А позднее, когда уже работала у вас?

— Тоже нет. Я ее не спрашивала, я, знаете ли, на работе исключительно работой и занята. А она сама разговора об этом больше не заводила.

— А девушка эта к вам обращалась?

— И снова скажу вам нет, — твердо произнесла Лидия Ивановна и спокойно посмотрела уже в глаза. — У меня в силу моих занятий не такая уж плохая память на лица. Приходится в момент знакомства оценивать каждого, кто к нам заглядывает, сразу же прикидывая шансы на серьезного партнера, вот и запоминаешь людей поневоле… К сожалению, в основном к нам обращаются женщины… Страшно много одиноких женщин появилось в последние годы, а переносить одиночество достойно дано далеко не каждой!

Она вздохнула и задумчиво посмотрела в окно.

— Хорошо, Лидия Ивановна. Но вы сами говорили, что бываете в агентстве не каждый день. Может быть, девушка приходила в ваше отсутствие и ее принимала ваша тогдашняя сотрудница?

— Вы забываете про картотеку. У нас есть свой архив за целых два… ну, почти два года — столько, сколько мы существуем! — В голосе Коломийцевой прозвучало нечто вроде гордости. — Мы, когда Машенька сюда пришла, пересмотрели буквально все, если память мне не изменяет, месяца за два или три. И не нашли ни одной девушки, даже отдаленно напоминающей ее подругу…

— И все же не могли бы вы на всякий случай подсказать, как можно связаться с вашей сотрудницей, работавшей в то время?

Лидия Ивановна с сожалением покачала головой:

— Разве что только имя назвать — Татьяна Петровна Иванова… Личные дела сотрудниц я, в отличие от картотеки, не храню, а дело было давно…

— Ничего не поделаешь, — вздохнула я. — Что ж, давайте в таком случае вернемся к Машеньке. Итак, пришла она к вам по делу и, никак его не решив для себя, почему-то устроилась к вам же на работу… Не совсем обычная ситуация, верно?

— На самом деле объясняется все просто, — слабо улыбнулась Коломийцева. — Таня уже успела предупредить меня тогда, что уходит. А Машенька обронила во время разговора, что по профессии психолог. Как вы понимаете, именно психологу здесь самое место, вот я ей и предложила сама у меня поработать… Она ответила, что подумает. А услышав про оклад, согласилась тут же, испросив только неделю или дней десять, чтобы уволиться с прежней работы… Кажется, где-то на радио, где пахала день и ночь за гроши… Бизнес наш, конечно, хлопотный, но все же доходный более-менее, как любое частное предпринимательство…

Где-то я уже слышала это выражение — «хлопотный бизнес», причем совсем недавно… Только вот где? Я напряглась, но так ничего и не вспомнила. Я решила немного потянуть время до своего ухода — вдруг все-таки вспомню? Отчего-то мне казалось, что вспомнить важно.

— Значит, мы дожили-таки до времен, когда заниматься бизнесом выгодно? — приветливо улыбнулась я.

— Вы знаете, — немного оживилась Лидия Ивановна, — тут, как в любом деле, главное — не слишком высовываться. Взять меня… Ну что может из нас вытянуть серьезный рэкет? Гроши! В наше время с такой мелочевкой ни одна уважающая себя «крыша» не свяжется. Так что лично я вполне обхожусь контактами с ближайшим отделением милиции… Пока, слава богу, никаких неприятностей… Бог хранит!

И она перекрестилась — как-то очень несуетно, серьезно, так крестятся только люди действительно верующие…

Я растерялась. Причем растерялась, как теряюсь на самом деле редко. Ведь если Лидия Ивановна религиозный человек — она вряд ли имеет отношение к этой грязной истории. А если просто хорошая актриса?.. Я немедленно вспомнила Григорян, и тут же поинтересовалась, почему Коломийцева избрала именно этот бизнес, а не торговлю, например. Что-то, связанное с ее прежней профессией?

