Лизавета, или Мери Поппинс для олигарха

Глава 10

Дальше я уже шла с высоко поднятой головой и уверенностью, что поступила абсолютно правильно. Стасик же, едва поняв, что опасность миновала, схватил меня за руку и поскакал вприпрыжку, сияя улыбкой от уха до уха. Правда, ушли мы недалеко, всего лишь до ближайшей горки-батута. Усевшись на гимнастический мат, быстро скинув сандалики, ребенок попросил его подсадить, и напоследок, вцепившись мне в шею, крепко обнял со словами:

— Ты самая крутая, Лизка!

И с радостным гиканьем ускакал развлекаться, оставив меня в недолгом ступоре.

Надо же… Почему по моим ощущениям, это самая странная и самая лучшая похвала в моей жизни?

Тихо посмеиваясь, я расположилась с другой стороны батута, почти у самого забора. Здесь деревья создавали какую-никакую, но тень, да и дети почти не забегали, а высота надувной горки вполне позволяла наблюдать за прыгающим мальчишкой, опираясь локтями на бортик.

Я искренне наслаждалась этим мгновением, чувствуя себя почти счастливой. Улыбалась, хихикала над гримасами Стасика, подавала ему руку, когда он лез вверх рядом со мной. Настроение снова поднялось до прежних высот. Но тут…

— Эй, курица, — меня резко дернули за руку, заставляя развернуться. — Ты моей жене нахамила?

— Что? — ошарашено промямлила я, глядя на стоящего передо мной мужчину довольно представительного вида, в дорогом классическом костюме, при галстуке, в начищенных до блеска туфлях. Высокий, крепкий, с небольшим пивным животиком, короткой стрижкой, цепким взглядом… и довольно поганой презрительной ухмылкой.

Глядя на такую, невольно начинаешь чувствовать себя облезлой бродячей кошкой перед породистым, ухоженным доберманом. Но хуже всего было то, что за спиной, ухмыляясь и сложив руки на груди, стояла та самая блондинка!

Кажется, наступила вторая часть Марлезонского балета… самая неприятная, и самая неожиданная.

— То! — огрызнулся мужчина, небрежно сунув руки в карманы идеально отглаженных брюк. — Я спрашиваю, ты моей жене хамила?

— Я никому не хамила, — я отрицательно качнула головой, машинально складывая руки на груди, и жест этот получился скорее неосознанным, как попытка хоть как-то себя защитить, чем жест наглядного превосходства. — Возникло обычное недопонимание.

— Ты мне мозги-то не пудри, краля, — откровенно поморщился бизнесмен, слегка повышая голос. Он откровенно давил своим авторитетом, и честно, его попытки давали свои плоды — мне мгновенно стало не по себе, и сердце забилось в испуге слишком быстро, напрочь высушив горло. — Недопонимание у нее возникло. Извиняйся давай!

— Что? — тихо спросила я, сначала не поверив в услышанное. Он что, серьезно? Да ему-то какое дело может быть до банальной женской ссоры?

— То, бл*ть! — саркастично передразнил меня мужчина и, протянув руку, вцепился пальцами в мою косу, резко дернув на себя. — Ты че думала, курица, я уговаривать долго буду? Извиняйся, я сказал!

Я успела только вскрикнуть от боли (волосы-то свои, не наращенные!)… а мой обидчик тем временем, изменившись в лице, вдруг рухнул на колени!

— По-моему, это тебе как раз стоит извиниться, — убрав руку с его плеча, Громов, появившийся словно из ниоткуда, почти по-дружески хлопнул его по этому же плечу и встал между нами так, что я фактически оказалась за его спиной. — И чем скорей, тем лучше. Я тоже долго уговаривать не буду.

— Да ты охерел? — тут же подкинулся мужчина. С перекошенным лицом он вроде как сделал шаг вперед, но наткнувшись взглядом на Кирилла, резко передумал. Видимо, сравнение их габаритов прошло явно не в его пользу. Конечно, это тебе не молоденьких девочек обижать! И ведь самое смешное, он прекрасно это понимает, вон, каким нервным движением галстук поправил, и как изменились интонации в его голосе. — Ты знаешь, кто я? И что с тобой сделаю?

— И кто? — искренне полюбопытствовал Громов.

У меня вырвался нервный смешок — я-то хорошо знала, кто он такой, и что может! Но увидев укоризненный взгляд Кирилла, брошенный мне через плечо, решила повременить с эмоциями.

Подавив веселье почти сразу, я машинально сделала шаг, и почему-то обхватила руку Кирилла обеими ладошками чуть повыше локтя. Признаюсь честно, я успела испугаться, и прилично! Но с появлением Громова меня как будто отпустило, а благодаря такому обычному прикосновению, от самых кончиков похолодевших пальцев по телу разлилось живительное тепло.

И я поняла, что теперь меня ни за что не тронут и не обидят. Никто и никогда.

— Вячеслав Репнин, — с откровенной насмешкой произнес бизнесмен, и мне показалось, будто он с трудом сдерживается от клоунского поклона. По крайней мере, чувство заметного превосходства плескалось где-то вровень с его глазами и грозилось вот-вот хлынуть наружу.

Мне, естественно, это имя ни о чем не говорило. А вот Кириллу, судя его едва уловимой усмешке, похоже, наоборот:

— Вот как. Бывший алюминиевый король и принц фаст-фуда собственной персоной.

