Лёд и пламень

ГЛАВА 7

— Кэти, это тебя, — позвала Брин, протягивая сестре телефонную трубку.

— Спасибо. — Кэти со вздохом взяла ее и прислонилась к стене. — Да?

Брин услышала, как в почтовый ящик упало письмо, и тут же вышла за ним.

— Привет, Кэти, как поживаешь в своем захолустье?

— Мэйв? — Кэти сразу узнала голос Мэйв Финегел и беззвучно застонала. Она пробыла в Лондоне всего несколько месяцев, когда впервые услышала ее имя. Девушки, с которыми Кэти тогда рекламировала лосьоны, рассказывали ей о вечеринке, устроенной Мэйв в модном ночном клубе. Вероника Финч, самая знаменитая модель в их рекламе, перечислила имена приглашенных девушек под смех и хихиканье других. Кэти не понимала, над чем они смеются, и Джейн Моур, самая старшая и «тертая» среди них, тут же ввела ее в курс дела. Мэйв содержала так называемое агентство моделей, которое обычно поставляло «девушек на вечеринки» для крупных развлекательных мероприятий.

Кэти уже знала, что это означает. Развлечения на любой вкус. Девушки с кожаными плетками и наручниками для тех переутомившихся политиков, которые нуждались в расслаблении, светловолосые английские красотки для черноусых арабских миллионеров и маленькие звездочки шоу-бизнеса, готовые развлекать импресарио в надежде сделаться когда-нибудь настоящими звездами.

— Ты меня слышишь, милая?

— Что? О да, извини, Мэйв, — сказала Кэти насторожившись. Какого черта эта дамочка вздумала звонить ей?

— Как у тебя там дела? Зализываешь раны, а?

Кэти неискренне рассмеялась. Значит, слух о том, что сэр Лайонел бросил ее, уже распространился повсюду. Быстро же это случилось.

— Слушай, душенька, когда ты намерена вернуться обратно в наш большой неприветливый город?

Кэти вздохнула и устало приложила руку ко лбу. Ей нужна была таблетка успокоительного. Мэйв всегда нервировала ее и мешала рассуждать здраво. Живя в Лондоне, Кэти не раз наблюдала, как та вербует вышедших в тираж девушек, уволенных из агентств по рекламе, и сгоняет их в маленький домик в Челси, разжигая их честолюбие возможностью подцепить богатого мужа или пробиться таким путем в Голливуд.

— Я еще не знаю, когда вернусь, — произнесла Кэти осторожно, стремясь преодолеть сумятицу чувств. В глубине души она уже начинала понимать, чего именно хочет от нее Мэйв.

— Ну, когда надумаешь, вспомни о своих друзьях. Я слышала, что тебя уволили из «Брайера». А все потому, что ты не смогла сработаться с этим дерьмом Энди. Ну, а кто бы смог? Ублюдки! Они думают, что двадцать пять лет — это преклонный возраст. Нет, у нас в агентстве «Финегел» не бросаются красивыми девушками. Черт побери, самые лучшие модели — это зрелые женщины, а не какие-то глупенькие девчонки. К двадцати пяти они уже знают, что такое жизнь, знают что почем. Например, Мэнди Мартин. Ты помнишь Мэнди, крошка?

Кэти помнила. Мэнди Мартин подцепила крупного продюсера из Голливуда, разъезжавшего по Англии в поисках натуры для съемок своего очередного супербоевика. Но на каждую такую Мэнди приходились сотни других девушек, не добившихся ничего. Проститутки. Вот кем они становились, если называть вещи своими именами. Кэти передернула плечами и не ответила ничего.

— Ну ладно, я скоро опять тебе позвоню, о’кей?

— О’кей, — автоматически ответила она. Легче было сказать то, что Мэйв хотела услышать, чем спорить с ней.

— Ну и славно. Мое агентство готово подписать контракт с тобой, как только ты объявишься. О, и не беспокойся о потере своего уютного гнездышка. Мы скоро увидимся с тобой в прелестной маленькой «голубятне» в Челси. Я знаю, что ты девушка разумная, Кэти. Я это сразу поняла, как только тебя увидела.

