Леди и Волк

Глава 18

Два дня спустя после праздника, во время обеда в Грейт Холле, Марлоу схватил Кэтрин и поцеловал ее в присутствии всех гостей. Девушка была застигнута врасплох и не знала, что делать. Она смотрела на Марлоу, не веря, что он осмелился на такой отвратительный поступок. Придя в себя, она вытерла губы, словно ее укусила змея, и молча покинула гостиную. Марлоу был в бешенстве. Но это мало интересовало Кэтрин, хотя она и опасалась за собственную безопасность. Спальня была единственным прибежищем, где Кэтрин пока чувствовала себя относительно спокойно.

Ко всем этим неприятностям добавлялось беспокойство за Луппу, которая не появлялась уже несколько дней. И девушку не отпускало предчувствие, что с волчицей случилась беда.

На следующий день она решила разыскать свою любимицу и приказала оседлать лошадь. Но привратник отказался пропустить ее через подъемный мост. Однако после продолжительного спора он согласился при условии, что Кэтрин поедет в сопровождении охраны. Вместе с двумя всадниками она уже тронулась в путь, когда увидела Марлоу со сворой его охотничьих собак. Щеки его были обветрены весенним солнцем, за спиной висел колчан, полный окровавленных стрел.

— Ты решила прокатиться, любовь моя? — выкрикнул он, останавливаясь около Кэтрин. Жеребец под ним фыркал и рыл копытами землю.

— Да, — холодно ответила девушка, натягивая поводья. — Я не вижу Луппу последние два-три дня и хочу найти ее. Сегодня прекрасный день для поездки верхом.

— Луппа, — злобно произнес Марлоу. — Это гадкое животное. Я поеду с тобой.

— Нет! — едва не выкрикнула девушка. Смущенно потупив взор, она спокойно добавила: — Право, в этом нет необходимости. Меня охраняют.

— О! Но ты не узница, дорогая леди. Не надо охранников. Позволь мне сопровождать тебя. Мне кажется, я видел сегодня твою серебристую волчицу на дальнем поле. И могу показать тебе дорогу.

Марлоу не стал дожидаться ее приглашения и отправил охранников назад. Немного поколебавшись, Кэтрин пришпорила свою кобылу и стремительно унеслась вперед, опережая Марлоу. Но вскоре он ее догнал.

Дорога, по которой вел ее Марлоу, в самом деле, была совершенно незнакома девушке. Она пролегала через луговину, заросшую вереском. Солнце пригревало землю. Веселое щебетание птиц, порхающих с ветки на ветку, и фырканье лошадей, пощипывающих молодые побеги травы, успокаивали Кэтрин. Она с удовольствием подставляла щеки теплым солнечным лучам.

Они не обменялись ни словом. И девушка чувствовала приятное одиночество, временно забыв о своем отвращении к спутнику. Однако внезапно раздавшийся голос вывел ее из умиротворенного состояния.

— Я чувствую, что мог бы полюбить тебя.

Слова Марлоу донеслись до Кэтрин, словно из тумана. Она даже подумала, что ослышалась, поскольку тон, которым они были произнесены, теплый и нежный, был совершенно несвойственным для этого человека. Девушка посмотрела по сторонам. Поймав взгляд собеседника, она больше не сомневалась в его намерениях.

— Ты думаешь, я болен, — проникновенно продолжал Марлоу. В солнечных лучах он казался похожим на Стефана больше, чем того заслуживал.

— Ты мне отвратителен, — сказала Кэтрин, отводя взгляд.

— Я не так ужасен, как ты думаешь. Такая красивая и достойная леди, как ты, могла бы смягчить мой грубый нрав.

Нервы девушки были натянуты до предела. Она сжимала поводья с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели.

Ей было легче переносить присутствие Марлоу, когда он пребывал в состоянии ярости или агрессии. Сейчас, слушая его лживые речи, Кэтрин едва сдерживалась.

— Я всего лишь дочь барона. И вряд ли обладаю теми достоинствами, о которых ты говоришь, — ответила она.

Марлоу пожал плечами.

— Твоя безупречная красота ставит тебя выше происхождения, дорогая. Не могла бы ты найти в своем сердце место для моей любви?

— Нет. Это невозможно, — не задумываясь ответила Кэтрин.

Между ними воцарилось молчание. Они пробирались через заросли буковых деревьев, пригибаясь под низкими ветками, пока не оказались вновь на безбрежных просторах вересковых полей.

— Я не могу в это поверить, — настойчиво продолжил Марлоу. — Почему бы тебе не попытаться?

