Лекарство от скуки

ГЛАВА 3

Стены института встретили меня враждебно. Впрочем, о том, чтобы выделить молодому и, бесспорно, талантливому преподавателю место и часы, пришлось отправить на заслуженный отдых одного из сторожил… И профильную группу всё же доверили… Я мило улыбнулась коллективу и взглядом дала понять, что плевать хотела на их частное мнение.

– Поздравляю с первым рабочим днём! – невозмутимо кивнул Герман Юрьевич, представив меня преподавательскому составу.

– Третий курс… Весьма смелое начало, – вытянул губы трубочкой старикан в круглых очках времён революции и, уходя, склонил голову в учтивом поклоне.

– Не бойся, гремучие змеи только пугают своими звонкими хвостиками, – улыбнулась дама слегка за тридцать, а с претензией максимум на двадцать пять. – Но пока ты не ступила на их территорию, жалить не станут, – доброжелательно прильнула она, переходя на доверительный шёпот, а я совершенно невежливо отшатнулась, ничуть не заботясь о том, что дама сочтёт моё действие брезгливостью.

Отшатнулась и небрежно смахнула с плеча следы её прикосновения.

– Вы нарушаете зону моего комфорта, – сообщила обыденным тоном. – И я вам не подружка, – разорвала не случившийся контакт и ушла, чеканя шаг.

Я вошла в аудиторию и замерла, наблюдая хаос, подобный тому, что устраивают семиклашки в период острого выброса гормонов. Внимательно оглядывая студентов, заняла место у преподавательского стола. Я смотрела и завидовала им, подавляя желание плюнуть на обязательства и выдвинуться в ближайшее кафе, чтобы отметить знакомство. Общий сумбур прекратил удивлённый возглас случайного знакомого.

– О! А вот и наша Барби! – точно трёхлетний мальчишка, впервые оказавшийся в зоопарке, ткнул пальцем в мою сторону парень, ещё при первой встрече запомнившийся мне своей диковинной красотой.

Рыжие кудри задорно вздёрнулись, а голубые глаза с озорством сверкнули.

– И я рада вас видеть, Чиж, – кивнула я, сдерживая улыбку, что вызвал его яркий румянец. – Снова придержали для меня местечко? – Я дважды хлопнула ладонью по преподавательскому столу, и лицо парня озарилось счастливой улыбкой.

– Лучшее из тех, что было! – залихватски кивнул тот и, беззастенчиво возлагая на себя роль лидера, махнул одногруппникам, призывая присаживаться.

– Спасибо, дорогой, а для тех, кто ещё не в курсе, представлюсь: Измайлова Наталья Викторовна. С сегодняшнего дня я буду вести у вас программирование и основы информационных технологий.

Блуждающие улыбки наполнили аудиторию, я же ухмыльнулась.

– Для тех, кто успел порадоваться отсутствию вашего преподавателя Князева, неприятные новости: я в разы страшнее.

– Потому что будете помнить всех должников? – раздался возглас кого-то из девочек.

– Потому что одинокая неудовлетворённая женщина к тридцати годам становится просто невыносима, а я как раз достигла той самой черты, переступив которую, должников не бывает в принципе. Если что, вы вылетите из института прежде, чем успеете сказать «мяу».

Сообщила я таким тоном, что процентов семьдесят сидящих в аудитории предупреждением прониклись, и даже успели раскрыть конспекты. Рыжий-голубоглазый-дерзкий нагло поедал меня взглядом.

– Для Чижа сойдёт и «чик-чирик», – добавила я с ироничной улыбкой и, планируя выждать минуту, пока смех в аудитории стихнет, развернулась, желая обойти преподавательский стол, приблизиться к доске.

Лезвием охотничьего ножа в спину врезался чужой взгляд. Не лёгкий и задорный, как у Чижа, не пустой, с едва уловимым налётом безразличия и тускло мелькающим в нём интересом, как у большинства присутствующих, а совершенно другой. Внезапный, твёрдый, упрямый, опасный! Такой, что всё нутро заколотилось в приступе вопящей паники. Такой, что я, забыв об осторожности, о благоразумии, развернулась на месте. Развернулась и ответила на требовательный взгляд. А парень и не думал отворачиваться, скрываться, прятаться. Так и смотрел исподлобья. Жадно, словно дикий голодный пёс рвёт куски мяса, этот парень из общего образа выдёргивал детали и фрагменты единой картинки.

