Лесная обитель

Глава 12

В тот день Валерий, секретарь отца Гая, прибыл на работу возбужденный и расстроенный.

– Умерла моя сестра. Я только что узнал об этом, – сообщил он Гаю.

– Как это случилось? – спросил тот. Они шли по плацу, направляясь к префектуре.

– Это долгая история, – ответил Валерий. – Я потерял всякую связь с сестрой, когда она вышла замуж. Виделись мы очень редко, примерно раз в год.

– Она куда-то уехала?

Валерий усмехнулся.

– Не так уж далеко – в Деву. Но она вышла замуж за британца, и отец отрекся от нее.

Гай кивнул. Если римлянин заключал брак с британкой, даже если она была царской крови, это считалось зазорным. А уж если дочь истинного римлянина убегала с кем-нибудь из местных жителей провинции, ее ожидало всеобщее презрение.

– О смерти сестры мне сообщила одна старая женщина, которая нянчила нас в детстве, – продолжал Валерий. – Я стал наводить справки о муже сестры и выяснил, что он не в ладах с законом. Сам я видел его всего раз или два, но у него есть молочный брат, который служит в наемных войсках. Он-то и сказал мне, что Хадрон принадлежит к Братству Воронов и объявлен вне закона. Дело в том, что у них маленькая дочка, и я понятия не имею, где ребенок и что с ним. Ты случайно не знаком с кем-нибудь из Воронов?

– Да вообще-то знаю кое-кого, – ответил Гай, подумав о Синрике. Учитывая обстоятельства, послужившие причиной его рождения, не было ничего удивительного в том, что Синрик присоединился к Братству Воронов, члены которого поклялись мстить римлянам. Сам он наверняка поступил бы так же, если бы оказался на месте Синрика, размышлял Гай.

– Так или иначе, я должен отыскать дочку сестры. Как я уже говорил, молочный брат Хадрона служит в наемных войсках. Он не женат, и ему некому доверить заботу о девочке. Получается, что я ей самый близкий родственник. Ты можешь представить меня в качестве опекуна маленькой девочки? Последний раз я видел ее еще грудным ребенком. Думаю, сейчас ей лет восемь.

– Сначала нужно найти ее… – медленно проговорил Гай. Возможно, Синрик и знает, куда подался Хадрон со своей дочкой. И возможно, он согласится помочь ему увидеться с Эйлан, ведь он и сам хорошо понимает, что значит жить в разлуке с любимой.

– Ты и вправду можешь помочь мне? – Валерий замедлил шаг. Они подошли к зданию префектуры. Секретарю Мацеллия было известно, что префект не одобряет контактов сына с народом его матери.

– Возможно… – осторожно пообещал Гай. – Попробую попросить одного человека узнать что-нибудь о твоей племяннице.

Он слышал, что Синрик ездил в южную часть страны с отрядом легионеров, посланным против разбойников, которые сожгли дом Бендейджида. Узнав такую новость, Гай был крайне изумлен – но ведь ради мести порой заключаются самые невероятные союзы. Говорили, что сейчас Синрик служит в наемных войсках проводником и переводчиком. Гаю было любопытно, по-прежнему ли британец является мстителем Братства Воронов или он изменил свое отношение к римлянам.

Если он станет искать Синрика по военным каналам, об этом наверняка прознает отец. Гай решил, что ему следует почаще посещать кабачки, разбросанные вокруг крепости, тогда он рано или поздно обязательно встретит Синрика.

– Да благословит тебя Бона Деа! – Валерий крепко пожал Гаю руку.

Всего лишь несколько дней спустя, пробираясь по запруженной людьми базарной площади в Деве, Гай увидел возвышавшиеся над толпой голову и плечи Синрика. Кудрявые волосы британца немного потемнели; он стал отращивать бороду. Гай окликнул его, Синрик, хмурясь, посмотрел в его сторону и, решив, что этот молодой офицер ему незнаком, собрался идти дальше.

Бормоча проклятия, Гай протиснулся сквозь толпу.

