Огни ярко освещали их богато убранный дом в фешенебельном пригороде Детройта — Франклине, штат Мичиган, а Пичис и Эдгар спорили до поздней ночи. Пичис расхаживала взад и вперед в длинном шелковом пеньюаре от Скаази, шелестевшем при каждом шаге.
— Эдгар, — умоляла она, — ты даже не слушаешь меня! Ты даже не пытаешься понять мою точку зрения. Я отказалась от мысли иметь детей, потому что мы многих потеряли, а усыновить ты отказывался. В результате я утратила часть себя, а теперь намерена эту часть вернуть. Я хочу стать матерью, пока еще не слишком поздно.
— Этих двух, почти подростков? Мы даже не знаем их происхождения, дорогая. Мы ничего не знаем о них.
Эдгар сидел за маленьким столиком вишневого дерева, разложив перед собой отчет о ежемесячных доходах и расходах театра «Фишер». Он раздраженно постукивал пальцами по полированной поверхности стола.
Она пожала плечами:
— А что нам нужно знать? Они смышленые и талантливые и… они прелестны, Эдгар. Они поразительные. Обе! Даже тебе придется признать это.
— Внешне да. Но как насчет их характера?
— Эдгар! — воскликнула она. — Им только по восемь лет!
Они еще достаточно малы и податливы, я могла бы работать с ними, учить и направлять их. Только подумай! Я могу оплатить их уроки пения, танца. Мы в состоянии послать их в хороший колледж, предоставив им все преимущества…
— Ты хочешь сказать — потратить на них тысячи долларов.
— Прекрати! — сердито закричала Пичис. — Прекрати, прекрати, прекрати! — Она пересекла комнату и встала перед мужем. — Так ты беспокоишься о деньгах, Эдгар? Если дело в этом, я буду содержать их на средства, унаследованные от матери, — их хватит на воспитание трехсот или четырехсот детей, как ты прекрасно знаешь, поскольку управляешь моим капиталом.
Эдгар поспешно отвернулся, признавая ее правоту.
— Во мне много нерастраченной любви, Эдгар… любви здесь, в моем сердце! Я дарю тебе физическую близость, супружескую любовь. Когда тот театр в Филадельфии, ставший ловушкой во время пожара, сгорел, я стояла с тобой на всех судебных процессах, я прошла через все рядом с тобой!.. Но во мне таится намного больше сил. Я потеряла пятерых детей, Эдгар… Я обманута Богом. А сейчас у меня есть еще один шанс, и девочки прекрасны. Я не откажусь от них!
— Тогда одну из них, — нехотя сдался он. — Если ты непременно хочешь.
— Нет! — с раздражением бросила она. — Я хочу обеих. Они любят друг друга, связаны друг с другом, и я не могу разлучить их.
— Не знаю…
— Почему нет? — требовательно спросила она. — Черт побери, почему — нет? Я не могу поверить, что ты… — она заплакала.
— Пичис… милая… детка… — Он подошел к ней и попытался обнять.
— Нет! — Пичис отстранилась от него. — Нет, до тех пор, пока ты не позволишь мне позвонить сестре Мэри Агнес и по крайней мере узнать, можем ли мы удочерить этих двух девочек.
— Пичис, дорогая, дай мне шанс, пожалуйста. Я никогда не был отцом и не умею им быть. Я держал ребенка только… сколько? один раз? или два? И он меня всего обмочил.
Пичис с облегчением рассмеялась.
— Ну, эти дети не будут мочиться. Им уже по восемь лет, они давно миновали тот возраст. О дорогой, подожди, пока я узнаю, что можно с ними сделать.
На следующее утро Пичис встала рано и долго говорила по телефону с сестрой Мэри Агнес.
— Я надеялась, что кто-нибудь захочет взять их, — призналась Мэри Агнес. — Это одна из причин, почему я предложила им спеть. Они слишком хороши для нашей системы воспитания приемных детей и для того, чтобы находиться здесь. Они заслуживают лучшей доли.
— Но они свободны, их можно удочерить?
— Сью Энн Уэлч, да.
— Сью Энн?
— Она переименовала себя в Орхидею, возможно, чтобы как-то отдалить от себя несчастливое прошлое. Ее постоянно забирали от матери, которая была проституткой и к тому же увлекалась кокаином. Сейчас она отбывает срок в женской тюрьме в Кентукки, неподалеку от города Падьюки. Девочку изнасиловали старшие братья. Ее забрали из дому, когда обнаружилось, что она больна гонореей. На всем ее теле были синяки и ожоги от сигарет.
