Лесная обитель

Глава 14

После обряда посвящения юные жрицы некоторое время жили в уединении. Так было заведено в Лесной обители. Эйлан была рада этому. После ритуала она несколько дней не могла подняться с постели, как это бывало с Лианнон по окончании церемонии, где она перевоплощалась в Великую Богиню. Но даже окрепнув физически, девушка была занята своими внутренними переживаниями, пытаясь найти разумное объяснение тому, что произошло.

Порой Эйлан казалось, что слова друида – это всего лишь плод ее больного воображения, вскормленный безысходной любовью к Гаю. Но когда жрицы вышли все вместе в морозную темноту, чтобы приветствовать луну, Эйлан, слушая взмывающие ввысь голоса женщин, почувствовала, что душа ее оживает. В такие мгновения, когда лунный свет заполнял все ее существо серебряным пламенем, сомнения переставали мучить ее. Тогда она верила, что все происшедшее с ней не было сном.

Иногда она вдруг ловила на себе изучающий взгляд Кейлин, но даже на занятиях, где старшая жрица знакомила девушек с таинствами Мудрых, которые прибыли в Британию с далекого острова, – а эти знания доверяли лишь жрицам, давшим пожизненный обет, – Эйлан не могла заставить себя заговорить о Мерлине и о судьбе, которую, как она полагала, он предложил ей. Ибо вскоре она поняла, что, какие бы неизведанные ощущения ни пришлось испытать другим жрицам во время обряда посвящения, это таинство было даровано ей одной. Так один за одним протекли сумрачные зимние дни, а потом наступила весна, и на лбу у Эйлан наконец-то зарубцевался синий месяц – символ Великой Богини.

Гай, вальяжно развалившись на скамье в кабинете отца в Деве, наслаждался дыханием свежего ветерка, который врывался в открытое окно, и размышлял о том, как бы поскорее уехать из лагеря. Вот уже целый год служил он при префекте, и жизнь в крепости наскучила ему. Весна разливалась по полям и лесам. Воздух был наполнен благоуханием цветущих яблонь. Этот сладостный аромат разбередил в его душе воспоминания об Эйлан.

– Скоро Флоралия[8]. Большинство работников префектуры возьмут отпуск, но мне не хотелось бы, чтобы все покидали лагерь одновременно. – Голос отца доносился откуда-то издалека. – Куда ты собираешься поехать на праздники?

– Я об этом пока не думал, – выпалил Гай. Некоторые офицеры посвящали свободное время охоте, но Гай потерял всякий интерес к тому, чтобы убивать животных ради забавы. И признаться, ему вообще никуда не хотелось ехать.

– Ты мог бы навестить прокуратора, – предложил Мацеллий. – Познакомишься с его дочерью.

– Надеюсь, боги будут милосердны, и мне не придется с ней знакомиться. – Предложение отца заставило Гая очнуться от своих мыслей. Он резко выпрямился. Ответ сына огорчил префекта.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы поехать и хотя бы взглянуть на девушку, – заметил Мацеллий, явно делая над собой усилие, чтобы не вспылить. – Ей уже, должно быть, исполнилось пятнадцать.

– Отец, я знаю, что ей уже можно выходить замуж. Или ты думаешь, я совсем идиот?

Мацеллий улыбнулся.

– Я не сказал, что ты должен жениться на ней.

– И без слов все ясно, – сердито отозвался Гай. Если Эйлан для него недоступна, то будь он проклят, если вообще когда-нибудь женится, тем более на девушке, которую прочит ему в жены отец.

– А вот грубить незачем, – заметил Мацеллий. – Просто я подумываю о том, чтобы на праздники съездить в Лондиний, и…

– Ну а я туда не собираюсь, – прервал его Гай, совершенно не заботясь о том, что ведет себя оскорбительно по отношению к отцу. Он еще не решил, куда поехать, но только подальше от Лондиния.

– Надеюсь, ты больше не страдаешь по той британке, – проговорил Мацеллий, как бы читая мысли сына. Во всяком случае, у Гая сложилось именно такое впечатление. Ему не хотелось, чтобы отец развивал эту тему, но тот продолжал: – Не сомневаюсь, у тебя хватит разума, чтобы забыть о ней раз и навсегда.

И тут Гай наконец-то решился.

– По правде говоря, – медленно произнес он, – я подумывал о том, чтобы съездить к Клотину. – Он ведь познакомился с Эйлан после того, как уехал из гостеприимного дома британского богача. В гостях у Клотина он, по крайней мере, сможет предаваться воспоминаниям о тех счастливых днях.