– Подожди. Ты что, не узнаешь меня? – Синрик пристально посмотрел на римлянина, и взгляд его синих глаз потемнел. Гай затаил дыхание. Не может быть, чтобы Синрик злился на него за то, что он скрыл свое имя, когда гостил в доме Бендейджида. Ведь теперь он сам служит империи! – Ты вытащил меня из кабаньей ямы, и я твой должник. Позволь хотя бы угостить тебя, – дружелюбно продолжал Гай. – Здесь неподалеку есть винная лавка. Пойдем посмотрим, что они нам могут предложить.

Хмурый взгляд Синрика сменился печальной усмешкой, и Гай вздохнул с облегчением.

– Ну да, теперь вспомнил, – заговорил Синрик и тут же добавил: – Полагаю, Гауэн – это вымышленное имя. Так как же теперь называть тебя, трибун?

– Вообще-то, – отвечал Гай, – Гауэн – это имя, которым нарекла меня мать. Так она и звала меня до самой смерти. Я сказал вам правду, насколько это было возможно. Но среди римлян я зовусь именем отца – Гай Мацеллий Север. Мать моя была из племени силуров, поэтому к своей фамилии я добавляю ее родовое имя – Силурик.

– Если б я знал все это тогда, я бы тебя убил, – признался Синрик. – Но с тех пор многое изменилось. Я выпью с тобой, римлянин, или кто ты там еще.

Они сидели в пыльном полумраке винной лавки.

– Я очень огорчился, узнав, что ваш дом сожгли разбойники. Я горевал так, как будто те мерзавцы из Гибернии убили моих родных. Я рад, что твой отец не пострадал, но не могу выразить, как меня опечалила смерть твоей матери.

– Она была мне приемной матерью, – поправил Гая Синрик. – Но я благодарен тебе за сочувствие. У северных народов есть поговорка: кровные узы связывают людей на три поколения, но родство, возникшее между приемными детьми и родителями, живет в семи поколениях. Очень верная поговорка – жена моего приемного отца любила меня, как родного сына.

– Да, она была очень доброй женщиной, – согласился Гай. – И я скорблю о ней вместе с тобой. – Если бы он женился на Эйлан, этот парень вошел бы в его сердце, как родной брат. Но судьба распорядилась так, что он и Синрик с самого рождения оказались во враждебных лагерях. И вот теперь они объединились против общего врага, думал Гай, ведь не только римляне творят бесчинства. – Я видел пепелище вашего дома, но отец сразу же после этого послал меня на север. Я сражался там с каледонцами и, возможно, тоже отомстил убийцам твоей матери. Я очень обрадовался, узнав, что разбойников из Гибернии постигла суровая кара.

– По крайней мере, я тоже сражался с ними и отомстил за свой дом. Впервые в жизни я не стыдился того, что в моих жилах течет кровь римлян, – проговорил Синрик. – Наверное, в последний раз мы были счастливы всей семьей во время праздника Белтейн, когда ты гостил у нас. Той семьи больше кет; Рея и Сенара погибли, остальные живут кто где.

– Я был на Девичьем Холме в прошлый Белтейн, – осторожно сказал Гай. – Видел там Диду и твою молочную сестру Эйлан. Я очень рад, что они живы.

– Да, – коротко отозвался Синрик. – Она теперь живет в Лесной обители, служит Великой Богине. Что же касается Диды, так она родственница Эйлан, а не моя. И вряд ли мы сможем породниться, если она даст пожизненный обет!

– У меня есть друг, который служит в легионе… – начал Гай.

Синрик расхохотался.

– Ну, меня это не удивляет…

Гай покачал головой.

– Его сестра вышла замуж за британца, и родные отреклись от нее. У них есть дочь. Но сестра моего друга недавно умерла, а муж ее, говорят, находится в бегах. Мой друг хочет отыскать девочку.

– В бегах… – задумчиво повторил Синрик. – Почему ты спрашиваешь об этом меня?