— Ну какая мне торговля, что вы! — она негромко рассмеялась. — Скорее, действительно связано с профессией — если мою прежнюю работу советских времен можно так назвать… Я, видите ли, трудилась в Министерстве социального обеспечения… В общем, была чиновницей самой заурядной. Но с людьми, причем людьми не самыми счастливыми, дело иметь привыкла и, главное, умела. А женщин я жалела всегда, особенно одиноких…

— Вероятно, у вас были для этого личные причины?

— Как вам сказать… — Коломийцева вздохнула в очередной раз — вообще, вздыхала она часто, словно кум Тыква из детской книжки «Чиполлино». — Я очень любила своего мужа, мы вместе работали… Однажды он поехал в командировку и — не вернулся. Здоровый, красивый, сильный мужчина взял и умер в зале Свердловского аэропорта перед посадкой на московский рейс… Остановилось сердце. Мы и прожили-то всего три года, ребенок еще совсем маленький был… И вот столько лет прошло, а я его по сей день во сне вижу. Если хотите — можете считать эту историю «личными причинами»…

— Лидия Ивановна, — сказала я, поднимаясь, — мне, к сожалению, пора! Не сочтите за труд в ближайшие пару дней заехать в нашу прокуратуру… Я вам оставлю свою визитку, когда определитесь — позвоните, чтобы я заказала вам пропуск: опознание по снимку Маши и все остальное, что вы мне рассказали, придется запротоколировать.

Ни морщиться, ни огорчаться, во всяком случае вслух, она не стала. Просто кивнула головой и, слегка нахмурив высокий лоб, сказала, что послезавтра ей удобнее, чем завтра.

— Ради бога! — произнесла я, внимательно вглядываясь в ее крупное, открытое лицо со все еще красивыми темными глазами, в глубине которых таился огонек какой-то застарелой печали. И, невольно вспомнив о том, что она поведала мне о себе, подумала: как я сама буду выглядеть через каких-то десять — пятнадцать лет?.. И что будет тлеть в моих собственных глазах — умиротворение от жизни или неизлечимая горечь разочарования в ней?..

Покинув агентство и отойдя от него на приличное расстояние, я вынула свою заветную «сотку» и набрала Володин номер. Решение я приняла спонтанно, хотя поступаю так редко. Только в тех случаях, когда моей интуиции удается победить голос разума.

К моей великой радости, Володя оказался на месте.

— Слушай, — спросила я, — можешь ты, не дожидаясь бумажки от меня, немедленно организовать «наружку» за одной дамой?..

Опер посопел в трубку, что-то прикидывая и сожрав таким образом несколько секунд платного времени.

— Если к вечеру бумажка будет, сам пока тряхну стариной, — пообещал он. — А потом солью клиента Николаше, он как раз освободится.

— Класс! — сказала я, использовав для краткости подростковый жаргон. Потому что Николаша по части «наружки» числился у нас в лучших. — Пиши тогда адрес, имя и словесный патретик. Марфино…

— Светлана Петровна, — крикнул он поспешно в предчувствии того, что я сейчас дам отбой. — А распоряжение?

— Я сейчас еду на работу, все тебе будет, не сумлевайся.

— Солью клиентку, вечером заеду и доложусь!

Я отключилась и, усмехнувшись, направилась к своему «москвичонку», припаркованному неподалеку. Между прочим, мог бы и по телефону доложиться — во всяком случае, именно так он и поступал почти всегда. Единственная причина, по которой его трудолюбие перешло всякие разумные границы, виделась мне в Кате… Зачастил, называется!..

Но не по «трубе» же с ним, да еще за мои личные, весьма ограниченные средства решать столь судьбоносную проблему?!

И, решив пока что об этом не думать, я открыла дверцу своей машины.

Отъехать от парковки я не успела — только прогреть мотор. Потому что, едва глянув на дорогу перед собой, первое, что увидела, — была выруливающая с другой стороны улицы на проезжую часть маленькая темно-красная «тойота». Автоматически глянув на ее владельца через лобовое стекло, я обнаружила, во-первых, что за рулем — женщина, а во-вторых, женщиной этой была Лидия Ивановна Коломийцева… Единственное, что мне после этого оставалось, — как можно незаметнее пристроиться в хвост ее иномарке. Одновременно вновь извлечь на свет свою «трубу» и связаться с Володей.