– Я в преподаватели подалась от скуки, – проронила я, не смея оторвать от наглеца взгляд. – Ограничивать себя не привыкла, симпатии и антипатии скрывать не умею и не считаю нужным учиться. Поэтому вы, молодой человек, – ткнула я пальцем в незнакомца, точно как совсем недавно Чиж в меня. – Вы, будьте любезны, устраивайтесь на трибунах как можно выше. Мне неприятен ваш взгляд и, практически уверена, так же неприятно в скором будущем станет ваше присутствие.

Парень жёстко хмыкнул, и его взгляд стал острым, властным, подавляющим.

– Боитесь, что я удовлетворю вас прежде, чем успеете завалить на экзаменах добрую половину группы? – дерзко бросил он, не меняя своей фривольной позы полулёжа.

– Скорее, подозреваю, мне настолько понравится, что расставаться не захочу, и точно замучаю вас пересдачами.

По аудитории медленно расходились редкие нерешительные смешки, и интуиция подсказывала, что вовсе не меня стеснялись бесстрашные студенты. На своего одногруппника они поглядывали исподтишка, на него, бесстрашного, стреляли глазами.

– Не испытывайте судьбу и моё терпение, – язвительно улыбнулась я, а студент выровнялся, угрожающе расправляя мощные плечи, навалился на стол, приподнимаясь на локтях, и едва слышно, вероятно, одними лишь губами, проговорил:

– А я всё же рискну.

Это он пообещал, но его взгляд смягчился. Смягчился настолько, что я смогла свободно вздохнуть, что моё сердце успокоилось, а пульсирующая в висках боль, вызванная необоснованным страхом, отступила. Я поглядывала на парня с опаской, всё ещё помня недавние чувства, впечатления. Спешно оценивала то, что нельзя было разглядеть на молодом лице, в спокойных, казалось бы, глазах. То, что нельзя было прочесть по непринуждённой позе. А он теперь вёл себя так, будто растерял ко мне и малейший интерес. Бегло переговаривался с тем же Чижом, что сидел от наглеца по правую руку, коротко улыбался блондинке, устроившейся на уровень выше, и слишком вызывающе запрокидывал голову, намереваясь ей задорно подмигнуть.

Опомнившись, я записала на доске тему, села за стол, мысленно отвесила себе оплеуху за то, что так увлеклась нелепым выпадом, быть может, невинной шалостью. А совсем скоро практически забыла смешанные чувства, заполнившие нутро, когда наши взгляды скрестились. «Просто показалось, не более» – беспрестанно твердила я самой себе. «Всего лишь мальчишка» – неодобрительно качнула головой, успокаиваясь окончательно.

– Кто староста группы? Где журнал? – я вскинула взгляд и снова почувствовала исходящую от парня опасность. Более остро, более резко. Слишком явно, чтобы отмахнуться от неё снова.

На вопрос откликнулся мальчишка в третьем ряду. Он тут же засуетился, но мой наглец, заявляя свои права, встал в полный рост.

– Я староста! – громогласно объявил он, заставляя парнишку нервно оглянуться и будто ещё глубже присесть на месте.

Он объявил и тут же стал пробираться к ступеням. Наступал, точно атомный взрыв, призывая окружающих колебаться от оглушающей волны, заставляющей сердце замереть. Но это по ощущениям, на деле же он спустился вприпрыжку. Мальчишку, что так и замер с журналом группы в руках, наглец будто в благодарность, увесисто хлопнул по плечу и выдернул папку с документом из недвижимых пальцев. Приблизившись, парень бросил журнал на стол со звонким шлепком и сам раскрыл его на нужной странице. Придвинул документ ближе, предложил ручку, что достал из нагрудного кармана.

– Спасибо, – выдавила я.

Я чувствовала бурю, что он скрывает внутри, и так же скрывала свою. Для всех вокруг, но точно не для него. И вдруг поняла, что балдею от этого странного чувства. От неприкрытой опасности, от явной, сквозящей из-за налёта безразличия угрозы. А он, словно хамелеон, менял маски, запоздало осознавая, что я вижу его суть. Я замерла с шариковой ручкой в руках, вскинула голову. Принимая вызов, посмотрела в его глаза.