– Говорят, он один из тех, кто летает в полночь…

– В полночь летает много всяких птиц. – Синрик уставился взглядом в чашу с вином. – Как зовут того человека?

– Хадрон, – ответил Гай. – Его жену звали Валерия.

– Я плохо разбираюсь в птицах, – сказал Синрик, – но попробую что-нибудь узнать.

– Может быть, девочку отвезли в Лесную обитель? Наверное, твои сестры знали бы об этом?

– Я спрошу у них, – пообещал Синрик.

«Я с радостью и сам переговорил бы с ней», – подумал Гай, но он не знал, как сказать об этом Синрику. И потом, почему он так уверен, что Эйлан захочет еще раз увидеться с ним? Если она счастлива в Лесной обители, то ведь он, наверное, нарушит ее душевный покой, если станет искать встречи? Он выполнил свой долг перед Валерием. Может, теперь просто извиниться и уйти?

Синрик налил себе вина и пододвинул кувшин Гаю. Римлянин очнулся от своих мыслей, сообразив, что молчание затянулось.

– Как я понимаю, ты хотел видеть меня не только из-за девочки, – заметил британец. – Что еще ты хочешь мне сказать?

– Я должен увидеться с Эйлан, – неожиданно для самого себя выпалил Гай. – Клянусь, я не причиню ей вреда. Я только хочу узнать, счастлива ли она там.

Какое-то мгновение Синрик смотрел на Гая, потом закинул голову и громко расхохотался. Все, кто был в лавке, с удивлением обернулись в их сторону.

– Так ты влюблен! – рассмеялся он опять. – Как же я сразу не догадался? Ведь моя возлюбленная тоже сидит взаперти за теми же стенами.

– Да, но ты ей родственник, – серьезно проговорил Гай. – Тебе позволят увидеться с ней. Ты можешь помочь мне встретиться с Эйлан?

– Почему бы и нет? – ухмыльнулся Синрик. – Не понимаю, почему жрицы должны жить в заточении. Это как раз в духе римлян. Дида, с тех пор как ушла в обитель, отказывается встречаться со мной и даже разговаривать боится, но моя молочная сестра согласилась жить там по своей воле. Попробую помочь тебе. – Он осушил чашу. – Через три дня в час пополудни подъезжай к тропинке, что ведет в Лесную обитель.

Эйлан ждала Гая в лесу, неподалеку от Священной рощи. Стоял погожий день начала лета. Солнце разбрасывало вокруг непривычно яркие лучи, но девушка с удивлением почувствовала, что дрожит. Когда Синрик сообщил, что Гай ищет с ней встречи, Эйлан подумала, что боги откликнулись на ее молитву. Но вскоре ей стало ясно: когда твоя молитва услышана, начинается самое страшное. Вряд ли ей удастся сохранить встречу с Гаем в тайне. А если не удастся, никто не поверит, что свидание носило абсолютно невинный характер.

В конце концов она решилась спросить совета у Кейлин.

– Раз уж ты согласилась на встречу с ним, отказываться поздно. Придется тебе явиться к назначенному месту, – сказала та. – Но я буду присутствовать при вашем разговоре, и, если меня спросят, я смогу поклясться, что вы не произнесли ни одного слова, которое постыдились бы повторить в присутствии твоих или его родителей. Согласна?

Эйлан склонила голову и повернулась, собираясь уходить. Вообще-то так будет даже спокойнее. В присутствии жрицы Гай не решится настаивать на чем-нибудь… предосудительном.

– Подожди, – остановила девушку Кейлин. – Почему ты пришла за советом ко мне? Ты же наверняка знала, что я не одобрю твоего решения!

– Я не совершаю ничего такого, что противоречило бы данным мною клятвам. – Эйлан прямо смотрела в глаза жрицы. – Но я знаю, что праздные языки способны наплести любые небылицы. А ты, я была уверена, дашь мне верный совет, независимо от того, как сама относишься к этому! – Эйлан повернулась, чтобы уйти, но успела заметить, как вспыхнули щеки Кейлин. Потом она с удовольствием вспоминала об этом.

