Пикси
Ненавижу боулинг.
Неудобная обувь, грязные шары… К тому же, я постоянно проигрываю. Вчера мне позвонил Мэтт и предложил встретиться вечером в Темпе, чтобы поиграть в боулинг. Он так восторженно говорил, что я не осмелилась высказаться против этого развлечения. Честно говоря, после прошлого уик-энда я счастлива, что он вообще хочет иметь со мной дело. Итак, я иду в боулинг.
Я повесила фартук и, нахмурившись, посмотрела на часы. Быстро взяв два пирожных, оставшихся с обеда, я направилась вверх по лестнице. Мне нужно было выпрямить волосы, а еще — выбрать одежду для боулинга, и все остальное, что могло понадобиться после.
Размышляя об этом «после» я начинала немного нервничать. Собираюсь ли я спать с Мэттом сегодня? Или вообще когда-нибудь? Почему для меня даже думать об этом тяжело?
На самом верху лестницы я столкнулась с Леви, выходившим из комнаты.
После того инцидента с зубными щетками (да, так я его назвала), мое сердце охватывала грусть каждый раз, при виде его. А прямо сейчас оно билось как сумасшедшее.
— Привет, Леви, — выдал мой болтливый рот.
Он посмотрел на меня, стоя возле приоткрытой двери.
Да. Знаю. Странное поведение с моей стороны. Обычно мы в коридоре не здороваемся. Да, собственно говоря, вообще нигде.
— А... привет, — он закрыл дверь и посмотрел на меня с любопытством.
— Хочешь один?
Я протянула тарелку с пирожными, словно предлагала дружбу. Возможно, так и было. Может быть, это было моим способом сказать: «Прости, но у меня есть парень и презервативы в сумочке». И уж если это не кричит о моей неполноценности, то я и не знаю, что еще предположить.
— Зависит от того, — он подозрительно осмотрел блюдо, — делала ли ты их сама.
Во время учебы в средней школе у меня одно время был «кондитерский период». Я была решительно настроена приготовить самые восхитительные пирожные на свете. Каждую субботу я корячилась на кухне Леви, пытаясь состряпать что-то путное с нуля, и каждый раз у меня получалось нечто, похожее на солено-кислые прутья. Не знаю, как именно он это делал, но уверена (знаю и все!), что в моих неудачах был виновен Леви. Возможно, он менял сахар на соль, но вот чего я никогда не могла понять — как он добивался, чтобы пирожные были кислыми.
Я сузила глаза:
— Нет, их сделала не я.
— Тогда... конечно, — он потянулся к меньшему из двух пирожных.
Я покачала головой:
— Придурок.
Он пожал плечами:
— Не моя вина, что ты печешь отвратительные пирожные.
— Это полностью твоя вина.
— О, неужели? — сказал он с тенью улыбки. — Докажи.
Я почти улыбнулась в ответ, но услышала приближающиеся шаги.
— Привет!
Я повернулась и увидела возле себя Мэтта. На мгновение меня покинуло ощущение реальности.
Я моргнула:
— Чт... что ты здесь делаешь?
— Решил тебя забрать, — улыбнулся Мэтт, приблизившись. — Я хотел устроить тебе сюрприз, чтобы ты не вела машину сама.
Я моргнула еще раз:
— Как ты узнал, где меня искать?
«Какого хрена все в лепешку расшибаются только для того, чтобы меня куда-нибудь отвезти? Я, черт возьми, умею водить машину».
— Мне об этом сообщила девушка за стойкой, — он наклонился и поцеловал меня в щеку.
Леви стрельнул в меня своими голубыми глазами, и я почувствовала неописуемую злость по отношению к Хейли.
Мэтт продолжал на меня смотреть. Чего он ждет? Ах да.
Я сглотнула и помахала рукой между ними:
— Леви, это Мэтт... мой, хм, парень. Мэтт, это Леви... мой, хм... — Сосед? Мастер на все руки? Партнер по чистке зубов? — Мой Леви.
Кто-нибудь, пристрелите меня. Пожалуйста.