– Здесь тема, здесь дата, – ткнул наглец пальцем в ровные графы и, понимая, что провести меня не получится, стиснул зубы до желваков на скулах.

Он нависал над столом, что-то выжидая – прислушивался к моему дыханию, как я поняла позже. А оно порывистое, взволнованное. Наблюдать за подобной реакцией – одно удовольствие, и наглец оскалился, увереннее облокотившись на стол. Он, заставляя меня подпрыгнуть на месте от бешенства, подался чуть вперёд.

– Не приближайся ко мне больше, чем на расстояние вытянутой руки! – прошипела я, стреляя в наглеца злобным взглядом.

Теперь даже не пыталась играть, ведь мальчишка задел за живое. Задел и сам же этому удивился. Оттого несколько растерянно, но не менее внимательно он посмотрел на меня и всё же отстранился. Он, но не его запах, который вовсе не обволакивал, а будто сковал цепями! Сковал руки, ноги, грудную клетку. Сковал и, не позволяя опомниться, повесил на эти цепи пудовую гирю.

– Кто отсутствует? – нервно бросила я ему. Парень лениво моргнул, прикидывая, что ответить, склонил голову набок.

– Все на месте.

– Согласно списка, не хватает трёх человек. Кто отсутствует? – вовлекая в диалог всю группу, повторила я свой вопрос громче, но наглец проигрывать не любил и потому стал прямо передо мной, визуально отрезая от других студентов.

– Вам показалось, – проговорил он с давлением, и хотелось подавиться собственным возмущением, так ловко у него это выходило: манипулировать мной.

Настолько ловко, что вместо тихого бешенства, он пробудил во мне азарт. Да такой, что и сама не припомню, когда в последний раз так увлекалась! Я улыбнулась до невозможного широко, наплевав на своё же ограничение, подалась вперёд.

– Ты что творишь? – проговорила одними губами, а наглец ухмыльнулся.

– Такой вы мне нравитесь больше, – тихо ответил он. – Все на месте, Наталья Викторовна! – отчеканил нарочито громко, предельно точно давая понять, что мне придётся научиться проигрывать, а я, вместо того, чтобы выцарапать наглые глаза, закусила губу от удовольствия.

Волна приятного тепла прогнала страх, волнение, опаску. Чувство, будто меня загнали в угол, уступило место желанию побеждать. И отчего-то я была уверена, что такую возможность наглец мне предоставит.

– Захаровым Георгием называть мне вас не стоит? – ссылаясь на пометку, что указывала на старосту группы, шёпотом уточнила я. Наглец лишь едва заметно, отрицательно качнул головой.

– И у меня будет свой персональный староста? – я в азарте облизнула губы, а он намеренно зеркально отобразил этот жест.

– Может быть гораздо больше, – пообещал, будто Сатана во плоти. – Стоит только захотеть, – дал подсказку. – И можно на «ты», – напомнил, что мою игру в строгого препода следует прекратить, а я понятливо кивнула.

– Хочу, чтобы на лекциях присутствовали все поголовно. Сможешь? – глянула я, зазывая его в новую игру, а наглец, приноравливаясь к пока ещё неизвестным правилам, задумчиво на меня посмотрел.

– Думаю, мы сможем договориться, Наталья Викторовна.

– Твоей непосредственности можно только позавидовать, – рассмеялась я его попытке торговаться и больше не старалась скрыть эмоций. Ярких, как вспышка! Горячих и приятно тягучих, как шоколад.

– Зачем же завидовать, берите пример, внимайте, следуйте.

– Да? Сколько просишь за уроки?

– А нам, татарам, что так, что задаром! Считайте, занимаюсь благотворительностью!

Я хитро прищурилась и пробежалась взглядом по списку группы.

– Татарин Олег, как я понимаю?

– Он самый. Заполняйте журнал, Наталья Викторовна, пока сплетницы в зале не подумали, что я вас клею.

– А я сплетен не боюсь.

– Да это пожалуйста! Вы за улыбку бойтесь. Они вам её подправят, если что. Боевые девчонки попались. Каждого привыкли считать собственностью. Или вас не предупреждали?

– А ты не говори им «фас» и обойдётся.

