«Голубые Орхидеи»

ГЛАВА 9

Эбби Макей жила в маленьком домике, окна которого выходили на реку Детройт, в двух кварталах от особняка Мэнужиан, где безраздельно властвовал мэр Детройта — Коулман младший.

Каждой утро Орхидея и Валентина приезжали в деловую часть города к дому Эбби и работали по четыре часа в специально оборудованном полуподвале, где инженеры мотаунской студии установили аппаратуру для грамзаписи. Здесь она записывала свои еженедельные джазовые и блюзовые программы. Время после полудня Эбби посвящала своей работе в различных советах Детройтского симфонического общества, Института искусств и джазового фестиваля в Монтре.

Эбби так раскритиковала их демонстрационную запись, что у девушек запылали щеки. Затем она сняла их на видео.

— Девочки, вы совсем не умеете держаться на сцене, похожи на милых маленьких деревянных марионеток и напоминаете мне «Супримз», когда я только начинала с ними работать. Орхидея, у тебя скверная привычка покачивать головой, как цыпленок. А ты, Вэл, почти совсем не двигаешься, только слегка раскачиваешься взад и вперед. Это пение белых, не черных.

Эбби выключила видеомагнитофон.

— А теперь давайте серьезно возьмемся за буги-вуги. Мы здесь не для того, чтобы валять дурака. Есть люди, которые рассчитывают на вас, вкладывают в вас немалые деньги. Это бизнес, девочки, не забывайте об этом.

Они вскоре уяснили, что Эбби проявляет деспотизм, но добивается совершенства.

— Пение — это в первую очередь дыхание, — поучала она их, — вы должны обрести контроль над дыханием, иначе будет звучать дерьмово. Но не волнуйтесь. Послушали бы вы Флоренс Баллард и Дайану, когда они в первый раз пытались по-настоящему длительно продержать ноту. Так вот обе они так долго сдерживали дыхание, что чуть не потеряли сознание.

— Выстави грудь впередь! — кричала она Валентине. — Вперед! Вперед! Не стесняйся… у тебя прелестные сиськи, детка, и ты не должна стыдиться их, ни в коем случае, если ты хочешь петь хорошо.

Затем Эбби обращала свой орлиный взор на Орхидею.

— Что касается тебя, девочка, ты должна петь громче. Громче, слышишь? А то кажется, что тебя сдует первым же порывом ветерка.

И только когда девушки теряли веру в свои силы, Эбби включала аппаратуру, нажимала переключатели и кнопки усилителей, громкоговорителей и другого электронного оборудования. Голоса Уилсона Пикета или Патти Лабель разливались по подвальному помещению.

— А теперь смотрите, девочки, смотрите, как вы должны двигаться… Вы должны быть немного развязными и сексуальными, вы должны быть свободными!

Эбби покачивалась в такт настолько ритмично, что снова казалась стройной.

Орхидея с легкостью воспринимала наставления Эбби — вертела бедрами и покачивала плечами с естественной чувственностью. Но Валентина ощущала скованность и испытывала больше затруднений. Эбби просто разрешила проблему, вытащив высокую бутыль и налив из нее немного в стакан.

— Вот, это персиковый шнапс. Глотается как бархат.

— Вкусно! — воскликнула Валентина, залпом осушив стакан.

Стоял жаркий летний день.

— Бог мой! — возмутилась Эбби. — Не заглатывай так, девочка… пей его маленькими глотками. Пусть он проникнет в твою кровь, смягчит и успокоит тебя. А теперь давайте снова попробуем танцевать. Но на этот раз мы не остановимся до тех пор, пока вы не добьетесь полной раскованности, даже если это займет у нас целый день. Просто дайте своим мускулам расслабиться.

Пять недель спустя Эбби сделала первую видеозапись. Довольно напевая, она показала ее девушкам.

— М-м-м! Теперь, дорогие, вы можете петь в стиле свинг, как настоящие негритянки. Вам остается только подождать, пока Элайджа найдет для вас хорошие мелодии.

— Девочки за все лето не видели ни одного молодого человека, — в конце августа сказал Эдгар. — Давай пригласим на званый обед каких-нибудь симпатичных студентов колледжа или Мичиганского университета. Нужно переключить их внимание с музыки на что-нибудь другое для разнообразия.