— Теперь ты понял, мужик, как ты попал? — довольно протянул Репнин, доставая из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон. — Я, пожалуй, не буду чистить тебе хлебальник прямо здесь. Но мой адвокат с тебя три шкуры сдерет. Готовь банку с вазилином.

— Цепешу привет, — парировал Громов, невозмутимо пожал плечами, слегка, как мне показалось, посмеиваясь.

Я снова ничего не поняла, и заметно обеспокоилась, но Кирилл, словно почувствовав мое волнение, моментально накрыл своей широкой ладонью мои ладошки, намертво вцепившиеся в его руку.

А вот гражданин Репнин, признаться, малость обалдел. Коротко зыркнув в нашу сторону, явно чуя подвох, он все-таки продолжил телефонный разговор, решив не обращать внимания на странную просьбу:

— Владислав? Приветствую. Да, это я. Да, по делу. Да, нужна помощь, как специалиста. Как раз свободны? Адрес? Да… что?

Вместо ответа на последний вопрос, Кирилл, к которому как раз и обращался Репнин, снова сделал жест пальцами, явно требуя себе мобильник для разговора.

— Секунду, Владислав, — скривив губы в странной ухмылке, Репнин все же протянул требование, и сложил руки на груди, саркастично наблюдая за тем, как Кирилл подносит аппарат к уху. Не знаю, чего он ждал, правда. Ведь даже я поняла, что Громов не блефует!

— Влад? Здравствуй. Узнал? Да, я. Да нет, проблем, как я понимаю, уже нет. Да нет, ничего случилось. И да, приглашение еще в силе, жду вечером вместе с Белкой. Нет, без ее обожаемого родственника я предпочту обойтись.

Кирилл говорил ровно, с легкой полуулыбкой и, чем дольше продолжался разговор, тем отчетливей мрачнел гражданин Репнин, явно осознавший… ну, если не всю бренность бытия, то что-то ему подобное.

Даже мне, не понимающей абсолютно ничего из списка кодовых кличек, намеков и остального, стало ясно, что ничего-то моему обидчику не светит. То есть абсолютно!

— Я так понимаю, мне лучше извиниться? — после того, как Громов вернул ему телефон, Репнин, молча выслушав еще несколько фраз от собеседника на том конце провода, мрачно поинтересовался, пытаясь сохранить, как говорят, хорошую мину при плохой игре. Он нервно провернул телефон в пальцах и все-таки произнес, обращаясь ко мне. — Извини. Был не прав. И за жену тоже. Бабы, сам понимаешь. Вечно вляпается, а мне разгребай.

Громов едва взглянул на меня, вскинув одну бровь, интересуясь, приму ли я такие своеобразные извинения. Я ограничилась только кивком: ну не нотации о морали же ему читать, в самом деле! А вот мой оппонент удивил. Решив, что вышел сухим из воды, он взял… и протянул руку для рукопожатия:

— Я, надеюсь, инцидент исчерпан? Без обид?

Только это я его простила. Ну, как простила? Решила не разжигать и без того странный и неприятный конфликт, проглотив даже неприятное слово «бабы». А вот Кирилл, очевидно, был совсем другого мнения. На протянутую ладонь он посмотрел настолько выразительно, что не оставалось никаких сомнений, что он на самом деле обо всем этом думает.

И хмыкнув, вместо ответа, он просто прошел мимо Репнина, уведя меня за собой.

И ведь в чем парадокс: той самой хамоватой супруги к тому моменту уже и близко не было! Да и ее муж предпочел уйти другой дорогой, по крайней мере, мимо нас он больше не проходил, хотя ушли мы не далеко, остановившись буквально по другую сторону батута.

— Испугалась? — опираясь плечом на угловой стол беседки, поинтересовался Кирилл как ни в чем не бывало. Если честно, я сначала даже не поняла вопроса. Но мужчина выразительно кивнул в сторону моей ладошки, до сих пор сжимаемой в его руке.

Она едва заметно мелко дрожала.

Я неуверенно пожала плечами, не говоря ни «да» ни «нет». Но тут…

Неожиданно потянув, Громов меня обнял. Вот так просто, сильно и аккуратно прижимая к своему телу. И если я и собиралась сопротивляться, все-таки кругом дети! То желание делать это пропало так же быстро, как и возникло. И вместо вялых брыканий я уткнулась носом в крепкую, надежную грудь, обтянутую мягкой белой футболкой, выдыхая одно единственно слово:

— Спасибо.

— Не за что, — негромко произнес Кирилл, легко поглаживая меня по голове. И от его действий становилось так приятно и так легко на душе, что все страхи, переживания и остальные негативные эмоции словно утекали сквозь пальцы. Натянутые нервы расслаблялись, вокруг снова начали щебетать птицы, светить солнце и раздавался детский смех… А откуда-то сверху громкий и выразительный мальчишеский голос заявил свое категоричное:

— Фу-у-у!

— Ах ты мелкий жулик! — рассмеявшись, Кирилл задрал голову, легко обнаружив источник «конструктивной критики». Протянув руку, он без усилий сдернул мальчишку с верхней площадки батута и, прижав его к себе, принялся щекотать. — Кто сказал «фу», а? Кто сказал?

— Это не я! — принялся отмазываться ребенок, заливаясь от смеха и интенсивно дрыгая босыми пятками.

