Лекарство от скуки

ГЛАВА 4

Он ушёл, а я вдруг поняла, что не хочу переосмысливать произошедшее. Ни его намёки, ни скрытые умыслы. И это странное желание оставить всё, как есть… не выводить категоричную точку, не вычерчивать предельно чёткую и понятную двоим границу… а именно оставить, как есть. С недомолвками, с невнятными полутонами и многообещающими полуулыбками. А следующим вечером, сидя в преподавательской за чашечкой чая, я обратилась к профессору психологии.

– Владимир Германович, а что вы можете сказать об одном студенте… Татарин Олег.

Профессор задумчиво посмотрел на меня, мягко улыбнулся, а я, не позволяя оставить в сознании раздражающие занозы, пропустила его хитрый взгляд сквозь себя.

– Интересный молодой человек, Наташа, – учтиво кивнул он мне, попутно пеняя на то, что… не подошла, не переговорила с добрым знакомым сразу, как появилась в институте. Я виновато улыбнулась и всем своим видом выразила внимание.

– Нет в нём ничего интересного, – категорично заявила дамочка, что старательно обращала на себя внимание ещё вчера.

– Вот как? Тогда… охарактеризуйте его двумя словами, – резко отозвалась я, но на мой выпад дамочка лишь деловито ухмыльнулась.

– Интеллигентный ублюдок, – вытянула она губы соблазнительной трубочкой.

Я напряглась, осознавая: это именно то, что почувствовала и сама, только вот так с ходу не смогла выразить ощущения теми же двумя словами. Я глянула на профессора, а тот, соглашаясь со сказанным выше, неторопливо кивнул.

– В нём, действительно, присутствует это неугасаемое пламя варварства, необузданная мощь дикаря, – воодушевлённо заключил он. – И, должен признать, практически отсутствует сострадание к ближнему.

Скривив губы в жесте сожаления, профессор задумчиво кивнул.

– Ну, а выразительные аристократические черты и классическое образование позволяют умело маскировать эти первобытные инстинкты, делая его практически неуязвимым, позволяя считать себя высшим существом. И судя по тому, что вопрос всё же возник, пообщаться с этим, бесспорно, прекрасным экземпляром, ты успела, – заметил он.

На последнее утверждение оставалось лишь развести руками.

– Так вот, когда с ним общаешься… чувствуешь себя… – профессор прищёлкнул пальцами, подбирая верное слово, а дамочка, что была заинтересована в беседе ничуть не меньше меня самой, пакостно оскалилась.

– Чувствуешь себя мерзко! – выдала она налегке и с каким-то необъяснимым, извращённым удовольствием. Проговорила и облизнулась, припоминая что-то личное, и, я практически уверена, интимное.

Глаза профессора алчно заблестели, а я, точно предвкушая то, что мне ещё предстоит испытать, улыбнулась, удивляясь тому, какие схожие чувства вызывает Татарин у женщин.

– Вижу, вы услышали то, что хотели, – отметил профессор как бы между прочим и поднялся из кресла. – Моё почтение, – кивнул он мымре.

Глядя на меня, профессор подавил рвущуюся сквозь самоконтроль улыбку.

– Пресловутая троица и вас не обделила вниманием? – поинтересовалась мымра, пользуясь тем, что мы остались наедине. Я лишь вопросительно изогнула бровь.

– Троица?

– Чижов, Татарин, Меньшов.

– Местная элита?

– Да ну, куда там… Ниже среднего. Но, согласитесь, не обратить на них внимание непросто.

– Наглые, дерзкие, непозволительно красивые? – улыбнулась я, перечисляя букет характеристик, на которых остановилась сама.

– Что-то вроде… Но есть у нас и компания откровенных отморозков. У вас сегодня лекция в их группе. Вот уж где природа-матушка оторвала душу. Даже упомянутый мною Чижов не так хорош! Но вот тормоза у ребят отсутствуют напрочь.

– Посмотрим, – ответила я, позволяя понять, что этой информацией не заинтересована вовсе.

– Кстати, он о вас тоже расспрашивал. Татарин, – оставшись недовольной моим нежеланием общаться, мымра бросила наживку.