— Придется вам, Светлана Петровна, тряхнуть стариной, — хихикнул мой опер. — Давненько, поди, сами-то «наружкой» не занимались? Ладно, дадите знать, где эта бабенка тормознет, жду!

Оперативной работой я действительно не занималась, как изволил выразиться Володя, «давненько», но тешила себя надеждой, что навыка все же не потеряла и слежку Коломийцева за собой не заметит.

Интересная складывалась ситуация: немедленно после разговора с представителем прокуратуры на невинную, в общем-то, тему (об убийствах я не сказала ни слова) моя бизнесменша бросает агентство на новенькую и бестолковую, по ее мнению, сотрудницу и куда-то мчит… Куда?

Минут через десять я поняла, что двигаемся мы в сторону Алтуфьевского шоссе… Да! Так оно и было. Неужели наш путь лежит за город? Это был бы для меня очень плохой вариант. Одно дело незаметно висеть на хвосте в потоке городского транспорта, и совсем другое — на трассе, где в этот час вряд ли много машин…

К моему огромному облегчению и удивлению, на Алтуфьевку мы выезжать не стали. В самом начале шоссе Лидия Ивановна, уверенно попетляв по неизвестным мне улицам и улочкам, выехала к маленькому симпатичному храму и притормозила… Проехав чуть дальше и завернув под мост, я сделала то же самое и, отзвонив Володе наши с Коломийцевой координаты, направилась вслед за «клиенткой», стараясь, разумеется, не попадаться ей на глаза. Впрочем, никаких моих стараний и вовсе не требовалось: по-моему, Лидия Ивановна и сама ничего и никого вокруг не замечала. Выйдя на открытое пространство возле церковной ограды, я успела увидеть только ее пальто, мелькнувшее на паперти: Коломийцева истово перекрестилась и вошла в храм.

Выждав минуту или две на ветру, который дул здесь со всех сторон, я тоже направилась к паперти. Храм действительно оказался старинный, начала восемнадцатого века, как извещала табличка, охранялся государством, полное его название звучало «Храм Рождества Пресвятой Богородицы».

К моему удивлению, несмотря на вроде бы неурочный час, внутри было довольно много народу: тесноватый, душный, но удивительно уютный храм… Лидию Ивановну я обнаружила справа от алтаря, перед огромной и какой-то совершенно необычной иконой Богородицы. Не знаю, как это удалось иконописцу, но глаза Богоматери выглядели не просто абсолютно живыми, но как будто заплаканными… Или, точнее, в них отчетливо ощущались невыплаканные слезы о Младенце, которого Она прижимала к груди… Это было очень сильное впечатление, икона буквально завораживала, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвести от нее глаза и поискать взглядом в толпе Коломийцеву.

Лидия Ивановна стояла на коленях рядом с высоким распятием, установленным слева от иконы, неотрывно глядя в лицо «Плачущей Богоматери» — так я определила для себя название удивительного произведения неизвестного живописца. Наверное, мысленно она молилась, именно такое лицо — истово молящегося человека, ничего и никого вокруг не замечающего, — у нее и было. И я не знаю, сколько времени это длилось. Сама я бываю в храмах очень редко, но всякий раз, попадая в церковь, отчего-то теряю ощущение времени…

Наконец пожилая женщина тяжело поднялась с колен и, глубоко вздохнув, шагнула к ближайшему подсвечнику. В руках у нее оказалась довольно большая свеча, которую она подожгла и стала устанавливать среди других, поменьше, уже горящих… В этот момент кто-то осторожно тронул меня за руку. Слегка повернув голову, я увидела Володин профиль. На меня он не смотрел. Еле слышно шепнув ему всего два слова — «зажгла свечу», чтобы наверняка обозначить для Володи Коломийцеву, я с огромным облегчением покинула храм… Лидия Ивановна с ее памятью на лица могла засечь меня в любую минуту.