Пичис поморщилась. Эдгара не слишком радовало, что настойчивость девочек увенчалась заключением контракта. Он обеспечил их юридической помощью, так как не мог допустить, чтобы его дочерей перехитрили. Но он очень критиковал Элайджу Кармоди и несколько раз делал выговоры Орхидее за то, что она носила одежду, которую считал «слишком взрослой».

Возможно, хороший вечер — это как раз то, что им нужно, чтобы все уладить.

Неделю спустя большой, в колониальном стиле, дом Ледереров на Уиллоунгрин-Корт, напротив загородного клуба «Франклин-Хилл», был ярко освещен. Прожектора, направленные на огромные голубые ели, украшавшие сад, свежесрезанные цветы в старинном медном чане, поставленные у входа, приветствовали гостей.

Пичис ощутила приступ необычной нервозности в ожидании приезда первого из гостей. Она бесшумно скользила по дому, заглянула на кухню проверить, как дела у повара. На закуску она планировала подать маринованные красные и желтые перцы, а также большие сочные, привезенные из штата Мэн устрицы во льду, украшенные крапинками икринок. Основным блюдом будут зажаренные на рашпере омары со спагетти «волосы агнела» под сладким чесночным соусом. В дополнение — салат из зелени с лимоном, приготовленный так, чтобы нейтрализовать изысканность других блюд.

Слава Богу, ее повар, Энцио, работавший у нее уже шесть лет, держал все под контролем.

Удовлетворенная, она вернулась в большую столовую и еще раз проверила карточки с указанием мест. Как полагается, гость самого высокого ранга — губернатор Милликен сядет справа от нее, его жена Хелен — справа от Эдгара. Берт Бакара будет слева от Эдгара. У Ледереров появилось множество друзей с тех пор, как Эдгар прикупил несколько театров на Бродвее, добавив их к уже имеющимся.

Пичис вздохнула, вернувшись к мысли о причине ее беспокойства. С тех пор как девочками был подписан контракт на запись пластинки, Орхидея, казалось, впала в состояние исступления и говорила только о том, что станет «звездой». Она стала скрытной, ей кто-то ежедневно звонил, но она не объясняла — кто, разве что говорила: «это из Мотауна». У Пичис возникло тревожное чувство, что это какой-то молодой человек, которого Орхидея не хочет с ними знакомить. Может, Валентина знает, кто он. Но, как всегда, девочки выступали единым фронтом.

Зазвенел дверной колокольчик, и экономка Ледереров Энни впустила первых гостей — семью Джо Дреснера, которого Ледереры знали уже тридцать лет. Несколько минут спустя прибыли Джоу и Эдна Славик. Разразился шквал поцелуев.

Пичис пригласила Стюарта Коллмана, молодого поверенного из юридической фирмы Эдгара, занимающегося шоу-бизнесом, — для Валентины и Рандолфа Хармона третьего, известного как Ранди, звезду футбольной команды Мичигинского университета, — для Орхидеи.

Обед проходил так, как было запланировано. Берт и Карол представляли собой красивую, умеющую хорошо выражать свои мысли пару. Разговор перешел на театральных обозревателей, столь частые уколы и критические выпады которых все ненавидели и боялись.

— Критикам приходится со многим сталкиваться во время премьеры, — заявил Берт. — Им нужно рецензировать шоу, игру актеров, костюмы, пение и партитуру, которую они слышат в первый раз. Я полагаю, что музыка должна появляться месяца за два на пластинке или кассете, чтобы можно было ознакомиться с ней заранее. В действительности же…

Его прервал дверной колокольчик. Внезапно Орхидея вспыхнула пунцовым цветом. Она выскочила из-за стола и выбежала из столовой.

Эдгар удивленно поднял брови.

— Что с ней произошло?

— Ничего, дорогой, — неуверенно сказала Пичис, вспомнив все тайные телефонные звонки.

Пять минут спустя Орхидея снова появилась в столовой под руку с красивым чернокожим мужчиной.

— Всем привет, — бодро прощебетала она. — Это Элайджа Кармоди. Я пригласила Элайджу на десерт и кофе… Он не смог прийти раньше, так как был занят на записи.

— Что ж, Элайджа, мы очень рады познакомиться с вами, — сердечно сказала Пичис.

Эдгар пришел в ярость, но Пичис сумела искусно сгладить происшествие, попросив горничную убрать тарелки.

— Почему бы нам не перейти в гостиную на кофе и десерт? Элайджа, нам бы хотелось узнать, чем занимается в эти дни Мотаун.