Прыснув от смеха, я привычно отправилась выуживать его сандалики из Монблана остальной детской обуви, сваленной на спортивном мате, радуясь неожиданной передышке. Точнее тому, что удалось избежать неловкого момента после внезапных объятий. А он бы обязательно наступил — алый румянец уже стремительно заливал мои щеки, перебирался на уши, и готов был перекинуться куда-нибудь еще!

Мне не стоило забывать о приличиях. Но как же хотелось, Господи!

Да мне и не дали, собственно.

Как только мы вышли с детской площадки, Стасик, забрав свое транспортное средство, мирно дожидающееся своего владельца у лавочки, с гиканьем помчался впереди по аллее, ловко объезжая встречных и не забывая останавливаться у каждого мало-мальски привлекательного ларька. Мы шли следом, наслаждаясь прогулкой и, каюсь, я совершенно пропустила тот момент, когда Кирилл взял мою руку, переплетая наши пальцы. Мне хорошо так было, тепло и спокойно, что я почти не обращала внимания ни на что вокруг.

А когда обнаружила, было уже поздно! Ну не вырваться же мне и не шугаться в сторону, верно? Да и мужчина, естественно, вовремя заметив сомнения, мелькнувшие на моем лице (вот же вездесущий!), тут же поинтересовался спокойно так:

— Как вышло, что у тебя два настолько разных образования?

— Ты все слышал! — охнула я, возмущенно посмотрев. И знаете что? На его смеющемся лице не было и тени раскаянья.

Жулик!

— Видел, слышал, но решил не вмешиваться, — охотно согласился Громов. — Ты сама неплохо справилась.

— А ты великодушно дал мне шанс, да? — невольно рассмеялась я, хотя очень уж хотелось его стукнуть. Слегка! Помолчав немного, я вздохнула. — Спасибо еще раз. Я испугалась.

— Я был рядом, — просто пожал он плечами, явно не видя ничего геройского в своем поступке. — Защищать своих близких — это естественно. Если честно, Лиза, я не вижу причин для благодарности. Мне больше любопытно, как ты выбрала именно такие специальности.

Ловко он сменил тему. Я даже не успела снова покраснеть от смущения!

Как можно быть настолько идеальным, а?

— Так получилось, — охотно вернулась я к основной теме разговора, медленно вышагивая по нагретому асфальту. — Я была в выпускном классе, когда дедушку свалил инсульт. Затем второй, а потом и третий. И с каждым разом он словно возвращался на десятки лет назад. Жил прошлым, и считал, будто он снова молод, недавно женился, а я не его внучка, а дочка. Бабушка одна не справлялась, нужна была моя помощь, так что выпускные экзамены я сдавала кое-как. Год после этого вообще казался адом, дедушка едва ходил, почти не разговаривал, да и мало что понимал, если честно. Ни о каком институте, конечно, и речи быть не могло. Я подрабатывала то тут, то там, а потом…

— Четвертый инсульт?

Кирилл спросил это ровным, спокойным тоном, но пальцы мои сжал чуть сильнее, будто пытался показать, что он здесь, он рядом. Он все понимает и поддерживает. И я ему была благодарна за это.

Воспоминания о тех нелегких годах теперь почти не приносили боли. Паника, отчаянье, скорбь и утрата тех дней уже давно не кололи так остро, не сжимали сердце в тисках. О дедушке я часто вспоминала лишь с легкой грустью, предпочитая оставить в памяти только светлые моменты нашего с ним прошлого, не оставляя места даже малейшему негативу. Хотя его и было ничтожно мало.

Он этого не заслужил. А что случилось, то случилось, все люди умирают, и не всегда это происходит быстро и безболезненно. Это время нужно просто забыть, перелистнуть, как страницу с неприятной сценой в горячо любимой книге.

— Да, четвертый. Он так и умер в больнице, — согласилась я, чувствуя щемящую грусть в душе. Но, что удивительно, слез не было — в такой чудесный день плакать не хотелось совсем. — Бабушка сама не своя была первое время, а когда оклемалась, настояла на учебе. К сожалению, баллов не хватало для поступления в более или менее приличное место, и я пошла туда, где было проще и ближе. Совмещала техникум с работой, а когда закончила, пошла в институт. Вот так и получилось, что мне двадцать шесть, а я еще институт не закончила. Ну, и не закончу, видимо.

— Ну, почему? — удивился Кирилл. — Если хочешь, это можно организовать.

— Как? — удивленно посмотрела я на него. — Я же это, ну, вроде как труп уже не первой свежести!

— Это как раз не проблема, — рассмеялся Громов, между тем зорко наблюдая за тем, как Стасик, отоварив ближайшую кассу на билет, припарковал свой самокат и теперь шустро забирается в огромный прозрачный шар, который вскоре надуют и спустят на воду. — Освою должность штатного некроманта и посодействую в твоем переводе задним числом в другой университет с последующей сменой фамилии. Такой вариант тебя устроит?

— Кирилл Станиславович, — ошарашенно посмотрела я на него. От неожиданности только и удалось, что выдавить из себя некое подобие шутки. — Да вы, боюсь, не некромант… Вы, похоже, моя личная фея!

— Ну, хоть не личный филиал «Газпрома», — усмехнулся Кирилл, будто бы кого-то цитируя.

