Лабиринты судьбы

18

— Ларочка! Миленькая! — надрывалась я в звуконепроницаемую трубку. — Здравствуй!! Алло! Ты слышишь меня?

Из потрескивающей, как поленья в камине, бездны донеслось ликующе-восторженное Ларкино щебетание:

— Ирочка! Я так и знала! Так и знала, представляешь?! Я уже два месяца здесь не была, а сегодня, думаю, дай зайду. И вот, зашла только! И-ирка! Иру-уха!! Где ты?

Слезы умиления заволокли передо мной очертания кабинки. Вот так сюрприз! Я знала, что Ларка будет рада услышать меня, но такой восторг, такая прорва эмоций! Я замолчала, пытаясь справиться со своей телячьей сентиментальностью, но Ларка этого и не замечала. Чем она хороша, так это тем, что ее никогда ни о чем не надо спрашивать. Она сама все расскажет в течение пяти минут, мне остается только слушать и не перебивать.

— Ирочка, — неожиданно четко, будто Ларка переместилась в соседнюю кабинку, услышала я ее голос, — я вышла замуж.

— Да ну? — искренне удивилась я.

— Да! Да! А твой Кирилл развелся, и его Хельга навсегда укатила за бугор. Он сам развелся. Сам разделил квартиру и живет теперь в однокомнатной. Сейчас он работает художником.

— Кем? — Я, потрясенная таким немыслимым перевоплощением, широко раскрыла глаза.

— Он на могильных плитах выбивает портреты покойников и эпитафии. Да! Представляешь?! У него куча постоянных клиентов.

Я рассмеялась такой несуразице.

— Это что, одни и те же клиенты постоянно умирают?

— Нет, ну как ты не понимаешь? Это, как семейный врач, на несколько поколений работает. Ясно?

— Не совсем, Лар, но это не так важно.

— А у меня умерла тетка, — внезапно сменившимся тоном огорошила она.

— Что? — растерялась я от такой неожиданной вести.

— Да. — На миг Ларка замолчала, но тут же, как ни в чем не бывало, продолжила: — Мы ее похоронили, и Кирилл изготовил замечательный памятник. Такой красивый! Приедешь, обязательно покажу.

— А что с ней было?

— С кем? — словно не поняла Ларка. — С теткой? Не знаю. Она умерла, когда я была в Будапеште. Числа пятнадцатого, что ли.

— Сентября? — Создавалось впечатление какой-то непоправимой ошибки. На душе стало тускло и тошно.

— Ну да. Семнадцатого похоронили.

Мы помолчали, и наконец я решилась спросить о главном, собственно, из-за чего звонила:

— Лар, как там мои?

— Нормально. Мать сдала, правда, отец стал такой… Ну… Сутулый, что ли. А так ничего, нормально. Они у меня все спрашивают, не знаю ли я что-нибудь о тебе.

— А ты?

— Говорю, что не знаю, но что уверена — ты в порядке. А ты в порядке? — вдруг спохватилась она.

— Ты чем занимаешься? — не ответила я, но Ларка с легкостью переключилась на собственные проблемы:

— Я, знаешь, мешочничаю.

— Как Дед Мороз? — вспомнила я о наступающих рождественских праздниках.

— Как Санта Кактус. Все больше по заграницам. Челноком: туда — обратно. В Москве иногда бываю. Там есть такой огромный рынок. Лужники называется. Аппаратуру возим с Олегом.

— С мужем? — радостно поинтересовалась я, уже воображая, как мы вместе чаевничаем на кухне. Вот только где? Вероятней всего, в общежитии. Придется отпроситься у Леши на время Ларкиного приезда.

— Нет, это сосед мой. А муж у меня знаешь кто?

— Кто? — поинтересовалась я, предчувствуя сногсшибательную новость. И не ошиблась.

— Валера! Ты его очень хорошо знаешь, — подсказала Ларка.

— Какой?.. Валера?.. Валерий Иннокентьевич? — Я медленно опустилась на низенький стульчик и перевела дыхание.

— Ну, ты дае-ешь!

— Ира! Он такой изумительный муж! Он самый лучший муж в мире! Самый заботливый и внимательный!

— Но… Ему же сорок, — сморозила я аргумент несусветной глупости. Как будто Кирилл, друг Валеры, был моим ровесником.

— Сорок сороков из двух рукавов и один в штанах для «порки» коров, — прощебетала Ларка и рассмеялась.

— Лариска. Я больше не вынесу, — простонала я, и мне показалось, что это был стон моей собственной души. — Я хочу тебя видеть! Ты когда приедешь в Москву?

— А вот перед новогодними и поеду. Перед праздниками торговля самая бойкая. Слушай, — вдруг разволновалась подруга, — уж не в Москве ли ты обитаешь? Ну-ка, ну-ка, ну-ка…

«Заканчивайте разговор», — услышала я голос телефонистки и перебила тараторящую Ларису:

— Запиши телефон! — Я продиктовала телефон брата, но предупредила, что сама там не живу. — Ты передай номер поезда и число прибытия. Мне обязательно сообщат! Запомнила?

Ларка повторила телефон, и я только успела добавить, что это поселок Денежниково Раменского района, как короткие гудки известили нас о прерванной связи.

Душа моя, переполненная ностальгическими переживаниями, едва умещалась в теле. Сердце клокотало, и кровь со звоном билась в висках. Воспоминания нахлынули с новой необъяснимой силой, чего давно уже со мной не происходило.

Голос подруги перенес меня в такую даль и в такую боль, от которой я бережно хранила свой мир все это время, всеми способами отгоняя подлинные чувства и подменяя их искусственно создаваемой суетой.

Я жила настоящим так, словно прошлого у меня не было вовсе. Я отсиживалась в темных залах кинотеатра, в бестолковых кафешках, прокуренных и пропитанных дешевым запахом вин, я учила английский и машинопись, болтала с Антоном, изредка проводила с ним короткие вылазки в парк, Антон помогал мне забыться и уводил мои чувства все дальше и дальше, погружаясь при этом в свои — все глубже и глубже.

Картинки воспоминаний меркли, и имя Кирилла, если и возникало в них, то глубокими вечерами на грани реальности и сновидений, когда оживающее подсознание вырывалось наружу, неподвластное волевым усилиям. И тогда Кирилл возникал передо мной так четко, как будто он стоял рядом, но я мысленно отмахивалась от докучливого видения, внушая себе, что не имею с ним ничего общего.