– Продолжайте, – кивнула я, вызывая интригующую улыбку.

– С самого утра он впился в горло секретарю ректора.

– Прямо-таки секретарю? – с насмешкой потянула я. – И неужели, действительно, впился? Не слишком ли круто?

– Для этого самца? Да перестаньте! – снисходительно поглядывая, мымра отмахнулась от моего вопроса. – Он имеет всё, что движется, если питает к объекту хоть малейшую заинтересованность. Практически уверена, с Леночки Сергеевны он и начал, так что не питайте иллюзий, дорогая.

– А вы не ревнуйте.

– Я женщина приличная! – пресекла мымра любые намёки в сторону своей репутации, а мне только и оставалось, что придержать личное мнение при себе. – А вот мальчишка этот очень настойчиво интересовался тем, как вы оказались в нашем институте. Без опыта, без образования, без званий и регалий. Как, по чьей протекции… О причинах появления тоже выспрашивал. Думаю, не раскрою вам секрет, сообщив, что у преподавательского состава тот же вопрос. Не поделитесь информацией?

– Не завидуйте, – скривилась я в неестественно широкой, неправильной улыбке.

Я вылила заваренный чай в мойку, спешно ополоснула чашку и, бросив короткий взгляд на часы, поспешила покинуть кабинет.

Хотелось курить, стать под ледяной душ и прыгнуть с крыши высотного дома одновременно. Я пронеслась по коридорам института, вырвалась на улицу и вдохнула спёртый, ещё по-летнему знойный воздух.

Телефон известил о полученном сообщении, и я уставилась в экран, совершенно не соображая, что там написано. Смотрела то на дисплей, то в толпу скопившихся у входа студентов. «Сигаретку?» – значилось в сообщении, и, только окончательно осознав смысл написанного, я поняла, насколько себя накрутила. Рассмеялась в голос, примерно представляя, как сейчас выгляжу, а, успокоившись, безошибочно выделила в общей многоликой массе наглеца, который читал меня, словно открытую книгу.

Я спустилась со ступеней, быстрым шагом пересекла открытую площадку у института, и небрежно махнула ему рукой.

– Татарин? Олег? – окликнула, наплевав на то, что привлекаю слишком много внимания. – Подойди, – махнула головой в сторону, предлагая уединиться.

– Здравствуйте, Наталья Викторовна, – глянул он исподлобья, а я едва сдержалась от того, чтобы не ударить по наглой физиономии.

– Ты спал с мымрой, что ведёт на первом курсе? – резко задала я вопрос, толком не осознавая, для чего его озвучила. Татарин, заинтересованно выгибая брови, ожидаемо поморщился.

– С какой именно? – хмыкнул, а я лишь бессильно стиснула зубы. – Это Валерия Андреевна с языковедческого, – тут же, уловив моё напряжение, пояснил он.

– Ты с ней спал?

– Я её трахал, – просто ответил Татарин, прикуривая новую сигарету, ведь ту, что пускали по кругу с друзьями, он оставил в команде.

– Меня тоже трахнешь?

– А вот с вами, Наталья Викторовна, можно и переспать.

– Так просто? Даже не попытаешься скрыть своих намерений? – глядя в безупречные черты лица, в глаза, что сейчас, казалось, переливались всеми цветами радуги, с досадой выдала я. Так странно…

– Зачем скрывать, если это уже очевидно? Да и потом… если вы захотите уличить меня в обмане, крыть будет нечем.

– Ты что курил, щенок? – брезгливо скривилась я.

Не тем брезговала, что он сейчас стоит со мной рядом, будто равный, а тем, что так бездумно, бездарно тратит свою жизни. Его терять не хотелось. Он был особенным. Я знала это, чувствовала, вот только чувства к делу не пришьёшь, и приходилось молча терпеть его ухмылки, которым не было предела. Так и сейчас, он выделывался, явно недооценивая масштаб катастрофы.

– Я же вам предлагал, Наталья Викторовна. Глядишь, не рычали бы сейчас так.

– Курить – здоровью вредить, Татарин. Разве не слышал? – отвернулась я, когда мальчишка вытолкнул дым из себя, а он прищурился, наблюдая за этим моим движением.