Больше мы не разговаривали — большой прибор, которым надували шары, больше похожий на те, которыми в Америке сдувают листья с тротуаров, шумел невозможно громко. Вместо этого я встала рядышком, опираясь ладонями на ограждение, переваривая полученную информацию. Я слабо представляла весь процесс перевода, хотя одно понимала точно: если Кирилл Громов что-то пообещал, то он это сделает.

Перспективы открывались просто невероятные. Моя собственная, еще недавно, казалось бы, загубленная жизнь, вновь заиграла сочными красками. У меня было жилье, работа, возможность образования в будущем и, ко всему этому, еще и человек, самый надежный из всех возможных.

И, пускай он об этом еще не знает, но кажется, влюбилась я в него так, что обратного пути для этого внезапно открывшегося чувства уже нет и не будет. И это глубокое, волнующее и щемящее чувство, буйно расцветающее внутри, нельзя спутать с банальной благодарностью, легким увлечением или простой симпатией. Никак!

Потому что когда тебя сзади обнимает человек, которого ты не любишь, у тебя не перехватывает дыхание. Не подгибаются колени, не дрожат руки, не пылает кожа там, где наши тела соприкоснулись.

Стоя сейчас здесь, в многолюдном парке, наблюдая за Стасиком, бегающим, словно хомяк в шаре, обнимаемая Кириллом, я чувствовала себя, как старшеклассница, влюбленная по уши в мужчину гораздо старше себя. И единственное, что мне хотелось в этот момент… это купить в ближайшем ларьке надувную кувалду, и как следует настучать себе по голове, чтобы выбить из нее все крамольные мысли — с каждой минутой, все больше и больше мне начинало казаться, будто мы не с ребенком в парк пришли, а отправились на полноценное свидание!

И вот ведь парадокс: меня такое времяпрепровождение не просто устраивало. Оно мне нравилось!

А полчаса спустя, на колесе обозрения, меня посетило еще одно, новое, но, казалось бы, подзабытое чувство.

Мы медленно, щурясь на солнце, поднимались в открытой кабинке. Стасик сидел рядом со мной, с диким восторгом оглядываясь по сторонам, подпрыгивая на месте от переизбытка эмоций, сыпля десятками вопросов и тут же самостоятельно отвечая на них. Я смеялась, едва успевая вставлять свои пять копеек, а Кирилл сидел напротив, улыбаясь так мягко, как умел только он один. Его серо-зеленые глаза смотрели на меня и ребенка…

И тут меня кольнуло оно.

Нет, это не было полноценным чувством семейной идиллии или семейного счастья. Но что-то очень на него похожее.

К сожалению, все хорошее быстро заканчивается. И в разгар дня, когда на улице стало нестерпимо жарко, мы засобирались домой. В прохладном салоне машины Стасик весьма предсказуемо заснул, не забывая даже во сне крепко прижимать к себе гигантскую плюшевую акулу с него ростом, выигранную для него в тире. Стреляла, естественно, не я!

Но показанный талант впечатлил даже дилетанта вроде меня. Впрочем, Кирилл и тарелочки неплохо сбивал, так что делать с огромным плюшевым Пикачу, я не представляла совершенно! Вышлю Юльке фотографию по вайберу, и она меня с зависти обглодает, ей-богу. Но ребенок двухтысячных годов во мне, ликовал, визжал и прыгал, честно!

По приезду уставшего ребенка (не меня!) не потащили в дом. Он так и не проснулся, пока Кирилл нес его на руках в сад, где и уложил в тени яблонь на просторные садовые качели. Стасик часто дремал здесь днем, он хорошо засыпал под журчание искусственного ручейка, протекающего неподалеку. Небольшая подушка и покрывало здесь обосновались давно, да и оставлять ребенка было не страшно. Во-первых, самостоятельно с территории особняка не выйдет, а посторонний сюда никак не зайдет. К тому же, стоило нам покинуть машину, как верные доберманы мгновенно оказались рядом, будто ждали, и без какой-либо команды улеглись под качелями, явно собираясь охранять детский сон.

Я вынуждена была признать, что как бы мне не внушал опасения их владелец, псы у него были выше всяких похвал.

Сам же дом встретил нас все той же суетой, ее даже стало больше, чем утром. Горничные, дворецкий, даже официантов прибавилось! В большой гостиной подготавливали все для шведских столов, таскалась посуда и натертые серебряные столовые приборы, лестницу заканчивали украшать гирляндами из цветов, а в углу, кажется, собирались строить башню из бокалов с шампанским.

После насыщенной прогулки в парке это казалось адовым муравейником! До торжественного приема оставались считанные часы, но как же этого не хотелось…

— Не любишь подобные сборища? — только и спросил Кирилл, когда заметил мой тяжелый вздох, вырвавшийся после осмотра убранства лестницы, по которой мы поднимались.

— Я на них никогда не была, — вынуждена была признать я.

Хотя, как признать? Кирилл Громов не тот человек, кому не ведомы подробности жизни его собеседника., хотя бы частично. Особенно моей — как-никак, он активный ее участник. Да и возможностей узнать всю мою биографию у него было предостаточно. Но всё же, он предпочел узнать всё от меня самой, и это подкупало. Я охотно делилась какими-то историями о себе, благо наш разговор в машине по дороге домой меньше всего походил на допрос с пристрастием.

