Куртизанка

Глава двадцать четвертая

Париж

Август 1900 года

— Красные бриллианты — это такая скука, Grand-mere, бабуля. И персидский ювелир мне тоже не интересен, — заявила Симона мадам Габриэль, сидевшей за письменным столом. Разложив перед собой карту Парижа, бабушка окунула ручку в чернильницу. Она провела красную линию по схеме перекрещивающихся улочек и проспектов, по которой будет следовать экипаж с персом из президентского дворца до ее замка. В том месте, где должен был находиться шато Габриэль — конечный пункт назначения ювелира, — она поставила на карте восклицательный знак.

— В последнее время город ужасно перегружен, — произнесла она. — Тебе не кажется? Он успеет к вечернему чаепитию или приедет на ужин?

— Какое это имеет значение, Grand-mere?. Он едет сюда не для того, чтобы пить чай или ужинать, а чтобы насладиться твоим обществом.

Мадам Габриэль решила сделать еще одну попытку.

— Тебе тоже наверняка понравится общество этого утонченного джентльмена, и, может быть, ты даже захочешь узнать его получше. Он приехал сюда из самой Персии вместе с шахом и его свитой.

— Наше поместье привлекло внимание пятидесяти миллионов человек, — парировала Симона. — Одним больше, одним меньше, какая разница? И вообще, разве ты не выезжала совсем недавно? От Марсова поля до бульвара Инвалидов все забито, не пройти и не проехать. Так что он наверняка опоздает, как опаздываем и мы в эти дни.

— Oui, oui, c'est vrais[30]. Тем не менее такие воспитанные леди, как мы, должны демонстрировать свои хорошие манеры любому иностранцу в любой ситуации. Я считаю, будет вполне уместно, если мы все втроем, хозяйки поместья д'Оноре, поприветствуем нашего гостя. Ты сделаешь большое одолжение, cherie, если мы встретим этого перса как одна семья.

Симона приблизилась к письменному столу и наклонилась, чтобы разглядеть карту получше. Естественно, она предпочла бы позаниматься или покататься по холмам вместе с Сабо Нуаром. С другой стороны, потраченные час или два не будут иметь для нее особого значения, а вот ее бабушке это доставит огромное удовольствие.

— Если таково твое желание, Grand-mere, бабуля, то я буду с вами, — согласилась она и поцеловала бабушку в лоб.

Мадам Габриэль не улыбнулась и ничем не выдала своего удовлетворения. Говорят, что красные бриллианты способны пробудить в ком угодно романтические наклонности. Ее жеребцы все время пребывали в возбуждении, они были сами на себя непохожи, а павлинов охватило буйство брачного периода. Франсуаза отменила посещение ресторана «Максим», «Омнибуса», где она должна была встретиться с принцем Уэльским. Да и сама мадам Габриэль не поехала в оперу, где давали постановку «Блеск и нищета куртизанок» по роману Бальзака, уступив билеты отцу Сабо Нуара и его супруге Эффат, которая шантажом вынудила Франсуазу одолжить ей на этот вечер накидку из шкуры леопарда.

Симона отправилась в свой будуар, чтобы примерить новое платье, которое белошвейка по случаю сшила для нее, но оно пока мертвым грузом висело в гардеробе.

Она взглянула на себя в зеркало и пришла в ужас от увиденного. Тафта ярко-красного цвета совершенно не шла к ее волосам, корсет был слишком тесным, а количество оборок и рюш представлялось абсолютно неуместным. Она оторвала кружевной воротничок. Сунула палец под оборку и оторвала ее. Вознамерившись отодрать и другую, она вдруг услышала далекий цокот копыт. Покинув свои апартаменты, она пересекла коридор и вышла на балкон, откуда открывался великолепный вид на парк и извилистую дорогу к дому.

Балкон был той выигрышной точкой, которая давала ей хороший обзор. Отсюда она первой замечала поклонника, которого ждала ее мать, посетителя, которого ее бабушка величала «старым другом», и здесь же она обыкновенно встречалась с раввином Абрамовичем, который не давал ей оторваться от реальности и напоминал об упадке окружающего мира.

— Пропитанный вожделением воздух, которым ты дышишь, опасен для тебя, — не уставал он напоминать ей. — Здесь повсюду наталкиваешься на искушающие миражи.

Он был единственным, кто без малейшего смущения давал ей советы по интимным вопросам. Если ее первая менструация стала для матери и бабушки подходящим поводом устроить званый вечер, дабы представить ее состоятельным поклонникам, ее прадедушка не преминул дать ей разумный совет. На седьмой день менструации женщина должна окунуться в микву, священный бассейн для ритуального омовения, перед тем, как предстать перед своим супругом. А мужу вменялось в обязанность дарить подарки в священную субботу, Шаббат, и удовлетворять жену в постели — в противном случае она имела законное основание для развода. И если Франсуаза и мадам Габриэль не находили места в своей жизни для традиций и обычаев раввина Абрамовича, то для Симоны его вера служила якорем в бурном море житейских невзгод. Он сравнивал свою покойную супругу с великими еврейскими женщинами, возглавлявшими род в матриархальном обществе: Сарой, Рашель и Ребеккой.