Пробуждаясь, я, как за круг спасения, цеплялась за Антона и уплывала с его помощью по волнам будничных забот, начисто и надолго забывая Кирилла.

Но вот, наконец, Антошка понял, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и вырвался из моей цепкой хватки.

Зато тут же появился Кирилл и безжалостно поволок мое настоящее в мучительную пучину воспоминаний.

Я шла по заснеженной мостовой к дому Алексея и понимала, что Кириллу нет места в моей жизни.

«Я решил влюбиться, — заявил мне Антон, и теперь мне показалось, что в его решении есть своя доля логики. Если постараться поточнее перевести это его заявление на обычный язык, то можно просто сказать: «Я хочу разлюбить».

«Я решил влюбиться в кого-нибудь, потому что мне нужно разлюбить тебя».

Справа от меня медленно притормозила машина, едва не Притираясь колесами к бордюру тротуара.

— Иришка! — услышала я голос Леши.

— Привет. — Я быстренько подошла к открытой дверце и села в машину.

— О чем ты думала? Я уже минуты три еду рядом с тобой, а ты совершенно не реагируешь.

— Правда? — удивилась я. — Просто я только что была на почте и звонила домой.

— Матери?

— Нет, подруге.

— Ты все еще обижаешься на своих?

— Да нет… Наверное. Но, понимаешь, характер у меня такой ненормальный. Я очень хочу позвонить. Очень хочу сказать им, что со мной все в порядке, чтоб они не волновались… Но…

— Ну и позвони! — Леша посмотрел на меня почти требовательно. — Они бы давно позвонили тебе, если б знали куда. Нет! Ты просто обязана позвонить домой. — Машина резко остановилась, и Леша, эмоционально жестикулируя, попытался объяснить мне, что это несправедливо, что я не имею права поступать так со своими близкими, что когда у нас будут дети…

— У нас? — перебила я.

Леша запнулся, помолчал, словно раздумывая, не ошибся ли он, и удивленно посмотрел на меня.

— Да, — сказал он с расстановкой. — Ты не ослышалась — у нас. Ну, не сразу, конечно. Но они непременно будут… Или… ты возражаешь? — Глаза его темнели в напряженном ожидании, и я почувствовала, что за его напускной бравадой скрывается острая неуверенность в себе.

— Лешечка, — потянулась я к нему, нежно обнимая за шею. — Я бы не возражала. Конечно, я бы не возражала… Только все время меня не покидает чувство нереальности происходящего со мной. Золушка в грязном фартучке и красавица в… хрустальных туфельках.

Леша внимательно посмотрел на сапожок, который я выдвинула в качестве доказательства своей правоты.

— О! Да! Я же забыл спросить, ну как тебе обновки?

— Как видишь, все впору. Сколько же все это стоит?

— Сколько бы ни стоило, тебя это не должно волновать. Кстати, мне бы очень хотелось провести сегодняшний вечер с тобой наедине, но нас пригласили на ужин. Ты как?

Приобретение вечернего платья заняло у нас почти все послеобеденное время, и, когда мы посетили четвертый салон дамской одежды подряд, силы мои были на исходе.

— Все! — взбунтовалась я. — Если и здесь ты не найдешь ничего подходящего, то в гости поедешь сам. Будь уверен, я прекрасно дождусь тебя дома, во сколько бы ты ни вернулся.

— Ирочка, это твое первое вечернее платье, мне очень хочется, чтоб ты была в нем великолепна.

— Так уж и первое, — засомневалась я. — У меня было симпатичное платье на выпускном вечере. Оно стоило целых семьдесят рублей.

— Семьдесят? — Леша издевательски присвистнул. — Я думаю, с покупкой этого платья в семейном бюджете образовалась незарастающая брешь.

— Циник! — улыбнулась я.

— Да, я такой, — гордо согласился Леша и засмеялся. — Будь уверена, я куплю тебе платье не дешевле твоего выпускного.

В салоне к нам подошли сразу три девушки и, вежливо поинтересовавшись, что бы мы хотели приобрести, для какого случая и кому, без суетливой спешки, но быстро разделив свои обязанности, принялись нас обслуживать.

Я рассматривала глянцевый журнал последней французской моды, который комментировала одна из них, другая направилась к вешалкам с платьями, а третья стала обмерять мою талию, бедра, грудь, будто мы находились в ателье по пошиву, а не в салоне готовой одежды.

Платье было изумительным! Оно было потрясающим! Вернее, его почти не было вовсе!

Нечто черное, коротенькое, плотно облегающее фигуру, эластичное и мягкое, с открытой спиной и золотыми пуговками спереди. Аккуратный лиф строго подчеркивал грудь, обнажая большую часть и скрывал самое сокровенное.

Мне стало плохо. Я присела в глубокое мягкое кресло, а одна из девушек предложила мне стакан минеральной воды.

— Спасибо, — поблагодарила я, сделав небольшой глоток.

Леша наблюдал с нескрываемым выражением торжества на загорелом мужественном лице.

«Где же он загорает? В солярии, что ли?» — мелькнуло у меня в голове.

— Мы берем это, — сказал Леша. Он тут же купил туфельки и в соседнем зале попросил меня накинуть на плечи шубку из голубого песца.

У меня задрожали коленки, и я беспомощно посмотрела на пальто, только сегодня принесенное Андроником в одной из коробок.

— Леша, — еле слышно шепнула я ему, когда он наклонился, чтоб застегнуть «клипсу» на шубке. — Я не умею это носить. Я умру от страха, если мне придется выйти на улицу.

— Не волнуйся, — так же тихо ответил он мне. — Тебе не придется в этом ходить по улицам. В этом, — он многозначительно посмотрел мне в глаза, — ездят в машине.

Следующий час мы ходили по ювелирным, и, когда я посмотрела в зеркало на свою шею, мне показалось, что если я сию секунду не проснусь, то непременно погибну.

Но нет, я не проснулась и не погибла. Леша положил в коробочку колье и серьги, попросил с витрины золотую заколку для галстука, сверкнувшую зеленым глазом изумруда, почтительно поцеловал мою руку и повел к машине.

До чего же одежда меняет человека!

Я шла, гордо выпрямив спину и слегка наклонив голову, надменно поглядывая на мир с высоты своих каблучков, и задыхалась от чувства собственной значимости.

— Расслабься, — сказал мне Леша, когда мы сели в машину. — Ты выглядишь неестественно.

— Да? — удивилась я, а мне казалось, что только так я и должна выглядеть теперь.