Кэтрин взглянула на него, откашлялась и, подбирая слова, сказала:

— Ты злой человек, Марлоу. Я считаю тебя виновным в смерти Констанции и твоего сына, который остался бы жив, если бы ты не избил его мать. Ты убил своего отца. Кроме того, ты пытаешься отнять у меня единственного человека, которого я люблю. Тебе нужны еще какие-нибудь доводы или этих достаточно?

Девушка говорила спокойным монотонным голосом, каким обычно говорят правду.

Поднявшись на холм, они одновременно натянули поводья. Перед их взором раскинулись бескрайние пурпурные и зеленые холмы. Очарованная их красотой, Кэтрин глубоко вздохнула. Сильный порыв прохладного ветра сорвал с ее головы обруч и вуаль, которые девушка даже не попыталась поймать. Она завороженно смотрела на безграничные просторы, ощущая себя почти свободной.

— Холодный ветер! — заметил Марлоу. Ему приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать резкие порывы ветра. — Наступает ли лето, зима или весна, здесь всегда очень холодно. Я уже продрог до костей, Кэтрин… — Он немного помолчал. — Я надеялся, что чума заберет мою жизнь. И считал бы это божественной карой. Но она оставила меня здесь, чтобы я смог убедиться, что у Бога нет никаких планов и никакой справедливости, что ничто не сможет остановить меня на пути к моей цели. Я хочу получить тебя, но этот приз не будет таким сладким, если ты сама не придешь ко мне.

— Я никогда не приду к тебе, — прокричала она в ответ. Пряди золотистых волос, подхваченные ветром, летели ей в лицо, закрывая рот и глаза. Девушка убрала их и добавила: — Никогда. Я презираю тебя. Отпусти меня к Стефану.

Хотя Марлоу старался не подавать вида, было заметно, что его хорошее настроение резко изменилось.

— Я сейчас покажу тебе Луппу.

Кэтрин сначала не поняла, что с ним случилось и почему между его бровей залегла глубокая складка. Она следовала за ним вниз по холму, пока не увидела Луппу. Волчица лежала в траве, пронзенная смертельной стрелой. Ее серебристое одеяние было залито кровью.

— О, дьявол! — вскрикнула девушка и прижала руку к груди. — Убита!

— Моей стрелой. — Марлоу следил за Кэтрин. В его глазах горел зловещий огонь, кривая торжествующая улыбка исказила лицо. — После праздника я решил навестить тебя в твоей спальне. Но она лежала у двери и рычала, словно ревнивый любовник. Мне так и не удалось войти к тебе. Больше она не будет защищать тебя, Кэтрин. Никто больше не защитит тебя.

Девушка смотрела на животное, которое было для нее олицетворением свободы, инстинктов, неукротимости и безграничной преданности. Казалось, что вместе с волчицей убили и ее душу.

— Зачем я взяла ее в этот замок смерти? — Слезы душили девушку, ручьями скатываясь по щекам. Но затем печаль превратилась в ярость. — Варвар! — крикнула Кэтрин и, размахнувшись, ударила Марлоу кулаком по руке. — Ты дьявол. Ты уничтожаешь все, что попадает в твои руки!

Марлоу вздрогнул и глухо рассмеялся.

— Это ты расскажешь мне в нашу брачную ночь, которая наступит завтра.

Кэтрин запнулась на полуслове. Ей казалось, что земля уходит из-под ее ног.

— Завтра?

— Да. Я был слишком терпелив, поддавшись на уговоры твоей матери. Но хватит. Завтра ты будешь принадлежать мне. И никто не посмеет мне помешать.

— Завтра? — Девушка отвернулась от убитого животного. — Моя любимая Луппа, — с нежностью пробормотала она.

Марлоу взял поводья из рук Кэтрин и они тронулись в обратный путь. Когда Кэтрин оглянулась в последний раз, она уже едва могла различить неподвижное тело своей любимицы.

Европа молила Бога, чтобы никто не заметил, как она выскользнула через заднюю дверь. Стража была занята у ворот, и она поспешила в деревню, переваливаясь, как обычно, с ноги на ногу. Женщина надеялась, что никому не придет в голову поинтересоваться, что она несет в узелке, бережно прижатом к груди. А в нем не лежало ничего особенного — крупчатка, ягоды и шерсть, взятые в кладовой. Но лишние вопросы ей были ни к чему.

Европа пришла в деревню запыхавшаяся и мокрая от пота. Щеки ее раскраснелись на солнце. Она снова посмотрела на узелок. Как сказал посыльный, надо было идти к деревенской конюшне.