С Кириллом вообще было на удивление просто общаться, хотя он больше слушал, чем рассказывал. И теперь я искренне не понимала, как раньше обращалась к нему на «вы» и смущалась разницы в возрасте. С ним было невероятно легко, тепло и комфортно. И…

— Ну лямур, тужур… да по тыкве абажур! А что, во имя стеклянной пирамиды Лувра, здесь собственно, происходит?

От такой постановки вопроса я едва не споткнулась! Благо, хоть успела ухватиться за перила и впиться остановившегося рядом со мной мужчину шокированным взглядом. Кирилл же отреагировал на редкость… интересно, вздохнув, как мне показалось, едва уловимо. И поинтересовался уже вполне отчетливо, но даже не у меня, а так, просто, ни к кому конкретно не обращаясь:

— И почему свадебное путешествие не может длиться вечно?

А за нашими спинами, между тем, все тот же голос так вкрадчиво, многозначительно, интригующе протянул:

— Кири-и-ил?

— Привет, Рыж, — рассмеялся вместо ответа мужчина, разворачиваясь, и спускаясь по лестнице, навстречу девушке, стоящей посреди огромного холла. Некоторое время она сохраняла серьезность, делая строгое лицо, сложив руки на груди и требовательно постукивая носком белых теннисных туфлей по отполированному до блеска полу… А затем, радостно взвизгнув, с разбегу бросилась Громову на шею!

Не желая мешать, я медленно, аккуратно переставляя ноги, спустилась по лестнице, не отрывая взгляда от обнимающейся парочки. Признаюсь честно, в первый момент меня неприятно кольнула ревность.

Сильная, глубокая, внезапная.

И лишь когда я присмотрелась повнимательнее, почти откровенно вздохнула с облегчением. Никита оказался прав — племянницу Громова было нельзя ни с кем перепутать!

На тонкой фигурке ладно сидел изящный легкий костюм из голубого жатого шелка, состоящий из укороченных брючек, белой футболки и длинной, свободной накидки без рукавов, больше похожей на удлиненную жилетку. Хрупкие запястья ловко обвивали кожаные браслеты-змейки, а на чуть вздернутом носике с веснушками удобно примостились большие круглые очки с полупрозрачными стеклами в золотой металлическое оправе. Но, самой главной отличительной чертой были ее волосы: длинные, красивые, невероятного медного оттенка, с легкой небрежностью раскинутые по плечам и спине.

Ну, и не стоит забывать про лексикон, конечно.

У меня против воли появилась улыбка на губах. Действительно, самая настоящая Рыж!

— А мужа куда дела? — закончив обниматься, насмешливо спросил Кирилл.

— Ну, если я попрошу тебя спрятать тело, ты же не очень удивишься, да? — невинно осведомилась девушка, машинально покручивая тонкий, изящный ободок из белого золота на безымянном пальце — так всегда делают люди, еще не успевшие привыкнуть к новому, недавно надетому украшению.

Что ж, теперь-то ее долгое отсутствие, наконец-то, понятно!

— Рыж, — укоризненно протянул Громов, хотя в глазах его плескались смешинки.

— Да шучу я, шучу! — расхохоталась та, сдергивая очки. — Дан в гараже, разговаривает с дядей Лешей… ну, или заваливает его чемоданами. Чутка! Я несколько…

— Увлеклась подарками? — иронично вскинул брови Кирилл, откровенно посмеиваясь. Было заметно, что он очень рад видеть племянницу, и я, в свою очередь, тоже была за них рада. На них, на их отношения и неприкрытое, искреннее счастье было приятно смотреть, правда!

Но если честно, стоя совсем рядом с ними, неловко переминаясь с ноги на ногу, я чувствовала себя немного… лишней.

— Ну да, — согласилась та. И улыбнулась так невинно-невинно, что даже я, совершенно не знающая ее, почувствовала подвох! — Ты же просил кусок Эйфелевой башни?

Левая бровь Кирилла медленно, очень медленно поползла вверх…

Не выдержав, я хихикнула первой! Просто стоило представить, как Громов, ругаясь себе под нос, методично приклеивает на супер-клей магнит к куску тайно вывезенной с территории Франции арматуры…

Удержаться не было никаких сил, ей-богу!

— Опа-па! — прищурив и без того кошачьи глаза, рыжее чудовище (да, об этом совсем не тайном прозвище мне поведали тоже), окинула меня стремительным взглядом, и моментально выдала вердикт. — А ты — Лиза!

— Кто сдал? — сунув руки в карманы штанов, весело поинтересовался Кирилл, ни капли не удивленный таким поворотом событий. Вот же… угораздило меня связаться с семейством шпионов!

— Ха! Партизаны в окопах перешли на мою темную сторону — ты не давал им печеньки! — гордо задрала нос Аня, водружая на него очки. И указала пальцем на меня, безапелляционно заявляя. — Так что я всё про вас двоих знаю!

У меня внутри все дрогнуло. По пальцам прошелся неприятный, липкий холодок, спина под рубашкой взмокла, и я даже не заметила, как спросила вслух, немного заикаясь:

— От… откуда?

Выражение лица рыжей надо было видеть.

Она сначала посмотрела меня, в данный момент весьма испуганную. Потом перевела взгляд на Кирилла, тихо прикрывшего глаза, медленно стащила очки сноса… и изумленно присвистнула:

— Ну, охренеть, какой пассаж…

От стыда я готова была провалиться сквозь землю!

Кирилл же отреагировал по-другому. Возведя глаза к потолку, будто бы прося у бога лишний запас терпения, он протянул руку и ловким, отточенным жестом ухватил племянницу за ухо!