Путешествие в южную часть страны доставило Гаю огромное удовольствие. Всю дорогу он думал об Эйлан, о Синрике, с которым они могли бы стать друзьями, но волею обстоятельств оказались во враждующих лагерях. Весна наступала стремительно, как армия завоевателей; установилась прекрасная погода. По утрам было ясно и свежо, и Гай каждый раз радовался тому, что тепло оделся в дорогу. Днем ярко светило солнце, прогревая воздух и землю. Лишь к вечеру иногда капал ласковый дождь. Клотин оказал Гаю радушный прием, и хотя юноша понимал, что британец делает это, чтобы угодить представителю могущественного Рима, он тем не менее был благодарен хозяину дома. Гвенна собиралась выйти замуж, и в данный момент гостила у родителей жениха, так что Гаю в этот приезд никто не докучал.

Поместье Клотина оказалось прекрасным местом для отдыха. Кормили гостя вкусно и сытно. У Клотина была еще одна дочь, девочка лет двенадцати, и Гай, как ни странно, в ее обществе чувствовал себя уютно и раскованно. Он даже решился рассказать ей о том, что отец пытается устроить его брак с девушкой, которую он ни разу в жизни не видел, и младшая дочь Клотина с сочувствием отнеслась к его тревогам. Гай видел, что она готова и к более активным действиям, чтобы утешить его, однако на память пришли слова отца – и, по мнению Гая, очень своевременно – о том, что не следует обременять себя интимными отношениями с британками. Если девушка и пыталась завлечь его, Гай делал вид, что не замечает ее безмолвных намеков.

Ему нужна была только Эйлан, но он не видел возможности встретиться с ней и лишь молил в душе, сам не зная кого, – очевидно, Венеру, – помочь ему. По ночам он спал беспокойно, прижимая к себе одеяла, и, пробуждаясь со стоном, понимал, что ему опять снилась Эйлан.

«Я люблю ее, – чуть ли не рыдая от жалости к самому себе, шептал он в безнадежном отчаянии. – У меня и в мыслях нет соблазнить и бросить ее. Я был бы счастлив жениться на ней, если бы смог добиться на то соизволения людей, которые почему-то решили, что имеют право распоряжаться нашими жизнями». В конце концов, ему уже двадцать три года и он офицер легиона, хотя чин его пока не так высок. Если сейчас его не считают достаточно взрослым и самостоятельным, чтобы избрать себе супругу, в каком же возрасте ему будет дозволено сделать это?

В один из дней Гай сказал Клотину, что едет поохотиться, сел на коня и отправился на прогулку. Вскоре неожиданно для самого себя он оказался у того места, где стояли обгорелые стены, – все, что осталось от дома Бендейджида. Значит, где-то поблизости находится и Лесная обитель, подумал Гай. Он вспомнил, как лежал на дне кабаньей ямы, и сразу же почувствовал ноющую боль в ноге. Именно тогда он впервые увидел Эйлан. Казалось, с того дня прошла целая вечность.

«Надо уезжать отсюда… – вдруг решил он. – Здесь каждое дерево, каждый камешек навевают горестные воспоминания». Гай не представлял, как тяжело ему будет видеть места, где он нашел свою любовь. В Деве он время от времени встречал Арданоса и при этом не испытывал никаких страданий. Может, ему стоит проехать дальше на юг, навестить родственников матери. Мацеллий, конечно, не одобрит его поступка, но у него сейчас не было желания угождать отцу.

Вечером они сидели с Клотином у очага, и Гай сообщил хозяину дома о своем намерении. Клотин стал уговаривать римлянина погостить еще пару дней.

– Скоро Белтейн. На дорогах сейчас полно всякого народа, – заметил он. – Подожди, пока все съедутся на праздник. Тогда ты сможешь путешествовать спокойно.

– Людей я не боюсь. Но, возможно, мне не следует ехать в форме легионера, – ответил Гай. – В одежде британца я буду привлекать меньше внимания и доберусь быстрее.

– Это верно, – кисло усмехнулся Клотин. – Ты ведь в некотором смысле британец. Думаю, я смогу подобрать для тебя подходящий наряд.

На следующее утро слуга Клотина принес Гаю рыжевато-коричневые штаны и зеленую тунику. Одежда была из добротной материи, чистая, хорошо пошита. Вид у нее был не особо роскошный, но Гаю наряд пришелся как раз впору. Клотин также дал ему широкий темно-коричневый плащ из плотной шерсти.