Ее сухой дребезжащий смешок резко прервался, и Кэти поняла, что та положила трубку. Несколько мгновений она смотрела неподвижным взглядом на телефон, и в голове у нее царил сумбур. Так, значит, Мэйв, едва увидев ее, сразу поняла, что она потенциальная добыча для агентства «Финегел». Кэти засмеялась горьким смехом. Выходит, все то время, пока она жила в своем маленьком уютном гнездышке со своим богатым любовником, Мэйв Финегел спокойно выжидала, когда можно будет завербовать ее…

Как сомнамбула бродила она по прихожей, глядя в пол и спрашивая себя, что же ей теперь делать… Впрочем, для начала она должна принять таблетки. Кэти взяла с дивана сумочку, высыпала две таблетки на ладонь и проглотила их, не заметив, что руки трясутся. Все еще ощущая оцепенение, она подошла к кухне и остановилась не замеченная в проеме двери, с отсутствующим видом глядя в окно. Дождь хлестал по оконным стеклам, пустынные зеленые пастбища простирались вокруг, насколько хватало глаз. Кэти не видела отца и сестру, которые разговаривали сидя за кухонным столом, — мыслями она была за многие мили отсюда.

Брин скомкала письмо в руках, так что ногти вонзились в ладони.

— Ублюдки! — прерывающимся голосом пробормотала она. — Больше денег за стадо… Как будто лишняя сотня фунтов здесь что-то значит.

Джон Виттейкер вздрогнул и украдкой приложил руку к груди. В кухне было жарко и душно. Пытаясь немного ослабить боль, он сделал несколько глубоких вдохов. Сегодня утром он сообщил работникам, что временно увольняет их в конце месяца. Это было самым трудным делом, которое он когда-либо делал, но никто из них сетовать не стал. Он был последним, кто продержался, последним фермером, который пытался пробить головой стену, и не его вина, что это не удалось. И хотя работники приняли увольнение спокойно, пытаясь для самого хозяина смягчить тяжкий удар, все, что было сказано утром, прозвучало для него похоронным звоном.

А теперь еще и новая напасть. Внезапно стало трудно дышать, и Джон сделал усилие над собой, чтобы подавить поднимающуюся панику. Брайони и без того, казалось, готова была заплакать, зачем же еще больше пугать ее? Наверное, самое лучшее сейчас — это поговорить с ней о том, на что он потратил сегодняшний день.

— Слушай, дочка. Я ездил в Клейфем смотреть тот коттедж, что там продается.

— Он слишком дорогой, папа, — сказала она, зная, о чем думает отец.

— Место там тихое, Брайони. К тому же он гораздо меньше нашего дома — легче будет убирать его.

Он продолжал хвалить местность, соседей, сад, но Брин не слушала его. Мыслями она была там, в картинной галерее, рядом с самым красивым мужчиной на свете. Как он мог подобным образом поступить с нами? — подумала она, так внезапно поднявшись, что ее стул покачнулся и упал назад. Но у него же сегодня большой прием, вдруг вспомнила она. И мысленным взором увидела хрустальные вазы, сверкающее столовое серебро и большие корзины цветов, каждая из которых стоит целое состояние. Только тех денег, что он потратил на сегодняшний прием, наверняка хватило бы, чтобы заплатить банку этот проклятый долг… А что он сделал?

Брин открыла дверь и вышла во двор. Она стояла под проливным дождем, не чувствуя холодных струй, текущих по лицу и проникающих под толстый серый свитер, и все думала, думала о нем. Он прислал им письмо, предлагая эти дерьмовые сто фунтов за овец, вот что он сделал!

— Черт тебя подери! — громко выругалась она и, спохватившись, оглянулась вокруг. К счастью, ветер унес ее яростный вопль, рассеяв по долине.

Вдруг она замерла — потрясающе дерзкая мысль молнией пронеслась у нее в голове. Дыхание у нее выровнялось, и коварная улыбка появилась на губах. Достав из кармана брюк вязаную шапку, Брин нахлобучила ее на голову, спрятав волосы, чтобы не намокли от дождя, а из дальнего чулана вытащила старый грязный плащ, который уже сто лет висел там, всеми забытый.