– А вы стимульните, Наталья Викторовна, и я сразу одумаюсь, – огрызнулся он, но сигарету всё же затушил. – Так, что там с мымрой? – вернул к теме, не позволяя увильнуть. – Ревнуете? – бросил он с вызовом, а я неожиданно даже для себя самой, согласно кивнула.

– Мне не понравилось то, в каком тоне она о тебе говорит.

– А вы не слушайте, Наталья Викторовна. Всё равно пи**ит.

– Выражения выбирай!

– По хер на выражения, Наталья Викторовна, порадуйте меня ещё чем. Думали обо мне?

Я посмотрела на него предельно внимательно и точно поняла, что травка, которой Татарин надышался, – лишь ширма. За ней он пытался спрятать свободу слова, ею покрывал своенравный тон. Поняла и задержала дыхание, чувствуя, как внутри всё становится на дыбы. Только сейчас от возбуждения. Необъяснимого, но невероятно острого.

– Не думала. Поняла только, что проиграла, – осторожно проговорила я, глядя на него во все глаза. На триумф, что отобразился на лице, на улыбку, что расползалась на губах. – В тот самый момент, когда вместо того, чтобы испугаться твоего напора и поставить защиту, я захлёбывалась каким-то животным удовольствием.

– Это значит, что мы договоримся?

– Это значит, что я буду держаться от тебя как можно дальше, но не уверена, что такие меры меня спасут.

– Спасут от чего?

– От глупостей и ошибок, – честно проговорила я. – Ведь ты мне не нужен, – спокойно заявила, а Татарин, не оценив эту честность, выдохнул со смешком.

– Живите одним днём, Наталья Викторовна.

– Это ты сейчас не для меня, это ты для себя сказал!

Татарин с готовностью кивнул, соглашаясь со мной, скосил взгляд на наручные часы: пары вот-вот начнутся, но остаться хотелось больше, и он рискнул.

– Шиза, догоняй! – крикнул кто-то из его команды. Он не обернулся, но замер, на короткий миг превращаясь в каменное изваяние. Глаза потемнели в приступе бешенства, а я в удовольствии закусила губу. Прищурилась, пытаясь распознать его мысли с той же лёгкостью, с которой он читал мои.

– Как они тебя называют? – улыбнулась, пытаясь расслабить, растормошить, пытаясь заставить сейчас думать только обо мне.

– Бред несут, не обращайте внимания, – попытался он отшутиться, а я не поверила, толкнула его бедром, подбадривая, кончиками пальцев придержала с боков, точно не понимая, касаюсь или мне это только кажется.

– Ну же, скажи, – шепнула, оказавшись в непозволительной близости. – Признайся, – подначивала, а Татарин всё больше хмурился, темнел лицом, вёл себя отстранённо и холодно.

– Это флирт?

– Не знаю о чём ты! – рассмеялась я, а Татарин напрягся и оглянулся по сторонам.

– Не нужно. Все смотрят, – проговорил он и, понимая, что я не остановилась, продемонстрировал желваки на скулах.

– Да ладно! Тоже мне, пуп земли! Кто на тебя смотрит, кто?.. Как тебя зовут друзья, Татарин? – я, наслаждаясь собственным своевольством, прикусила губу. И он сдался. Его глаза зло сверкнули, прищурились, челюсти неконтролируемо сильно сжались.

– Шиза, – проговорил он на грани слышимости.

– Как?

– Шиза, – повторил Татарин громче и увереннее, а меня вело от его эмоций, будто сама курила, будто они мой наркотик, и я подсела с первого раза, даже не успев насладиться эйфорией.

– Почему так?

– Потому что случаются ситуации, когда я не трачу время на контроль и вменяемость. Когда инстинкты выходят на передний план, задвигая благоразумие куда подальше. И в эти моменты мало кто по собственной воле захочет оказаться рядом.

– Пугаешь меня?

– Незачем. Вас не трону.

– Что так?

– У каждого есть свой Рубикон.