И вот теперь она стоит и ждет, когда появится Гай. Рядом со своей неумолимой надзирательницей ей нечего бояться. Если бы прежде у Эйлан спросили, пугает ли ее встреча с Гаем, она, не колеблясь, ответила бы: «Нет». Но солнце поднималось все выше, тени становились короче, приближался час свидания, и в душу к Эйлан стал закрадываться страх; вот она уже вся трепещет от ужаса.

– О, Кейлин, – Эйлан повернулась к жрице, которая вышивала, устроившись на камне на краю поляны. – Что мне сказать ему?

– Почему ты вдруг спрашиваешь меня? Что я могу посоветовать девушке о том, как устроить сердечные дела с мужчиной? – язвительно усмехнулась Кейлин.

Эйлан вздохнула. Время шло, а Гай все не появлялся. Девушка понимала, что от Девы до Лесной обители путь не близкий. Ожидание затягивалось, и Эйлан, чтобы успокоить нервы, украдкой просунула руку в ладонь Кейлин.

Может быть, она все-таки вмешивается не в свое дело? Нет, решительно ответила себе девушка. Она обязана разузнать, остались ли у девочки другие родные, кроме отца. Эта мысль придала ей уверенности, и ее страхи улеглись. Но когда она наконец-то заметила на тропинке тень Гая, сердце ее заколотилось с новой силой.

Впервые Эйлан видела его в форме римского легионера – она была ему очень к лицу. Голову юноши покрывал шлем с малиновым гребнем, и поэтому он казался выше. Малиновый цвет выгодно оттенял его темные глаза. Гай вышел на поляну и остановился как вкопанный. В глазах его на мгновение вспыхнул и тут же погас яркий огонек – только этим он и выразил свое удивление, увидев двух женщин, а не одну, как он ожидал. Римлянин отсалютовал жрицам и, сняв с головы шлем, сунул его под мышку.

Эйлан глядела на него, не отрываясь. Она только мельком видела римского офицера в полной военной форме и сейчас мгновенно ощутила разницу в их положении. «И все же, – говорила она себе, – согласно законам империи все мы – римляне». Для нее это было откровением.

Гай взглянул на девушку и улыбнулся, и Эйлан неожиданно позабыла все, о чем намеревалась говорить с ним.

Римлянин перевел взгляд на Кейлин, пытаясь придумать, как начать разговор. Ему и в голову не приходило, что во время встречи с Эйлан рядом будет находиться кто-то еще. Под бдительным оком этого дракона он вряд ли совершит что-нибудь такое, что вызовет гнев его отца или негодование Бендейджида. Они с Эйлан могут обменяться лишь несколькими осторожными фразами.

Но, встретив насмешливый взгляд Кейлин, Гай перестал сердиться. Ведь Эйлан теперь весталка (или почти то же самое, что весталка), только обитающая на Британских островах. Разве смеет он винить ее за то, что она пожелала вести с ним разговор при свидетельнице, которая потом сможет подтвердить, что она не нарушила данный обет. Гай раздумывал, как бы дать понять Эйлан, что для него она столь же священна и неприкосновенна, как и девственницы храма богини Весты. Он вспомнил праздничную ночь, когда они вдвоем сидели у пылающих костров. Эйлан тогда покорила его своей доверчивостью и невинностью.

Кейлин, конечно, женщина совсем иного склада. Гай сразу понял, что она не доверяет ему – или, вернее, им обоим – и не позволит им и секунду побыть наедине. Он был возмущен тем, что она ставит под сомнение непорочность помыслов Эйлан. Видимо, старшая жрица была воспитана на рассказах о всевозможных бесчинствах, творимых римлянами. Эйлан встречалась с мужчиной, тем более с римлянином, – одного этого было достаточно, чтобы возбудить подозрение у женщин Лесной обители.