— Иришка, не изображай из себя светскую даму, ладно? — будто извиняясь, попросил он, и я вспыхнула. — Вся светскость в тебе уже есть. Ты очаровательна, когда непринужденна. Ты весела, остроумна и чертовски привлекательна. Будь собой.

— Попробую, — согласилась я, делая вид, что это мне ничего не будет стоить.

Дрожь в коленках предательски выдавала мое волнение, и я никак не могла успокоиться, когда дома, стоя перед огромным, во всю стену, зеркалом в спальной комнате, пыталась как-нибудь уложить свои волосы.

Леша появился почти бесшумно и долго наблюдал за моими мучениями, потом подошел ко мне и осторожно вынул из волос заколку.

Волосы рассыпались по плечам, и я обиженно встряхнула головой.

— Вот так, — удовлетворенно произнес он, целуя мое плечо.

Он был в тонкой трикотажной рубашке и серых слаксах. Мускулы играли под мягкой тканью, волосы выбивались из-за расстегнутого ворота, а в глазах светился какой-то невыразимый азарт, словно у игрока, сделавшего большую ставку.

Я повернулась к нему, и его чувственные губы накрыли мой рот, не дав мне проронить ни звука.

Вчерашние «пару часов для общения» так и остались часами общения. Мы — общались. Мы просто говорили. Леша расспрашивал меня о дальнейших планах, предлагал какие-то варианты, рассказывал о своих друзьях, а я смотрела на него и не могла ухватить суть его слов.

Он уехал около четырех утра, поцеловав меня в лобик, как маленькую несмышленую девочку, и шепнув напоследок: «Ну, будь умницей».

Еще тогда, едва он покинул квартиру, я подумала, что он едет к женщине. Для кого же он сменил еще чистую рубашку? Воспользовался одеколоном? Этот аромат был тонок и неуловим, но, стоило Леше приблизиться ко мне на расстояние шага, как у меня начинала кружиться голова. Для кого он до блеска вычистил туфли и вложил в нагрудный кармашек пиджака шелковый платочек вишневого цвета, в тон галстуку? Конечно же, он собрался к женщине. К Насте-Стасе…

Меня ужасно подмывало спросить его об этом, но я не решилась. И он ушел, оставив меня в растерянном неведении и неутоленном желании.

— Иришка, ты потрясающе выглядишь. — Его губы скользили по моей шее, и я, словно кошка, прогибалась навстречу его телу. — Ты выглядишь замечательно. — Он водил пальцем по моей оголенной спине, и под лопатками пробежали мурашки. Я задохнулась. — Ты сокровище, и все эти тряпки — ничто!

Он с силой рванул мягкую ткань, и она, разорвавшись по боковому шву, упала под ноги.

Я остолбенела. Я вспомнила этикетку с ценой и испугалась.

— Леша! — воскликнула я, но он снова накрыл своими губами мой рот. Звуки потонули в поцелуе. Я забыла о платье и податливо прогнулась еще глубже, подчиняясь его сильным рукам, словно пыталась сделать гимнастический мостик на теплом ворсе ковра.

Леша поддерживал меня за талию и целовал мои вставшие крохотными свечками и ало полыхающие соски.

— Леша, — прошептала я, — Лешенька. — Губы мои сами произносили это имя, будто пробуя на вкус его звуки. — Алешечка.

Наконец я опустилась на ковер. Зеркальная стена отражала бронзовую спину Леши, его перекатывающиеся бицепсы, его голову, перемещающуюся вдоль моего живота… Я закрыла глаза, отдаваясь сладкой истоме.

Бедра мои непроизвольно раздвинулись, и, когда он коснулся горячим языком святая святых моего тела, я застонала. Волна, рожденная в жаркой вибрации его губ, мощно прокатилась по моей плоти и мгновенно затуманила мозг.

«Боже мой, какая сладкая пытка! — думала я, не в состоянии открыть глаз. — Но почему так? Почему он не хочет овладеть мною?»

— Леша, — позвала я.

— Да. — Он приподнялся на локте, и я почувствовала его дыхание на своем лице. Я открыла глаза и увидела бездонную голубизну небесного взгляда.

— Лешенька, — произнесла я одними губами и поцеловала его. Мне расхотелось спрашивать его об этом сейчас. Потом спрошу, подумала я.

Он погладил прохладными ладонями мои плечи, коснулся губами век и шепнул:

— Иришка, мы опоздаем на ужин.

— На ужин? — встрепенулась я. — А платье?

— Зачем тебе платье? Посмотри на себя, ты просто богиня. А-фро-ди-та. — Он обнажил в улыбке жемчужные зубы. — Вставай, у тебя есть еще три платья, которые ты ни разу не надевала.

Конечно, эти платья были красивыми, но по сравнению с тем, сиротливо валявшимся на полу, они показались мне не очень удачным творением изощренных модельеров.

Я пристально всматривалась в свое отражение, меняя их поочередно, и в каждом находила какие-нибудь изъяны.

— Ну ты и копуша. — Леша вошел ко мне, застегивая булавку на галстуке. Изумруд был как раз в тон костюму, нежно переливающемуся под неярким светом хрустальных бра.

— Я не знаю, какое выбрать! — беспомощно всплеснула я руками. — Я никуда не пойду, Леш.

— Не волнуйся, сейчас подумаем вместе. — Он поправил узелок галстука, затянув его потуже под подбородком, и решительным шагом подошел к кровати.

— А если вот это? — Он приложил ко мне плечики с длинным струящимся шелком. — Тебе не будет равных, поверь мне!

Я придирчиво посмотрела в зеркало.

— И вот это. — Он достал из коробочки колье и нежно надел его мне на шею. — И вот это.

Серьги, с трудом продетые в маленькие, уже зарастающие дырочки в мочках ушей, бенгальскими искрами сыпанули в зеркальную глубину.

Лешины глаза засветились радостью.

— Ну, как?

— Чудесно! А что, соперничество не исключается?

— Кто его знает, — таинственно произнес Леша и пошел за туфлями.

Машина рассекала снежную пляску, подобно кораблю в бурных волнах шторма. Гости были приглашены к семи, а стрелка часов уже показывала семь без четверти. Мы явно опаздывали, но Лешу это не волновало. Он неторопливо вел свой «крейсер» к невидимой цели, попутно притормозив у какого-то магазина. Он вынырнул из стеклянных дверей, прикрываясь шарфом от бьющего в лицо ветра и держа в руках маленькую коробочку. Я развернула очередной подарок. В коробочке оказался малюсенький флакон духов.

Отвернув крышечку в виде цветочного лепестка, я вдохнула приятный, свежий аромат, пытаясь определить его происхождение.