— Дерьмо, — прошептал Элайджа Орхидее, когда они проходили через большую гостиную с дорогим тебризским ковром в ярких, как драгоценные камни, тонах и картинами, достойными находиться в музее. — Я думал, что это всего лишь маленький семейный ужин, а не званый прием. Боже правый, что за толпа! Девочка, зачем ты это сделала, не предупредив их заранее?

— Я просто хотела, чтобы вы познакомились, — шепотом ответила Орхидея.

— О, все прошло в лучшем виде. Твоя мама очень мила, но отец был готов задушить меня.

Орхидея приникла к Элайдже, нервничая из-за того неудобства, которое она всем причинила. Свой десерт из белого шоколадного мусса с малиновым сиропом она ела маленькими кусочками. Подали кофе «экспрессо», горячий и со льдом, а также двойной голландский шоколадный, любимый кофе Орхидеи. Но сегодня она едва прикоснулась к нему.

Она пригласила Элайджу, чтобы, как ей казалось, шокировать родителей, но, пожалуй, изрядно переборщила.

— Мне кажется, нам нужно поговорить, юная леди.

Эдгар взял Орхидею за руку в минуту затишья и отвел в свой кабинет, где заставил сесть, и начал разговор.

— Ты нарушила все правила хорошего тона, приведя этого человека в наш дом. Ты поступила одинаково грубо по отношению к Элайдже, используя его для того, чтобы шокировать нас, и по отношению к матери, испортив ей званый обед!

— Я не испортила ей обед. Все разговаривают и развлекаются. Элайджа такой же интересный человек, как любой из них.

— Но для тебя это не имеет значения, не так ли, Орхидея? — спросил Эдгар. — Ты спишь с ним, не правда ли? С мужчиной, который на пятнадцать лет тебя старше и работает в шоу-бизнесе, не говоря уже о том, что принадлежит к другой расе.

Орхидея опустила глаза и покраснела, но затем вздернула голову.

— Он не настолько стар, чтобы годиться мне в отцы! — воскликнула она. — Ему только тридцать один год. Он закончил колледж, был тамбурмажором и играл на чемпионатах Америки по футболу! Ты просто ревнуешь, потому что он молод и красив и принадлежит миру, о котором ты ничего не знаешь и не можешь войти в него, потому что ты… ты такой правильный, как геометрическая фигура, вся твоя жизнь состоит из прямых углов!

— Что ж, я могу сказать только одно, — с раздражением бросил Эдгар, — твой новый друг совершенно неприемлем для нас, и я хочу, чтобы он покинул наш дом прямо сейчас. Ты возьмешь его за руку, проводишь до дверей и скажешь, что никогда больше не увидишься с ним.

Орхидея задохнулась:

— Но я… я не могу сделать этого!

— Почему? Я ваш отец, юная леди. Я растил тебя девять лет, обеспечивая всем, что ты хотела, о чем большинство девочек твоего возраста могло только мечтать. И я рассчитываю на какое-то уважение и благодарность за…

Орхидея заплакала.

— Благодарность? — рыдала она. — Я благодарна… за то, что ты показал мне, какой ты на самом деле. Хорошо, я пойду к двери, но только я выйду за нее вместе с Элайджей. Я собираюсь… переехать к нему!

— Что?

— Я сказала, мы будем жить вместе! — закричала Орхидея. — Мне уже почти восемнадцать! Я взрослая и могу делать все, что пожелаю!

— Но ты не можешь уехать! — воскликнула ошеломленная Валентина. Она беспомощно стояла, пока Орхидея бросала одежду в чемоданы. — Я хочу сказать… ты просто не можешь.

— Не могу? Сейчас увидишь!

Орхидея сдернула шесть платьев с вешалки и засунула их в складной саквояж, затем втиснула сверху туфли и джинсы.

Валентина изо всех сил старалась сдержать слезы.

— Но, Орхи… Я хочу сказать, что ты совсем не знаешь Элайджу. Ты ничего не знаешь о нем. Он даже не просил тебя переехать к нему.

— Да, я попросила его и очень много знаю о нем. Секс — потрясающий способ узнавания, детка.

— Каждый может заниматься сексом, — сказала Валентина, стараясь изо всех сил, чтобы ее слова прозвучали не слишком наивно. — А как насчет общих ценностей Орхи, сходного происхождения и…

— Дерьмо собачье.