С другой стороны, Гай понимал, что, если бы Эйлан пришла к нему на свидание одна, он бы наверняка не сдержался и поцеловал ее. В своем простеньком светлом льняном платье, которое лишь подчеркивало красоту ее золотистых волос, девушка была просто очаровательна. Наверное, это форменный наряд жриц Лесной обители, думал Гай, разглядывая Эйлан. Платье Кейлин ничем не отличалось по фасону и по качеству материи от одеяния Эйлан. Только у Кейлин платье было темно-синего цвета и совсем не шло ей. У каждой из женщин на поясе висел маленький кривой кинжал.

Эйлан начала рассказывать ему о девочке, которая жила со жрицами. Она говорила сбивчиво, но Гай сразу догадался, что, должно быть, это и есть дочка сестры Валерии.

– Просто невероятно, – воскликнул он. – Наверное, это как раз та самая девочка, о которой я хотел разузнать. Она – племянница секретаря моего отца. Сколько ей лет?

– Должно быть, Великая Богиня и впрямь благоволит к нам, – сказала Эйлан. – По-моему, девочке еще нет десяти.

– Так, значит, ее еще рано выдавать замуж, – заметил Гай. Согласно римским законам, девочке дозволялось выйти замуж по достижении двенадцати лет. – Это хорошо, – беззаботно добавил он. – Иначе Валерий чувствовал бы себя обязанным как-то устроить ее судьбу. А так ему просто нужно найти себе жену, чтобы у девочки был дом.

– В этом нет необходимости, – заверила Гая Эйлан. – Девочке у нас хорошо, она всем довольна, так и передайте ему.

Гай нахмурился. Валерий происходил из старинного добропорядочного рода, и он вряд ли согласится, чтобы его племянница воспитывалась без опеки и покровительства его семьи. Но ведь Валерий и сам пока не знал, кому из родственников можно отдать девочку, чтобы она воспитывалась в семье. Возможно, он благосклонно отнесется к настойчивым заверениям Эйлан, что она лично будет присматривать за его племянницей, заботиться о ее здоровье и благополучии.

Ведь у римлян считалось за самую высокую честь, если маленькую девочку принимали в храм богини Весты. Пока она исполняла обязанности жрицы, ее почитали, как царицу или императрицу. Он попытается убедить Валерия, что его племяннице лучше остаться в Лесной обители.

Неожиданно Гай перехватил сердитый взгляд Кейлин и осознал, что с губ его по-прежнему слетают какие-то пустые фразы о девочке, которую он даже ни разу не видел. Они с Эйлан уже обговорили все, что касалось дела, и стали повторяться. Пришло время прощаться.

Гай умолк, с тоской глядя на девушку. Вряд ли ему представится возможность еще раз поговорить с ней, даже в присутствии постороннего человека, как сейчас. Гай очень хотел обнять Эйлан на прощание, но под надзором Кейлин он, конечно, не мог себе этого позволить. Да и не следовало подвергать себя подобным искушениям. Но Эйлан продолжала смотреть на него; в глазах ее читался немой вопрос.

– Эйлан… – произнес Гай и запнулся. Кейлин пристально наблюдала за ними. – Ты знаешь, что мне хотелось бы сказать тебе… – Он протянул руку, не смея коснуться девушки. Кейлин кашлянула, и Гай, убрав руку, сухо отдал честь на прощание. По улыбке Эйлан он догадался, что девушка поняла его.

Римлянин ушел, и Эйлан подбежала к Кейлин.

– Значит, это и есть тот самый римлянин, о котором ты грезишь целыми днями, так что даже и матрас толком набить не можешь. Не понимаю. По-моему, ничего особенного в нем нет.

– Ну, я и не надеялась, что он тебе очень уж понравится, – сказала Эйлан, – но ведь ты не станешь отрицать, что он хорош собой?

– Он ничем не лучше любого другого римлянина, – заметила Кейлин. – Да и вообще все мужчины одинаковы. На мой взгляд, твой молочный брат Синрик гораздо симпатичнее. У него не такие резкие черты лица, и он не воображает себя центром Вселенной.