Там царила суматоха и никто не обращал внимания на женщину, укрывшуюся в тени. Кивнув тому, с кем должна была встретиться, Европа с беспечным видом зашла в конюшню. В отличие от той, что находилась в замке, эта была выше и с открытым входом. За расположенными в ряд стойлами находилась комната и кузница с высоким оштукатуренным потолком, где подковывали лошадей.

Хуг, владелец конюшни, заметил женщину, но не поздоровался с ней. Ничем не выдавая своих чувств, он кивнул головой в сторону задней комнаты.

Европа все поняла. Он не хотел показать окружающим, что они знакомы, поэтому ей следовало направиться туда, не привлекая к себе внимания. Она миновала лошадей, с удовольствием вдыхая знакомые запахи кожи и навоза, и вошла в дверь. В комнате царил полумрак. Она освещалась лишь слабым лучом света, проникающим через крышу. Прищурившись, она огляделась вокруг. Когда она заметила Стефана, сердце ее радостно забилось.

— Сэр Гай! — Европа выронила сверток и кинулась в его открытые объятия.

— Я знал, что ты не подведешь меня!

— Я никогда не подведу вас, милорд! — Европа засмеялась. — Я принесла все, что вы просили.

— Хорошо. Как Кэтрин? — Стефан улыбнулся с надеждой и любовью.

— Держится, сэр Гай. Но Марлоу объявил, что свадьба состоится… завтра.

Стефан побагровел.

— Да, я уже слышал об этом. Поэтому ты здесь. Пора приниматься за дело.

Он поставил табурет на освещенное место и сел.

— Сначала поработаем с лицом. — Европа развязала сверток. — Начнем с ягод.

Она достала горсть сушеной черники и начала растирать ее руками, пока та не превратилась в порошок. Затем размешала его с водой в маленькой чаше, которую также принесла в узелке.

— Закиньте голову назад, сэр Гай, — сказала женщина.

Стефан делал все, что ему говорили. В руках кормилицы он снова чувствовал себя маленьким мальчиком.

— Держите голову крепко, — строгим голосом сказала Европа, когда Стефан пошевелился.

Она обмакнула два толстых пальца в пурпурную смесь и сделала несколько мазков под каждым глазом.

— Теперь вы выглядите осунувшимся и изможденным, милорд. Словно потеряли все здоровье на непосильной работе.

Когда ягодный сок высох, под глазами у него остались темные круги. Европа оценивающим взглядом посмотрела на результат своей работы и удовлетворенно произнесла:

— Клянусь дьяволом, теперь вы можете напугать любого.

— Если мастер начнет расхваливать себя за каждый меткий удар, то так и не дождется, когда его соперник упадет замертво. Поторапливайся, старушка!

Европа громко рассмеялась и дала Стефану подзатыльник.

— Прикрой рот, мой мальчик, или я отправлю тебя в подвал.

Она достала из свертка чашу с зернами и солью, зачерпнула воды и стала растирать содержимое. В полученную массу она добавила щепотку оранжевого шафрана и вылила оставшийся черничный сок. Смесь приобрела отвратительный оттенок. Обычно такой ужасающий цвет имели кровоподтеки или незажившие раны.

Европа нанесла полученную кашицу на одну сторону гладко выбритого лица Стефана. Обмазав его щеку, ухо и шею до самой спины толстым слоем, она вытащила ком шерсти.

— Ты должен набить этим рот, — распорядилась она.

Стефан повиновался беспрекословно. Его лицо и речь изменились до неузнаваемости.

Теперь они занялись одеждой. Коричневая ряса священника, которую похитила перед побегом Кэтрин, была перекрашена сейчас в черный цвет и должна была сослужить Стефану добрую службу еще раз. Он надел ее на себя. Главное было сделано. Оставались детали. Один глаз был закрыт повязкой, специально сшитой кормилицей, а на спине под рясой прочно пришит огромный ком шерсти, заменяющий горб.

К тому времени, когда все было закончено, солнце уже садилось. Европа зажгла факел, чтобы рассмотреть Стефана получше. Зрелище было настолько пугающим, что она замерла.

Перед ней стоял калека с изуродованным лицом.

— Здравствуйте, мадам, — пробормотал Стефан на французском языке. Его щека, обезображенная шрамом, дернулась. — Я смотрю, вы напуганы, моя дорогая.

Его французский был безупречен. Долгие годы, проведенные в Бретани, не прошли даром.