– По ночам еще холодно, юноша, – сказал он. – Возьми плащ, не пожалеешь.

Гай облачился в новый наряд и стал похож на истинного британца.

– В этом одеянии ты уже не Гай Мацеллий Север. – Клотин рассматривал его каким-то странным взглядом. Гай ухмыльнулся.

– Кажется, я говорил тебе, что мать звала меня Гауэном. Сейчас я и есть Гауэн, пусть меня так и зовут.

Клотин поспешил заметить, что в британской одежде Гай смотрится замечательно, но юноша чувствовал, что хозяину дома он больше нравится в облачении римского аристократа.

– Если я попаду на праздник, в этом наряде меня все будут принимать за обычного британца, – продолжал Гай. – Сообщи, пожалуй, Мацеллию, что я на время путешествия изменил внешность! – Гай догадывался, что отец не обрадуется такому известию. Но, возможно, Мацеллий будет меньше сердиться, если убедить его, что цель этого путешествия – собрать сведения о настроениях местных жителей.

В день праздника костров Эйлан проснулась со странным ощущением, что где-то совсем рядом находится Гай. «Наверное, – размышляла девушка, – он сейчас думает обо мне». Ведь сегодня Белтейн, а их самые памятные встречи случались именно во время праздника костров. Ничего удивительного в том, что она вспомнила его в этот день, когда сердца всех мужчин и женщин открываются для любви.

Здесь, под священным кровом Дома Девушек, ей не следует думать о подобных вещах. Во всяком случае, она должна относиться к человеческим страстям с благосклонной отрешенностью, ведь жрицы не подвержены плотским желаниям. Зимой ей легче удавалось следовать этому правилу. Ей казалось, что пылкие прикосновения друида Мерлина, который явился ей во время испытаний, отметили ее тело и душу пламенем очищения, священным, как огонь алтаря, и поэтому обет целомудрия – не такая уж великая жертва для нее.

Но теперь, когда стали пробуждаться деревья, распускаться почки, Эйлан охватили сомнения. Когда она вспоминала свое видение, у нее начинало пылать все тело, а по ночам ей снилось, что она лежит в объятиях возлюбленного, который иногда оказывался Мерлином, иногда Гаем, а порой это был какой-то незнакомец, и глаза его светились царским величием. «У меня тело девственницы, – вдруг подумала Эйлан, – но в душе я уже не невинна. Великая Богиня, скажи, как мне жить с этой сладостной болью?»

– Эйлан, сегодня ты помогаешь Лианнон готовиться к вечерней церемонии? – Голос Миллин вывел девушку из задумчивости. Эйлан покачала головой. – Тогда, может, пойдешь с нами посмотреть на праздник? Тебе это не повредит. Подышишь свежим воздухом.

Как выяснилось, говоря «с нами», Миллин имела в виду себя и Сенару, которая была счастлива, что ее взяли на прогулку. Стояло ослепительно яркое бодрящее утро; живая изгородь сияла белыми цветами боярышника, словно солнце светило прямо из его ветвей. Всюду толпился народ. За месяцы, проведенные в уединении, Эйлан отвыкла от шума и суеты, и теперь все ее тело сотрясала дрожь. Надо же, как скоро тишина и поной стали для нее жизненной необходимостью, а может, она так сильно изменилась после обряда посвящения в жрицы? Эйлан всегда чувствовала себя неуютно в толпе, но сейчас ей казалось, будто с нее содрали кожу.

А Сенара была в отличном настроении. Она шла между девушками, с восторгом разглядывая все, что встречалось на пути: прилавок с круглыми головками сыра, стол, на котором переливались украшения из стекла, и цветы, целое море цветов.

Последний раз Эйлан видела такое скопление народа год назад, когда она вновь повстречалась с Гаем на празднике костров. Люди распихивали друг друга локтями, хохотали, ели, пили. Казалось, что на площади собрались все жители Британии и даже все население близлежащих островов, что здесь есть представители всех ремесел и искусств, какие только существуют на свете, от пекарей до канатоходцев.

– А Лианнон придет сюда сегодня днем? – поинтересовалась Сенара.

Миллин кивнула.