Орхидея стояла, прижимая к груди джинсы, сшитые по авторской модели, вызывающе вздернув подбородок.

— Ты многого не знаешь обо мне, Вэл, многого. Элайджа и я росли в одинаковых условиях… оба с матерями-наркоманками, на государственное пособие, с братьями, которые били нас, колотили и… со мной случилось то, о чем знает только Элайджа, — губы Орхидеи задрожали. — Скверные вещи, действительно скверные, о которых я даже не могу говорить.

Валентина с изумлением смотрела на сестру.

— Но, Орхидея… мы всегда обо всем рассказывали друг другу. Что ты утаила от меня?..

Орхидея продолжала объяснять причины своего переезда.

— Теперь Элайджа поможет мне с музыкой, он сказал, что поработает над парой песен для меня. Я смогу познакомиться со всеми лос-анджелесскими знаменитостями, отправиться в концертное турне и… все такое прочее.

— А как насчет «Голубых Орхидей»? — выдавила из себя Валентина.

— Мой отъезд никак не коснется этого, — заверила Орхидея. — Все останется по-прежнему.

Десять минут спустя Элайджа появился у дверей спальни Орхидеи, чтобы помочь отнести ее вещи вниз. Он бросил взгляд на залитые слезами лица обеих девушек и вскинул руки.

— Ну, солнышко мое, тебе не обязательно это делать, — сказал он Орхидее. — Не столь уж важное решение ты приняла.

— Я должна, я хочу! — воскликнула Орхидея, испугавшись, что в конце концов он не возьмет ее. — Я люблю тебя, Элайджа!

Этой ночью, впервые за много лет, Валентине снова приснился сон о Михаиле. Она видела, как он борется со стремительно бегущей серой рекой и его сносит сильным течением в ледяной белый туман.

— Миша! Миша! — закричала она и села, выпрямившись, как стрела, в постели. Рыдания вырывались из ее груди.

— Дорогая? Вэл, дорогая? С тобой все в порядке? — Пичис уже была в ее комнате. Валентина слышала тихий шелест ее шелкового пеньюара и почувствовала, как мать опустилась на кровать рядом с ней.

— Орхидея ушла, — прерывающимся голосом сказала Валентина. — Так же, как и Михаил.

— Только на время, — утешила ее Пичис.

— Что… что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, дорогая, что твоя сестра ушла из дома в мир, чтобы получить несколько уроков жизни, вот и все. Она хорошо усвоит их, а мы дадим ей знать, что по-прежнему любим ее.

— Я… я не хочу, чтобы она получала какие-то чертовы уроки, — плакала Валентина, — и ей они не нужны. Она просто хочет, чтобы Элайджа любил ее, а я не думаю, что он будет любить ее долго….

— Никто не хочет получать уроки, — спокойно заметила Пичис, — но мы всегда их получаем. Это тоже часть жизни.

Три долгих дня Орхидея не звонила. Каждую ночь Валентина долго плакала, пока ей не начинало жечь глаза. Она рыдала и рыдала. Они с Орхидеей впервые разлучились, и жизнь ее, казалось, превратилась в ад. Они были ближе, чем просто сестры. Орхидея помогла ей выжить, заполнила собой ужасную пустоту после того, как она потеряла всю свою семью. Орхидея стала частью ее.

В течение дня она отчаянно старалась занять себя, упражняясь в джазовых танцах и играя в теннис до полного изнеможения. Хотя Стюарт Коллман постоянно звонил ей и назначал свидания, Валентина отказывала ему. Она была слишком расстроена, чтобы смеяться и делать вид, будто хорошо проводит время.

В этот субботний полдень Валентина принимала душ после урока танцев, когда зазвонил телефон. Обнаженная, она выскочила из ванной и схватила трубку.

— Алло?

— Это я, — весело прощебетала Орхидея. — Привет, я так счастлива, Вэл, что могла бы взлететь прямо на небо и поселиться на облаке. У меня потрясающие новости. Элайджа выбрал несколько песен для альбома. Во-первых, «Хорошенькие девушки», и еще одну — «Голубые шелковые платья», которую написала я. Затем возьмем пару песен Линды Ронстадт и несколько — Донны Саммер.

— Да? — оцепенело переспросила Валентина. Она была настолько расстроена, что в последние три дня ни разу не подумала о «Голубых Орхидеях».