Мэтт весело взглянул на меня, протягивая Леви руку для рукопожатия.
— Приятно познакомиться, — произнес он.
Леви медленно перевел взгляд с меня на Мэтта. Когда состоялось это знаменательное рукопожатие, я даже слегка удивилась, что на заднем плане не раздался раскат грома. Что сейчас вообще происходит? Я почувствовала тошноту. Все это неправильно. Мэтт не может находится рядом с Леви, в восточном крыле гостиницы.
Мэтт повернулся и сморщил лоб:
— Ты выглядишь иначе. Сделала что-то с волосами? — он мягко оттянул выбившийся кудрявый локон.
Глаза Леви снова пронзили меня сапфировыми копьями.
— Нет. Просто так выглядят мои волосы, — бездумно ответила я, все еще в шоке, — на самом деле.
— О, — он снова улыбнулся. — Мне нравится. Ты готова?
— К чему?
— К... боулингу.
Леви задохнулся от кашля.
— О, — сказала я, поднимая взгляд на Мэтта. — Нет. Я еще не готова.
Я не была готова в принципе.
Леви кивнул Мэтту:
— Рад был познакомиться, приятель, — стремительно прошел мимо нас и быстро спустился по лестнице. Даже не оглянувшись.
— Эй, ты в порядке? — Мэтт заправил выбившуюся кудряшку мне за ухо. Я ненавидела, когда он так делал. Может быть, мне нравится когда они торчат в разные стороны. Мои волосы — не его долбаный стол.
Боже мой, я начинаю выходить из себя.
Я вымученно улыбнулась:
— Я в порядке. Дай мне одеться, и встретимся внизу.
Я не стала дожидаться его ответа. Молча направилась в комнату и захлопнула за собой дверь, думая о том, почему мне так хочется плакать.
***
— Но я не хочу играть в боулинг, — пухленькая маленькая девочка на соседней с Мэттом дорожке топает ногой по глянцевому полу, разговаривая со своей мамой. — Он скучный, а шары слишком тяжелые.
Аминь, сестра.
Шары были до смешного тяжелыми. Шесть с половиной килограммов! Я что, похожа на качка?
— Прекрати гримасничать, Аманда, — приказала девочке мать, сидевшая вместе с группкой людей, с которыми они пришли. — Это тебе не идет.
— Мне безразлично.
— А должно быть не все равно, — сказала мать, повышая голос, чтобы перекричать громкую музыку, раздающуюся из динамика над головой. — Ты и так толстая. Чтобы стать еще страшнее, тебе не хватает лишь соответствующего выражения лица. Ты что, не хочешь нравиться людям?
Я в ужасе посмотрела на женщину. Все, кто слышал эти слова, тоже неловко заерзали и стали отворачиваться. Маленькая девочка стыдливо покачала головой, после чего молча взяла шар, и прокатила его по дорожке. Затем, не поднимая глаз, прошла к своему сидению. Шар взял следующий человек из их компании. А девочка принялась изучать собственные маленькие ладошки.
Мне знакома эта маленькая девочка. Я тоже когда-то такой была. Обеспеченной, но нелюбимой. Невинной, но возмущающейся. Моя мама была королевой бранных слов.
Впервые я осознала, что мать меня ненавидит (да, звучит драматично, но эта женщина действительно меня презирала), когда мне было пять.
Она разговаривала с кем-то по телефону, понятия не имею с кем, и я услышала, как она сказала:
— Ненавижу быть матерью. Сара такая неуклюжая грязнуля и, клянусь, просто тормоз. Она всего боится, и все время плачет. Она адски раздражает. Она даже не хорошенькая, а я мечтаю о красивой девочке-подростке. Наверняка, она будет еще и толстой.
Когда я это услышала, мне было пять. Пять!
Я была так поражена словами, слетавшими с губ матери, что даже не поняла злого контекста. Я вошла в комнату, в которой она разговаривала по телефону, и вопросительно на нее посмотрела.