Не могу сказать, что на душе у меня было легко в тот момент, когда я парковалась возле здания нашей прокуратуры. Неожиданно для меня самой визит в храм почему-то здорово выбил меня из колеи… Возможно, потому, что поведение Лидии Ивановны не укладывалось ни в какую известную мне схему, вообще находилось в данный момент, на мой взгляд, вне логики.

С одной стороны, я могла поклясться, что в нашем недолгом разговоре была какая-то ложь, неправда, идущая от нее. Такие вещи с годами начинаешь чувствовать. Скорее всего, в первую очередь это касалось Нины Арутюновой. Голову на отсечение даю — именно к ней и обращалась девушка, но Коломийцева в этом не призналась отчего-то ни Машеньке, ни мне. Машенька в итоге, проработав какое-то время в агентстве, убита… Два трупа — и оба каким-то образом на совести пожилой, верующей женщины?! Нонсенс!.. Тогда почему скрывает насчет Ниночки?.. К тому же Нина, да и Маша тоже, явно из серии неопознанного маньяка, вначале спаивающего свои жертвы, затем насилующего и убивающего одним и тем же способом — с помощью укола героина… Где-то в процессе разрывающего в клочья белье и юбки девушек… При чем тут Лидия Ивановна?!

Получалась мешанина, которой в природе существовать не может. Ни одна из известных логических схем подобную смесь систематизировать не в силах… Следовательно, отсутствует самая важная и наверняка непредсказуемая информация, являющаяся стержнем этого дела… Последнее, что радует любого следака, — поиск методом «тыка», но пока что другого выхода я не видела. Придется самым тщательным образом прорабатывать все связи сразу троих человек: туалетного бизнесмена, милейшего доктора и Лидии Ивановны Коломийцевой. И разумеется, несмотря ни на какие трудности, искать бывшую сотрудницу агентства с «редкой» фамилией «Иванова» и довольно популярным именем «Татьяна Петровна». Сориентировать на это, видимо, придется все ту же единственную женщину-оперативника из УВД — Настеньку Лапину: если Коломийцева не соврала и Иванова действительно беременна, шерстить в первую очередь нужно женские консультации. Вначале — ближайшие к агентству, затем, если не найдем, расширяясь кругами по карте округа…

Словом, впереди была целая лавина рутинной работы, которую любой из нас любит в последнюю очередь, но которая, как правило, и составляет суть почти каждого следствия. Пока я не видела во всей этой ситуации Катиного места, и меня это почти радовало: отправлю девчонку назад в Белозуево — подальше от любимого опера…

…В родной конторе за время моего отсутствия не изменилось решительно ничего: словно и не исчезала я на эти несколько дней! Все те же довольно длинные коридоры, украшенные дверями с табличками «Помощник прокурора» — без каких-либо уточнений, по какой именно части данный помощник трудится. На ниве криминала или по «гражданке»?..

Эта традиция называть следователей прокуратуры безликим словом «помощник» осталась с прежних, суперзасекреченных советских времен… Вероятно, теперь уже навсегда, хотя никакого смысла в ней, сколько ни гляди, не углядишь. Ведь посетители, терпеливо поджидающие под упомянутыми дверями, прекрасно знают не только к кому сюда пришли, но и для чего вызваны сюда.

Что касается моих дорогих коллег, то первой из них я, уже возле кабинета Карандашова, встретила давешнюю девочку из юридического подразделения, Алинкину подчиненную, спешившую куда-то с целой стопкой папок с делами. На сей раз с ее юбкой все было в порядке, из-под форменного пиджачка она виднелась точненько на положенные уставные сантиметры — до середины коленей… Похоже, Милочка дала девчонке дельный совет, хотя теперь нашей новенькой юристочке и придется ходить круглый год в наглухо застегнутом мундире… Вот бедняга! Я слышала, что лето в следующем году прогнозируют необыкновенно жаркое…

— Здравствуйте, Светлана Петровна, с приездом, — приветливо улыбнулась девушка, а я, тоже улыбнувшись и поблагодарив, подумала, что надо будет, наконец, спросить у Алины имя ее сотрудницы: неудобно — она-то вон не только знает, как меня зовут, но еще и по части моих перемещений, как выяснилось, в курсе… Спрошу при первой же возможности!