– Вы меня не за того приняли, Наталья Викторовна, – ласково улыбнулся он, а я, не одобряя манёвр, осуждающе покачала головой.

– Ступай, Татарин, с журналом я разберусь позже.

Я окинула аудиторию взглядом и осторожно улыбнулась поистине ревностным взглядам.

– Ну что же, начнём? – решительно кивнула присутствующим и приступила к теме.

По окончании лекции устало вздохнула.

– Большая просьба всё же открыть дома конспекты и внимательно проработать тему. Особенно уделите внимание вопросам, которые остались не понятыми. В начале занятия у нас будет пятнадцать минут, чтобы решить эти задачи.

– А контрольная будет? – оживилась парочка, что зевала на последнем уровне, соблазняя меня повторить за собой. Вопросу я терпеливо улыбнулась.

– А уже есть, что контролировать?

– Ну… Владимир Владимирович всегда находил, что. В смысле, что контролировать.

– График контрольных работ есть в программе, отступать от которой я не планирую. Всё, что касается промежуточных проверочных и самостоятельных работ, то о них я буду предупреждать заранее – шпаргалки написать успеете. Хотя я бы вам всё же посоветовала внимательно отнестись к предмету уже сейчас. Вся наша работа будет похожа на один огромный алгоритм длиною в целый учебный год, и тем, кто начнёт совершать ошибки уже сейчас, могу только посочувствовать. Это не грамматика, где любое правило стоит самостоятельно. Здесь каждая предыдущая задача будет ступенькой к следующей. На этом всё. Спасибо за внимание, вы свободны.

Я опустила голову вниз и, устало прикрывая глаза, растёрла внезапно занывшую шею.

– Что? – почувствовав чужое присутствие рядом, вскинула взгляд и практически не удивилась тому, что Татарин снова навис над столом.

– Журнал, Наталья Викторовна, – проговорил наглец так, будто только за этим и подошёл, будто не рассматривал меня мгновение назад с голодным оскалом. – Вы так и не заполнили журнал.

– Давай сам! – обрадовалась я открытию, а он, не желая поддаваться, покачал головой.

– Понятия не имею, как это делается, – застыл он с неестественно широкой улыбкой на губах, а я вздохнула с наигранным сожалением и подвинула журнал к студенту.

Татарин пытался придавить меня испытующим взглядом, как вдруг передумал и внимательно посмотрел в графы, подтянул к себе ближе методичку.

– Ну, ты долго?! – заглянул в опустевшую аудиторию Чиж, числившийся в списках, как Кирилл Чижов. Ещё один, топтавшийся за его спиной, предпочёл остаться в тени.

Татарин не сказал ни слова. Он только посмотрел так, что жизнерадостный Чижик потемнел с лица и виновато попятился, осторожно прикрыв за собой дверь. Я откинулась на спинку стула и теперь с неприкрытым интересом наблюдала за тем, как Татарин продолжил своё занятие, будто и не было этой секундной вспышки внутри. Будто не он только что пожелал другу исчезнуть, раствориться, будто не он спустил на того всех чертей, и удержался от унизительных слов лишь благодаря моему присутствию.

– Значит, ты здесь главный, – с утверждением произнесла я, глядя, как парень старательно выводит на удивление ровные, аккуратные буквы.

Он лишь усмехнулся, не поднимая на меня глаз, не удостоив ответом.

– И что это сегодня была за выходка? – я припомнила его стремление обратить на себя внимание. – Творческий эксперимент? – неуверенно предположила, пытаясь вывести парня на эмоции, задеть, затронуть личное. – Чего ты хочешь? – я деловито бросила фразу и в этот момент он на меня всё же посмотрел. Твёрдо, уверенно. Посмотрел, заставляя подавиться собственными словами.

– Сколько ты стоишь, кукла? – небрежно бросил Татарин и скривился от понимания, что я тоже продаюсь. Как все. Как любой, как каждый. Продаюсь, только нужно назвать верную цену.

И я не обиделась. Ни за вопрос, ни за то понимание, что отобразилось на его лице.

– Смотря, что ты хочешь мне предложить, – ожидаемо ответила я и так же, как любил он сам, нагло впилась в парня взглядом.