— Не нравится?

— Господи! Есть ли что-нибудь такое в твоей сказочной стране, что бы мне не понравилось? Скажи мне на милость, когда исчезнет эта сказка, и из принцессы я снова превращусь в Золушку, как же я смогу жить? Без этого. — Я подняла флакон на уровень глаз и посмотрела сквозь мерцание розового стекла. — Без этого. — Я провела рукой по искрящемуся меху. — Без этого, — показывала на салон автомобиля и взглядом остановилась на нем самом. — Без этого, — прикоснувшись пальцем к его виску, я прикрыла глаза, перевела палец на свой висок и нажала на воображаемый спуск. — Пафф!

Леша рассмеялся:

— Это у вас, женщин, — сказки. А у нас, джиннов, — реальность.

Загородный дом, к которому мы подъехали, внезапно выступил из-за густых елей, посаженных вдоль дорожки, ведущей в глубь двора и заканчивающейся у крытой галереи. Главный вход и вся своеобразная еловая аллея были хорошо освещены фонарями, стилизованными под старинные газовые лампы, которые во времена наших прадедов зажигались при помощи специальных приспособлений по вечерам, а поутру гасились дворниками.

Фасад здания украшала узорчатая рельефная плетенка, тускло мерцающая в свете желтоватых плафонов. А левее главного входа виднелась небольшая площадка с широким пандусом, ведущим в гараж полуподвала.

На площадке уже стояло несколько автомобилей. Я внимательно всмотрелась в машины и с облегчением вздохнула, не обнаружив там Стасиной.

Пожалуй, Стася — единственный человек, встречи с которым я панически боялась.

Мы подъехали к дому, стоящему на небольшом возвышении, остановились у главного входа, и двери гостеприимно распахнулись навстречу нам. Леша вышел из машины, закрыл дверцу и чуть позади швейцара, спешащего к авто, подошел с моей стороны. Швейцар открыл дверцу и почтительно склонился.

Я оперлась на протянутую руку моего спутника и встала на ковровую дорожку, постеленную прямо на асфальт и ведущую ко входной двери.

Вот почему Леша велел мне сразу надеть туфли, с улыбкой догадалась я.

— Не робей, — подбодрил меня Леша, почувствовав, как спина моя напряглась. — Все отлично. Здесь живет мой хороший приятель, и в этом доме нам будут очень рады. Летом мы приедем сюда отдохнуть и будем есть шашлыки прямо руками, если к тому времени ты не забудешь, как это делается.

Я благодарно взглянула на него и смело ступила в блистающую роскошью гостиную.

— Здравствуйте-здравствуйте! — Широко раскинув руки и сияя, как медный таз, к нам шел яйцеголовый, широкоплечий, удивительно низкого роста господин.

До чего же бездумна природа. Наградив человека недюжинным умом и ангельским нравом, подарив ему щедрой рукой богатство и здоровье, она обделила его в самом главном — красоте. Оттопыренные уши и неуместная бородка при совершенно лысом черепе, коротенькие кривоватые ножки и длинные руки, обезьяньи ужимки и большие, грустные глаза сенбернара под густыми подвижными бровями.

Если вы смогли представить себе все это и облачить полученный образ в дорогой костюм «от Кардена», сшитый на заказ чуть ли не самим Мастером, прицепить под круглый подбородок галстук-бабочку и втиснуть пальцы в широкую платину перстней, то знакомьтесь — он перед вами.

— Воля! — воскликнул господин, поднимаясь на носки и тиская Лешу в крепких объятиях.

— Ира, — представил меня Алексей, и господин легко поцеловал мою руку.

— Марат, — показал Леша на господина, — хозяин дома.

— Очень приятно, — кивнула я, скорее убеждая себя в этом, чем констатируя факт. Мне не пришлось изображать улыбку, более того, мне нужно было отвлечься от созерцания внешности Марата, чтоб откровенно не расхохотаться.

Я посмотрела вокруг.

— У вас очень красиво… И уютно. А чьи это полотна? — Я показала взглядом на картины, висящие в простенке между портьерами кофейного цвета.

— О! Вы разве не знаете?! — удивился Марат. Мне стало стыдно, наверно, это творения знаменитого мастера, и я проявила глубокую невежественность. Даже Леше стыдно… Я заметила, как на скулах его появился румянец, и он смущенно отвел взгляд от насмешливых глаз Марата.

— Я купил эти картины на аукционе за баснословную цену. Хотите знать где?

— Где? — полюбопытствовала я.

— В Лейпциге.

— Что вы! — Пытаясь оценить стоимость предмета нашей беседы, я прищурила глаз и наклонила голову.

— Добрый вечер. — Я оглянулась на подошедшую к нам женщину. Она была полной и рыхлой. Примерно на голову выше Марата и чуть ниже меня. Наверное, ей под сорок, решила я, разглядывая морщинки на шее, прикрытые бархатной лентой, расшитой жемчугом.

Она поцеловала в щечку Марата, слегка присев для этого, и по-матерински обняла Лешу.

— Здравствуй, Волчонок.

— Здравствуйте, Софочка. Ира, знакомься — Софья Людвиговна.

— Очень приятно, — ответила я.

— Очень, очень приятно! — Женщина обняла меня, и я, боясь провалиться в мягкое тело Софьи Людвиговны, вежливо, но настойчиво освободилась от очень уж фамильярных проявлений чувств.

— Софочка, — Марат взял бокал с пузырящимся шампанским, которое принес молоденький официант на черном подносе. — Ире понравились картины, и она спрашивает, кто их написал.

Женщина лукаво взглянула на Лешу, и все они засмеялись. Эта комедия стала мне порядком надоедать, я обиделась, надула губы и взяла Лешу под руку, инстинктивно ища у него защиты.

— Может, я и невежда, но мне всегда казалось, что спросить о том, чего не знаешь, не является признаком плохого тона. Но если это не так…

— Ирочка! — выдавая акцент непонятного происхождения, воскликнула Софья Людвиговна. Она снова посмотрела на Лешу. — Эти картины мой муж приобрел на аукционе в Лейпциге, ухнув в них всю свою премию в несколько сот тысяч долларов. И хотя эти деньги были бы нелишними в нашем бюджете, я сделала бы то же самое, будь я на его месте.