И, кивнув девочке, я вошла в приемную.

— Вот и славно, что вернулась. — Людмила Яковлевна приветствовала меня этой фразой и своим ласковым взором, одновременно колдуя над подносом с кофе и любимым карандашовским печеньем — кажется, овсяным, которое лично я терпеть не могу. — Давай заходи, он с утра о тебе уже два раза спрашивал… А кофе я попозже ему подам!

— Соскучился, значит? — ухмыльнулась я и, не дожидаясь Милочкиной реакции, толкнула дверь в святая святых.

— Ну, как отдохнулось? — ядовито поинтересовался Грифель, едва я переступила порог кабинета.

— Блеск! — заверила я его и в свою очередь поинтересовалась: — А вам как тут без меня поработалось?

— И я тебя люблю, — буркнул Карандашов и покосился на папку с делом у меня в руках. — Трудолюбивая ты наша… Екатерина в Москве?

— Пока — да, но завтра собираюсь отправлять ее домой.

— Что тамошние постояльцы?

Меня никогда не перестанет удивлять, каким образом Грифелю удается быть в курсе решительно всех дел, даже по касательной проходящих через нашу прокуратуру! Что там дел — деталей, знать о которых вроде бы даже и не обязательно? Насколько я знаю, лично ему по белозуевскому делу никто ничего официально пока не докладывал — иначе чего бы я, спрашивается, перлась в его кабинет с папкой, где собрана вся имеющаяся на данный момент оперативка?! Ну и ну! И вопрос, причем с порога, сразу задает в точку… Телепат он, что ли?

Конечно, внешне я своего удивления никак не проявила.

— Оба интересующих нас постояльца пока что сидят на месте, хотя доктор, по последним данным, навострил куда-то лыжи. Утверждает, что отпуск у него там испорчен.

— Уверена, что за ними хорошо приглядывают?

— Да. Родионов взял это лично под свою ответственность, да и Катя вот-вот возвратится в Белозуево, так что тут все в порядке… Где мой отзыв из отпуска?

— В верхнем ящике твоего стола, куда ты, судя по всему, еще не заглядывала… Вчерашним числом, между прочим…

— Уж не собираетесь ли вы вычесть вчерашний день из моей и без того хилой зарплаты? — поинтересовалась я.

Грифель сердито посопел и бросил на меня один из самых убийственных своих взглядов.

— Вечно ты найдешь приключений на задницу — ладно бы, только на свою, так еще и на мою тоже… Счастье, если Петровка эту пакость у нас заберет, признает за всей этой кучей дерьма «своего маньяка». А пока они не торопятся — считай, стопудовый «висяк» ты мне сюда приволокла! Мерси, причем большое!.. И Катьке твоей — тоже привет передай!

Я скромно опустила глаза и легонько вздохнула: когда Грифель злится, именно так и следует себя вести, дабы не довести его до состояния ярости. Помолчав секунду и оценив свой вид со стороны как очень виноватый, я распахнула глаза пошире и посмотрела на начальство умоляюще:

— Ну вот… Я хотела посоветоваться с вами, а вы…

— Что — я?! — Он все-таки взорвался. — Еще я же и виноват?! Посоветоваться она хотела… Можно подумать, у самой головы на плечах нет!

Он сердито фыркнул, поерзал на стуле и тяжко вздохнул:

— На пенсию, что ли, податься?..

— Ага… — не вынесла я. — И — к теще на дачу, кверху задницей!

Грифель выпучил на меня глаза, покраснел, как крымский помидор, и… махнул рукой, сдаваясь — что и требовалось.

— Ладно, давай, что там у тебя?..

В течение следующего часа я сливала на него всю имеющуюся информацию, периодически останавливаясь, дабы выслушать Грифелево мнение. Между прочим, на самом деле, при всех завихрениях, профессионал он хороший, с ясной головой и, конечно, огромным опытом. Так что его советы действительно имеют реальную ценность.