– Влюбился, Татарин? – задела я тоном с издёвкой, а он не отреагировал, даже не шелохнулся! – Ты? Влюбился? В меня, Татарин? В меня? – рассмеялась я ему в лицо, а мальчишка не торопился принимать эту фальшь на свой счёт.

– Вы знаете меня сутки, почему считаете, что не могу влюбиться?

– Потому что я не та, в кого нужно влюбляться, – осадила я и теперь уже точно не шутила. – Тот самый случай, когда не стоит тратить своё время на контроль и вменяемость. Просто беги от меня, куда глаза глядят, слышишь?

– К этой вашей просьбе я останусь безучастен, – сухо констатировал парень, и скрестил руки на груди, намекая, что сейчас сможет отбить любой удар. – Телефон, Наталья Викторовна, – окликнул он меня, заставляя раздражённо скривиться. – Телефон в вашей руке.

Татарин кивнул, предлагая ответить, и я утонула в его глазах, не понимая, откуда в них взялся этот азарт, откуда жадность, отчего они блестят, будто в лихорадке. Припомнив о звонке, глянула на дисплей, что был повёрнут в его сторону, увидела имя звонящего и поняла его реакцию. Точнее… точнее, могла предположить. «Михаил Громов» – значилось в телефонной книжке, а вот понял что-то Татарин или знал наверняка, пока оставалось загадкой.

– Привет, – отозвалась я, чувствуя, как сердце рвётся из груди, словно после марафонского бега. – Да, ждала, – я бросила на Татарина быстрый взгляд, будучи уверенной в том, что румянец волнения он на моём лице уж точно не пропустил. – Вот и отлично! Я в тебе не сомневалась, – улыбнулась, как только Громов сообщил, что принял решение в мою пользу и к работе я могу приступать уже на следующий день. – До завтра, – хотела сказать вроде и твёрдо, а получилось едва ни интимным шёпотом.

Громов отключился, явно этого не заметив, а вот Татарин вытянул шею, подбородок, горделиво задирая его.

– Кто это? – прищурился он в ожидании ответа, на что я раздражённо вспыхнула.

– Речь свою фильтруйте, студент Татарин.

– Я спросил «кто это?», – жёстко повторил он, не намереваясь уступать, а я почувствовала тот самый страх, что поселился во мне вчера, когда уловила его первый заинтересованный взгляд. Вот только, вопреки здравому смыслу, не поставила наглеца на место, а надменно хмыкнула.

– Любимый мужчина. Как считаешь, Татарин, может быть у меня любимый мужчина?

– Не может! – категорично заявил мальчишка, и неприятный холодок пополз по позвоночнику, парализуя, точно анестезия.

Это всё его гипнотический взгляд, я точно знала. Знала, но ничего не могла поделать: ни сдвинуться с места, ни отвернуться. Или схватка характеров, как вариант. Схватка, проиграть в которой было подобно смерти, потому и не отступались.

– Считаешь, моя участь прыгать по койкам собственных студентов?

– Считаю, что лучше вам остановиться сейчас. Замолчать и не делать резких движений.

– А то что? Перейдёшь свой Рубикон? Вот так? Даже не успев им насладиться? – я зло рассмеялась, а Татарин осторожно покачал головой из стороны в сторону.

– Я сверну его шею настолько быстро, что этот любимый мужчина даже понять ничего не успеет. Громов Михаил, говорите? Я запомнил, – прошептал он, а я отчего-то подумала, что парень не шутит.

Татарин мягко улыбнулся и, медленно подтянув руку к моему лицу, всего на мгновение замер, будто предупреждая прикосновение. А потом коснулся. Его ладонь была горячей и твёрдой. Касание уверенное. Он не оставил место сомнениям. И я точно знала, чего боюсь. Того, что видела много раз. То, как обманчива бывает внешность, как безупречна легенда.

– Вы бледная, Наталья Викторовна, – прошептал мерзавец с извращённым удовольствием в голосе, и я пошатнулась, отступая будто от удара под дых. – Вам нехорошо? – обеспокоенно проговорил он и большим пальцем коснулся моих губ, проведя по ним лёгким движением.