Протерев носовым платком стекла очков она завела и вывела из гаража старый фургон для перевозки скота. Несмотря на свою неуклюжесть и дряхлость, он выручал их, когда нужно было везти ягнят на рынок. Сначала мотор никак не хотел заводиться, но постепенно разогрелся и загудел ровней. Набрав полную грудь воздуха, словно перед тем как броситься в воду, Брин выжала сцепление, отпустила тормоза и на первой скорости выехала на дорогу.

Ожидая, пока закипит чайник, Джон с беспокойством увидел из кухонного окна, как их старый фургон катит со двора. Брайони что-то затеяла, но не это заботило его сейчас.

— Положить сахару, доченька? — обернулся он к Кэти, сидевшей, тяжело опершись локтями на стол, и задумчиво рвущей на мелкие клочки лист бумаги.

Кэти бессмысленным взглядом посмотрела на него.

— Конечно, папа. А почему бы и нет? Почему бы и нет?

Наблюдая, как закипает вода, Джон тяжело прислонился к раковине. Потом, держась за грудь, приоткрыл окно и с облегчением вдохнул свежий воздух. Кэти молча сидела, не замечая ничего вокруг. Казалось, что она все еще в каком-то шоке.

— Послушай, дочка, — начал он. — Возможно, мы скоро переедем в Клейфем. Там есть чудесный коттедж. Я уверен, тебе он понравится.

Кэти кивнула.

— Да, папа.

— Мы будем жить там втроем. Мы обустроим новый дом, вот увидишь. Он будет не хуже, чем этот. А вот и твой чай. Выпей его. А я… Мне нужно поехать загнать овец в кошару. Сегодня ночью обещали снег. У тебя все в порядке, Кэти, доченька? — заботливо спросил он.

Кэти заморгала, словно очнувшись.

— Что? О да, папа. Конечно, папа.

Он кивнул, с облегчением решив, что ей уже лучше, и вышел за порог, прихватив по дороге ключи от трактора.

Кэти не знала, как долго она просидела одна, но, выглянув в окно, увидела, что дождь уже кончился и во дворе ярко светит солнце. Она отодвинула нетронутую чашку чая и медленно, с трудом передвигая ноги, пошла в гостиную. Она устала. Она так устала. Наверное, ей надо вздремнуть. Правда, без снотворного она все равно не заснет. Сколько раз уже пыталась, но все бесполезно. Она с трудом поднялась к себе наверх и взяла флакончик с таблетками. Потом снова спустилась вниз и уселась на стуле перед огнем, уставясь в играющее в камине пламя.

Итак, ей придется кончить так же, как кончали все усталые, отчаявшиеся женщины. Она больше не знаменитая модель и даже не хорошенькая молодая девушка. Ей теперь одна дорога — в агентство «Финегел». Взяв таблетку, Кэти машинально проглотила ее. Полено в огне затрещало и выбросило искру, Кэти безучастно наблюдала, как искра прожигает в ковре маленькую черную дырку. Потом взяла еще одну таблетку.

Почему же она еще не спит? Со вздохом Кэти оглядела комнату. Тут стоял диван, на котором мама провела последние несколько месяцев своей жизни. Кэти передернула плечами и отвернулась. Она не хотела думать о матери. И о ферме. Ну кто бы мог предположить, что они потеряют ферму? Но может, это все, и к лучшему. По крайней мере для Брин. Ведь ей теперь волей-неволей придется окунуться в большой широкий мир. А то так и просидела бы всю жизнь на ферме.

Кэти вдруг ужасно захотелось выпить. Сейчас бы хороший стакан водки. Но Брин с отцом ничего такого не держали в доме, хотя…

— Ну и память у тебя, — произнесла она вслух заплетающимся языком и поднялась на ноги, слегка пошатнувшись. Протиснувшись под лестницей между мешками с картошкой. Кэти устремила взгляд в дальний темный угол. Да, они были там. Два больших кувшина с вином, покрытые пылью и паутиной. Добравшись до них, она потянула к себе ближайший.

Он был огромный и весил, казалось, целую тонну, но она ухватила его за ручку и пошатываясь потащила в гостиную. Потом пошла в кухню за кружкой, заодно посмотрев в окно.