У каждого свой вкус, подумала Эйлан. Она, например, не видит в Синрике ничего привлекательного, а Дида, наоборот, с ума по нему сходит. А вот Гай, он особенный. И он совсем не казался ей типичным римлянином. Да и сам Гай, похоже, не очень-то кичится своим римским происхождением. «Конечно же, нет, – убеждала себя девушка, – ведь одно время он даже готов был отречься от своего народа ради меня».

Сама Эйлан даже не думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого, словно Гай – единственный мужчина на всем белом свете. Она едва ли сознавала, что постоянные мысли о Гае мешали ей отрешиться от прежней жизни и полностью посвятить себя обязанностям жрицы, хотя она уже привыкла к Лесной обители.

– Эйлан, ты опять грезишь наяву. – Суровый тон Кейлин отвлек ее от мечтаний. – Найди Сенару и расскажи ей то, что ты узнала, а потом иди заниматься к Латис. Если сумеешь заставить себя прилежно учиться, когда-нибудь и ты будешь разбираться в травах не хуже Миллин.

Получив выговор, Эйлан отправилась выполнять свои обязанности, однако невольно она снова и снова возвращалась мыслями к встрече с Гаем, повторяла про себя каждое произнесенное и услышанное слово. Ей не верилось, что она никогда больше не увидит его, не поговорит с ним. Они простились сухо и официально, но Гай уже стал частью ее жизни и забыть его было выше ее сил.

Вечером Эйлан дежурила у Лианнон. Старая женщина встретила ее встревоженным взглядом.

– Неужели то, что мне передали, правда? Ты уходила из святилища на свидание с мужчиной? Жрицы Лесной обители не должны позволять себе подобного. Ты меня огорчаешь, – укоризненно проворчала она.

У Эйлан от гнева на щеках выступили красные пятна. Но ведь она специально попросила Кейлин сопровождать ее.

– Я не сказала ни единого слова, которое постыдилась бы произнести в присутствии всех жриц.

Лианнон вздохнула:

– Я не обвиняю тебя в этом, но ведь ты общалась с ним не в присутствии всех; теперь пойдут разговоры. Благодарение Великой Богине, что рядом была Кейлин. Но ей-то уж известно, что мы не должны подвергать себя ни малейшему подозрению, и поэтому наказание понесет она, а не ты. И я настоятельно прошу тебя: если тебе еще раз захочется совершить нечто подобное, помни, что из-за твоего безрассудства могут пострадать другие. Ты еще молода, Эйлан, а молодость беспечна.

– Ты накажешь Кейлин? Но это несправедливо! Что ты с ней сделаешь? – испуганно спросила Эйлан.

– Бить я ее не стану, если ты этого опасаешься, – с улыбкой проговорила Лианнон. – Я ни разу не ударила ее, даже когда она была ребенком, а, наверное, следовало бы. Она сама выберет наказание, если пожелает.

– Но, матушка, – возразила Эйлан, – ты ведь сама поручила мне разузнать о родственниках девочки.

– Я не просила, чтобы ты расспрашивала римлян, – раздраженно ответила Лианнон. Эйлан была удивлена. Интересно, каким же образом в таком случае она могла отыскать родственников девочки, мать которой была римлянкой?

Позже, когда она сидела в кругу жриц, Эйлан нашла возможность поговорить с Кейлин.

– Лианнон сказала, что накажет тебя. Прости меня, пожалуйста. Тебя ожидает суровое наказание? Она пообещала не бить тебя.

– Бить она не станет, – ответила Кейлин. – Скорей всего, она ушлет меня в лесной домик, чтобы я в уединении поразмыслила над своими грехами, а заодно навела порядок в хижине, выполола вокруг сорняки и убрала хворост. Это не такое уж страшное наказание. Лианнон, наверное, и не догадывается, что я рада возможности пожить в уединении, где мне никто не будет докучать и я смогу посвятить все свободное время музыке, погрузиться в свои мысли. Не тревожься, меня никто не тиранит.