Красивый, молодой, горячий. Наглый, дерзкий, с агрессивной сексуальной энергетикой. Он давил, он топтал, он подчинял себе! Хотел меня прочесть и этим делал больно. Он жалил своим дыханием, уничтожал взглядом. И, казалось, прикоснись он ко мне сейчас… пусть даже мимолётно… ни я, ни он сам не выдержали бы – лопнули от напряжения, взорвались бы от столкновения сил и желания не стать поигравшим.

– Что ты хочешь мне предложить, дружок? – подсказала я, на что парень впился в меня взглядом, будто прицениваясь, будто готовился вскрыть мою голову и прочесть все, даже самые непристойные мысли.

– То, что можно купить за деньги, ничего не стоит. Так что уж точно не деньги. – Проговорил он сдавленным шёпотом, а я, не желая поддержать это уединение, интимность момента, надумала укусить.

– Ну да, особенно если учесть, что их у тебя нет!

– Особенно, если учесть, что у меня их нет, – эхом отозвался Татарин и показался безумным в это мгновение. Взгляд безумный и такая же улыбка. – Дай время, и я решу этот вопрос, – заверил он, пообещал.

– Записал тему? – указывая на журнал, я кивнула, а Татарин осторожно отодвинул его от себя, переключаясь тут же, следом за мной, и малейшим намёком не указывая на секундное помутнение рассудка.

– Обращайтесь, – невозмутимо улыбнулся он и помог сложить мои конспекты, учебники. – Я провожу! – бодро вызвался, приметив моё замешательство в коридоре, когда вышли вместе. – Зачем вам это нужно? – окликнул Татарин вопросом, когда вырвалась вперёд, и я обернулась, осыпая его проклятьями за то, что в принципе снова заговорил со мной.

– Что именно? – резко остановилась я, развернувшись к парню всем корпусом.

Уловив этот протест, смакуя момент и моё напряжение, Татарин сдержал улыбку. Сделав ещё несколько шагов, он прижался плечом к стене, поглядывал при этом так, будто ситуация его забавляла.

– Морока эта с преподавательством… – он, прицениваясь к своим словам и моей на них реакции, склонил голову набок. – Это не ваше. Не подходит по темпераменту.

– Зачем? Для самоутверждения, разумеется! Когда-то меня хотели исключить именно из этого института, а я справилась. Чем не повод для гордости?

– Кому и что вы пытаетесь доказать?

– Никому конкретно. Разве что себе… Что сильнее обстоятельств, в частности.

– Наплюйте на обстоятельства, Наталья Викторовна. Жизнь нужна, чтобы наслаждаться, а не для того, чтобы что-то кому-то доказывать.

– Наслаждаться на ровном месте и в гордом одиночестве? – хмыкнула я с вызовом, Татарин же оставался абсолютно спокоен, безразлично пожал плечами.

– А вы оглянитесь по сторонам, глядишь, и приметите кого, – хитро прищурился, а я, недовольная тем, что мальчишка начал подобный разговор, категорично качнула головой.

– Рядом со мной только ты. И что?

– Да ничего. Может, смысл именно в этом?

– Ты сейчас о той простой истине, что лучше синица в руках?

– А вы сомневаетесь в том, что синица? Что? Ещё и на дятла похож?

– Не на дятла. Не на птицу вообще. Ты похож на брошенного пса. Голодного, облезлого, озлобленного. А ведь ты ещё не пёс, Татарин. Щенок. И не власти тебе хочется, верно? А чего? Ласки, любви, заботы? Ты сам-то это осознаёшь, нет?

– Что же вы вот так сразу обрубили полёт фантазии, Наталья Викторовна? – он неодобрительно покачал головой. Притворства в этом жесте было гораздо больше, чем Татарин хотел показать, но смысл того, что это мелочи, я уже уловить успела и позволила ему подобную шалость.

– А потому что не нужно играть со мной в такие игры, – процедила я сквозь зубы, понимая, что вот она, его душа. Во всей красе. Развёрнутая.

Я скривилась в отвращении, что сбросила и свою собственную маску, а оттого не заметила, как Татарин пошёл на меня, как попытался морально прижать, придавить.

– Я сказала тебе: расстояние вытянутой руки! – озлоблено прошипела я, а он только хватал воздух ртом, наслаждаясь тем самым страхом, что учуял. Снова покачал головой. Снова мои слова пришлись ему не по вкусу.

