Первый день ноября. Грир сидела на скамейке и искоса наблюдала за бело-голубым небом сквозь обнаженные ветки деревьев. Приятный день ранней зимы, напоминавший ей о Сиэтле в то же время года.
Она мысленно прокрутила в памяти телефонный разговор с Расти Тиммонсом. После того как Грир объяснила брату, кто она такая, молчание длилось едва ли не бесконечно, и она уже было подумала, что связь прервалась. Он не пожелал, чтобы она приходила в его отель. Глаза жгли подступившие слезы, и Грир зажмурилась. Расти построил новую жизнь, как и предполагал пожилой викарий. Быть может, он стремился забыть свои корни. Сестра, неожиданно показавшаяся на горизонте, могла стать совершенно ненужной ему обузой. Грир не хотела предпринимать никаких действий, которые могли ранить его.
Прибыв на железнодорожную станцию Борнмута, Грир села в автобус и доехала до торговой площади в центре города. Расти она звонила из красной телефонной будки, стоявшей на большой оживленной улице с магазинами по обеим сторонам. Даже через захлопнутую дверь проникал шум дорожного движения, заглушавший голос собеседника. После нескольких протяженных пауз брат все же велел ей прийти в сквер в центре площади и ждать возле реки, рядом с лужайкой для гольфа. Он будет там, как только освободится. Да, он уверен, что они узнают друг друга.
В мелководной речке, сбившись в стайки, неуклюже качались на воде утки, иногда подлетая к берегу, чтобы схватить крошки, которые разбрасывали два малыша, сидевшие на корточках у кромки воды вместе с матерью. Старший мальчик, в коротких серых штанишках и школьном блейзере в синюю полоску, тыкал длинным прутиком в игрушечный парусник. Его кепка была перевернута козырьком назад. Плотно сжатые губы явственно выдавали всю степень недовольства тем, что слабый ветер не надувает крохотные паруса кораблика. Грир прислушалась к их разговору.
— Вон там плывет еще одна утка, мамочка.
— Да, дорогой. Но дай ей подплыть поближе.
Все так мирно и просто.
— Здравствуй, Грир.
Вскинув голову, она словно столкнулась с отражением собственных ярко-синих глаз.
— Привет, — сказала Грир. В груди у нее заныло.
— Можно присесть?
— Конечно.
Они сидели вполоборота друг к другу, отделенные гигантской стеной, воздвигавшейся двадцать четыре года, и двумя совершенно разными жизнями. Грир судорожно вздохнула, прежде чем заговорить.
— Мне не следовало приходить, — выпалила она. В горле у нее было так сухо, что дыхание сперло.
— Не говори так. — Расти говорил с легким акцентом, который ей так нравился в жителях Дорсета. Он протянул ей руку, и она пожала ее. — Я же сказал, что нам будет нетрудно найти здесь друг друга.
Жгучие слезы переполняли ее глаза и потекли по щекам. Ей хотелось обнять этого незнакомого мужчину, но она знала, что нельзя.
— У тебя тоже веснушки. — Бессмыслица какая-то. Ее лицо залилось краской, когда она попыталась улыбнуться.
— И рыжие волосы. Хотя у тебя красивей, — добавил Расти, скрестив руки и отведя взгляд. — Я не поверил своим ушам, когда ты сказала, кто ты. Как тебе удалось отыскать меня?
— Совершенно случайно, — просто ответила Грир. — Мое лицо напомнило кое-кому тебя.
Расти резко обернулся:
— Кому?
Казалось, он видел в ней какую-то угрозу.
— Всего лишь старику, который живет на улице Кэллоуэй, в...
— Ферндэйл. Я знаю, где находится улица Кэллоуэй.
Один из мальчиков на берегу истошно завопил, но Грир едва услышала его.
— Ты в конце концов нашел то, что искал?
— Ты имеешь в виду — того, кого искал, да? — тихо поправил он.
К горлу подступила тошнота.
— Да, — пробормотала Грир. — Нашел?
Отделившись от скамейки, Расти повернулся к ней спиной и стал наблюдать за детьми.
— Я теперь женат, — проговорил он. — У нас двое сыновей и маленький, но приносящий стабильный доход бизнес. Не бог весть что, конечно, но вполне достаточно.
— Я рада за тебя, Расти, — искренне произнесла Грир.
— Моя жена знает, что меня бросили в детстве. Ей пришлось узнать и об остальном из документов, когда мы расписывались, но мы не обсуждаем это между собой. Мы с ней предпочитаем, чтобы мальчики никогда ни о чем не узнали.
Грир засунула руки в глубокие карманы куртки.
— И ты боишься, что я могу им рассказать? — догадалась она. — Не стоит. Я даже не догадывалась о твоем существовании еще несколько дней назад. А потом мне просто захотелось увидеть тебя... только один раз, если тебе так угодно.