Она закатила глаза и сказала своему собеседнику:
— А теперь она подслушивает словно маленькая сучка. Боже, воспитывать детей, все равно, что отсидеть в тюрьме.
Для меня тогда вся эта ситуация была просто невероятна. Человек, которого я любила больше всех на свете, меня ненавидел. И это были первые, но не единственные, ранящие меня слова, сорвавшиеся с губ этой женщины. Физически она никогда не причиняла мне вреда, ну, или не очень часто, но иногда слова оставляют более глубокие раны.
Поэтому, когда я познакомилась с семейством Леви, и его мама, Линда, полюбила меня как родную, осыпая добрыми словами и ласками, то я старалась проводить в доме Эндрюсов как можно больше времени. Я буквально дневала и ночевала у них. Линда и Марк Эндрюс всегда старались защитить меня от моей нерадивой матери и дать то, что я недополучала от нее. Они показали мне, что значит любовь, семья и сострадание, а также другие вещи, которых мне так не хватало.
Мое сердце сжалось, когда я подумала обо всем том счастье и тепле.
Боже, я потеряла его.
— Стра-а-а-а-айк!
Я моргнула, взглянув на Мэтта, победно вскинувшего руки. Он закружился с широченной улыбкой на лице.
— Ты это видела?
Я улыбнулась и захлопала в ладоши, притворяясь, что наблюдала за происходящим.
— Круто!
— Твоя очередь, — сказал он.
О, боже.
Я неохотно поднялась со своего места и, преувеличенно ворча, взяла с раздачи свой двадцатикилограммовый шар. Я шагнула на сверкающую дорожку, заскользила по полированному полу (я подумала, что напоминаю Бэмби) и вяло бросила мяч в сторону белых кегль.
И выбила всего две. Как захватывающе.
Затем взяла шар для второй попытки и выбила еще три кегли.
— Так держать, детка, — подбодрил меня Мэтт. — Пока что это твой лучший удар.
Я выдавила улыбку, меняясь с ним местами. Он с нетерпением стал готовиться к своему заходу.
Ненавижу эту игру.
Я вернулась на свое место, взглянула на соседнюю дорожку и увидела, как мать-скандалистка возится с волосами маленькой девочки Аманды, пытаясь собрать их заколкой. Моя мать ненавидела мои кудри. Они сводили ее с ума. Она называла их не иначе как «отвратительное крысиное гнездо».
Я же любила свои волосы до умопомрачения и к седьмому классу отрастила «крысиное гнездо» до середины спины. Не смотря на то, что мои локоны были непослушными и их было трудно привести в порядок, они позволяли мне отличаться от других, быть особенной. Длинные светлые кудряшки Пикси. Счастливые волосы Пикси. Благодаря им я чувствовала себя женственной и красивой.
Моя мать всегда пыталась превратить их во что-то более презентабельное, но укротить мои волосы было практически невозможно, поэтому я редко соглашалась на это.
Как-то раз в выходные я отказалась укладывать волосы, доведя мать до белого каления. Но мне было наплевать. Это были мои волосы, и я собиралась носить их распущенными. Ничто не могло остановить меня в моем стремлении.
Кроме пары ножниц.
Сандра Маршалл собрала мои великолепные волосы в кулак и быстро обрезала их спереди под корень. Я с ужасом смотрела, как часть моей индивидуальности упала на пол несчастной кучей золотого серпантина. И я заплакала. Мне пришлось подстричь всю остальную часть так же коротко.
— Может быть, теперь, когда ты стала похожа на уродливого мальчишку, ты научишься следить за волосами должным образом, — едко заметила мать.
Мне было тринадцать, и я была уверена, что выгляжу как мальчик. Мне было тринадцать, и я считала себя уродливой.
Я провела все выходные у Леви дома, плакалась его маме о том, как меня будут высмеивать дети в школе, и о том, что я не понравлюсь ни одному мальчику. Линда сделала все возможное, чтобы превратить мою прическу во что-то более-менее женственное, но значительных успехов не достигла.