– И Арданос будет сопровождать ее. Она должна появиться перед народом, прибывшим на праздник. Это одна из ее обязанностей. – Помолчав, Миллин добавила: – Но для нее это не очень приятная обязанность. Между нами, мне кажется, она очень утомлена. И с каждым годом усталости в ней накапливается все больше и больше. Я каждый раз думаю, доживет ли она до следующего праздника. – Заметив, что Эйлан побледнела, она спросила девушку: – Тебя это пугает? Но ведь смерть – это один из этапов жизни, так же как и рождение. Ты жрица и должна это понимать.

Люди теснили девушек со всех сторон, и поэтому Эйлан почти не расслышала слов Миллин. Они увидели мужчину с танцующим медведем. Вокруг них собралась толпа. Сенара крикнула, что хочет посмотреть, как танцует медведь, и девушки стали протискиваться вперед. При виде синих платьев люди расступались, и вскоре они уже пробрались в кольцо зрителей, наблюдавших за представлением. Медведь, тяжело переваливаясь, ходил по кругу на задних лапах. Очевидно, это все, чему его удалось научить, предположила Эйлан. Пасть зверя была туго стянута веревкой; он показался девушке несчастнейшим существом на свете.

– Бедняжка, – вымолвила она. Миллин вздохнула.

– Иногда Лианнон напоминает мне такого вот медведя, – отозвалась она. – Всегда на всеобщем обозрении, всегда повторяет чужие слова.

Эйлан чуть не задохнулась от возмущения, услышав такое кощунство. Как можно сравнивать Верховную Жрицу с дрессированным животным?

– И кто же водит ее за поводок? – хихикнула Сенара. – Миллин, нехорошо так говорить.

– Почему же? Говорить правду всегда считалось добродетелью, – упрямо настаивала Миллин, и Эйлан вспомнила Кейлин. Друид, явившийся ей в ночь испытаний, утверждал, что жрица независима, но Арданос не склонен уважать независимость Верховной Жрицы. – Я говорю правду, какой она мне представляется, и, когда я вижу, что Лианнон слабеет на глазах, мне хочется знать…

Миллин не успела докончить свою мысль, так как в этот момент медведь опустился на четвереньки и двинулся прямо на них. Сенара с визгом отпрыгнула в сторону, но толпа напирала на юных жриц со всех сторон. Эйлан отпрянула назад, наступив какой-то женщине на подол платья. Послышался треск рвущейся материи.

– Под ноги смотреть надо, – проворчала женщина. Вдруг медведь опять ринулся вперед, вырвав поводок из рук хозяина. Кто-то испуганно закричал. Вся толпа подалась назад, увлекая за собою Эйлан. Девушке с трудом удалось удержаться на ногах; Миллин и Сенара затерялись во всеобщей давке.

Впервые за многие годы Эйлан оказалась одна среди незнакомых людей. Она уже привыкла к тому, что за стенами святилища ее постоянно сопровождала одна из женщин. Теперь она поняла, почему жрицам в миру полагалось ходить группами. Дело было не только в том, что этого требовали приличия. Присутствие сестер из Лесной обители ограждало ее от назойливости посторонних. При виде группы жриц люди испытывали благоговейный страх. Сейчас, потеряв своих спутниц, Эйлан была в смятении. Чужеродные чувства и мысли, словно гонимые ураганным ветром, захлестнули все ее существо. Девушка крепче уперлась ногами в землю, как бы пытаясь почерпнуть из нее силы, чтобы защитить себя, но, видя вокруг лишь незнакомые лица, никак не могла избавиться от робости и замешательства. Как же Лианнон может ходить среди праздничной толпы, если она к этому времени уже почти отрешилась от реального мира, чтобы принять в себя могущество богов? Люди напирали на Эйлан, давили со всех сторон. В этом бушующем водовороте человеческих тел даже местность вокруг казалась ей незнакомой. Она не могла сообразить, в какой стороне находится аллея, ведущая в Лесную обитель, не видела, где возвышается могильный курган, с которого Верховная Жрица вещает волю Оракула.

Один раз девушка заметила в толпе синее одеяние, которое издалека приняла за платье жрицы, однако, подойдя ближе, Эйлан увидела совершенно незнакомую женщину. В другой раз взгляд ее остановился на группе жриц, но их было четверо. Она не сразу сообразила, что, возможно, ее спутницы встретили на площади других женщин Лесной обители и теперь они все вместе ищут ее, а когда поняла это, жрицы уже затерялись в толпе. Эйлан бродила по ярмарке между прилавками и будками, и ей казалось, что она снова попала в потусторонний мир. «Какая нелепость. Меня учили, что самое главное – это не поддаваться настроениям других людей, ограждать себя от чужих тревог и волнений! Мне следует просто спросить у кого-нибудь дорогу», – снова и снова твердила себе девушка, но из боязни, что ее засмеют, не решалась обратиться к незнакомым людям. Что же это за жрица, которая не может найти дорогу к собственному жилищу?