Дважды за время нашего общения мы пили кофе, в результате чего у меня началось сердцебиение, зато голова оставалась дееспособной. Увы, ясности самому делу ни кофе, ни Грифель не прибавили…

— В первую очередь ищи связи между этой твоей троицей, — уже спокойно сказал он в конце. — Что-то тут есть, ты права, даже с твоих слов — и то чувствуется нечто таящееся, понимаешь? Какое-то очень важное обстоятельство, может быть, и вовсе крохотная деталька, благодаря которой вся эта чертова мозаика должна сложиться… А в таком виде скинуть дело Петровке — и надеяться нечего, — снова завздыхал он о своем, а я поспешно перевела стрелку:

— У меня чувство, что я сама где-то что-то упустила, а что — никак не ухвачу…

— Уж пожалуйста, постарайся! — сухо сказал Грифель и красноречиво посмотрел на часы. — Через пару дней доложишь, что и как.

На этом аудиенция завершилась, и я направила свои стопы к дому.

И, между прочим, совершенно не удивилась, когда дверь родной квартиры открыла не Светка и даже не Катя, а любимый оперативник, явно успевший за это время передать свои полномочия Николаше.

— Привет! — буркнула я, вообще-то не слишком приветливо, обнаружив за Володиной спиной сияющую Катину мордашку. — Только не начинайте докладывать прямо с порога, терпеть этого не могу! Я голодна, как собака… А Светка где?

— Я здесь, мамусь… Я зачет сдала…

Дите тоже обозначилось на пороге прихожей, в которой сделалось окончательно тесно, причем с самым невинным видом: словно это не она утром проделала фокус с ванной!

— Может быть, вы дадите мне раздеться? — поинтересовалась я раздраженно, и моих стремительно увеличивающихся количественно домочадцев как ветром сдуло.

Ужин прошел ни шатко, ни валко — разумеется, из-за моего действительно снизившегося настроения. Но совесть меня от этого почему-то не мучила… Уж очень паршиво сделалось вдруг на душе. Как-то не складывалось ничего — ни дело, ни вообще…

«А что «вообще»-то? — задала я сама себе мысленный вопрос. И сама же ответила: — Родионов… Неужели я из-за него злюсь и нервничаю? Хотелось бы знать почему… Ну встретились, ну…»

Дальше я решила не размышлять, тем более что и ужин очень кстати исчерпался, а впереди был очередной вечерок подбивания бабок. Судя по всему, я просто устала. От всего сразу и от каждой из возникших проблем по отдельности… Ведь как хорошо жила, пока не позволила Грифелю отправить себя в отпуск! Прекрасный урок на будущее — прежде чем отступать от принципов в следующий раз, припомню, что за все приходится расплачиваться…

Вот в таком хилом настроении я и присоединилась к остальным, молчаливо поджидавшим меня в гостиной.

— Первым говорить будет Володя, — безапелляционно заявила я. — Меня интересует, куда двинулась Коломийцева после храма и на каком этапе ты передал ее Николаше.

— У нее, Светлана Петровна, — сразу сосредоточился Володя, — как выяснилось, больной ребенок есть… сын.

— Господь с тобой, Вовочка, какой еще ребенок?! — изумилась я. — В ее-то возрасте?.. И вообще, с чего ты это взял?..

— Ну… — Он внезапно смутился. — Я решил, что слово «чадо» в переводе с церковно-славянского «ребенок»… Разве нет?

Катька не выдержала и фыркнула, а я, чтобы не присоединиться к ней ненароком, нахмурилась и сухо продолжила:

— Допустим… И что из этого следует? Пояснее нельзя?

Володя окончательно смешался:

— Можно… Ну, когда вы ушли, я подобрался к Коломийцевой как можно ближе: меня-то она ведь ни разу в жизни не видела… Какое-то время Коломийцева еще стояла там, возле иконы, а потом, когда народу стало совсем немного, пошла и встала в очередь к прилавочку, где иконками торгуют, крестиками и записки разные принимают…

— «За здравие» и «За упокой»! — вмешалась Катька. — Нельзя таким безграмотным быть, а еще крещеный небось!..