Я набрала полную грудь воздуха. Понятно — картины очень дорогие, понятно — Марат муж Софочки, и они бывают за границей, понятно — хозяин дома ученый, артист или еще кто-нибудь, кому дают такие премии. Понятно, понятно, понятно! Но до сих пор непонятно, к чему такая таинственность? Нет бы назвать автора и закончить эту тему. Неужели им доставляет удовольствие подчеркивать пробелы в моей эрудиции на поприще живописи?

— Эти картины были куплены в нашей стране за символическую плату одним эмигрантом, знающим их истинную цену, — продолжала вещать Софья Людвиговна, упиваясь собственным красноречием, и я натянуто улыбалась, стараясь сохранить спокойствие. — Автор этих полотен практически подарил свои работы, а Марат вернул их на родину.

— Не томите, Софочка, — улыбнулся Леша. — Вы совершенно замучили Иру. Правда? — Он посмотрел на меня. — Все это — пустое. Я уж не знаю, какой он знаток живописи, этот Манфред, скорее он знаток конъюнктуры, но мне были очень нужны деньги, а картины эти валялись на чердаке у моего друга, и никому бы в голову не пришло заплатить мне за них хотя бы червонец… Я с огромной радостью продал их за пятьсот долларов. Заметьте, рискуя при этом загреметь за валютные операции!

— Тебе правда нравится? — Он взглянул на меня, как нашкодивший ребенок.

— Не верю, — выдохнула я, отчетливо понимая, что все они говорят правду.

О том, каким образом эти картины попали на один из известнейших аукционов мира, я узнала в ближайшие пятнадцать минут из уст говорливой хозяйки. История более чем занимательная, особенно если учесть, что Леше до этого приходилось предлагать их не в один художественный салон своей страны.

— Это ужасно, Ирочка! Так ведь вас зовут?

Я кивнула.

— Ужасно, что в нашей стране больше десяти рублей Алексею никто не предлагал. Ну и, естественно, я бы тоже так поступила, он решил их не продавать вовсе. Пусть лучше дети посмотрят, как их папа рисовал в молодости. Правда, Алексей?

Леша легким кивком головы согласился с Софочкой.

— Но приятель его, на чьем чердаке валялись эти картины, кстати, он тоже художник, пригласил к себе в гости одного немца и, зная о денежных затруднениях Леши, предложил тому посмотреть работы молодого художника. Манфред взглянул на них и сказал, что больше пятисот долларов не заплатит. Пятьсот долларов! В то время как у Алексея ни гроша за душой! — Она красноречиво посмотрела на меня, изображая крайнюю степень возмущения. То ли ее возмущали наши ценители красоты, не углядевшие в Леше яркого самобытного таланта, то ли ей не по душе пришлась бесчестная миссия этого пресловутого Манфреда, который вывез картины неизвестного у себя на родине молодого художника, как не представляющие особой ценности, и тут же продал их на Западе по цене, в десять раз превышающей его собственные затраты. Но факт остается фактом: покупатель, предоставив экспертам возможность оценить картины по достоинству и решив, что сможет продать их еще дороже, отправился с ними на аукцион, где цена их взлетела невероятным образом.

Пока Софочка рассказывала мне любопытную историю Лешиных картин, к нашей группке подошла интересная девушка и, ухватив Лешу под локоток, увела его. Леша коротко взглянул на меня, я так же коротко кивнула ему в знак того, что не возражаю, однако под ложечкой у меня засосало.

Девушка вполголоса говорила что-то Леше на ухо, Леша улыбался и отвечал ей так же тихо. Я, как ни старалась, не могла услышать, о чем они беседуют.

Софья Людвиговна, прерванная вежливым обращением официанта, извинилась передо мной и ушла в глубины ярко освещенных коридоров. Я уже собралась подойти к своему спутнику, как Марат, осторожно взяв меня под руку, подвел ближе к картинам, чтоб я могла рассмотреть их с более удобной позиции. Вероятней всего, он предположил, что ему необходимо заменить отошедшую супругу.

Я вполуха слушала Марата, увлеченно декламирующего какие-то строки из классической поэзии, и краем глаза следила за Лешей.

— Нет, вы только взгляните, какое сочетание цветов! Какая глубина чувств! — Марат перестал декламировать и вернулся к картине, у которой мы остановились. — Видите, эта девушка, она парит, как птица. Птица, как мне кажется, — аллегория… Любовь? А багульник?

Марат задумался, тихо улыбаясь каким-то своим воспоминаниям.

— … По кроне рыжий, бирюзовый книзу… — Видимо, это тоже была строчка из стихотворения, потому что Марат мычал еще что-то, явно имеющее форму стиха.

Девушка весело рассмеялась какой-то Лешиной шутке, обвила тонкой рукой его талию и нежно прикоснулась губами к его щеке.

Я рассеянно кивала Марату, тщетно пытаясь уловить смысл его самозабвенного монолога.

— А солнце?! — упоенно продолжал он, не замечая моего нарастающего раздражения.

Гости пили шампанское, смеялись, рассказывая анекдоты, до меня донесся мягкий женский голос:

— … Одна подружка говорит другой: знаешь, дорогая, сегодня утром я видела твоего благоверного, а на руке у него висела изумительная блондиночка. О, отвечает другая, ты бы меня больше поразила, если б сказала, что он тащил за собой игрушечный паровозик.

Дама залилась смехом, который тут же подхватили другие гости.

Марат показывал мне раскрытой ладонью оранжевый круг солнца над полыхающим лугом, наивно полагая, что я всматриваюсь в картину.

— А эти волосы? Они как искры, как живое продолжение солнечного света. Правда?

Я взглянула на летящую девушку, на синеющий багульник. Действительно, все было так потрясающе живо, так взаимно связано и переплетено, что захватывало дух. Сила любви, исходящая от этого полотна, переполнила меня. Ревность свернулась клубком колючей проволоки на том месте, где должно было находиться сердце, и я яростно оглянулась на Лешу…

Его там не оказалось. На том месте, где только что Леша разговаривал с кокетливой девицей, стоял плотного телосложения представительный гражданин в смокинге. Он курил трубку, попыхивая сизоватым дымом и надменно оглядывая все вокруг.

Наши взгляды пересеклись, и, видимо, мой, недоумевающий и возмущенный, несколько сбил его с толку.

Господин вынул трубку и улыбнулся мне, мол, простите, я не знал, что вы не переносите табачного дыма.

Я улыбнулась в ответ, в знак уважения к гостям Марата и просто из вежливости.

Марат все говорил и говорил, совершенно не замечая меня. Мне вдруг подумалось, что, если я отойду, он и не заметит моего отсутствия. Но я не умела уходить по-английски, не попрощавшись, и поэтому, все так же вежливо улыбаясь, обратилась к хозяину дома:

— И что же, вы действительно полагаете, что эти картины стоят ваших вложений?