— И еще одно, — ликующе сообщила Орхидея, — как только мы закончим альбом, Элайджа собирается позвонить Дику Кларку и разведать, сможет ли он организовать для нас выступление на «Американской эстраде». Ты можешь в это поверить?! — Ее возбуждение, казалось, заполняло комнату. — Ты рада? Довольна? Наверное, ты так счастлива, что готова взлететь.

— Конечно, — отозвалась Валентина.

— Ты что, трусишь? Почему ты так говоришь «конечно»? — Орхидея весело передразнила ее не слишком искренний тон. — Ну, детка! Мы «Голубые Орхидеи». Мы говорим о золотых пластинках, славе, деньгах, о том, что услышим наши голоса по радио. Я приеду к тебе прямо сейчас, брошу свои чемоданы и заберу тебя.

— Твои чемоданы? — ошеломленно переспросила Валентина.

Орхидея поколебалась, потом сказала:

— Ну конечно… Мы с Элайджем решили, что будет лучше, если я поживу пока дома, так как он проводит сейчас много времени в Лос-Анджелесе. Но мы будем встречаться! Я люблю его, Вэл. Я только надеюсь… — она перешла на шепот, — ну, что папа Эдгар не станет возражать, чтобы я вернулась.

Неделю спустя Берри Горди отправил их обеих в Калифорнию записывать пластинку в лос-анджелесской студии. Эбби Макей полетела с ними, играя роль их дуэньи, воспитательницы и наставницы.

Сидя в салоне первого класса, Орхидея взволнованно болтала и мурлыкала слова песен, намеченных для записи, пока Эбби не приказала ей закрыть рот. Позже, когда Орхидея, извинившись, вышла в туалет, Эбби, нахмурившись, сказала:

— Надеюсь, наша малышка Орхидея не понесется сломя голову.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, голубушка, что она чертовски прелестная девочка и голос у нее достаточно приятный, чтобы очаровывать водителей грузовиков. Но он всего лишь приятный. Не больше. В нем нет совершенства. — Эбби задумчиво посмотрела на Валентину. — А у тебя, милочка, он есть. Вот что я имею в виду. У тебя он есть. Только…

— Только — что? — Теперь Эбби полностью завладела вниманием Валентины.

— Вэл, мы занимаемся чертовски жестоким бизнесом. Может, наступит время, когда тебе придется пойти своей дорогой. Ты понимаешь, что я имею в виду? Когда тебе придется разорвать все путы и посмотреть, на что ты способна.

Валентина почувствовала озноб. Она посмотрела в окно, где пушистые, похожие на сахарную вату облака, ярко освещенные солнцем, плыли в нескольких сотнях ярдов от них. Те ли это облака, на которых так радостно жилось Орхидее?

— Не думаю, — спокойно возразила она Эбби. — Орхидея — моя сестра, и это все для меня. Мы всегда будем «Голубыми Орхидеями».

Орхидея вбежала в их апартаменты в «Сансет Хайатт» на бульваре Сансет, бросила свой чемодан и сумку и резко остановилась. Два огромных букета стояли на низком столике в изящном уголке для отдыха. Каждый состоял из роз и редких дорогих орхидей. Голубые атласные ленты переплетали цветы и обвивали вазы.

— О! — с восхищением воскликнула Орхидея. Девушки нетерпеливо стали перебирать благоухающие цветы.

— «Орхидее, моей прекрасной дочери», — прочла вслух Орхидея свою карточку, — «от папы Эдгара. Я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что».

Орхидея держала карточку и пристально смотрела на нее, руки у нее дрожали.

— Это… Вэл… Вэл… — Она пыталась сдержать внезапно подступившие слезы. — Он простил меня.

Валентина, улыбаясь, прочла свою: «Моей прелестной дочери. Лучший день в моей жизни, когда ты вошла в нее».

Пока Эбби, неуклюже ковыляя по двум смежным комнатам, проверяла, работает ли телевизор, и заказывала еду в номер, Орхидея проскользнула в ванную и закрыла дверь. Как принято в Голливуде, даже эта комната имела телефон. Она набрала номер отеля «Мейфлауэр» в Нью-Йорке и с нетерпением ждала, когда оператор соединит ее с номером Элайджи.

Ей нужна успокаивающая уверенность Элайджи… очень нужна. Кроме Вэл, он единственный человек, знающий, как ей действует на нервы запись в студии.

— Да? — наконец-то раздался на том конце голос Элайджи.