– Ты будешь жить в лесу совсем одна? Разве тебе не страшно?

– А чего мне бояться? Медведей? Волков? Бродяг? Последнего из медведей, которые водились в этих местах, выловили лет тридцать назад. И разве тебе приходилось видеть, чтобы на базаре продавали волчью шкуру? Что касается людей, ты и сама имела возможность убедиться, что я способна прогнать любого, кто сунется ко мне. Нет, я не боюсь жить одна в лесу.

– А я бы с ума сошла от ужаса, – уныло созналась Эйлан.

– Охотно верю, но я не страшусь одиночества. Я буду предоставлена сама себе – никаких занятий, никаких обязанностей. Я смогу вдоволь наслаждаться музыкой. Так что мне будет очень даже хорошо, – заверила девушку Кейлин. – Такое наказание – хоть она и считает это наказанием – мне совсем не в тягость.

Эйлан больше ничего не сказала наставнице. И конечно, они с Дидой не станут возражать, что в отсутствие Кейлин им придется чаще дежурить в покоях Лианнон. Дополнительная работа не пугала Эйлан: она любила Лианнон и поэтому мирилась со всеми ее недостатками. Она была уверена, что Дида тоже любит старую женщину. Но все же ей будет недоставать Кейлин.

Поразмыслив немного, Эйлан поняла, что, если бы Лианнон была по характеру более властной и жесткой женщиной, ее, наверное, сурово наказали бы и даже высекли. Хоть Кейлин и говорит, что решение Верховной Жрицы ее ничуть не расстроило, ей придется расплачиваться за проступок Эйлан. Девушка чувствовала себя виноватой перед жрицей, но отнюдь не раскаивалась в том, что согласилась встретиться с Гаем. Жаль только, что беседа длилась так недолго. Ей нужно было многое сказать ему, хотя она точно и не знала, что именно.

Кейлин оставила на время Лесную обитель. Эйлан заметила, что мало кто из женщин опечален отсутствием жрицы. По-видимому, она не пользовалась большой любовью у обитательниц святилища. Похоже, только Миллин и Эйлид искренне любили Кейлин, ну и, конечно, Лианнон.

Лето шло на убыль, погода менялась. С началом осени зарядили дожди. Однажды, сидя вечером возле очага в кругу других послушниц, Эйлан неожиданно для себя задумалась о Кейлин. Как она там одна? Не течет ли крыша? Не устала ли она от одиночества и тишины леса?

Девушки коротали время, загадывая друг другу загадки. Наконец им это наскучило, и они попросили Диду спеть или рассказать какую-нибудь историю.

– Что же вы хотите услышать? – неохотно поинтересовалась Дида.

– Расскажи нам предание о потустороннем мире, – предложила Миллин. – Про Брана, сына Фебала, про его путешествие в западные земли. Все барды знают это сказание.

И Дида протяжным голосом, нараспев, поведала девушкам о Бране, о том, как он встретился с морским богом Мананнаном – повелителем мира призраков. Он превращал море в зеленый лес, заколдовывал рыб, и они становились птицами и летали по небу. Волны по его приказу застывали, преображаясь в цветущие кусты, а обитатели морских глубин оборачивались овцами и плавали среди деревьев. И когда Мананнан выпал из лодки, волны вспучились, выбросив его на берег, а все люди утонули.

Дида закончила свой рассказ, и девушки, словно малые дети, зачарованные волшебством фантастического мира, попросили ее рассказать еще какое-нибудь предание.

– Расскажи о Царе и трех ведьмах, – предложила одна из послушниц.