— А как же?! — изумился Марат.

— Но в таком случае не слишком ли вы рискуете, поместив их здесь? А воры? Они же пойдут на все, чтоб похитить картины и снова вывезти их за рубеж.

— Вы правы… — Марат поднял бровь, и морщины у него на лбу сложились елочкой. — Но мы не рискуем. У нас охрана! Взгляните в-о-он туда.

Я проследила за аккуратно подстриженным розовым ноготком и увидела в углах у потолка поблескивающий глазок видеокамеры.

— У нас просматривается каждая комната и весь двор, а также подступы к дому и пространство за оградой. — Он самодовольно потер животик.

— И все из-за картин? — удивилась я.

— Ну, что вы, Ирочка! Нет, конечно, не только…

— А кто за этим следит? — наивно спросила я.

— У нас есть специальная охрана, а вон там специальная комната, наблюдательный пункт.

— Да что вы? — еще больше удивилась я. — И там, как в кинофильмах, есть стена, вдоль которой висят экраны, а наблюдающий может одновременно следить за всеми комнатами, за двором и улицей?

— Конечно! — обрадовался Марат моей сообразительности.

— А мне можно взглянуть?

— Пожалуйста, — великодушно согласился Марат, не подозревающий истинной подоплеки моего любопытства. — Но вас туда одну не пропустят, пойдемте? — Он подставил руку, мы вышли из комнаты, прошли по коротенькому коридорчику, на стенах которого висели картины в строгих черных рамках, и остановились у одной из дверей. Марат, загородив собой панель со светящимися кнопочками, набрал код, дверь плавно отворилась, и мы вошли в комнату, одна из стен которой представляла собой полукруг, составленный из двенадцати экранов. Только восемь из них были включены.

Я внимательно всматривалась в голубые экраны, с интересом наблюдая за происходящим в доме. Господин с трубкой все так же стоял на том самом месте, где мы его оставили, и все так же пыхтел сизыми облачками дыма.

— Вот это да! Интересней, чем в кино!

— Вам нравится?

— Очень! — Я рассматривала изображение на других экранах, пытаясь отыскать Лешу. Мой взгляд остановился на освещенном заднем дворе. Там бегали в больших вольерах не очень крупные, но мускулистые и, должно быть, сильные собаки. Иногда я видела их на улицах Москвы, но до сих пор не знала, какой они породы.

Марат заметил мой заинтересованный взгляд.

— Стаффордширский бультерьер, — проронил он с видимой гордостью. — Это очень сильное и выносливое животное. Знаете, Ирочка, история этой породы восходит к восемнадцатому веку. Когда-то в Англии с участием староанглийских бульдогов вели травлю быков и медведей. Со временем интерес к травле стал падать, и на смену ему пришла мода на собачьи бои. В поисках более активной, зрелищной породы собак, способных мгновенно атаковать, внезапно менять хватку и безжалостно терзать соперника в угоду кровожадному зрителю, стали скрещивать разные породы. В результате скрещивания староанглийского бульдога и терьера получилась порода, названная буль энд терьер, или стаффордширский бультерьер, от английского города Стаффордшир, где эта порода получила наибольшее распространение. У этих красавчиков мертвая хватка староанглийского бульдога и подвижность терьера.

— Так это собаки для боя? — поинтересовалась я и, попросив оператора укрупнить план, разглядывала их коренастые фигуры, острые ушки и умные глаза.

— Не только, — ответил Марат. — Мы их приобрели и выдрессировали для охраны. У них полное отсутствие страха и неизмеримое чувство верности хозяину. Но вы знаете, Ирочка, — Марат посмотрел на меня сентиментально увлажнившимся взглядом, — они очень нежны и ласковы к детям. Наш Сержик, которому три года, просто млеет, когда ему разрешают поиграть с Гранатом. Он его и за усы таскает, и верхом взбирается, и за уши тянет, а Гранат только повизгивает.

— А Сержик — это ваш сын?

— Что вы, — усмехнулся Марат. — Внук.

— Так вы уже дедушка! — всплеснула я руками, не представляя себе этого потешного человечка в роли дедушки. Да какое там дедушки — отца.

— Если исходить из того, что у меня есть внук, то да. А если посмотреть на дело с другой стороны, то мы еще повоюем! — сказал он, лукаво сощурив глазки и слегка потянув себя за мочку уха.

Я рассмеялась. Молодой охранник-оператор тоже улыбнулся, насколько позволяла должность.

— А почему у вас не все телевизоры работают? — спросила я.

— Это дисплеи, — ответил хозяин. — Ну, потому что у нас гости, и они имеют право уединиться. Комнаты, не представляющие из себя объектов определенной ценности, мы отключили.

— А можно взглянуть? Любопытно же, — протянула я.

— Ты знаешь, что любопытной Варваре… — усмехнулся Марат.

— Эдгар, включи голубую гостиную и… пожалуй, столовую, кухню и детскую.

На кухне суетилась Софья Людвиговна с еще одной дамой примерно ее возраста. Софья Людвиговна выдавливала крем на пышный пласт бисквита, а дама вынимала из духового шкафа огромного гуся с золотистой корочкой на животе и кусочками ананаса, нанизанными на лапки.

— Сейчас к столу позовут, — констатировал Марат. — Пойдем, Ирочка.

— А гостиную?

— Ну, смотри, — согласился Марат. — И пойдем.

Эдгар щелкнул двумя тумблерами, и передо мной засветились еще два экрана.

В детской стояла кровать-машина с закрывающимся верхом, который сейчас был наполовину открыт. Своеобразный сетчатый полог, наверное, служил для защиты спящего ребенка от комаров. Стеллажи вдоль стены, заполненные книжками и игрушками, пестрели многообразием, словно витрины детских магазинов. По полу были разбросаны огромные кубы, пирамиды, шары и пушистые низкие пуфы.

— Это надувные строительные элементы. Но Сержик пока не строит, он больше ползает по ним и прыгает. Главное, чтоб без травм, — торопливо проронил Марат, наблюдая за выносимым из кухни гусем. Молодой официант водрузил его в центре стола в большой, празднично украшенной столовой.

Я еще раз осмотрела все комнаты, но Леши с той девушкой нигде не было видно.

Сердце у меня заныло.

— Скажите, Марат, а какие комнаты вы отключили?

— Спальни для гостей, комнату дочери и все ванные.