Порядок. Никого не видно. Вытащить пробку из кувшина оказалось делом нелегким, но в конце концов она поддалась, и густой острый запах сидра распространился по комнате. Трясущимися руками Кэти налила полную кружку светло-янтарного напитка.

— За Лондон, — произнесла она тост и деланно засмеялась.

После первого большого глотка она едва не задохнулась. Она уже забыла, каким крепким может быть сидр.

— Первоклассная вещь, папа, — сказала она уважительно и сделала еще глоток.

Но и после этого сон не шел. Вздохнув, Кэти нашарила свой флакончик, высыпала таблетки на ковер и сунула одну в рот. Запила двумя глотками вина. Ей нужно уснуть. Она должна забыть и Мэйв, и Лондон. Это все его вина, черт бы его побрал, этого Лайонела!

Вспомнив, что сегодня она еще ничего не записала в дневник, Кэти взяла сумочку и достала конверт с надписью «Личное». Нашла на столе лист бумаги и ручку. И снова уселась на ковре, разложив бумагу на коленях. Хорошенькие розовые таблетки лежали перед ней, и она взяла еще две, сделав пару глотков крепчайшего сидра. Видя, что кружка почти пуста, она наполнила ее снова, потом взяла ручку и помахала ею в воздухе, глядя сверху вниз на пустой лист бумаги. «Это все его вина», — написала она, стараясь придерживаться бледно-голубых линий, но это оказалось невозможно — они изгибались и ускользали, точно живые.

— Поэтому все так и вышло, — проговорила она громко заплетающимся языком и сделала еще глоток сидра. Проклятый Лайонел, бросивший ее и тем самым сделавший легкой добычей для Мэйв. «Если бы не он, я бы все еще жила в моем гнездышке…»

Она остановилась. Гнездышком назвала его Мэйв, эта мерзкая сука. Кэти заморгала, пытаясь сфокусировать зрение на буквах, и зачеркнула это слово, написав вместо него «доме». Ее начало куда-то уносить, сознание затуманилось, и это было почти приятно, но внезапно она услышала, как Мэйв произносит: «подпишем контракт», и захотела ей что-то ответить. Снова обратившись к листу бумаги, она продолжала писать свой дневник: «Я не хочу возвращаться в Лондон». Это было правдой. Если она вернется, то станет проституткой. И умрет от СПИДа. Эта мысль испугала ее. Она написала: «Уж лучше умереть» и остановилась. Кэти почувствовала, как слезы текут по щекам, и сердито потерла глаза. Черт возьми, почему же она не спит? Она протянула руку и схватила еще несколько таблеток. Сколько, она не смогла бы сказать, но сунула в рот все не глядя и сделала большой глоток сидра, чтобы проглотить их.

Потом она вздохнула и повалилась на бок, свернувшись калачиком. Наконец-то захотелось спать. Скоро она должна уснуть. И тогда будет в безопасности.

— Это здесь, — сказала Брин Робби Петерсу, указывая на сверкающий огнями новый отель.

Она нашла Робби в деревенском пабе, и он был очень удивлен, увидев ее там. А когда она объяснила, что собирается сделать, он очень пожалел, что ей удалось его разыскать. Но она была так энергична и напориста, так не похожа на обычно спокойную Брин, которую Робби знал, что он не смог отказать ей. Он был робкий, застенчивый деревенский парень, как и его брат-близнец. Робби всю дорогу сожалел, что того нет здесь рядом с ними. С братом он чувствовал бы себя спокойнее.

Какой-то представительный человек в темно-зеленой униформе вышел из отеля и двинулся навстречу роскошному спортивному автомобилю, остановившемуся у входа. Робби с уважением посмотрел на него и тут же нервно заерзал, когда человек в униформе обернулся и взглянул на них.

— Расслабься, Робби, это всего лишь швейцар, — сказала Брин, узнав того, с кем она уже говорила. Он был дружелюбен с ней тогда, но она не надеялась, что дружелюбие его продлится долго. Она прислушалась и уловила нетерпеливое топанье овечьих копыт в кузове за собой. С помощью Робби ей удалось загнать в фургон штук двадцать; здесь были только бараны и овцы, не ожидающие ягнят.