– Давным-давно, – вновь заговорила Дида, начав свое повествование со слов, которыми начинаются все сказки, – в добрые времена, гораздо лучше нынешних, для людей, живущих на этой земле, в мир иной было открыто много дверей, и если бы я тоже жила тогда, то теперь меня не было бы с вами… Так вот, в далекие времена, о которых не помнят даже самые древние из наших старцев, в доме, стоявшем у входа в подземный мир, жили царь с царицей… В канун праздника Самейн ворота в мир иной открывались. И вот в один из таких дней, на распутье времен, когда полночь уже отметила конец старого года, а рассвет нового еще не наступил, к воротам подошли три ведьмы. У одной вместо носа был пятачок, как у свиньи, а нижняя губа свисала аж до самых колен, так что невозможно было разглядеть ее наряд. У второй обе губы были скошены набок, а борода отросла чуть ли не до пояса, скрывая грудь. А третья ведьма – еще более мерзкое существо, однорукое и одноногое. Под мышкой она несла свинью, которая была гораздо симпатичнее, чем она сама. По сравнению с этой ведьмой свинья была просто принцессой.

Все девушки уже громко смеялись, а Дида, улыбаясь, продолжала:

– Три ведьмы вошли в дом и сели у очага, не оставив места для хозяев, так что царь с царицей вынуждены были примоститься на свободной скамейке у двери.

Затем первая из них, с длинной губой, сказала: «Я проголодалась. Что вы мне предложите поесть?» Царь с царицей поспешно сварили большой горшок овсяной каши. Ведьма, проглотив все, что было в горшке, – а этого хватило бы, чтобы накормить целую дюжину мужчин, – закричала: «Ах вы скряги, я не наелась».

А в такую ночь гостям нельзя отказывать ни в одной просьбе. Поэтому царица, призвав на помощь всех своих служанок, опять принялась варить гостям овсяную кашу и вдобавок напекла в очаге овсяных лепешек. Но сколько она ни кормила гостью, та по-прежнему требовательно рычала: «Есть хочу».

Потом вторая ведьма, та, что с бородой, начала жаловаться: «Хочу пить». Перед ней поставили бочку с пивом, она осушила ее одним махом и опять заныла, что ее мучает жажда. Царь с царицей испугались, что ведьмы съедят все запасы, заготовленные на зиму. Они вышли из дома и стали держать совет, как им избавиться от прожорливых гостей. Вдруг из-за холма к ним явилась фея и поприветствовала царицу: «Да хранят тебя боги, добрая женщина. Почему ты плачешь?» Царица объяснила свои страхи, сказав, что у них гостят три ведьмы, которые, очевидно, намереваются сначала съесть все их запасы и дом, а потом уже и самих хозяев. И тогда фея дала им совет.

Царица вернулась в дом и села вязать. Наконец одна из старух поинтересовалась: «Что вяжешь, бабуся?» «Саван, дорогая тетушка,» – ответила царица.

А вторая ведьма, бородатая, спрашивает: «А для кого саван-то, бабуся?» «О, это для какого-нибудь бездомного, если я случайно встречу его этой ночью, дорогая тетушка».

А через некоторое время третья ведьма, поцеловав свою свинью, спросила: «И когда же будет готов саван, бабуся?» Тут неожиданно в дом с криком вбегает царь: «Черная гора и небо над ней охвачены огнем!»

Услышав это, ведьмы завопили: «О горе нам, горе, наш батюшка умер» – и кинулись к двери. С тех пор в этой стране их больше не видели, а если кто-то и видел, мне об этом неизвестно.

Дида умолкла. Девушки долго сидели в тишине. Со двора доносилось громкое завывание ветра.

– Очень похожее предание когда-то рассказывала мне Кейлин, – вымолвила Миллин. – Ты эту сказку узнала от нее?

– Нет, – ответила Дида. – Я услышала это предание от отца; он рассказывал его однажды, когда я была еще совсем ребенком.

– Наверное, это очень древнее предание, – сказала Миллин. – А твой дедушка, бесспорно, один из величайших бардов. И ты рассказала не хуже любого друида. И ты, и Кейлин могли бы руководить школой бардов вместо Арданоса.

– Конечно, – усмехнулась Дида. – Мы и судьями можем быть.

«А почему бы и нет?» – подумала Эйлан. Кейлин нашла бы, что ответить на этот вопрос, но Кейлин здесь не было.