— Все? А что, у вас их много?

— У каждой спальни, у детской и у комнаты дочери, — охотно пояснил Марат, семеня рядом со мной на своих коротеньких ножках и поблескивая медной лысиной.

Мы вошли в гостиную как раз тогда, когда в ней появился Леша с безостановочно щебечущей девушкой.

— Здравствуйте, — услышала я у себя за спиной глубокий голос и ощутила запах дыма.

Марат остановился и представил нас друг другу:

— Игорь Александрович, это Ирочка, я вынужден вас оставить на некоторое время. Не соскучитесь?

— С такой очаровашкой! — воскликнул Игорь Александрович и мгновенно забыл о присутствии пока еще не отошедшего Марата.

Я демонстративно отвернулась от Леши и кокетливо подала руку для поцелуя.

— Можно просто Игорь, — негромко произнес господин, убирая свою трубку.

— Спасибо. — Я улыбнулась. — Рада познакомиться.

— Что-то я вас никогда прежде не видел.

— Вы знаете, я тоже до нынешнего вечера не имела счастья лицезреть вас.

— Это очень печально. — Игорь повел меня в столовую, куда пригласили гостей. — Вы, конечно же, не одна?

— Разумеется! Со мной рядом вы! — воскликнула я и теснее прижалась к руке вальяжно перемещающегося Игоря Александровича.

Он вел меня мимо Леши, а я, изображая безумную увлеченность, смотрела на желтоватые зубы спутника, буквально заглядывая ему в рот, чтоб случайно не повернуться лицом к Леше.

Я ощутила, что Леша замер, провожая нас взглядом.

Господин расценил мое сближение с ним как совершенно определенный намек и еще раз поцеловал мою вмиг охладевшую ладонь. Он вдруг остановился как раз напротив Леши и, заглядывая в мои глаза, произнес:

— Все когда-нибудь происходит впервые. Но я буду надеяться, что эта случайная встреча принесет нам долгую радость общения.

— Да, — нарочито громко согласилась я. — Всякое общение должно приносить нам радость. Не нам конкретно, а вообще, — уточнила я.

— И нам конкретно, — подтвердил Игорь.

— А вы не знаете, случайно, что это за дверь, рядом с дверью в столовую?

— Ирочка, после ужина я непременно проведу с вами экскурсию по дому, — горячо прошептал Игорь Александрович, поблескивая желтыми зубами и неприятно дыша на меня запахом табака.

— Вы так хорошо знаете дом?

— Не очень хорошо, но то, что там спальня, знаю наверняка, — улыбнулся он. — Как, впрочем, и вы. Я угадал?

Я улыбнулась в ответ и настойчиво потянула его за локоть, продолжая сохранять на лице маску беззаботности.

— Нас ждет замечательный гусь. Хотите, я продемонстрирую свои способности в области телепатии? — спросила я и, не дожидаясь ответа, остановилась, сделала пару пассов перед собой, закрыла глаза и стала вещать: — Я вижу стол, накрытый голубой ажурной скатертью, в центре стола огромный гусь, обложенный овощами и зеленью… О! Я вижу массивные хрустальные бокалы с золотой широкой каймой. По обе стороны стола подсвечники в виде женских ладоней. В каждом из них по двенадцать синих свечей. Огонь отражается в хрустале… Но гусь! Что за гусь! А вина!! — успешно входила я в роль провидицы, и Игорь, осторожно подводивший меня к порогу, остановился как вкопанный.

— Вы экстрасенс?

— Ага, — простодушно согласилась я, открывая глаза и разглядывая все великолепие, которое недавно наблюдала в окошко экрана.

Правда, тогда свечи еще не были зажжены, и, кроме гуся, на столе красовались лишь бокалы с золотой каймой, бутылки разнообразных напитков и хрустальные вазы с фруктами.

Теперь же стол был уставлен разнообразнейшими яствами, и гости клали в свои тарелки небольшими порциями салаты.

— Ирочка, вам салат…

— Вон тот, — кивнула я на блюдо неподалеку от нас.

— Пикантный? У вас хороший вкус. Я тоже обожаю этот салат. Но вы мне совершенно ничего о себе не рассказали, — хитро улыбнулся Игорь Александрович.

— Смею заметить, что вы рассказали мне не больше, — ответила я, прожевывая кусочек киви и цепляя на кончик вилки такой же аккуратный кусочек ананаса. Салат был составлен из красной капусты, киви, ананасов и еще каких-то ингредиентов, придающих блюду действительно пикантный, неповторимый вкус.

Игорь рассмеялся:

— Люблю девушек с неиссякаемым чувством юмора.

— И я, знаете ли, тяготею к мужчинам из клуба веселых и находчивых.

— О! КВН! Совсем недавно мы с Сашей Масляковым в одном из кругосветных турне…

— Извините, — прервал его Леша, возникший рядом с нами так неожиданно, что даже я, все время не выпускавшая его из виду, прозевала этот момент и вздрогнула. — Игорь, я заберу твою собеседницу на пару слов?

— Ох ты, Леха, Леха, все тебе мало хорошеньких девушек, непременно нужно забрать единственную у бедного ветерана отечественной эстрады.

И тут я вспомнила, где я раньше могла видеть этого человека, конечно же, его лицо не раз весело улыбалось мне с телеэкрана.

— Ирочка! Если этот флибустьер не удосужится вернуть вас на место, позвоните мне, и в воскресенье я отведу вас на замечательный вечер памяти Федора Шаляпина. — Он протянул мне маленький прямоугольничек визитки и задержал мою руку в своей. — Кстати, мой хороший приятель Валя Юдашкин набирает группу девушек для показа своей последней коллекции «Лунный танец» во Франции. Могу составить протекцию…

— Ей некогда, — ответил за меня Леша, демонстрируя свою голливудскую улыбку. — Она страшно занятый человек.

— Ах, Алексей! — деланно возмутился Игорь Александрович и похлопал Лешу по плечу. — Извини, старик.

— Все нормально, — ответил Леша, уводя меня от стола.

— Ира, я не хотел тебе мешать, но ты так увлеклась беседой, что напрочь забыла, с кем ты сюда пришла.

— Леша, — я посмотрела ему в глаза, — что-то я никак не соображу, кто из нас первым забыл об этом.

— Я говорил с нею о делах, — возразил он, глядя на меня с недоумением.

— О делах? — возмутилась я и тут же взяла себя в руки. — Вот уж не думала, что дела решаются в спальне… Хотя… Мне никогда не понять тонкостей русского бизнеса.