— Ай! Отпусти ребенка, изверг! Ну, Кир! Ну Ки-и-и-ир! Отдай пельмешек, он дорог мне как памя-я-я-ять!

— Думаю, наш разговор мы продолжим потом, — мягко мне улыбнувшись, показывая, что ничего страшного не произошло, а после этого спокойно направился в сторону коридора, в котором располагались кабинеты многочисленных хозяев дома. При этом ухо девушки он так и не отпустил!

Конечно, он держал ее аккуратно, не причиняя боли, а так, лишь для проформы. И если б она хотела, в любой момент могла бы вырваться без малейшего вреда для собственного здоровья. Но каков был итог их взаимного притворства!

Буквально на глазах изящная, привлекательная девушка в образе нежной романтичной француженки, превратилась в отчаянно верещащего, провинившегося подростка, пытающегося оправдаться перед разгневанным, суровым родственником!

И я снова не знала, то смеяться мне, то ли плакать.

***

Кирилл Громов в своей жизни повидал многое. И стандартные женские психи, и непредсказуемые мужские истерики, и отчаянно рыдающих от испуга детей всех возрастов. Он видел и живых, и мертвых. Благодаря пройденной военной службе, а после и довольно специфической работе, он привык к разного рода человеческим реакциям.

Но было в его жизни и исключение. Единственное исключение из всех существующих правил, которое не поддавалась ни логике, ни прогнозу, и даже не предсказывалось любыми другими средствами, включая помощь экстрасенсов и гадание на кофейной гуще.

И сейчас это исключение, силой уведенное в кабинет ее же законного (наконец-то!) мужа, впилось в него рассерженным, требовательным взглядом, сложив руки на груди и нервно отстукивая рваный ритм носком кеда по полу.

Кириллу, спокойно усаживающемуся за стол, казалось, что еще вот-вот, и с кончиков чьих-то рыжих волос посыплются самые настоящие искры.

Впрочем, начинать разговор он не спешил, ограничился только иронично вскинутыми бровями, опираясь спиной на высокую спинку мягкого офисного кресла. Естественно, его горячо любимое рыжее недоразумение не выдержало первой, ехидно протянув:

— А скажи ка мне родственник мой любимый, единственный и неповторимый… Когда ж ты, поперек всей логики и здравому смыслу успел обзавестись очаровательной в своей скромности пассией, и почему я об этом узнаю последней?

— А кто сказал, что она — моя пассия? — почти серьезно поинтересовался мужчина, пристраивая руки на подлокотниках и тщательно скрывая улыбку.

Его племянница, как всегда, была неподражаема в приступе праведного гнева. И нет, ее обвинительные слова, как и прежде, не вызывали в нем никаких других чувств, кроме теплоты и, быть может, щемящей нежности, хотя любого другого на его месте наверняка должны были взбесить по ряду причин. Но не его.

Кирилл знал — если Рыж ругается, значит она за него беспокоится, только и всего. Нет, конечно, она в принципе выражалась так, что без толкового словаря не разберешь… Но мужчина был знаком с ней достаточно давно и, естественно, научился различать все несколько миллионов оттенков ее эмоций.

Сейчас она просто за него волновалась.

— Окей, брадобрей, — прищурившись, упрямо посмотрела на него Анька. — Не пассия. Но подружка?

— И не подружка, — просто усмехнулся Кирилл, желая не то, чтобы потрепать нервы единственной и любимой племяннице… скорее он просто сам не брался за классификацию их с Лизой начинающихся отношений. И не позволил бы другим заниматься тем же. Все-таки пассия звучит довольно оскорбительно для такой девушки, как она.

Да и для него ушей тоже.

— Тогда кто?

— М-м-м… — вроде как задумался Кирилл. — Просто девушка, попавшая в беду?

— Слушай, да мы в принципе других не держим! — возмутилось несносное рыжее чудище.

Не выдержав, Громов расхохотался.

А ведь она была права. Если вспомнить обширный круг их знакомых, куда входили каким-то чудом и байкеры, и миллиардеры и даже бухгалтера с юристами, то у мужской части не было ни одной, ни одной второй половинки, которая бы не попадала в беду! У кого-то проще, у кого-то сложнее, но так или иначе всем им приходилось переживать разного рода неприятности.

В этой ситуации, пожалуй, радовало только одно: еще не попадалась та девушка, чью проблему не удавалось решить.

— Понятно всё с тобой, — по всей видимости, понимая, что сердиться бесполезно, девушка решила пойти на мировую. Присев прямо на край стола, она поинтересовалась уже куда спокойнее. — Ну, рассказывай, родственник любимый… У вас всё серьезно?

— А я уж подумал, ты спросишь, во что я умудрился на этот раз вляпаться, — почти удивленно заметил Громов, подпирая щеку кулаком. Казалось бы, в такой момент, при таком повороте в разговоре он должен был расслабиться… Но правда состояла в том, что он сразу-то особо не напрягался.

— Ой, да ладно тебе, — закатила глаза девушка. Легко соскочив со стола, она принялась оглядываться. — А то я не знаю, как не хочется иногда, чтобы кто-то посторонний лез своими грязными лапками в чистую ушу, угодившую когда-то в грязное прошлое, сорри за тавтологию. Не, в любой другой момент я б с удовольствием дверочку в ее каморочку с секретиками распахнула бы с ноги… Если б ты не стоял около нее в качестве охраны. Так что прошу пардону, мсье Громов, но коль вы столь страстно оберегаете ее инкогнито, я умываю руки.