— Я не безграмотный! — обиделся вдруг Володя. — И прекрасно это все знаю… Словом, Лидия Ивановна разговаривала с женщиной, принимающей записочки, а я стоял следующим и слышал все дословно. Коломийцеву женщина, видимо, хорошо знает и сама первая спросила, как ее сыночек себя чувствует, а у той — сразу же слезы в три ручья… «Решила, говорит, попробовать за него, мое болящее чадо, на сорок дней заздравную заказать… Вдруг поможет?..» И все это — сквозь слезы, даю голову на отсечение, без притворства… Ну, женщина ей в ответ закивала, одобрила, значит, замысел. И сама взяла и бумажку, и карандашик, сама и записывала за ней. «Как ты его крестила-то, как в паспорте?» «Ну, почти, — отвечает, — Александром он у меня крещенный, потому и в детстве Алексашей звала…» И продолжает реветь, та ее успокаивать кинулась, мол, все хорошо будет, поправится он, вот увидишь, ну и… Словом, на этом месте я решил уйти из очереди по-английски. Коломийцева вышла минут через пятнадцать и поехала в сторону Дмитровского шоссе, затем — к центру, но в районе Лесной улицы свернула во дворы, припарковалась у одного из домов — адрес я записал — и вошла в крайний подъезд. К счастью, где-то через полчаса я догадался брякнуть ребятам и еще через полчаса выяснилось, что этот дом и есть адрес, по которому она прописана… В однокомнатной квартире старого типа. Думаю, Николаша и по сей момент там сидит — пасет двери ее подъезда… Лично я просидел в машине часа три, пока его дождался… Все… Хотя — нет, не все! Я ребят два раза переспрашивал, но никакого «болящего чада», вообще никого, кроме самой Коломийцевой, в ее однокомнатной квартире не прописано. Вот теперь все.

— Что ж, похоже, количество хлама увеличивается с каждым шагом… — прокомментировала я. — Катя?

— Я сегодня, Светланочка Петровна, пустая… В этом «Семь раз отмерь…» ни Машеньку, ни Нину никто и в глаза не видел — во всяком случае, так они утверждают: генеральный директор и трое сотрудников. Не исключено, что по ксерокопии не могут узнать, а по фотке кто-нибудь и припомнит… Я договорилась, что приду к ним еще раз — завтра…

Иными словами, отъезд откладывается? Ну уж нет!

— Завтра я пойду туда сама, а ты сейчас нужнее в Белозуеве, — заявила я.

В комнате повисла пауза — надо сказать, довольно увесистая. А физиономии обоих моих собеседников явно поскучнели…

— В Белозуеве? — переспросил почему-то Володя, а не Екатерина. — Вы, Светлана Петровна, ни слова не сказали, что и как дальше по плану следствия… Что-то я не въехал… И, кстати, насчет Грифеля — все в норме?

— А что насчет Грифеля? — вздохнула я. — Распорядился в первую очередь попробовать нарыть связи между тремя имеющимися фигурантами дела: бизнесменом, доктором и — тут я с ним согласна — Коломийцевой… А как — не сказал. Если коротко резюмировать мой визит к этой даме, наша Лидия Ивановна, будучи верующей женщиной, при этом что-то либо недоговаривает, либо и вовсе лжет… Такое у меня сложилось впечатление.

— Между прочим, — вмешалась Катя, — Маринка с радио утверждает, что и у Машеньки впечатление было такое же.

— Жаль, что впечатления к делу не подошьешь, — усмехнулась я. — И в этой связи нам — кровь из носа, а найти сотрудницу ее тогдашнюю, вмешавшуюся, по словам упомянутой Марины, в разговор, надо… Лидия Ивановна утверждает, что личных дел уволившихся не хранит, назвала мне только ее имя: Татьяна Петровна Иванова… Володя, не делай страшные глаза, есть еще одна, крохотная, но зацепка: девушка уволилась оттуда, поскольку была беременна… Так что прямо завтра с утра пошлешь Настю по женским консультациям искать всех Ивановых Татьян, состоящих на учете по беременности… Или только что родивших…

— А почему Настю? — довольно задиристо вопросил мой опер. — У нас же есть Катюша!..

