Куртизанка

Глава восемнадцатая

Париж

Август 1900 года

— Ювелир-перс непременно привезет браслет из красных бриллиантов, — заговорщически прошептал Альфонс, отыскивая глазами Симону. — А известно тебе, что о красных бриллиантах слагают легенды? Ты мне не веришь, не так ли? Тогда взгляни на замок и нашу долину. Одно упоминание о них приводит к перемене погоды, влияет на поведение животных и настроение всех и каждого — кроме тебя. — И тогда он предложил, чтобы она для разнообразия, скажем так, заказала у белошвейки платье. — Пусть оно будет таким женственным, какое ты только можешь заставить себя надеть, дорогая моя. — И, призвав на помощь все свое красноречие и стараясь выглядеть как можно убедительнее, он добавил: — Есть еще кое-что, чего я не могу открыть тебе в отношении месье: например, он приедет сюда не только для того, чтобы продать бриллианты.

С того самого дня на прошлой неделе, когда роскошный экипаж с задернутыми занавесками и золотыми украшениями доставил ее бабушку из президентского дворца и она, выйдя из него в элегантном гарнитуре из рубинов, исчезла в своей спальне, Симона с каким-то отстраненным интересом следила за разворачивающейся на ее глазах драмой. Ей стало известно, что за одну-единственную ночь мадам Габриэль сумела превратить шаха из довольно-таки нерешительного человека в исполненного уверенности владыку, которому даже хватило смелости противостоять натиску своего визиря А тут еще Альфонс прямо-таки искрился воодушевлением по поводу предстоящего визита какого-то ювелира.

— С каких это пор покупка драгоценностей стала здесь таким событием? — поинтересовалась девушка.

— Дело не в покупке, мадемуазель, а в том джентльмене, который вверг женщин в такое состояние, — ответил Альфонс, наморщив лоб. — На твоем месте я бы тоже обратил на него внимание. Вышеупомянутый господин родом из моей страны, где мужчины славятся обаянием и привязанностью к своим женщинам. — На самом деле Альфонс вовсе не был так уж уверен в лояльности персов. В свое время ему довелось иметь дело с жестокими мужчинами, настоящими животными, которых он был готов задушить собственными руками. Но встречались и исключения. Ювелир вполне может оказаться достойным Симоны.

То, что ее мать пришла в восторг от браслета, было в порядке вещей. Но, учитывая, что ее бабушка жила в вечном страхе перед гипотетической бедностью, как она могла решиться на покупку столь баснословно дорогой вещицы? Сейчас, даже больше, чем всегда, ей казалось, что весь мир сошел с ума. Отчего-то все были взбудоражены и напряжены; даже дворецкий, который вел себя в несвойственной ему манере. Он олицетворял собой голос рассудка в утратившем меру мире Симоны. И вот теперь его энтузиазм подогревался безумием охваченных сексуальной лихорадкой лошадей, пронзительными криками возбужденных павлинов и шелестом цветущих роз.

— Почему ты хочешь произвести на меня впечатление? — поддразнила она его, смахивая листок с лацкана его фрака. — Это с мамой ты должен вести себя подобным образом. Она будет только счастлива приветствовать этого месье. И, раз уж ты завалил замок цветами, почему бы тебе не воткнуть несколько штук и в газовые фонари, а если подумать, то и наядам они не помешают. В самом деле, Альфонс, мне это абсолютно не интересно. — Она откинула назад свои великолепные волосы и продолжила: — Ничто и уж, во всяком случае, никто не стоит всей этой суеты. Мама и бабуля далеко не впервые покупают драгоценности, да и ювелир появится здесь не в последний раз.

С этими словами она одарила Альфонса суровым взглядом, развернулась на каблуках и удалилась в парк. Далеко впереди она заметила мадам Габриэль и Франсуазу, увлеченных оживленным разговором. Ее мать пустила в ход весь свой сексуальный талант и обаяние, чтобы убедить месье Жерара Фонтанеля, ее нынешнего воздыхателя, в необходимости покупки браслета из красных бриллиантов. Он обладал большим состоянием и был более чем неравнодушен к ней, но его отнюдь нельзя было назвать щедрым мужчиной. Не имея сил вынести слезы Франсуазы, он пообещал ей купить браслет, даже если для этого ему придется залезть в долги. Симоне захотелось подслушать, о чем это беседуют ее мать с бабушкой, и она спряталась за кустами жасмина.

— Ma chere, — говорила мадам Габриэль, — s'il vous plait, смотри на этого человека только как на торговца ювелирными украшениями, не более того. Я хочу, чтобы он сыграл роль катализатора, или инициатора, в жизни Симоны. Ей уже шестнадцать, а она ничем не демонстрирует свою готовность идти по нашим стопам. Помнишь, как она прогнала беднягу англичанина, когда тот осмелился пригласить ее в кабаре «Ле гранд сиз»? Она буквально расстреляла его в момент отступления! А мы с тобой хорошо знаем, cherie, что первый раз имеет решающее значение. Хороший любовник — это благословение Господне. Плохой… О нет! Просто ужас.

Франсуаза с силой прижала розу к своей груди, отчего лепестки осыпались ей в вырез платья.

— Симона еще не готова. Я не вижу в ее поведении никакого прогресса; напротив, она изо всех сил сопротивляется! Дошло до того, что она больше не пользуется своими духами. И у нее нет ни малейшего желания встречаться с этим персом.

Симона пригнулась пониже, потому что женщины как раз проходили мимо ее укрытия.

Мадам Габриэль оборвала последние лепестки, еще остававшиеся на розе Франсуазы, и уронила их в фонтан.

— Я сделаю так, что она с ним встретится. Что же касается тебя, cherie, оставь в покое эти колючие цветы и займись лучше своими руками. Пока ты еще можешь выбирать из целого сонма мужчин. Только вообрази себе такой конфуз, когда ты окажешься во власти одного-единственного из них.

"Оставь перса Симоне."