— Давай сюда, — указала она Робби на широкий вход. Кованые железные ворота оставались открытыми, пропустив только что въехавшее «феррари», и Робби послушно повернул широкий фургон туда. Брин поймала лишь удивленный взгляд швейцара, уставившегося на них с раскрытым ртом, когда они проезжали мимо, и сплюнувшего на гравий, когда они въехали.

Робби взмок от волнения.

— А что, если швейцар вызовет полицию? — нервно спросил он. Парень никогда еще не имел дел с полицией. Узнай его отец о том, что они задумали, он убил бы его. А может, и гордился бы им. Робби не был сейчас ни в чем уверен. Он знал только, что готов помочь Брин во всем, что бы та ни задумала. Она всегда нравилась ему, но сегодня он ее не узнавал. О, внешне она выглядела как всегда, в вязаной шапке на голове и с очками на носу, но казалась совершенно иной, Она была какой-то заведенной, и не успел он опомниться, как она и его завела.

— Это не займет много времени, — успокоила его Брин, но на самом деле она и не думала об этом. Как только ей в голову пришла мысль испортить Кристоферу Джермейну его блестящий вечер, она уже не заботилась ни о чем другом. Ведь если ты поджег бикфордов шнур, ничто не удержит динамит от взрыва. Чем ближе приближалась решающая минута, тем большую энергию и вдохновение она чувствовала.

Отель был полон гостей. До нее доносился изнутри приглушенный рокот голосов, когда, выпрыгнув из кабины, она пошла к заднему борту фургона. Швейцар торопливо двигался к ним по дорожке, но Брин даже не взглянула на него.

— Иди сюда, Робби. Помоги мне откинуть борт.

А в это время Кристофер, покинув круг избранных гостей, подошел к репортеру местной газеты.

— Привет. Рад, что вы пришли. Как вам понравился стол?

Он выслушивал похвалы своему отелю, сервису, улыбался и отвечал на вопросы, кивая гостям, которые ловили его взгляд. Все шло хорошо. «Большая тридцатка», как Майкл окрестил почетных гостей, самых крупных акционеров компании, прибыла рано и, посидев за банкетом в отдельном зале ресторана, присоединилась к остальным, чтобы поговорить о делах и размяться.

Самым крупным держателем акций «Джермейн корпорейшн» были, конечно, граф и графиня Вейн. К тому же граф входил в правления бесчисленного количества компаний, и потому Крис считал своим долгом показать ему отель в числе первых.

Глаза Кристофера ничего не упускали. Буфет, поначалу ломившийся от яств, был уже наполовину опустошен, а это означало, что гости с аппетитом поели. А почему бы и нет? Тут были и традиционные мясные блюда, и вегетарианские, способные удовлетворить самый прихотливый вкус, не говоря уже о разнообразных сырах, икре шести сортов и омарах. Салатов наготовили столько, что обеденный зал казался зеленым от них, а высокий, точно замок, кремовый торт, шоколадные муссы и экзотические фрукты ожидали тех, кто готов был уже приступить к десерту.

Спиртное текло рекой, от виски до шампанского, от изысканных коньяков до простых наливок. Кто-то из гостей побился об заклад, что любой из шести барменов приготовит любой напиток, который только может прийти в голову. И Кристоферу было приятно услышать, что этот спорщик выиграл.

Звуки тихой классической музыки доносились из дальнего конца зала, где играли музыканты, собранные из самых известных оркестров. Там, он видел, собралась кучка поклонников классической музыки, слушающая с благоговейным вниманием. Включая и репортера «Таймс», с удовлетворением отметил Крис.

А снаружи, в саду, был растянут огромный тент, где собралась молодежь. Столики с выпивкой, с самой изысканной едой и одетый в народном стиле кантри-оркестр создавали непринужденную обстановку. Парк тоже выглядит прекрасно, отметил Кристофер. Клумбы красных тюльпанов и пурпурных примул составляли приятную цветовую гамму. С облегчением увидел он, что проглядывает солнце, — хоть тент над столиками был водонепроницаемый, а все же…

Но вдруг ход его мыслей прервался, а глаза невольно расширились: возле клумбы тюльпанов появилась овечья голова и начала неторопливо жевать цветы. Не веря своим глазам, он моргнул и снова взглянул в ту сторону, увидев на этот раз самого настоящего барана, с крутыми рогами, который мягко ткнулся в подол одной из девушек. Она испустила сдавленный крик и уронила тарелку с салатом, а баран, довольный, склонил голову вниз и стал подбирать латук с упавшей тарелки.