– Расстояние вытянутой руки? – мысленно уничтожая эту дистанцию, Татарин прищёлкнул языком. – Как это? Сколько? – пакостно ухмыльнулся он. – Моей руки или вашей? С глазомером проблемы, – пояснил, будто в оправдание, а я, пытаясь отыскать выход из западни собственных страхов, отступила на такой необходимый сейчас шаг.

Отступила и вытянула руку вперёд, обозначая границы допустимого, и тут же почувствовала его тепло. Реальное, пульсирующее и… такое манящее… Такое, что самой от этих мыслей стало страшно. А он уловил. Быстро. Стремительно. Ещё до того, как эта мысль успела расправить крылья.

Мужские глаза, поддаваясь подавляющему контролю, вспыхнули и погасли. Татарин, чувствуя, как мои ногти впиваются в его грудь, на мгновение зажмурился и решительно выдохнул. Он подался вперёд, заставляя упираться в него уже кистью, сдерживая буйный мальчишеский напор. В ладошку стучалось горячее сердце, и я плавилась под этими звуками. Им хотелось верить. Таким открытым, таким ярким, манящим. Вдруг захотелось, чтобы это сердце стучало для меня. Вот такая тварь… Использовать и выбросить! На большее пока не способна.

Я одёрнула руку, будто обожглась, и стиснула зубы, не желая поддаваться минутной слабости.

– Не делай так больше, – ровно проговорила я и, казалось, именно этот тон взбесил его больше всего. Взбесил, возмутил, задел за живое! Он не хотел, чтобы было так, и всем своим видом демонстрировал этот протест.

Мальчишка передёрнул плечами, оставляя благоразумие где-то позади них. Он резанул колючим, внушающим опасения взглядом. Тем самым взглядом, что при встрече выворачивал меня наизнанку. Татарин, прижимаясь вплотную, сделал резкий выпад вперёд и так застыл, ожидая, что же отвечу. Внушая тем самым, что сама провоцирую, что виновата, что ситуацией хоть и неумело, но вроде как владею. Ну а я терпеливо прикрыла глаза, не зная толком, ударить его сейчас, заставляя опомниться, или как привыкла: гораздо позже и обязательно в спину.

– Я же тебя просила, – осторожно выдохнула, а Татарин угрожающе зарычал.

– Если бы просила, я бы услышал! – прошептал, а когда я подняла на него взгляд, улыбнулся. Дерзко, с вызовом. – Но ты просить не захотела. Привычно для себя самой решила приказать. А бродячие дворовые щенки вроде меня не обучены командам наглых породистых сучек! Не реагирую на команды, выполнять их не могу. Умею только любить. А любовь эту нужно ещё заслужить. Лаской, заботой, вниманием. И вот тогда даже голос повышать не придётся – из шкуры вылезу, а что прикажешь, выполню! И дороже этой любви ничего у тебя не будет. Как условие? Потянешь?

– Что ты несёшь, Татарин?! – пытаясь привести его в чувства, я оттолкнула парня, а он взвился, прижал меня к стене, наваливаясь всем весом. Инстинкты взяли верх, и он провёл ладонью по моему бедру, заставляя колотиться от бешенства. – Пошёл к чёрту, ублюдок! – вырвалась я и, нервно сглатывая, шагнула в сторону. Татарин же, крепко зажмурился и осторожно выдохнул.

– А ведь всё может быть по-другому, – спешно проговорил он, будто, и, правда, пытался меня в этом убедить. – Нужно только пересмотреть свою жизнь, ценности в ней.

– Ты меня жизни будешь учить, щенок? – удержалась я от желания дать увесистую оплеуху. А злость и обида клокотали внутри, заставляя совершать ошибки, заставляя метнуться к парню и прижаться сильнее, чем секунду назад. – Ты?! – я сжала ворот его футболки в кулак, пытаясь встряхнуть.

– А это уже дискриминация, Наталья Викторовна. Дискриминация по возрасту, не так ли? – довольно оскалился Татарин и отступил, стряхивая мой кулак с ворота футболки.

Я послушно отошла, безвольно опустила руку.