— Элайджа! Я думала, тебя нет! И уже собиралась оставить тебе записку.

— Да. Я только что вошел. Из холла услышал, что звонит телефон. Мне нужно переодеться к обеду. Что произошло, детка?

— Я… мне просто хотелось поговорить. Мы только что приехали. Мы начнем записывать первую вещь утром…

— Детка, ты сделаешь все великолепно. Только слушайся Эбби. Вот почему я послал ее с вами, она вас поддержит. По ее мнению, ты вполне готова.

— Хорошо…

— Послушай, детка, мне нужно уходить, я опаздываю.

Орхидею охватила внезапная, необъяснимая паника.

— Элайджа! Не вешай трубку! Еще минутку! Скажи мне… скажи мне, что любишь меня.

— Ты знаешь, что да, — приветливо согласился Элайджа. — Ты самая прелестная маленькая девочка, какую я когда-либо встречал, милый ягненочек, я люблю твои веснушки, а теперь мне пора идти. Я действительно опаздываю.

Раздался щелчок. Орхидея задумчиво смотрела на телефонную трубку и наконец положила ее на рычаг.

Элайджа томно повернулся и стал ласкать бедра лежащей рядом обнаженной актрисы, ее кожа блестела от пота. У нее было тело танцовщицы и полная грудь с большими темными сосками.

— Кто она? — ревниво спросила Джуана.

— Ну, она ничего для меня не значит, детка. Просто талантливая певица, вот и все. Таких девочек, как она, можно купить дюжину за десять центов. — И Элайджа, приподняв бедра Джуаны, подложил под них подушку. — Давай еще немного повеселимся, милая… прежде чем я пойду на встречу с Дайаной.

Две недели спустя в их номере зазвонил телефон. Эбби протянула большую тяжелую руку и сняла трубку.

— Да? Элайджа? Да, они хорошо поработали сегодня. Спели действительно очень удачно. Конечно, нам придется еще неделю поработать, но пока все выглядит хорошо.

Орхидея, которая, развалясь, сидела на полу и смотрела «Даллас», размышляя об Элайдже, теперь выпрямилась. Обе девушки видели, как широкое лицо Эбби расплывалось в улыбке.

— Что ж, я думаю, они справятся с этим. Они уже большие девочки и, безусловно, умеют танцевать.

Эбби, подняв голову, слушала и кивала.

— Да… да, они могут сделать это. Я отведу их за покупками на Родео-Драйв. Нужно купить платья как можно сексуальнее.

— Что? Что? Что? — одновременно закричали подскочившие к Эбби девочки. — Что, Эбби? Что сказал Элайджа?

Эбби засмеялась своим глубоким грудным смехом и сказала в трубку:

— Да, Элайджа, и тебе того же самого. А как твоя сестра? Твой папа уже устроил вечер по случаю выхода на пенсию? А тетя Мэгги все еще страдает от люмбаго?

— Эбби! Эбби! — кричали девочки.

Эбби повесила трубку, торжествующе улыбаясь.

— Ну, малышки, думаю, вы, в конце концов, станете звездами. У Элайджи только что был продолжительный ленч с Диком Кларком, и ему удалось добиться, чтобы вас занесли в резервный список.

Орхидея тяжело вздохнула.

— Резервный список? — разочарованно переспросила Валентина.

— Это хорошая новость, — пояснила Эбби, — раньше или позже кто-то из намеченных певцов заболевает ларингитом, а может быть, у него умирает мать или происходит что-либо подобное. Тогда продюсер звонит вам, и вы срочно вылетаете в Нью-Йорк.

В едином порыве Валентина и Орхидея сжали друг друга в объятиях и закружились по комнате.

— Спасибо тебе, Эбби. О, спасибо. Без тебя этого никогда бы не произошло, — сказала Валентина, охваченная сильным волнением.

Эбби провела рукой по своим округлым щекам.

— Ну, детка… — неловко пробормотала она.

Впервые за время их знакомства она не смогла найти нужных слов.

Через пять дней работа над альбомом была завершена, и Берри Горди сказал прилетевшему в Лос-Анджелес Элайдже — он надеется, что по крайней мере три песни из «Голубых Орхидей» — так они предполагали назвать альбом — смогут стать хитами.

— Ну, приятель, я слушал его, жил с ним почти неделю и, думаю, он принесет нам победу… У нас будет миллионный тираж, или я проиграю пари. Поддерживай с этими малышками связь, слышишь? И не трахай больше Орхидею, если ты ее уже трахал.