— Слишком поздно что-то менять между нами. — Расти опустился на корточки напротив нее, так что она могла заглянуть в его глаза, выражавшие беспокойство. — Я понятия не имею о том, что заставило тебя копаться во всем этом после стольких лет, — сказал он и досадливо покачал головой. — Наверное, то же, что и меня пару лет назад. Но забудь об этом, Грир. Езжай домой. Я ни разу не видел тебя после того, как тебя увезли в воспитательный дом еще младенцем, но однажды кто-то сказал мне, что тебя удочерили и забрали в Штаты. Я был рад за тебя. Ты освободилась... от всего этого. Лучше и теперь держись подальше, — посоветовал он.
— Конечно, — проговорила Грир, резко вставая. — Мы чужие друг другу люди, вот и все. Прости, что расстроила тебя.
Расти положил руку на плечо Грир, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности. Он встал рядом с ней, оказавшись стройным мужчиной более высокого роста, чем она предполагала.
— Это не то, что ты думаешь, — произнес он гораздо мягче, чем говорил до этого. — Я скрываюсь от прошлого не ради собственного блага. Так дети в большей безопасности. Когда они спрашивают, мы отвечаем, что мои родители умерли. Нам показалось, что так будет проще. И как они теперь посмотрят на меня, если вдруг обнаружат, что все это ложь?
— У тебя нет никаких причин бояться, что они могут что-то узнать. По крайней мере, от меня. — Грир сосредоточенно изучала его лицо, затем опустила глаза. Она невольно заставляла его вспоминать о прошлом. — Я бы хотела встретиться с матерью, — тихо, но твердо проговорила она.
Расти шумно выдохнул:
— Ничем не могу помочь.
— Тебе так и не удалось найти ее?
Он избегал ее взгляда.
— Ничем не могу помочь.
Грир дотронулась до рукава его коричневого плаща.
— Ты все-таки разыскал ее, ведь так? Почему ты не хочешь сказать мне, где она?
— Потому что иногда не стоит ворошить прошлое, — громко сказал Расти, но затем понизил голос. — Такая мать вовсе не мечта ребенка. Ни тебе домика с кустами роз на участке. Ни запаха печеного пирога, разносящегося по уютным комнатам. Мы были не нужны ей еще тогда, черт подери. Не нужны и сейчас.
От слов брата Грир поежилась. Как и от скупой слезы, которую он смахнул со злостью.
— Мне так жаль, — произнесла она. — Мне ничего другого не приходит в голову, но мне действительно жаль. Последнее, к чему я стремилась, — заставить тебя заново пережить все это.
— Я знаю.
— Но, Расти, это вопрос, который я сама должна решить для себя. Ты скажешь мне, где ее искать? — Взывая к брату, Грир коснулась его руки.
— Тебе не стоит туда идти. Она... у нее тоже другая жизнь.
— Прошу, подскажи мне адрес матери. Может быть, я никогда и не воспользуюсь им, но так у меня, по крайней мере, будет ощущение, что она настоящая.
Расти медленно потянулся к нагрудному карману рубашки и вытащил сложенный в несколько раз лист бумаги.
— Я предчувствовал, что ты попросишь об этом и что переубедить тебя будет невозможно, — сказал он. — Но я, по крайней мере, попытался. Теперь остается только надеяться на то, что ты все же решишь не ходить.
Грир сжала бумажку в руке, и Расти обхватил ее пальцы ладонью. На его лице запечатлелась смесь отчаяния и тоски.
— Не переживай, — сказала она, выдавив улыбку. — Я крепкий орешек, так же как и ты. Со мной ничего не случится.
— Когда ты родилась, я пребывал далеко не в восторге от младенцев. Мне казалось, что ты уродливая и слишком громко ревешь. Но наша мама повторяла, что ты самый чудесный малыш, которого она когда-либо видела, — и похожа на ангела. Мать никогда не хотела причинить нам боль, но она была слишком юной и бедной, чтобы что-то сделать для нас. Может быть, нам удастся просто смириться с этим?
Грир на глаза снова навернулись слезы.
— Не знаю, — ответила она. — Пока я еще не знаю.
Расти взглянул на часы:
— Мне нужно возвращаться. Есть кое-что, о чем я хотел бы тебя попросить.
— Все, что угодно. — Все равно они больше никогда не встретятся.
— Если ты все же решишь увидеться с матерью — кстати, ее фамилия теперь Хоукер и она замужем за железнодорожным техником из Лондона... — Расти снова накрыл ее руку ладонью. — Так вот, если увидишь Руби, не говори ей, где я. Мне, конечно, с трудом верится в то, что она спросит об этом, — и прекрасно, если не спросит.
Грир кивнула и в порыве чувств потянулась, чтобы обнять его. Каково же было ее удивление, когда и он потянулся ей навстречу.
— Прощай, Расти. Обними за меня детишек и иногда вспоминай обо мне.