— Кто вы? Зачем пришли в наш замок? — допрашивала Европа.

В голосе Стефана слышалась горечь.

— Несколько лет назад я был дьяконом в секте, которую церковь теперь называет еретической. Я свято верил, что существуют два бога — один — создатель душ, а другой — дьявол, создатель плоти и зла. Я верил в перевоплощение. Моя вера делала меня счастливым, хотя прежде я не был счастлив. Но католическая церковь уничтожила меня.

Стефан шагнул вперед, прихрамывая. Он медленно перевоплощался в озлобленного калеку, чей образ ему не трудно было создать, поскольку в груди бушевала ярость на Марлоу.

— Французская инквизиция разрушала наши религиозные общины, сжигая сотни человек в адском пламени. Но мы все равно не верили Римской церкви. — Стефан кивнул на спину. — Меня пытали, опускали в кипящую воду, вытягивали ноги. Они издевались надо мной, пока я не сдался. Я признался в ереси и плачу за это, странствуя по божьему миру. Когда искалеченный и больной я вернулся, доминиканцы простили меня и приняли к себе. — Стефан обречено скривил губы. Голос его дрожал. — Теперь я стал странствующим инквизитором. Меня зовут Ламорт. Моя миссия — очищать землю от ереси, издеваясь над другими так, как издевались надо мной.

Стефан закончил свою речь. Европа была ошарашена.

Стало смеркаться. Стефан не спеша направлялся по знакомой каменистой дороге в сторону замка. Он ехал мимо деревенских домов и базарных рядов. Лучи уходящего солнца окрашивали соломенные крыши в оранжевый цвет. Его сопровождали два француза. Стук копыт их лошадей эхом раздавался по всей деревне. Когда крестьянские женщины видели Стефана, они прятали в домах своих немытых детей. Многие лица были ему знакомы, зато они не могли узнать его. Жители деревни, которые были знакомы с добрым сэром Гаем из Блэкмора, видели перед собой только зловещего представителя инквизиции. Они называли его черным человеком, который привез с собой страх и пытки от имени Бога.

В руке Стефан держал флаг, на котором был поспешно нарисован официальный крест трибунала. Два других спутника держали в руках позолоченные распятия и французский флаг. Инквизиция не смела вторгаться в Англию, она жестоко правила на материке. Теперь Стефан должен был всех заставить поверить, что инквизиция пришла в страну. Было бы спокойнее видеть рядом с собой Рамси и Джеффри, однако их присутствие могло вызвать подозрения. Они остались в Даунинг-Кросс, воины сеньора Дербонэ были отличным прикрытием.

Когда процессия подъехала ко рву, окружающему замок, Стефан вызвал двух солдат. Сначала он объяснялся с ними на великолепном французском, а потом на ломаном английском языке. Переговоры закончились тем, что мост был опущен, и группа из трех человек оказалась на центральной аллее.

Первым экзамен на опознание Стефана сдавал Пиерс Таунли, камергер Марлоу. Он вышел встречать гостей.

— Кто вы? — заорал Таунли. Этот приземистый мужчина имел нрав как у бешеной собаки. Ему было легче проткнуть человека кинжалом, чем приветствовать его добрыми словами. — Кто здесь желает увидеть графа?

Когда он рассмотрел безобразные шрамы на лице Стефана, его лицо исказилось и он быстро перекрестился.

— Месье, — обратился к нему Стефан, — я являюсь официальным представителем французской инквизиции. Меня зовут Ламорт.

Стефан спешился и подошел к Таунли.

— Я приехал сюда из Авиньона по приказу Папы Римского, благочестивого Клементия IV, правителя священной империи. Моя миссия заключается в том, чтобы избавить ваш темный остров от ереси и колдовства.

Таунли молча слушал и смотрел с подозрением. Было непонятно, какого рода сомнения одолевали его. Либо он узнал Стефана, либо причина крылась в ненависти к церкви.

— В нашей стране об инквизиции ничего не известно, — наконец сказал он, проявляя обманчивую смелость в присутствии обезображенного Ламорта. — Нами правит архиепископ.

— Правил! — выкрикнул Стефан, оттолкнув Таунли в сторону. Он окинул замок таким взглядом, словно имел на него виды. — Мы получили сведения, что в этом замке почитают язычников. У меня есть приказ заключить виновников под стражу. Осужденные будут отправлены в тюрьму белого духовенства и сожжены на костре. А сейчас проведите меня к вашему хозяину.

Таунли колебался, но уже с почтительным страхом. Наконец с явной неохотой он предложил Ламорту следовать за ним.