А я даже сделать ничего не могла. Ни вскрикнуть, ни оттолкнуть. Стояла, как парализованная и смотрела в глаза безумца. Моргнула, и будто не было всего этого. А, может, и, правда, почудилось?.. Татарин уже склонился надо мной и смотрел внимательно. Больше не было игры в участие. Он напуган, и я с облегчением выдохнула: показалось.

– Как вы? – прошептал студент, удерживая пульс на моём запястье.

Я отстранила от себя его руки, всё ещё находясь во власти тягучего тумана, что заполонил сознание. Осторожно, медленно выпутывалась из цепких пальцев. Коснулась лба и ощутила на нём капельки ледяного пота. В стопы, ладони пульсирующей болью прорвалось тепло, оно же таранило и виски, заставляя их отзываться ответным сопротивлением.

– Ты нарушаешь границы моего личного пространства.

Я осторожно толкнула Татарина пальцами в грудь, а он поддался, правда, улыбнулся при этом как-то странно. С животной похотью, что прорывалась изнутри, с азартом в глазах. Обвёл губы языком и демонстративно втянул в себя воздух, ощущая мой страх на расстоянии.

– Люблю нарушать границы и стирать запреты, – доверительно шепнул он, а когда я неосознанно попятилась, удержал за руку и слегка тряхнул, приводя в чувства.

Я сбросила его прикосновение, собралась, опомнилась, а Татарин насмехался, будто выглядела при этом не опаснее нахохлившегося воробышка.

– Я нарушил ваш покой, Наталья Викторовна, а вы о каком-то личном пространстве, – он неодобрительно покачал головой. – Так, кто, говорите, звонил? – мальчишка провёл по зубам кончиком языка, будто проверяя их на прочность, а я глянула с сомнением.

– По работе звонили, – проговорила, удерживая на тормозах рой несущихся с бешеной скоростью мыслей. – Я искала работу. Вот, сообщили, что прошла собеседование успешнее остальных кандидатов.

– Не бережёте вы себя, Наталья Викторовна. Красивая женщина должна больше отдыхать.

– Ступай, Татарин, пары уже начались, а я тебя здесь отвлекаю… – Я попыталась улыбнуться, а изнутри проступала дрожь.

– Вы видели расписание? У нас сменился номер аудитории. Будем ждать вас в триста двенадцатой.

– Значит, приду в триста двенадцатую, – согласно или, может, даже покорно кивнула я, а Татарин довольно оскалился. Ему этот жест понравился так, будто он спросил: «у тебя или у меня», а я согласно кивнула, не вникая в эти подробности.

Он ушёл, а я как зачарованная стояла и смотрела парню вслед. Мымра с языковедческого сказала «ниже среднего», а ведь я наверняка знала, что все тесты он сдал на сотню баллов. И это спустя два года, как окончил школу. Тоже с отличием, между прочим. Практически играючи. А вот в институте ему, видимо, стало скучно, и он сейчас развлекал себя, как мог, не обременяясь учёбой.

«Ниже среднего». Он хотел, чтобы так о нём думали окружающие. Плёл паутину и издалека наблюдал за тем, как людишки путаются в ней, карабкаются, пытаясь спасти свою шкуру. Пытаются, выкручиваются и не понимают того, что только от паука с парализующим ядом слюны зависит, кто станет первой жертвой, а кто так и улетит, не вкусив этой эйфории: пасть во имя великой игры. Игры, в которой за тебя решают, жить ты останешься или умрёшь.

Я отпустила эту нелепую мысль вместе с ним. Впервые встретила человека, который уничтожает все мои мысли. И чувства уничтожает. Забирает с собой, а потом они врываются в мою жизнь снова. С его появлением, с его приближением. Они целой чередой врезаются в мозг, заполоняя собой сознание. А потом будто приподнимают над землёй, так легко себя чувствую. И вот он снова ушёл, а я срываюсь вниз и лечу. Так долго, будто в самую настоящую пропасть! Оглянулась и поняла, что стою одна. Вот она, моя жизнь! И ни единой живой души вокруг… Я растёрла озябшие плечи, отдавая себе отчёт в том, что за последние лет шесть едва ли не впервые одиночество пугает меня. Что-то не так…