Стараясь отогнать охвативший ее беспричинный страх, Эйлан стала пробираться среди толкающихся людей. Если бы только ей удалось взять себя в руки, она непременно спросила бы, в какой стороне находится Лесная обитель. Когда-нибудь она, конечно, будет с усмешкой вспоминать этот день с его приключениями. Но сейчас ей было не до смеха: она чувствовала себя потерянной и тряслась от ужаса.

Толпа вдруг заволновалась. Эйлан едва не сбили с ног. Потеряв равновесие, она повалилась на какого-то мужчину в темном плаще. Он что-то буркнул себе под нос и вдруг удивленно уставился на нее.

– Эйлан! Неужели это ты? – Сильные руки схватили ее за локти. – Откуда ты взялась? – требовательно спросил знакомый голос.

Девушка подняла голову и увидела человека, которого она никак не ожидала встретить. Это был Гай Мацеллий.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Эйлан приникла к нему. Почувствовав, что она вся дрожит, Гай прижал девушку к себе. И вдруг не стало больше толчеи, смолкли шум и крики, словно кольцом своих объятий Гай оградил ее от суматошного мира.

– Эйлан… – повторял римлянин. – Я и мечтать не смел, что встречу тебя здесь!

«А я знала, что мы увидимся, – пронеслось в голове у Эйлан. – Проснувшись сегодня утром, я сразу же подумала, что ты где-то рядом. Почему я отказывалась верить в это?»

Гай крепче сжал ее в объятиях, и она тут же позабыла о предупреждениях Кейлин, о своих сомнениях и страхах. Она была счастлива, а все остальное не имело никакого значения.

Эйлан рассмеялась. Голос ее чуть дрожал.

– Кажется, я заблудилась. Хотела вернуться в Лесную обитель или, по крайней мере, найти кого-нибудь из жриц, которые пришли посмотреть на праздник, но куда идти, не могла сообразить.

– Дорога там, – сказал Гай. Эйлан непроизвольно сделала шаг в ту сторону, куда указал римлянин. Юноша поспешно проговорил: – Неужели ты так сразу и уйдешь? Я приехал сюда… в такую даль только потому, что надеялся встретить тебя…

«Я не могу позволить ей уйти, я не вынесу этого!» – ясно, словно наяву, услышала Эйлан непроизнесенную вслух мысль Гая.

– Если ты сейчас уйдешь, возможно, мы больше никогда не встретимся. Я не могу потерять тебя, я не вынесу этого. Эйлан… – Он словно ласкал губами ее имя. У девушки возникло ощущение, будто кожу ее опалило пламя холодного огня. – Ты не можешь покинуть меня… – пробормотал Гай, уткнувшись в ее вуаль. – Сама Судьба привела тебя сюда, одну…

«Ну, я здесь не одна!» – с улыбкой подумала Эйлан, бросая взгляд на толпящихся вокруг людей. Но что верно, то верно: только Судьба – или Великая Богиня – могла привести ее сюда, в его объятия. Давшая пожизненный обет жрица в присутствии мужчины, который ей не отец, не дедушка и не брат, должна держаться скромно, опустив глаза, но Эйлан, намеренно отбросив все условности, смело посмотрела Гаю в лицо.

Что ожидала она увидеть? На лоб падают пряди вьющихся волос; короткая борода, которую Гай отрастил за время последней военной кампании, не скрывает упрямого подбородка; темные глаза пылают откровенной страстью. Что еще могла она увидеть в этом лице, кроме того, о чем уже знало ее сердце? Девушка смотрела на Гая, а воображение рисовало лицо римлянина таким, каким она увидела его при первой встрече. Внезапно эти образы слились воедино, и глазам Эйлан предстало лицо юноши, которого она выхаживала четыре года назад, – измученное, изможденное лицо, но волевое, как у зрелого мужа. И еще – лицо человека, который многое повидал и пережил. В нем сквозило недовольство и тоска по несбывшимся надеждам юности.

«Бедный мой любимый, – думала девушка, – значит, вот каким ты будешь?»

– Неужели ты уйдешь? – еще раз спросил Гай.

– Нет, – прошептала Эйлан.

Гай, сдавленно вздохнув, откинул вуаль с ее лица. Эйлан почувствовала, как он весь внутренне сжался: он впервые видел у нее над переносицей синий месяц.