— Ну что ты, я только смотрел на нее, — солгал Элайджа.

— Пожалуй, это единственное, что тебе позволено делать, приятель. Теперь мы несем за этих девочек ответственность, Лайдж. Кстати, я устраиваю пикник в воскресенье после игры «Львы — Овны». Скажи им, чтобы приезжали. Мы покажем им мотаунскую семью.

Мотаун прислал за ними машину с водителями, и девушек с шиком отвезли на вечер, устроенный в особняке Берри Горди, в поместье из десяти акров земли на холмах Бель-Эйр. Эбби, обедавшая со своим старым другом Рамзи Льюисом, присоединится к ним позже.

Девушки, разинув рты, глазели на мелькавшие за окнами дома звезд, стоящие за коваными железными оградами, высокими заборами, автоматическими воротами.

Когда машина обогнула вершину еще одного завораживающего холма, Орхидея сказала:

— Я хочу показать тебе, Вэл… то, что я ношу, а ты еще не видела. Попробуй догадаться.

Валентина с удивлением посмотрела на сестру в вечернем одеянии с белой бахромой в стиле «кау-герл» [6], приобретенном у Лины Ли.

— Не видела? Но ты же одевалась при мне, — сказала она.

Орхидея хихикнула и стала приподнимать подол своей короткой белой кожаной юбки, пока не показалось на правом бедре голубое пятно.

— Моя татуировка, — беззаботно объяснила она.

Валентина разинула рот от изумления.

— Татуировка?

— Вчера, пока ты занималась пением, я перешла улицу и направилась от нашего отеля прямо на Сансет и набрела на это маленькое чистое местечко… «Татуировка звезд с 1971», — Орхидея с гордостью показала знак. — Это голубая орхидея, Вэл. Понимаешь? Парень сделал рисунок по моему заказу. Получилось изящно, правда?

Валентина сочла это безвкусным.

— Конечно, Орхидея. Но… послушай… не показывай ее никому, хорошо? По крайней мере, сегодня вечером.

— Ладно, — пообещала Орхидея.

Мотаунская машина довезла их до особняка Горди, за воротами которого суетились одетые в белые пиджаки парковщики машин, ставя на стоянку «бентли» и «корниши».

Когда они вошли, вечер был в полном разгаре. По стерео звучала мелодия Джуниора Уокера «Действуй как бумеранг» и «Олл старз». Толпа гостей гудела, сплетничала, говорила о бизнесе. У многих в руках были тарелки, нагруженные жареными на вертеле свининой или цыплятами. Мужчины были одеты в широкие брюки и кашемировые блейзеры, а женщины, в основном красавицы, в многоцветные платья или дашики [7] с экзотическими рисунками.

— Вэл, здесь больше половины присутствующих — чернокожие, — прошептала Орхидея.

— Тише, — тоже шепотом ответила Валентина. Затем она затаила дыхание. Не Глэдис ли Найт там в углу, в умопомрачительном бледно-зеленом облегающем платье?

Элайджа Кармоди увидел их и поспешил навстречу из бара. Сегодня он был одет в светло-голубое с золотыми ювелирными украшениями. Он бросил оценивающий взгляд на короткое белое «ковбойское» платье Орхидеи.

— Ну вот, вы здесь. Привет, Орхидея, детка. Ты позволишь мне сказать, что выглядишь безрассудно?

Орхидея бросилась к нему и обняла, слишком тесно прижавшись.

— Прелестный вечер, — поспешно начала Валентина, слегка подталкивая сестру локтем, так как Орхидея, казалось, была готова поднять юбку и показать Элайдже татуировку.

— Ну, а это мотаунский народ, — заметил Элайджа, обращая их внимание на некоторых гостей. — Это Эстер Эдвардс, сестра Берри. Там, рядом с Марвином Гейем, стоят Мел Фарри и Чарли Сандерс из «Детройтских львов». Они только что побили «Овнов». Вот Чокер Кэмпбелл. Он раньше играл с Каунтом Бэзи, а сейчас работает с нами. Это Дайана…

Берри Горди, хозяин вечера, стоял в буфете недалеко от Орхидеи. Он накладывал на тарелку куски говядины и разговаривал с Элайджей. Берри был невысокий бородатый мужчина, с волосами, подстриженными в обычном стиле «афро». Сегодня он надел белые рубашку и брюки и несколько африканских украшений. Большие солнечные очки затеняли глаза.