Опомнившись, Кристофер принялся решительно действовать. Подозвав официанта, он быстро приказал ему:

— Опустите все шторы и зажгите люстры. Все до единой. Немедленно.

Тот посмотрел на него удивленно, но приказание есть приказание, и минуту спустя весь зал погрузился во тьму. И тут же гости с восхищением увидели, как зажглись четыре огромные хрустальные люстры, переливающиеся всеми цветами радуги. Они зааплодировали, но самому Кристоферу некогда было наблюдать за успехом своей затеи. Он выбежал из отеля, и то, что он увидел снаружи, превосходило самое смелое воображение. Овцы, по крайней мере штук двадцать, с блеянием расхаживали по дорожкам и толкались среди гостей, которые отнеслись к ним по большей части весьма благосклонно. Мужчины смеялись, протягивая им тарелки с салатом, и некоторые женщины тоже.

— Что за черт!.. Майк? Что тут происходит?

Он увидел своего измученного менеджера в нескольких шагах от себя. Тот отчаянно пытался отогнать овцу от жены директора банка, которая, хоть и старалась уберечь от соприкосновения с животным свой подол, но хохотала до слез над нелепой ситуацией.

— Это все та самая, в очках! Она привезла их сюда! — крикнул Майкл почти в слезах. Он все еще не мог поверить в этот кошмар. Швейцар предупредил его, что-то сбивчиво пролепетав насчет овец, но Майкл не поверил, пока не увидел все собственными глазами.

— Какая в очках? — нетерпеливо спросил Кристофер.

— Да все та же. Брин Виттейкер.

— Виттейкер? Я думал, с ней уже все улажено.

— Конечно улажено. Было улажено. Во всяком случае, я так думал. Ой! — Майкл вздрогнул, когда овца наступила ему на ногу. — А ну, пошла отсюда! — накинулся он на овцу, видя, как та спокойненько принялась жевать примулы.

— Тогда в чем же дело? — угрюмо спросил Кристофер и, схватив Майкла за руку, отвел его подальше от посторонних глаз. — Что это такое?

Майкл испуганно посмотрел на своего босса.

— Не знаю. Протест своего рода, наверное, — удрученно вымолвил он наконец.

Крис выругался.

— И ты не сказал мне, что у тебя есть проблемы?

— Я и не думал, что они есть! — обиженно произнес Майкл и вздрогнул, когда Крис предостерегающе поднял палец.

— Не повышай голос, — прошипел Крис. — Я приказал опустить все шторы там, внутри, но рано или поздно они услышат о происшествии. Включая и репортеров. Сию минуту собери весь свободный персонал и отгоните куда-нибудь этих проклятых овец. Живо!

— Хорошо, — проговорил Майкл с облегчением, радуясь, что Крис отпустил его. — А… а куда нам согнать их?

Крис устало провел рукой по волосам.

— Не знаю… оранжерея, кажется, сейчас пуста. Туда или куда-нибудь рядом. Отопри ее и загоните овец внутрь.

Майкл торопливо ушел, а Крис посмотрел на гостей, наблюдающих за ним, на овец, топчущих его новенькие, только что разбитые газоны, мирно жующих его примулы и тюльпаны, и вдруг начал смеяться. А начав, уже не мог остановиться. Это было смешно, очень смешно, и ничего удивительного, что его нервное напряжение разрядилось наконец хохотом. Он покачал головой и сделал шутливо-безнадежный жест рукой тем из гостей, которые не знали, смеяться им вместе с ним или проявить сочувствие. А заметив, как один баран рысцой обогнул угол и быстро двинулся на задний двор, Крис бросился вслед за ним.

И увидел, как широкий, невероятно старый и уродливый фургон разворачивается, чтобы выехать на улицу. Какой-то грузный человек, одетый в поношенные вельветовые брюки и старую зеленую вязаную шапку, показывает водителю, как проехать.