– Я теперь жрица, – тихо промолвила девушка. Гай вздрогнул. Ему был ясен смысл сказанного. Но он продолжал держать Эйлан в своих объятиях, а она и не попыталась высвободиться.

От одной мысли о том, что, возможно, она никогда больше не увидит его, у Эйлан начинало темнеть в глазах. Кейлин, разумеется, приказала бы ей немедленно уйти. Это, по ее мнению, был бы единственно разумный шаг в данный момент. Но сейчас Эйлан поступит так, как хочется ей самой, и, что бы ни случилось, на этот раз Кейлин не придется отвечать за ее поступок.

На них случайно натолкнулись два погонщика скота и тут же попятились, заметив на Эйлан одеяние жрицы. На лицах их читались изумление и испуг. Гай, нахмурившись, быстро накинул на девушку свой коричневый плащ и опустил ей на лицо вуаль, чтобы не было видно золотистых волос.

– Давай-ка выбираться из толпы, – проворчал он. Они поспешили прочь. Гай по-прежнему держал Эйлан за талию, и это придавало ей уверенности. Ни он, ни она понятия не имели, куда они направляются. Главное, что они наконец-то вместе. Нужно только поскорее выбраться из этой давки.

– Как ты оказался здесь? Я и знать не знала, что ты где-то в наших местах.

– Наверное, я приехал, чтобы увидеть тебя, – ответил Гай. Эйлан приникла к нему, как бы впитывая каждое сказанное им слово. – Судьба привела меня сюда, а может, я должен благодарить за это отца. Он предложил мне поехать в одно место, но я направился в противоположную сторону. Как поживает малышка Валерия?

– Сенара. Так мы называем ее. Она абсолютно здорова и счастлива.

– Рад слышать это, – отозвался Гай, но Эйлан по его голосу поняла, что он уже забыл о Сенаре. – Синрика объявили вне закона, тебе известно об этом? – сообщил римлянин. – Я виделся с ним перед тем, как он уехал. Он сказал, чтобы я оставил тебя в покое… Гай замолчал. Какого же ответа он добивается от нее? – размышляла девушка. Может, ему просто надо слышать ее голос, знать, что она все время думает о нем? Неужели это и так не ясно? Она тянется к нему каждой клеточкой своего тела, ее душа принадлежит только ему.

– Может, он и прав. Отец решил во что бы то ни стало женить меня на одной римлянке, на дочери прокуратора из Лондиния…

– Ты выполнишь его волю? – осторожно поинтересовалась Эйлан. Кровь стучала у нее в висках. Значит, Гай собирается жениться! Зачем он говорит ей об этом? Эйлан понимала, что им никогда не быть вместе, но почему же ей так больно думать о том, что он может принадлежать другой?

Они с трудом, но все же выбрались из ярмарочной толчеи. Еще шаг, и молодые люди скроются от посторонних глаз под сенью лещины. Прошлой ночью юноши и девушки бродили по лесу, собирая цветы и травы, а потом любили друг друга, избрав своим брачным ложем молодую траву. Лес еще хранил вздохи влюбленных. Эйлан душой слышала эхо недавно царившей здесь пламенной страсти, которое перекликалось с суматошной возней раскинувшейся неподалеку ярмарки.

Гай повернулся к своей возлюбленной.

– Ты же знаешь, я женюсь только на тебе!

– Я не могу выйти замуж, – ответила Эйлан. – Моя жизнь отдана богам…

– Значит, я вообще никогда не женюсь, – решительно произнес Гай.

«Женишься…» Его слова отозвались в ней сладостной волной счастья, и в то же время она уже знала, что он станет мужем другой женщины. В сознании промелькнул образ будущей жены Гая. Эйлан понимала, что не имеет права обижаться на нее. Неужели она такая эгоистка и желает, чтобы Гай всю жизнь прожил в одиночестве? Или ей хочется, чтобы он увез ее из Лесной обители? Пусть перевернет весь мир, но освободит ее от обета жрицы? А разве по силам человеку стереть с ее лба вытатуированный месяц?

Эйлан споткнулась о торчавший из земли корень дерева, и Гай тут же подхватил ее. Оглядевшись по сторонам, девушка с удивлением увидела, что они в лесу. Гудение людских голосов почти неслышно доносилось откуда-то издалека, словно они отошли от ярмарки на несколько миль или забрели в страну призраков. Высокие деревья укрывали их пестрой тенью своих крон. Солнце спряталось за облаком, подул прохладный ветерок. Неужели пойдет дождь? Как бы в Ответ на ее немой вопрос, на них упало несколько капель – то ли действительно начинался дождь, то ли с листьев ветром сдуло скопившуюся за день влагу.