— Обязанности и уважение — вот основа любых взаимоотношений, — говорил он. — Это одиннадцатая заповедь. Грохот колес экипажа, то исчезающий на мгновение, то заглушаемый порывами ветра, стал ближе, и Симона на секунду задумалась о том, что, может быть, красные бриллианты действительно воздействуют на природу как основу мироздания. Ведь она на самом деле уловила разлитую в воздухе жадность, конский пот и запах потертой кожи. Неужели перс явится в своем национальном костюме, в этих смешных матерчатых башмаках и конической шапочке?

Экипаж приближался, и она наклонилась над балюстрадой, чтобы рассмотреть его получше. Но тут она потеряла равновесие и едва не свалилась вниз. Сердце готово было выскочить из груди, и она испуганно вскрикнула. Бабушка обхватила ее сзади. Оправляя юбку одной рукой, другой мадам Габриэль обняла дрожащую внучку за плечи.

Коляска с грохотом миновала последний поворот. Показались двенадцать белых жеребцов, галопом мчавшихся к шато Габриэль. Распахнулись парадные ворота, пропуская экипаж, и он подкатил к ступеням, ведущим вверх на террасу.

В воздухе тут же замелькали светлячки, похожие на мерцающие зеленые искорки, собрались в рой и опустились на лошадей. Четверо погонщиков-кучеров на передних козлах ничего не могли поделать с жеребцами — те бешено раздували ноздри и размахивали хвостами, стараясь отогнать светляков, которые норовили забраться им в уши.

Месье Гюнтер, не отличающийся мирным нравом, злобно зашипел в ухо мадам Габриэль, что эти светляки только выглядят безобидно, да и то на взгляд неопытного человека, а на самом деле их шлюхи-самочки подбивают чужих самцов пожирать друг друга. Испуганная столь зловещим предсказанием, она раскрыла свой веер и взмахом отогнала призрака прочь. Происходящее ей совершенно не нравилось. Эти крошечные ветреные создания появились откуда ни возьмись в самый неподходящий момент.

Впрочем, кучера тоже разогнали светляков и спрыгнули на землю, чтобы откинуть приставные ступеньки и открыть дверцу экипажа.

Наружу вышел гигант.

Он воздел вверх могучие руки, украшенные татуировками мифологических воинов, принявших враждебную боевую стойку. В одной руке он держал свисающий на цепочке железный ящичек с большим замком. Он посмотрел направо, потом налево. Его бритая голова сверкала на солнце, шаровары трепетали на ветру. И вдруг светляки набросились на него. Он прокаркал что-то на непонятном языке, который неприятно поразил мадам Габриэль и Симону, и мгновенно разогнал светляков.

Симона вздрогнула, испуганно ойкнула и поднесла руку ко рту.

Мадам Габриэль, не веря своим глазам, прижала руку к сердцу, словно боялась, что оно сейчас выскочит у нее из груди и упадет вниз с балкона.

«Се nest pas vrai[31], — чуть слышно пробормотала она. — Что могло случиться с персом-ювелиром? Откуда взялся этот монстр и кто он такой? Неужели министр двора осмелился прислать подобное страшилище к ней домой?»

Она взяла Симону за руку и увела внутрь.

Симона возликовала. Визит, о котором столь торжественно возвестила бабушка, на деле оказался сущим кошмаром. Она задержалась на пороге, устремив фарисейски лицемерный взгляд на свою дорогую бабулю.

Мадам Габриэль услыхала легкий щелчок замка, обернулась и, в сопровождении Симоны, вновь вышла на балкон.

С другой стороны на землю спрыгнул перс-ювелир. Он с наслаждением распрямил свои длинные ноги, потянулся, встряхнулся, словно большая кошка, и тросточкой с серебряным наконечником захлопнул дверцу. Его длинные, до плеч, волосы были собраны в конский хвост на затылке, а каштановая бородка аккуратно подстрижена. Он был одет в черную тунику, беззаботно распахнутую на груди, и в просвете виднелась загорелая до черноты грудь, никак не соответствующая сложившемуся у Симоны образу ювелира, чахнущего в ателье-мастерской.

В мочке уха у него сверкал красный бриллиант. Перепрыгивая через две ступеньки и постукивая тросточкой в такт шагам, он поднялся на террасу и легким шагом двинулся к дому.

Симона не сводила с него глаз. Ее револьвер звонко стукнулся о кованую чугунную решетку балюстрады, когда она выхватила из-за корсета кружевной платочек и уронила его с балкона.

Молодой человек услышал звон металла, устремил взор своих карих глаз на двух женщин над головой и кончиком тросточки поймал порхающий в воздухе носовой платок. Кивнув им в знак приветствия, он скрылся внутри.