– И в этом вы вся, – смешливо добавил он. – В окружении условностей, ограничений, правил. Но ведь другая же! – последнее Татарин выкрикнул, и, сбрасывая маску безразличия, нервно растёр лицо ладонью. – Своенравная, гордая, дерзкая! Плохая девочка, которая прячется в футляр кроткой и воспитанной. Но ты не такая! Я вижу это… знаю! Оттого сейчас и бесишься! – гневно прошипел он в моё лицо, глядя, что молчу, что уступаю.

– Думаешь, ты лучше? Думаешь, сам всю жизнь сможешь плевать на мнение других, да?

Татарин нервно тряхнул головой.

– Уверен, что так и будет! – заявил он, а я рассмеялась.

– Да уж, достижение… трахнуть своего преподавателя! Ведь этого хочешь?

– Тише, Наталья Викторовна, – приложил он палец к губам, нависая надо мной, окружая своим запахом, обезоруживая своей силой, которой намного больше, чем показалось мне изначально. И сила эта, мощь, пульсировала в нём, заставляя приклониться любого, кто приблизится. – Пусть это останется между нами.

– Дурак ты, Татарин, – отмахнулась я, заставляя себя забыть всё, что сказано, что происходит, что чувствую.

А что я, собственно, чувствую? Вероятно, то, что, строя планы на долгую счастливую жизнь, где-то не хило так дала маху! Вот, смотрю на этого парня сейчас, слушаю, и понимаю, что не сходится. Алгоритм решению не подлежит! А Татарин и эти мои мысли считывает, словно сканер.

– И всё же вы дали мне время, – нахально улыбнулся он.

– Что? – нахмурилась я, не понимая, что имеет в виду.

– Время на то, чтобы подобрать ключи, чтобы разгадать тайну.

– Ты о чём сейчас, дитя горькое? – склонила я голову набок, ухмыляясь его самоуверенности.

Не думая о том, как сейчас выгляжу, я протянула руку и провела по его коротким волосам, взъерошивая их.

– Спасибо, что проводил, староста. Работать с тобой одно удовольствие.

– Мы вернёмся к этому разговору, – не желая прощаться с занимательной беседой, Татарин мстительно прищурился. Я глянула на часы и с не меньшим сожалением подвела итог.

– Уже поздно, – оглянулась по сторонам, только сейчас и замечая приглушённый свет в коридоре, эхо, гуляющее по нему от брошенных вскользь фраз. Полное отсутствие людей… преподавателей и студентов. – Пожелать моему студенту спокойной ночи? – я стрельнула глазами на его гневный румянец, а Татарин наигранно рассмеялся.

– Куда там… Мне же ещё изучать… Как вы там сказали? Первую ступень алгоритма длиною в целый учебный год? – Я согласно кивнула, а он, прикинув что-то в уме, добавил: – Вот я и буду трепетно перебирать страницы конспекта.

– Ты его даже не открыл! – Я с умилением глянула на парня, а он бестолково плечами пожал.

– Тогда буду вас вспоминать. И всё, что вы говорили.

Я нахмурилась, а Татарин поспешил исправиться:

– Я лекцию имею в виду.

Я отстранённо кивнула, поглядывая в сторону преподавательской, а Татарин коснулся моего плеча, заставляя временно притуплённое чувство опасности снова встать на дыбы. Я задохнулась возмущением, а парень округлил глаза, пытаясь как-то оправдать подобную реакцию. Не позволяя этой мысли задержаться в моей голове, беззаботно улыбнулся.

– А номер телефона, Наталья Викторовна?

– Ах да, конечно! – спохватилась я и открыла сумочку, высматривая в ней визитку. Протянула её. – И не забудь добавить меня в студенческую группу, – строго предупредила, а он, издеваясь, неловко рассмеялся.

– Да я, как бы, не о том, но, в общем… – начал он торопливо и путанно изъясняться, а я, глядя на это скептически, неодобрительно головой качнула. – Договорились! – Татарин играючи моргнул, то ли заверяя меня, то ли уговаривая.

Уходя, он всучил мне в руки бумаги, как вдруг обернулся, развернулся на месте, глядя с подозрением.

– Вы на машине, вообще? – спросил строго и будто с заботой. Такой забавной, умилительной мальчишеской заботой.

– Тебя подвезти? – изогнула я приподнятые в наигранном удивлении брови, а Татарин снова вспыхнул гневным румянцем.

– До свидания, Наталья Викторовна, – выговорил он сквозь зубы и направился к лестнице.