— Ира, я все тебе объясню.

— Ты можешь объяснить мне все что угодно, даже происхождение снежного человека и тайну Бермудского треугольника, но я все равно вряд ли пойму, зачем ты привел меня в этот дом. Тебе нужна была девушка «для мебели»?

— Ну, что ты говоришь такие глупости?! — возмутился он, нервно расхаживая по комнате.

— Это старый, испытанный прием — привести одну девушку, чтобы вызвать ревность другой. Ты просто решил использовать меня в своих целях. Для этого ты наряжал меня, как кремлевскую елку? Еще бы! Если бы рядом с тобой находилась неопрятная дурнушка, кто бы стал ее воспринимать всерьез.

— Ира, и это говоришь ты? — спросил Леша так, словно у меня была сестра-двойняшка и он не мог разобраться сейчас, которая из нас стоит перед ним.

— Извини, — сухо ответила я. — У тебя действительно хорошие друзья, у них замечательный дом, но я не знаю, зачем ты привел меня сюда.

Леша виновато улыбнулся, мне было неприятно смотреть ему в глаза, и я, скрывая истинные чувства, отвернулась от него и, обнаружив еще одну дверь, вероятно ведущую на улицу, резко направилась к выходу.

— Это вовсе не то, о чем ты думаешь, — с горечью в голосе оправдывался Леша, выходя следом за мной в снежное крошево.

Я зябко поежилась, Леша привлек меня к груди и прикрыл мои плечи пиджаком.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю? Я сама не знаю, о чем мне думать.

Леша поцеловал меня в мочку уха, легонечко прикусив его зубами, и я замерла от нахлынувшей вдруг нежности.

— Леш, отвези меня в общежитие, — попросила я упавшим голосом.

— Зачем?

— Я не хочу жить в твоем доме.

— Почему? — Он поднял мое лицо и посмотрел своим теплым взглядом, от которого я всегда терялась.

— Я не могу жить в твоем доме… Когда тебя нет ночью, я страдаю. Я мучаюсь, жду… Я не понимаю, какие дела можно делать в ночное время в чужой спальне… Я не хочу приходить с тобой в гости, где ты тут же уединяешься с девушкой, предоставляя мне теряться в догадках и…

— Т-с-с-с. — Он прикрыл мой рот ладонью. — Не выдумывай глупостей. Мы говорили с ней о делах, и ничего более. Но если ты настаиваешь, то…

— В общежитие? — с надеждой посмотрела я на него, но в то же время чувство досады прорвалось в душу. Значит, я права, я не нужна ему! Он отвезет меня и тут же забудет.

— Вот еще! — Он удивился так, будто я предлагала переехать в общежитие ему самому, чтобы остаться хозяйкой в его доме. — Никаких общежитий. У тебя будет своя квартирка. В Сокольниках. Там, правда, всего одна комната, но тебе пока достаточно. Я не могу удерживать тебя силой в своем доме, но могу предоставить тебе вполне сносные условия при неограниченной свободе. Ну как?

— Не знаю, — пожала я плечами, стараясь скрыть, как я замерзла. Зубы мои застучали, по телу пробежал озноб.

— Пойдем в дом, — предложил Леша, и я, повинуясь ему, пошла следом.

Веселье было в самом разгаре. Насытившиеся и слегка опьяневшие гости куражились в пляске.

Тонкие, воздушные крылья юбок взлетали, обнажая бедра раскомплексованных женщин, туфли разлетались с освобождающихся от их узких тисков ног, норовя попасть в высокие китайские вазы по углам комнаты. Мужчины, сбросив пиджаки и смокинги, совершенно забыли о напускной важности и с гиканьем вились вокруг женщин, пощипывая их за попки.

Софья Людвиговна, надев потрясающий брючный костюм черного цвета, из крупной полной женщины вдруг превратилась в элегантную даму. Брюки из вареного шелка заманчиво струились по ногами. Блуза из панбархата дополнялась шикарным прозрачным блузоном, скрывающим бедра и обольстительно приоткрывающим соблазнительную грудь.

Софочка танцевала со своим Маратом, прижимая его к себе так, что тот терял ориентацию, норовя свалиться на пол или наступить кому-либо на ногу.

В комнату на минутку вбежала девочка лет шести, за ней приковылял карапуз трехлетнего возраста.

Девочка схватила со стола банан и с визгом помчалась прочь, а карапуз упал и, обиженно вздернув носик, неожиданно заплакал, первую секунду раздумывая, стоит ли это делать.

Он плакал и медленно поднимался с коленок, отряхивая брючки классической тройки. Блейзер с атласными лацканами превратил несмышленыша в прелестного кавалера. Этакого заправского франта. Но его слезы никак не гармонировали с подобным нарядом, и малыш, видимо почувствовав это несоответствие, стал расстегивать пуговки маленькими пухлыми пальчиками.

Пиджачок отлетел в сторону, и безутешный малыш, на которого так никто и не обратил внимания, остался в шелковой жилетке. В комнату вернулась девочка и, подхватив карапуза, понесла его из комнаты, что-то шепча ему на ухо. Тот разулыбался, вытер пальчиком бегущую по щеке слезинку и засучил ножками, изъявляя желание встать на пол и продолжить путь самостоятельно.

— Сергунюшка! — запоздало подошла к нему Софья Людвиговна. — Что ты тут делаешь? Здесь взрослые дяди и тети. Иди, маленький, иди. Наташенька, скажи Марии, что вам уже пора спать.

— Не хочу-у-у! — заверещал Сергуня, отбрыкиваясь уже от рук Софочки.

— Идемте, дети, — чинно произнесла Софья Людвиговна, и маленькая леди, сверкая роскошными оборочками нарядного платья, пошла за хозяйкой, совсем по-взрослому покачивая попкой.

Гости, немного уставшие от танцев, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, вернулись на свои места за столом.

— «Ты цыганочку можешь, Василий Иванович?» — спрашивает Петька, — начал рассказывать анекдот один из мужчин. — «Могу». — «А лезгинку?» — «Могу». — «А польку?» — «Могу», — отвечает Василий Иванович. — «А мазурку?..» — «Ну, Петька, — задумался Василий Иванович, — могу, наверное, только я что-то не припомню, что это за национальность такая?»

Подвыпивший народ склоняло к сексуальной теме, и шуточки вскоре приобрели сальный характер.

Я почувствовала, что мне хочется спать, и спросила у Леши, скоро ли мы отсюда уедем.

— Поехали, — моментально согласился Леша, и мы направились к гардеробу.