— Ну, приятель, эти «Голубые Орхидеи», — она нечаянно услышала, как Элайджа хвастается главе Мотауна, — помяни мое слово, со временем затмят «Супримз». Запомни, что я сказал, и не забудь, что я нашел их.

— Держим пари на голубой «кадди», — предложил Горди, — полностью оснащенный и на ходу. Это должно произойти в течение двух лет, или пари проиграно.

— Идет! — воскликнул Элайджа.

Теперь Орхидея была слишком взволнованна, чтобы есть. Она, пошатываясь, отошла от буфетного столика, слова мужчин продолжали звенеть в ее мозгу — «затмят „Супримз“». И Берри заключил с Элайджей пари на голубой «кадиллак». О Боже… Внезапно в глубине души Орхидея поверила в это.

— Что-нибудь выпьете, мисс? — спросила официантка в фирменной форме.

— Что? О да, конечно, — Орхидея взяла один бокал с подноса. Это был коктейль майтай [8].

Торжествующе залпом выпила его. И потянулась за другим. Они, действительно, станут звездами!

Три недели спустя в Детройте Орхидея с сильно бьющимся сердцем взбежала по лестнице, ее голос перешел от исступленного восторга в пронзительный крик.

— Вэл, это произошло, это произошло, нас передают по радио. Я слышала нас в программе Томми Шеннона. Теперь мы звезды, нас передают по радио! Я не могу поверить, это произошло так быстро!

— Правда?

Валентина бросилась вниз, где Орхидея включила дорогую стереосистему Ледереров и встала в дверях как вкопанная. Их собственные голоса звучали по радио, исполняя «Хорошеньких девушек».

— Не правда ли, это замечательно, — вскрикнула Орхидея, — но слишком, слишком невероятно!

Валентина стояла в дверях, и внезапно слезы обожгли глаза и побежали по щекам. Это было замечательно и фантастично. Пожалуй, самое лучшее, что она когда-либо слышала.

Орхидея поспешно вышла от Миры Линдер, зачарованно прикасаясь к своей новой прическе. Модельер приглушила ярко-рыжий цвет ее волос, придав им великолепный каштановый оттенок и слегка распрямила ее кудри, превратив волосы Орхидеи в рыжевато-коричневую гриву, эффектно струившуюся волнистым потоком. Девушка была так взволнованна, что была готова завизжать от восторга. Этим утром позвонил продюсер из шоу Дика Кларка. Их пригласили заменить заболевшую пневмонией Лауру Бранниган.

Слава Богу, они уже купили платья в Калифорнии. Узкие. Облегающие. Усыпанные блестками цвета орхидеи. Наконец-то они могут надеть их. Она едва могла дождаться, чтобы рассказать обо всем Элайдже.

Бегом припустив на стоянку, она села в свой новый красный «камаро», который купила себе на аванс, полученный за пластинку. Он был точно такой же, как тот, который уже водила Валентина. Через несколько минут она была на скоростной автомагистрали Джон Лодж и вскоре припарковала машину у дома Элайджи.

Напевая, она входила в квартиру на двенадцатом этаже. Едкий запах марихуаны ударил ей в ноздри. Элайджи не было видно, но на стерео заливалась Дайана Росс.

— Элайджа? Лайдж! — позвала она и сбросила одежду, прежде чем направиться в спальню. На пол упала ее футболка, за ней последовали джинсы от Голории Вандербилт и наконец кружевные черные трусики-бикини. Лифчика на ней, как всегда, не было.

— Элайджа?

— Орхидея? Это ты, милая?

Она подошла к спальне и распахнула дверь. Комната пропахла марихуаной, голубой дымок плыл по комнате. Голый Элайджа на своей огромной кровати склонился к миловидной блондинке, которая присутствовала на вечере Берри Горди.

Орхидея в ужасе застыла и тихо вскрикнула.

— Привет, детка, — протянул Элайджа, отрываясь от своих занятий, — заходи, милая. Мы уже разогрелись, но ты можешь к нам присоединиться.

— Я… я… — задохнулась Орхидея, чувствуя, как волна желчи поднимается из желудка. Прижав обе руки ко рту, она повернулась и выбежала, схватила одежду и стала натягивать ее на ходу. В лифте, всю дорогу до вестибюля, она плакала.