— Я… я понимаю, — сказала Пичис, испытывая тошноту. Она размышляла, что из этого следует рассказать Эдгару, и вообще стоит ли говорить.
— Конечно, Орхидею вылечили от болезни, и физически она сейчас здорова. Но эмоционально… ребенок жаждет любви. Она ищет внимания везде, где только может найти его. К счастью, коэффициент ее умственного развития довольно высок — девяносто девять процентов, когда ее тестировали в школе.
— А Валентина? — спросила Пичис. — Как насчет нее? Монахиня рассказала Пичис все, что знала об истории Валентины.
— Однако бумаги, найденные у ее матери, свидетельствуют, что она, видимо, путешествовала по фальшивому удостоверению личности, так что все это нужно выяснить, прежде чем можно будет удочерить Валентину по закону. Думаю, это нелегко и займет несколько лет, прежде чем все прояснится. Но ее, безусловно, можно взять на воспитание, пока не принято решение…
— У Эдгара самые лучшие адвокаты, связи в Вашингтоне, — убежденно сказала Пичис. — Я уверена, что они смогут решить эту проблему.
— Есть еще одно обстоятельство, — добавила Мэри Агнес.
— Да?
— Эти две маленькие девочки чрезвычайно зависят друг от друга эмоционально. Они привязаны друг к другу.
Пичис взволнованно рассказала монахине о своих планах — пригласить их сегодня на ленч в их загородный дом Франклин-Хиллз.
Ей еще больше захотелось взять этих девочек. Она нашла удивительно трогательной связь между ними. По ее мнению, если они смогли полюбить друг друга, в дальнейшем в состоянии будут обратить эту любовь и на окружающих.
— Она здесь! Она здесь! — кричала Орхидея. Она бежала по длинному коридору, соединявшему их дортуар с главным вестибюлем. — Я видела ее из окна! Она здесь, и такая красивая! Посмотри, на ней желтый костюм! И желтая шляпка! А на шее — жемчуг! — Орхидея приплясывала от волнения.
— Девочки, к вам посетительница, — сказала сестра Мэри Агнес, поспешно подходя к ним. Она с тревогой посмотрела на девочек. — О нет, дети мои, вы не можете пойти на ленч с миссис Ледерер в этих неопрятных юбках и блузах. Вернитесь к себе и переоденьтесь в свои воскресные платья. Валентина, у тебя волосы спутались. Ты что, никогда их не закалываешь?
Когда девочки привели себя в порядок, сестра проводила их в главный школьный вестибюль, где их ждала Пичис Ледерер.
На пороге Валентина внезапно остановилась, охваченная волнением. Сзади на нее налетела Орхидея. По ее прерывистому дыханию Валентина поняла, что ее подруга также возбуждена.
Миссис Ледерер — нет, Пичис — была прекрасна.
— Девочки, — сказала Пичис своим приятным нежным голосом, — надеюсь, вы проголодались. Я запланировала замечательный ленч. И думаю, вы любите цветы.
— Ц-цветы? — заикаясь, пробормотала Валентина. Пичис протянула белую картонную коробку, перевязанную отделанной рюшью голубой лентой.
— Не хотите открыть ее? По дороге сюда я заехала к своему флористу, и он предложил это.
Девочки колебались.
— Давайте, — настаивала Пичис, — открывайте. Там по букетику для каждой.
Взволнованные, они подняли крышку коробки.
— О! — воскликнула потрясенная Валентина.
— Чертовски привлекательные! — закричала Орхидея.
Внутри коробки уютно свернулись два маленьких букета для корсажа, сделанных из гофрированных голубых орхидей. Рассчитанный на ребенка голубой шелковый бант с крохотным медвежонком такого же цвета дополнял каждый букет.
— Чертовски восхитительно!
— Сью Энн Уэлч, — рассердилась сестра Мэри Агнес, — следи за своим языком, а то не поедешь на ленч.
Но Пичис улыбалась, встав на колени, чтобы помочь каждой девочке приколоть свой букет.
— Глупости, мы втроем замечательно проведем время. А эти букеты ознаменуют… ну, так много всего. Мы станем семьей, я надеюсь. А вы, девочки, по-настоящему будете сестрами.
Валентину внезапно охватил приступ вины, словно испытывая теплые чувства к Пичис, она каким-то образом предавала маму, Мишу и папу. Затем она ощутила в глубине что-то похожее на улыбку и поняла, что это мама говорит ей «все в порядке» и та часть любви, которую подарит ей Пичис, будет исходить и от нее тоже.
— О мои девочки, — прошептала Пичис, заключая их в объятия.
— А что на ленч? — прощебетала Орхидея.