— Катюши у нас нет, Катюша есть в Белозуеве, именно там она, между прочим, и служит, — напомнила я зарвавшемуся красавцу. — Кроме того, там ее дожидается бабушка, если все, кроме меня, об этом забыли, то…

— Тетя Света! — Катька мгновенно вспыхнула и покраснела почти до слез. А мой замечательный Володя немедленно сделал грудь колесом:

— Светлана Петровна, если вам так уж хочется сегодня кого-нибудь загрызть — я в вашем полном распоряжении… Зачем же шпынять беззащитную девочку, да еще несправедливо? Катя только-только перед вашим приходом звонила домой, с ее бабушкой все в порядке… И мы как раз обсуждали, что в принципе ее уже можно и даже хорошо бы перевезти в Москву: все-таки здесь доктора получше…

На какой-то момент я проглотила язык. Моя Катька при этом старательно разглядывала дальний угол, словно данный разговор ее и вовсе не касался!

— Конечно, получше! — сказала я, наконец. — А заодно — и подороже, и вряд ли Екатерине с ее работой еще раз в жизни так охренительно повезет на очередную тетю Люсю… Володя, ты о чем?

— Ну, я так, вообще… — скис мой опер. — Мы же просто прикинули, так сказать, в первом приближении…

Потом он набычился совершенно по-детски и посмотрел на меня упрямо:

— Ладно, в общем-то, сейчас мы не об этом… Я все равно считаю, что ни к чему вовлекать в работу новых людей, ту же Настю. Катюша — изначально в материале, я — всегда готов… Думаю, куда умнее и рациональнее, если завтра с утра она дунет в наше УВД и мы вместе прикинем первоочередные визиты — в эти самые женские консультации… У нее все равно еще целая неделя командировки есть! — привел он последний отчаянный аргумент. А я сделала, тоже последнюю, слабую попытку настоять на своем:

— По-моему, кто-то только вчера жаловался мне на обилие работы, превышающее нормы техники безопасности. А теперь, получается, новых людей тебе уже не нужно, они тебе, значит, «лишние»… А ты чего молчишь, Екатерина?

Катька стрельнула в меня обиженным взглядом и пожала плечами:

— Молчу, потому что жду, когда вы с Володей закончите говорить. Я просто хотела вам напомнить, что, если б не я, дела бы и вовсе не завели, верно?

— Верно. И что?

— Ну, мне ж обидно… Только-только все здесь закрутилось! А в Белозуеве наши ребята, и уж тем более Виталий Константинович, за глаза справятся! Там же сейчас сплошная оперативная работа идет, а оперативники у нас и правда неплохие. Словом…

— Словом, — перебила я ее беспомощное бормотание, — домой тебе не хоцца… Ладно, ваша взяла! Конец дискуссии — по домам… Да, Володя, мне с тобой завтра надо бы еще по одному делу переговорить. Выберешь время после обеда?

— Буду в родной прокуратуре, когда скажете — как штык!

— Давай в пятнадцать ноль-ноль… — прикинула я. — Думаю, к тому моменту хоть чем-нибудь еще — да разживемся…

На этом мы и завершили вечер.

Провожать Володю в прихожую я не пошла, решив показать тактичность, проявлять которую на самом деле мне совсем не хотелось. Они с Катькой о чем-то пошептались и похихикали, прежде чем за ним захлопнулась дверь. После чего Екатерина прямиком прошастала на кухню, где все это время сидела Светка. Моя детка никак не могла понять, сержусь я на нее или нет, и в этой связи решила на всякий случай подлизаться: перемыть всю посуду, протереть пол и выкинуть без напоминаний мусор — чем и прозанималась целый вечер.

Выяснять отношения еще и с ней у меня сегодня сил точно не было, и, подумав, я сочла за благо улечься спать пораньше.