Летнее приключение

Глава 13

Как только отец принимал решение, ничто уже не могло остановить его. Он решил полностью походить на Койяка.[15]

— Леденцы, — проговорил он, пока я снимала свитер цвета лосося с его плеч, а Тодд закутывал его в накидку. — Кто-нибудь, принесите мне леденцов.

Не знаю уж, к какому методу прибегала Шинед О' Коннор, но мне точно известно, что Бритни Спирс решила сразу воспользоваться электрическим триммером. Мы же подумали, что суетиться не будем и проведем всю процедуру торжественно.

Среди дисков с «Лучшими итальянскими операми», которые мы включали в нашем салоне, Анджела нашла «Севильского цирюльника» и сунула его в проигрыватель.

Папа блаженно закрыл глаза.

— О, Россини! — выдохнул он с таким видом, словно эта опера не звучала в его салонах ежедневно с начала шестидесятых.

Тьюлия первой взяла ножницы.

— Осторожнее! — хором сказали мы. Все шло очень хорошо, и не хотелось бы завалить столь удачно начатое дело.

— Я тебя люблю, папочка, — сказала Тьюлия, прежде чем первый раз щелкнуть ножницами. Она умудрилась даже не порезать его, что для Тьюлии было делом необычным. Потом она держала руки своих детей, которые тоже осторожно отрезали у дедушки по прядке.

— Я люблю тебя, Nonno, — говорили они по очереди.

— Ты можешь прийти ко мне на день рождения, — добавила Мэгги, когда настала ее очередь взять в руки ножницы.

Вики принялась подметать, как только на пол упали первые волоски.

— И пусть никто не вздумает выбросить мои волосы, — строго проговорил отец. — Я хочу, чтобы их похоронили вместе со мной. Именно так поступают в Италии.

— Думаю, ты имеешь в виду Египет, — сказала я. Глаза отца были плотно закрыты — он ждал, когда отрежут следующую прядь, — но голову в мою сторону он все же повернул.

— Ничего другого услышать от тебя я и не ожидал, мисс Всезнайка, — проворчал он. — Кто тут у нас эксперт?

— Ну хорошо, — кивнула я. — Давай считать, что так поступают и в Египте, и в Италии.

Когда каждый из нас отстриг отцу по пряди, Марио принес электротриммер.

— Не так быстро, — попросил папа. — Что у тебя за триммер?

Марио повернул машинку, чтобы прочесть название фирмы.

— «Ремингтон титаниум», — прочел он.

— Нет, так дело не пойдет, — заявил отец. — Я хочу только «Эндис Ти-Эджер», или мы немедленно расходимся.

Нужный триммер был немедленно принесен. Марио взял на себя самую ответственную часть работы, а мы все наблюдали за тем, как волосы нашего отца падают на пол длинными веретенообразными прядями.

Потом мы подвели отца к раковине, и София соскребла с его головы остатки спрея «Мгновенно скрывает вашу лысину». Теперь надо было воспользоваться отбеливающим кремом, чтобы вернуть черепу отца естественный цвет, и хотя дело это было непростое, повозиться стоило.

Наконец Тьюлия сняла с отца накидку, и мы все обступили его, любуясь результатом нашей работы.

Мать Софии, Линда, провела ладонью по голове отца.

— Гладкая, как попка младенца, — заключила она. — Тебя отлично обработали, Ларри Шонесси. — Линда говорила, растягивая слова и явно кокетничая с отцом, хотя давно была замужем за другим парнем.

— Очень красиво, — заявил Тодд. — Мне даже кажется, что вы теперь еще больше похожи на итальянца, если такое вообще возможно.

— Хорош лицемерить, — сказал Марио.

Я подала папе зеркало, и он принялся вертеть его мод разными углами, чтобы рассмотреть себя со всех сторон.

— Изумительно! — наконец изрек он.

Отец и в самом деле выглядел потрясающе. Теперь его сухопарая фигура казалась более четко очерченной, да и светло-карие глаза тоже как будто стали ярче. Кстати, у него отличная форма черепа. А цвет кожи — настоящий «МАК» оттенок NW25, начиная от затылка вверх к макушке головы и включая лицо. Разумеется, все члены нашей семьи, да и большая часть жителей Ирландской Ривьеры могли похвастаться таким же бледно-бежевым оттенком кожи.

Мы стали по очереди подходить к отцу, чтобы потереть его голову на удачу, а я даже поднесла к нему Прешес, чтобы и она тоже могла дотронуться лапкой до папиной головы.

— Да, конечно, мы команда, — заметила Анджела. Она чересчур увлекалась спортом, но мы все равно были вместе с нею, раз уж оказались все в одной связке.