— Эй! Одну минуту!

Брин повернула голову и на секунду оцепенела, видя, как широким шагом Кристофер идет в ее сторону. Сколько ни уверяла она себя, что Джермейн ничего не значит для нее, в то мгновение, когда она вновь увидела его, Брин поняла, что ошибалась. Сильно ошибалась. Он был даже привлекательнее, чем она помнила. Его волосы еще больше напоминали белое золото, а движения были еще более грациозными. А лицо… Брин посмотрела на его лицо. Он был очень красив. Глаза его походили на тот искусственный лед, что замораживает и обжигает в одно и то же время. И она затрепетала. Что она наделала!..

Крис остановился в нескольких шагах от нее. Он увидел широкую, тяжелую женскую фигуру, облаченную в старый плащ и грубые сапоги. Он увидел зеленую шерстяную шапку и круглые, сердито покрасневшие щеки. Он увидел прелестный рот и безобразные большие очки в черной оправе. А еще он увидел ее глаза. Он никогда прежде не встречал подобных глаз. Они излучали и ненависть, и отчаяние, и страх, и боль, и гнев, и еще что-то. Что-то такое, отчего все сердитые слова моментально вылетели у него из головы. А уж цвет этих глаз — они напоминали ему глаза тигра. Необычайно яркие и по-кошачьи красивые.

— Вы хотите получить наших овец? — резко бросила ему она. — Так забирайте же их!

Сказав это, Брин повернулась и убежала. Она не могла бы произнести больше ни слова, глядя на его безупречное надменное лицо, в эти немигающие, такие холодные и такие красивые глаза. Она была очень рада, что Робби ждет ее на улице, но, когда поспешно забралась в кабину, она заплакала.

Довольный, что все обошлось, Робби поехал быстро, выжимая максимальную скорость, на которую был способен этот старенький грузовик. А Крис смотрел, как они уезжают, с ошеломленным лицом. Он повернулся, услышав новый взрыв смеха, раздавшийся в отеле, и увидел, что многие из гостей уже вышли на улицу и смотрят, как растерянные официанты гоняются за овцами среди цветочных клумб. Это было уморительно, но Кристофер не смеялся. И не только потому, что его вечер был безнадежно испорчен. Он все еще не мог забыть взгляд этих самых красивых в мире глаз, застланных слезами гнева и обиды.

— Черт бы побрал этого Майка! — пробормотал он в сердцах. — Говорил же я ему, что с фермерами надо действовать тактично.

Очевидно, что его помощник сделал тут какой-то грубый промах, а расхлебывать кашу как всегда, придется ему.

К тому времени, как они свернули к ферме, уже стемнело, и Брин перестала плакать. Что же касается Робби, которому хотелось бы хоть одним глазком посмотреть, как все эти «шишки» восприняли их проделку, то он находился в приподнятом настроении. Брин же молча смотрела в окно. Ее боевое настроение давно испарилось, как и чувство праведного гнева. Словно ничего такого и не было. Она с тоской вспоминала, как стояла там, у отеля, рядом с ним и глядела на него. Что он о ней подумал? Она закрыла глаза. Да что же он должен был подумать?..

Всю дорогу она стремилась быстрее добраться домой, но, как только они въехали во двор, она почувствовала что-то неладное. Отца нигде не было видно, а у крыльца стоял какой-то светло-бежевый автомобиль.

— Это не доктора Бина? — спросил Робби, кивнув на машину.

Брин похолодела.

— Папа! — прошептала она. И тут же в голос заорала: — Папа!

Она ворвалась в кухню, резко распахнув дверь, и остановилась как вкопанная на пороге. Отец сидел за кухонным столом с недопитой кружкой чая в руках, а рядом стоял доктор Бин с печальным морщинистым лицом.

Брин с облегчением вздохнула.

— Слава Богу. А я уж подумала… — Она остановилась. Отец все еще неотрывно смотрел на кружку с чаем. Он выглядел совершенно убитым. — Папа? — сказала она и подождала, пока он медленно поднял голову. Его глаза, когда они наконец встретили ее взгляд, были пусты и безжизненны.

— Твоя сестра умерла, Брайони, — произнес он через силу. — Кэти мертва.