Когда наступило утро понедельника, я проплакала всю дорогу. Среднее звено школы — настоящий ад для девочки, особенно в маленьком городке. Поэтому я, стыдливо вжав голову в плечи, стояла у дверей и собирала все свое мужество. Я готовилась к бесконечному шепоту и издевательствам, которые обязательно последовали бы при моем появлении.
Но ничего подобного не произошло.
Оказалось, что все были слишком заняты новой прической одного восьмиклассника, чтобы волноваться обо мне. Я шла по коридорам, слушая смешки и выискивая расширившимися глазами источник общешкольной потехи.
Волосы Леви, которые тогда были длиннее, чем сейчас, были выкрашены в ядовито-фиолетовый цвет и уложены пиками. Звезда школьной футбольной команды покрасил волосы в глупый цвет. И этого было достаточно, чтобы никто не обратил внимания на меня.
В тот день я с Леви не говорила, но когда мы пересеклись один раз в коридоре и он наградил меня кривой усмешкой, тогда я все поняла.
Я полностью принадлежала ему.
Кегли попадали на пол с громким звуком, отрикошетившим в моих ушах. Мэтт триумфально подпрыгнул после своего восьмиочкового удара. Я же взглянула на Аманду, все еще сидящую с поникшей головой, не обращая внимания на свою компанию, которая уже собиралась покинуть заведение. Надеюсь, в ее жизни тоже будет присутствовать ее семья Эндрюс, ну или хотя бы кто-то, похожий на Леви.
— Земля вызывает Сару, — помахал Мэтт рукой перед моим лицом.
Я подняла на него глаза:
— Снова моя очередь?
— Да. Сделай их, тигрица.
Он зарычал.
Мы с Мэттом еще немного поиграли в боулинг и прекрасно провели время (говоря «мы», я подразумеваю Мэтта), а затем он подбросил главную «свинью» этого вечера.
— Итак, — начал он после пятого выбитого страйка, — какие планы на уик-энд четвертого июля?
Я встала со своего пластикового стула и направилась к механизму раздачи шаров.
— Я еще об этом не думала. А что?
Но он как будто не собирался садится, а решил посмотреть, как я поднимаю тридцатикилограммовый шар и просовываю пальцы в темные отверстия, наполненные отмершими клетками других людей.
Я уже упоминала, что ненавижу эту игру?
— Я подумывал провести праздник дома, в Сан-Диего. Не хочешь поехать со мной и познакомиться с моими родными?
Я взглянула на него:
— Вау. Неожиданно.
Он засмеялся:
— Не так уж, что бы очень. Мы ведь встречаемся довольно долго, я думаю, пришло время вас познакомить. Я им уже о тебе все рассказал, и они ждут не дождутся встречи с тобой.
Он рассказал своим родителям обо мне?
Моя мать даже не подозревает о существовании Мэтта. Черт, даже Эллен едва о нем знает. Неужели я тоже должна подготовить родных ко встрече и знакомству с Мэттом? Отстой. Меня начинает тяготить участь быть чьей-то девушкой.
Я сглотнула:
— Я не знаю...
Была ли я готова к знакомству с его семьей? Хотела ли я ехать с ним на уик-энд? Подразумевался ли в этой поездке секс? Мои пальцы, держащие шар для боулинга, повлажнели от пота.
— Ну, решайся, — улыбнулся он. — Я правда хочу, чтобы ты познакомилась с моей семьей.
Я хлюпнула носом:
— Но... почему?
— Потому что ты для меня важна, — ответил он с искренней улыбкой. А потом, понизив голос до интимного шепота, добавил: — И потому что я тебя люблю.
Я чуть не выронила этот чертовый тридцатипятикилограммовый шар. Мы никогда не говорили друг другу слова на букву «Л».
Он ждал моего ответа, и тишину, повисшую между нами, наполняла отвратительная музыка и отголоски падающих кегель. До этого момента я не была уверена в будущем наших с Мэттом отношений. Но стоя там, в до смешного скользкой обуви, с пальцами, просунутыми в потные отверстия противного сорокакилограммового шара, я все для себя поняла.