— Рыж, если ты ищешь мини-бар, то его здесь нет, — заметив, как девушка буквально сканирует взглядом пространство, со смешком прокомментировал Кирилл.

— Тю-ю-ю, — фыркнула рыжая неприятность в кедах, уверенно направляясь к огромному шкафу с книгами. — Это будучи девушкой господина Полонского-младшего, я могла не замечать такие вещи. Но сейчас? Когда я, да его законная жена… Да как вы моли обо мне такое подумать?

И она легким движением руки нажала на одну из книг на полке. Послышался легкий щелчок — и стройный ряд книжных корешков распахнулся, будучи лишь муляжом и дверцей одновременной. А за ним показался самый настоящий тайник из множества самых разнообразных бутылок!

— Если что, я ничего не говорил, — мягко улыбнулся Громов, наблюдая за тем, как его единственная родственница возвращается обратно на край стола, прихватив с собой первую попавшуюся бутыль коньяка и пару пузатых бокалов. Естественно, разливать он ей не позволил — иногда привычные манеры срабатывали быстрее, чем он даже успевал о них подумать.

— А то он думает, что я не в курсе, ага, — скептично посмотрела на него Анька. — Мы точно о Богдане сейчас говорим?

Кирилл задумчиво побарабанил кончиками пальцев по своему бокалу, изогнув одну бровь:

— Мне казалось, что ты хотела поговорить не о собственном муже.

— А ты уже созрел для полноценного разговора? — пригубив коньяк, изумленно вскинулась Анька. — Все-таки, хороший алкоголь творит с мужиками чудеса! Надо будет поделится секретом с Лизой. Ну, чтобы она знала, как развязать тебе язык во время вашего очередного задушевного разговора. Тяжко ей придется, бедной. Ты своих тараканчиков, помнится, оберегаешь от малейших поползновений со стороны!

— Значит, ты все-таки в курсе, как ее зовут, — с последним утверждением Кирилл спорить не стал. Какой смысл спорить с правдой?

Он действительно предпочитал ни с кем не делиться ни своими тайнами, ни своим прошлым, ни своими мыслями в настоящем. Доверие — вещь весьма сложная и хрупкая, а в его работе иногда просто непозволительная. Возможно, это старая привычка, а может, еще просто не попадался тот человек, с кем бы хотелось поделиться чем-то личным… Есть, конечно, все то же исключение. Но у кое-кого рыжего всегда хватало и собственных проблем и переживаний, чтобы беспокоиться еще и о нем.

Так или иначе, в ближайшем обозримом будущем с этим могли возникнуть определенные проблемы. Лиза заслужила доверия. Но сможет ли он в отношениях с ней буквально перешагнуть через себя?

— Имя и только, — пожала плечами Рыж. — Еще знаю, что она няня, что Стасенок от нее в восторге, и что она от души огрела нашего Никитушку по темечку, приняв его за маньяка. Знаешь, я ведь почти готова пожать ее мужественную руку!

— Почти?

— Ай, да хватит тебе, Кир, — поморщилась девушка. Покачав ногой в воздухе, глубоко вздохнув, она, наконец, со всей серьезностью перешла к непростому разговору. — А то я не знаю, зачем ты меня сюда приволок. Боишься, что не одобрю?

Кирилл промолчал, ни говоря ни да, ни нет. И лишь долгое мгновение спустя поднялся. Продолжая сжимать бокал в руке, он присел на край стола рядом с девушкой и ласково, даже немного растерянно, потрепал ее по взлохмаченной рыжей макушке:

— Ты знаешь, что твое мнение для меня важно, Рыж.

— И потому ты все эти годы умело скрывал от меня всех своих временных пассий, — фыркнула Анька, привычно обхватывая его руку своими ладошками чуть повыше локтя. — Зараза ты, Кир. Ты же знаешь, я тебе только счастья хочу.

— Знаю, Рыжик, — мягко улыбнулся мужчина, не став спорить.

— Ну а чего тогда в сомневашки играем? Не, я, конечно, обещала устроить жестокий и кровопролитный кастинг среди тех, кто осмелится покуситься на моего любимого бомжика… Но, раз пошла такая пьянка, и ты уже выбрал, думаешь, я устрою повальный террор в попытках избавиться от твоей избранницы? Пфе! Чет вы где-то промахнулись в выводах, господин Громов!

— Язва, — привычно усмехнулся мужчина, глядя, как его племянница преувеличенно бодро болтает ногами в воздухе. И заметил насмешливо, словно невзначай. — Рыж, ты ревнуешь.

— Да, ревную, — без малейшего зазрения совести рыжая наморщила нос в веснушках. — Я привыкла, что ты всегда рядом, хоть и на расстоянии. И отдавать тебя в чьи-то цепкие женские ручки меня сейчас настойчиво душит большой зеленый лягух! Но… ты у нас единственный прилежный ученик в стране невыученных уроков, Кир. Хватит заботится о других. Пусть уже кто-то позаботится о тебе.

— Я рад, что ты поняла, Рыж, — дотянувшись, Кирилл привычно поцеловал девушку в макушку.