– Эйлан… – прошептал Гай, прижимая к себе девушку. – Прошу тебя… Эйлан!

Она повернулась к нему. В его взгляде читались мольба и страстное желание. Казалось, сама жизнь замерла на месте. С того момента, когда под натиском толпы она потеряла из виду Миллин, и до вот этого мгновения все происходившее было каким-то невероятным сном. Но сейчас ее мысли обрели четкую стройность, она с ужасающей ясностью видела свое прошлое, представляла будущее. Возможно, это Судьба свела их вместе, а потом направила сюда, но от того, какое решение примет она сейчас, зависит его и ее будущее, а возможно, и жизнь других людей. Сознание Эйлан стало расширяться, устремляясь во времена прошедшие и грядущие, и вот в ее воображении снова всплыл образ светловолосого воина, который явился ей в видении в час испытаний. На запястьях у него извиваются драконы, взгляд – как у Гая – орлиный.

Девушка чувствовала, как по его телу пробегает дрожь. Неуклюжими пальцами Гай откинул вуаль с лица Эйлан; его шершавая ладонь на мгновение задержалась у нее на щеке, потом, словно повинуясь непреодолимой силе, заскользила по нежным линиям шеи и, нырнув в вырез платья, замерла на груди. Они стояли на покрытом зеленой травой мягком дерне. «Великой Богине не поклоняются в храме, выстроенном человеком…» – эхом донеслось до Эйлан.

Но это невозможно – еще и шести месяцев не миновало с тех пор, как она поклялась, что отдаст свою девственность только Священному Царю. И, как бы отметая охватившие ее сомнения, в сознании заговорил голос: «Священный Царь возродится в человеке двух кровей…» Значит, вот какую судьбу предлагал ей избрать Мерлин. В этом ее предназначение.

Во время их первой встречи она, должно быть, казалась Гаю совсем ребенком, но теперь она была гораздо старше. В памяти снова зазвучали слова Мерлина:

«Приходит время, и жрица Великой Богини теряет свою первозданность, и, лишь познав всепоглощающую силу экстаза, она вновь обретает независимость».

– Нам не дозволено совершить традиционный обряд бракосочетания, – тихо промолвила Эйлан. – Согласен ли ты взять меня в жены по обычаю древних, так, как сочетались браком жрицы с мужчинами царских кровей, с благословения богов?

Гай со стоном заключил в ладонь шелковистую округлость груди Эйлан. Девушка ощутила, как мгновенно напрягся и затвердел сосок под его рукой.

– Клянусь Митрой и Святой Матерью, я буду любить тебя до самой смерти, и даже вечность не сможет разлучить нас, – прошептал Гай. – Эйлан, о, Эйлан!

Прикосновения Мерлина с головы до пят омывали все ее тело жгучим жаром, но сейчас ей казалось, что бушующее пламя вырывается из самой земли, и все ее мысли и опасения без следа сгорали в этом огне.

Девушка провела рукой по лицу Гая. Он потянулся к ней. Дрожащие пальцы неловко перебирали пряди ее волос; покрывало незаметно слетело с головы на землю. Он прижался к ней губами, жадно, требовательно, словно спешил утолить мучительную жажду. Изумленная его неожиданным порывом, Эйлан замерла в объятиях римлянина и, тут же почувствовав, как поднимается в ней ответное желание, приоткрыла рот, с радостью поддаваясь его страсти.

Они приникли друг к другу в долгом поцелуе. Руки Эйлан сами обхватили шею Гая; шпильки выпали из волос на траву, и аккуратно уложенные пряди рассыпались по плечам. Гай, прерывисто дыша, прижал девушку к себе. Его тело пульсировало силой, откровенным желанием. Он держал Эйлан за плечи, потом руки его заскользили вниз; объятия становились все крепче.

У Эйлан подкашивались колени. Не в состоянии больше удерживать равновесие, она повисла на нем, и они оба повалились на траву. Гай жадно целовал ее щеки, веки, бархатистую кожу на шее, словно хотел поглотить ее всю, без остатка. Девушка, дрожа, изгибалась под его натиском, приникая к римлянину каждой частичкой своего тела. При падении юбки ее задрались. Рука Гая скользнула ниже. Его пальцы ощупывали тело Эйлан, словно он изучал нечто неведомое, диковинное. Ладонь римлянина на мгновение замерла, коснувшись нежной кожи, потом опять резко поползла вверх, под ткань сорочки, к заповедной развилине между ног.