— Ко-ман-да! — крикнули мы все хором, занеся руки над сверкающей новой лысиной Лаки Ларри Шонесси.

Тут кто-то постучал в дверь салона.

— Ну вот, кто-то пришел, — промолвил папа. — Это либо разносчик пиццы, либо папарацци.

— Arrivederci![16] — прокричал вслед родным папа, когда все стали расходиться по своим машинам.

Я задержалась, чтобы завернуть кусок пиццы в полиэтиленовую пленку. Поскольку сейчас только я и папа были в нашей семье одинокими, я решила, что нам следует поделить оставшуюся пиццу пополам, чтобы дома не возиться с едой, когда захочется есть.

Отец направился в кухню, Прешес семенила за ним по пятам.

— Ciao,[17] Белла! — попрощался папа. Наклонившись, он поцеловал меня в щеку.

Я еще раз потерла рукой его лысую голову на удачу — мне она очень пригодится.

— Ты выглядишь отлично, папа, — заметила я.

— Надо было решиться на это много лет назад, — сказал отец. Я сразу живо представила историю, которая в данный момент формировалась в его голове. Пройдет совсем немного времени, и папа поверит в то, что все это было его затеей.

Отец прошел мимо меня к холодильнику.

— Послушай, Белла, — произнес он. — Посиди еще немножко, выпей стаканчик траппы со своим babbo.[18]

— Ну уж нет, — отказалась я. — Только не граппы. Ты же знаешь, что я ее терпеть не могу.

— Ох, Белла, Белла, — вздохнул папа, вынимая бутылку из холодильника. — Ну какая из тебя итальянка!

Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.

— А есть ирландская выпивка? — спросила я. — Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! — Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. — Ну вот! Можно я открою?

Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.

Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.

— Пап, — спросила я, — а где ты взял всю эту граппу?

Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.

— Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, — ответил отец.

— Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? — Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.

— Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, — объяснил мне папа.

— Будь осторожен, — предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. — Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.

Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.

Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши — на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.

После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись — то ли против Тьюлии, то ли против Софии.

Папа поднял бокал.

— Салют! — сказал он. — Чин-чин!

Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.

— Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? — поинтересовалась я.

— Доброго здоровья! — ответил папа.

— Доброго здоровья! — повторила я, чокаясь. — Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. — Я сделала глоток. — Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.

Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.

— Жизнь никогда не бывает простой, — сказал он.

— Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? — удивилась я.

— Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, — объяснил он. — Вот в Италии — другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.

Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.

— Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, — сказал он. — Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.

Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.

Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:

— Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?

— Что? Какой такой она стала? — Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.

— Не знаю, — ответила я. — Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…

— И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.

— Спасибо, — кивнула я. — Не знаю… Может, это чистой воды безумие. А может, и правда.

Подняв глаза к потолку, отец глубоко вздохнул.

— Полагаю, ты думала еще и о том, что выбрала бы себе мужа получше, если бы у тебя перед глазами не было такого примера, как я.

Я схватила отца за руку.

— Ох, папа, вовсе нет! Ничего такого я не думала, да и не вижу никакой связи между моим мужем и тобой, — заверила его я.

— И ты совершенно не несешь ответственности за поведение твоей сестры, — сказал отец.

— Сводной сестры, — поправила я его.

— Кровь гуще всего на свете.

— Даже гуще, чем граппа? — Я отпила вина, и Прешес заворочалась во сне. Она явно видела кошмарный сон о своем бывшем хозяине, этом ужасном Силли Сайрене. — Понимаешь, в чем дело, — продолжила я, — я скучаю по Софии больше, чем когда бы то ни было скучала по Крейгу. Но я представить себе не могу, что мы когда-то переживем этот разлад. Все-таки она меня предала.

— L'amore domina senza regoie, — провозгласил отец.

— Что это значит?

— Любовь не знает правил, — перевел папа. — Во всяком случае, мне кажется, что эти слова переводятся именно так. — Он усмехнулся. — Хотя не исключено, что я только что выругался при тебе по-итальянски.

— Так что же означает эта фраза? Полагаю, что ты все-таки правильно передал мне ее смысл.

Папа положил локти на стол.

— Каждый человек совершает в своей жизни глупости, Белла, — сказал он. — Только одни совершают больше глупостей, чем другие. Ты сейчас считаешь, что тебе удастся обойтись без этого. Или они так считают. А может, и ты, и они, эти другие, просто перестали думать. Такое тоже бывает. И когда это происходит, ты можешь травить себя мыслями, как ядом, а можешь продолжать жить как ни в чем не бывало.

— Так ты поступил с мамой? — спросила я.

— Нет, — ответил отец. — Так она поступила со мной.