Он действительно был рад. Не то, чтобы он сомневался в ней… Нет, он понимал, что ревностную истерику она не закатит и ни в коем случае не будет требовать избавиться от девушки, которую ни она, ни он, по сути, совсем не знают. Но Рыж, чей возраст неумолимо приближался к тридцати, до сих пор в душе оставалась немного ребенком. Для него всегда была и останется трудным подростком, с которым их когда-то давно свела насмешница-судьба, проявив свое весьма извращенное чувство юмора. А ведь подростки, как известно, жуткие максималисты и собственники, и они очень неохотно соглашаются делить внимание своего любимого родственника с кем-то посторонним.

Приятно… и странно было осознавать, что она наконец-то выросла. Хоть и не до конца.

— Ты мне только одно скажи, родственник мой любимый… ты уверен, что Лиза — того? Ну, та самая?

— Рыж, я не хочу торопиться с выводами, — покачав бокал с коньяком в руке, мужчина неожиданно улыбнулся. Легко, и даже чуть мечтательно. — Но в последнее время я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что пока Лиза рядом, я не хочу никуда уезжать. Вообще.

— Ох ты ж ядрены покемоны… — шокировано выдохнула Анька, не сумев сдержать эмоций. — Что, вот прям так? Вот так серьезно??

— Рыж…

— А что Рыж, что Рыж? Это же… это ж ваще!! — выпрямившись, будто кол проглотив, Солнцева, она же теперь Полонская, возбужденно заговорила, размахивая руками. — Счастье у всех разное, так? Например, от дикого счастья нашей неформалки питекантропа, социально не адаптированного, окружающих людей можно прятать в лечебницы для умалишенных — ну не выдерживает неокрепшая психика проявлений их лямура! Королева Ледяная вполне успешно сосуществует с Серым Кардиналом Верещагиным, Риш вполне сносно успокаивает буйного Потапыча, и даже на знакомого патологоанатома нашелся свой тихий и спокойный Жмур, готовый во имя любви терпеть все ее заскоки. Ай, да что там! Обнаружился даже тот, кто терпит и любит мое высочество, не скромное ни разу… Значит, рано или поздно должна была объявиться и та, с кем вы организуете свое тихое, семейное счастье. Кир, это же здорово! Нет, это не просто здорово… Это — НАКОНЕЦ-ТО!!!

Кирилл, не выдержав, расхохотался.

Рыж смотрелась сущим ребенком, особенно когда от переизбытка эмоций соскочила со стола и принялась сначала расхаживать по кабинету, а после, в прямом смысле слова, прыгать от радости едва ли не хлопая в ладоши. Ее лицо светилось неподдельным счастьем, а его душа в этот момент, наконец, успокаивалась. И все это по одной простой, столь очевидной причине — девушка была права во всем, от начала и до конца.

Громов никогда не был сторонником громких слов и красивых жестов. Можно сказать, он был уже слишком стар для того, чтобы крутить романы, от которых искры из глаз летят. Не в его привычках было обижать представительниц прекрасного пола, он не умел врать, и не представлял совершенно, что нужно сделать для того, чтобы его избранница стала, к примеру, швырять посуду в стену. Все свои предыдущие романы он заканчивал легко и почти играючи, никто из его женщин не уходил обиженной. Хотя бы потому, что он не считал нужным обнадеживать их с самого начала. Он просто не видел смысла в долгих отношениях и постоянных привязанностях.

Осесть на одном месте, женившись, Кирилл не хотел. Но, как оказалось, до поры до времени! Он долго наблюдал за окружающими, которые стремились домой к своим половинкам, видел, как расцветает Рыж при виде Богдана. Его никогда не терзала зависть, он просто радовался за них. Его вполне устраивала его работа, постоянная занятость, постоянные переезды и долгие перелеты. И даже когда он оставался дома в редкие спокойные минуты, одиночество его не тяготило…

Ровно до тех пор, пока в его жизни не появилась милая няня из детского сада. Появилась… и стало казаться, будто она всегда в ней была. Мужчина и сам не понял, как это произошло.

Это не было пылкой влюбленностью, безумной страстью или любовью, заставляющей бросаться в омут с головой. От их споров не сыпались искры, от ее прикосновений не кружилась голова, но стоило только увидеть смущенную Лизину улыбку, как Кирилл понимал — большего ему не нужно.

Рыж была права, именно Лиза — его личное, тихое и спокойное счастье.

Еще тогда, после инцидента в клубе, на старой квартире Кощея, Кирилл внезапно понял, что достаточно просто сесть с ней рядом и всё. События минувшего дня уже не так важны…

— Ах, да, чуть не забыла, — рыжая неприятность в кедах всегда умела вернуть своего собеседника с небес на землю. И мужчина не успел даже вскинуть бровь, как на лице университетской оторвы возникла хорошо знакомая улыбочка, увидев которую невольные свидетели предпочитали по стеночке отползти подальше, предчувствуя неприятности в ближайшем обозримом будущем. — Я, наверное, еще тебе не говорила, но…

— Если она меня обидит, она труп?

— Громов!! — кабинет огласил громкий, возмущенный вопль Солнцевой. А затем недовольный фырк. — Что из меня все монстра делают, а? Хотя… да, пожалуй, ты прав. Если она тебя обидит — она точно труп! Тихий, прелестный и безмолвный!

Кирилл, не выдержав, снова рассмеялся.

Да кто бы, собственно, сомневался?