Юноша застыл, боясь пошевелиться. Слышалось только его тяжелое дыхание. Затем он вдруг отпрянул от Эйлан, ошалело глядя на нее изумленными глазами, словно увидел перед собой ослепительное сияние.

– Богиня, – прошептал Гай, сотрясаясь от возбуждения. Но движения его были четкими и уверенными. Неторопливо распахнув на ней одежды, он стал с нежностью ласкать тело девушки, словно совершал священный обряд. И вот уже глаза его светятся какой-то неземной одухотворенностью, и Эйлан абсолютно уверена, что рядом с ней не просто Гай.

– Мой Повелитель! – шепчет она в ответ. Огонь, зажженный им в ее теле, пронизывает каждый нерв. – Приди ко мне!

Гай со стоном погрузился в объятия Эйлан, потонул в ней, как солнце в морской пучине, с благодарностью принимая ее священный дар. В отдалении слышались крики людей. Они звучали приглушенно, словно доносились из иного мира. Эйлан догадалась, что жрецы зажгли праздничные костры.

Но в ней самой бушевал огонь еще более жаркий, и, если бы в этот момент здесь появились Кейлин и все остальные женщины Лесной обители, Эйлан едва ли обратила бы на них внимание.

Когда Гай наконец-то пробудился, день уже клонился к вечеру. Эйлан неохотно высвободилась из его объятий, но римлянин снова притянул ее к себе и крепко поцеловал.

– Мне пора возвращаться в обитель, – тихо промолвила девушка. – Меня будут искать. – Миллин, наверное, вне себя от беспокойства, но, если Эйлан удастся незаметно пробраться в святилище, подруги решат, что она просто потерялась в толпе, а потом одна вернулась в Лесную обитель.

Страстное возбуждение улеглось, к Эйлан вновь вернулась способность мыслить и рассуждать здраво, но она не корила себя за то, что нарушила данный обет. Великая Богиня знала обо всем, но не вмешалась. Разве это не доказательство того, что она, Эйлан, действовала, повинуясь высшему закону? После того как Эйлан стала жрицей, Кейлин поведала ей о тайном учении друидов. Оказывается, в былые времена жрицам позволялось иметь возлюбленных и даже выходить замуж. Лишь с приходом римлян друиды присвоили себе право распоряжаться личной жизнью священнослужительниц. Самой Кейлин не пришлось встретить мужчину, ради которого она согласилась бы нарушить обет целомудрия, но, может быть, она все же поймет ее чувства. С другой стороны, Кейлин вряд ли одобрит то, что ее избранник – римлянин, поэтому не стоит ей ни о чем рассказывать.

– Эйлан, тебе не следует возвращаться туда. – Приподнявшись на локте, Гай заглянул девушке в лицо. – Я боюсь за тебя.

– Я же внучка архидруида. Что они могут мне сделать? – отозвалась Эйлан.

Отец когда-то говорил, что убьет ее собственными руками, если она позволит себе близость с мужчиной, но сейчас упоминать об этом было неуместно. Она теперь стала женщиной. Она – жрица, давшая пожизненный обет, и отвечать за свои поступки должна лишь перед своими сестрами и богами, которым служит.

– Если бы я мог быть рядом и защитить тебя, я бы не волновался. Пусть делают, что хотят, – мрачно произнес Гай.

– Ты думаешь, я буду в безопасности, если убегу с тобой. Куда нам бежать? Дикие племена севера, возможно, дадут мне приют, но твоя жизнь будет под угрозой. А где еще можем мы скрыться от власти Рима? Ты солдат, Гай, ты тоже давал клятву, как и я. Я нарушила один из данных мною обетов, чтобы выполнить главную свою миссию, но я по-прежнему остаюсь жрицей. Моя жизнь принадлежит Великой Богине, и Она позаботится обо мне…

– Ты требуешь от меня невозможного… – сказал Гай, потирая глаза.

– Чепуха. Участвуя в боевых операциях, ты будешь подвергаться большей опасности, чем я. – Эйлан в последний раз приникла к Гаю, слушая, как бьется его сердце, и с ужасом думая о том, что его может пронзить холодный клинок. Он поцеловал девушку, и мысли о будущем перестали их беспокоить. Но лишь на время.