Стефан едва сдерживался от радости, что первый экзамен прошел успешно. Но он все еще сомневался в реальности задуманного плана. Главная проверка ожидала его впереди, когда он предстанет перед собственной семьей. Единственное, что немного омрачало веселое настроение Стефана, было его рвение, с которым он вживался в эту роль.

Не скрывались ли за его благонамеренными поступками злоба и жестокость, за которые он осуждал Марлоу? Времени на размышления подобного рода не было, и, выкинув из головы печальные мысли, он думал о предстоящей встрече со старшим братом.

Марлоу находился в своих покоях вместе с Крамером.

— Граф Марлоу, — Таунли почтительно поклонился хозяину. — Французская инквизиция прислала к нам своего представителя для розысков еретиков. Его имя Ламорт.

Стефан коротко кивнул, стараясь не рассмеяться над Марлоу. Тот был явно напуган и ошеломлен. Его щеки, когда он пытался скрыть свое отвращение к уродству Ламорта, подергивались.

— Инквизиция? — переспросил он, отсылая Крамера и Таунли взмахом руки. — Это неслыханно! Инквизиция не имела права ступить на нашу землю.

— До сих пор, — ответил Стефан, наполняя бокал медом. — Ересь, словно раковая опухоль, расползается по всему миру. Вы должны преклонить колени с благодарностью, что мы пытаемся уберечь вас от этого зла.

— В самом деле, — бесстрастно ответил старший брат.

— Если, конечно же, — продолжил Стефан, — у вас нет грехов, которые вы пытаетесь утаить.

— Грехов?

— Например, небольшой ереси. — Ламорт скривил губы в безобразной улыбке. — Потому что страшной ересью является отрицание инквизиции. За это представители Папы Римского, боюсь, могут сжечь на костре. Вы не можете не видеть, граф, что я слишком сильно пострадал от оскорблений и унижений. Больше не хочу. Если вы посмеете выгнать меня, я приведу сюда палачей, чтобы вы могли убедиться в могуществе французской инквизиции.

Марлоу обескураженно молчал. Наконец он произнес:

— Все понятно, Ламорт. Я был во Франции и видел, как расправляются с еретиками слуги инквизиции. От этого зрелища в жилах стынет кровь. Я рад приветствовать вас в своем замке. Моя охрана с большим удовольствием проводит вас утром до Кентербери.

— Но я уже добрался до места назначения, — произнес Стефан и торжествующе рассмеялся. — Хотя бы для начала, — добавил он тихим елейным голосом. — Меня, в первую очередь, интересуют религиозные убеждения ваши и ваших близких и подданных. Вам нечего бояться, милорд, если вы чисты перед церковью.

— Это мой замок! — негромко произнес Марлоу. — И мне не нравится, что вы вторглись в него с такими намерениями.

— Многими из осужденных еретиков были женщины, граф. — На скулах Стефана заходили желваки. — Сожженные за колдовство. Встречались мужчины, знатные и благородные во всех смыслах, кроме верности церкви. Я сам приказал пытать нескольких французских дворян за то, что они не признавались в ереси. В конечном итоге я обвинил их за пищу, которую они ели в тюрьме. Когда они снова отказались исповедаться в своих злых деяниях…

— Может быть, они не были виновны! — прервал его Марлоу.

— Они были преданы огню. Их земли отошли к церкви. Подобные прецеденты повторялись не один раз. Предстоит тяжелая работа, чтобы обличить грех, да еще в наши трудные времена.

Марлоу ничего не ответил.

— Не упустите сейчас ваш шанс, граф Марлоу. Единственное, чего я жду от вас, — это полного понимания и повиновения.

— Сейчас, да. — Марлоу неохотно уступил. — Но я немедленно приглашу сюда архиепископа из Кентербери. Мы послушаем, что он скажет о появлении инквизиции на нашей земле.

Хитрость Марлоу была очевидной. В любом случае, независимо от того, раскроет архиепископ игру Стефана или нет, но посланнику инквизиции придется исчезнуть. Поэтому у Стефана было в запасе не больше двух недель до его приезда.

Он уверенно кивнул головой и сказал:

— Приглашайте архиепископа. Я думаю, он признает мое верховенство. Тем временем мои люди будут искать в замке следы греховных деяний. Я надеюсь, что им не будут мешать.

Стефан в упор посмотрел на Марлоу. Не дождавшись ответа, он покинул комнату и облегченно вздохнул. Он знал, что ему предстоит тяжелая работа. Однако времени было немного. Каждая минута была на счету.