Он повернулся и стремительно пошел прочь. Грир проследила за тем, как брат пересек лужайку и в несколько прыжков преодолел череду ступенек. На последней он обернулся и поднял руку в знак прощания. Грир помахала в ответ и прижала подушечки пальцев к воспаленным векам. Когда она отняла руки от лица, Расти уже не было.
Грир мерила шагами комнату от кровати до окна. Не раньше чем завтра вечером, сказал Эндрю, когда звонил ей из Салисбери. Завтра вечером они уже будут вместе.
Она сошла с автобуса, курсировавшего от вокзала, и только-только вошла в пансионат, когда миссис Файндлэй уже готова была повесить трубку. Эндрю разыскал расписание поездов из Борнмута и вполне удачно рассчитал, к какому времени Грир должна вернуться домой.
Его главной заботой, казалось, была пропущенная поездка за город с Симоной, которую они запланировали на конец этой недели. Перед вечерней консультацией у Эндрю было мало времени, чтобы обсудить, как прошел день Грир, поэтому, повесив трубку, она чувствовала себя обиженной и одинокой. Завтрашний день еще так не скоро, а ей хочется быть рядом с ним прямо сейчас.
Она вела себя глупо. Зрелые женщины самостоятельно разбираются со своими проблемами. От встречи с Расти нельзя было ожидать ничего иного. Брат был прав. Приезд сестры, о которой он ни разу в жизни не обмолвился семье, был чреват ненужными неприятностями.
Бумажка с лондонским адресом Руби Хоукер лежала, придавленная керамической фигуркой пуделя, на подоконнике. Грир вытащила листок и спрятала его в кошелек. Эмоциональное напряжение все нарастало. Короткий сон, а после прогулка в город и ужин в ресторанчике проветрят ей мозги. И она в конце концов решит, доводить ли до конца поиски матери.
Грир уже стянула один ботинок, когда различила на лестнице шаги миссис Файндлэй.
— Вас хочет видеть доктор Уилсон, миссис Бэкетт. — Тяжелое дыхание хозяйки было слышно через закрытую дверь. — Сказать ему, чтобы поднялся?
— Нет. — На долю секунды Грир впала в ступор.
— Тогда чтобы подождал в гостиной?
Зачем Бобу Уилсону понадобилось видеть ее?
— Да. Попросите его подождать, я сейчас спущусь, — отозвалась она через дверь.
Опершись о стул для равновесия, Грир снова натянула ботинок и расправила юбку от костюма из верблюжьей шерсти. После путешествия на поезде она чувствовала себя несвежей. Провела расческой по волосам, в спешке помыла руки. Что же такого страшного было в мысли о предстоящей беседе с Бобом Уилсоном — пусть даже наедине, что заставило ее внутренности съежиться и затрястись, подобно желе?
Дверь в гостиную была распахнута. Приклеив на лицо уверенную улыбку, Грир прошагала в комнату, но тут же резко остановилась. Боб сидел на краю дивана, склонив голову и зажав ладони коленями.
Она кашлянула.
— Привет, Боб. Вот так сюрприз.
Самый что ни на есть настоящий.
Когда он поднял голову, Грир поразили фиолетовые круги у него под глазами и густая, темная щетина на щеках, вовсе не похожая на легкую утреннюю небритость. На нем были линялые джинсы и темно-синяя водолазка, пузырящаяся на локтях.
— Сюрприз? — Боб поднялся с дивана так, словно каждое движение давалось ему с трудом. — Прошу прощения за то, что вот так внезапно нагрянул, — проговорил он. — Но я подумал, что пришло время нам узнать друг друга получше.
Грир нахмурилась. Его слова были полной бессмыслицей, а сам он выглядел так, как будто не спал неделю.
— Потому что Эндрю, кажется, серьезно увлекся тобой, я в этом смысле, — добавил он, скользя взглядом по комнате. — Может быть, здесь найдется более уединенное место, где мы могли бы поговорить?
Резким движением правой руки он указал на тесную комнатку.
Только через мой труп.
— О нет-нет. Здесь нас никто не побеспокоит. — Грир плотно закрыла дверь и присела на стул напротив дивана. Ее сердце колотилось как бешеное.
Боб улыбался, но его глаза оставались серьезными.
— Должно быть, ты гадаешь, зачем я пришел.
Это еще слабо сказано. Грир изучала ногти, подыскивая подходящие слова.
Диван скрипнул, когда он тяжело опустился на подушку.
— Ничего, если я буду сидеть?
Грир кивнула. Он нервничал — и даже сильнее, чем она.
— Что случилось, Боб? Ты ведь приехал сюда не для того, чтобы просто поболтать о том о сем, — сказала она в надежде, что он скорее перейдет к сути.
— Ну конечно же нет, — ответил Боб, повышая голос. — Извини. Я не собирался кричать, но все это действительно очень важно, да и последние дни были не из легких. Просто выслушай меня, это не займет много времени. А потом сама сможешь решить, как тебе поступить.
Грир не ответила. Боб огляделся и пристроил локоть на спинку дивана.
— Не знаю, что именно тебе рассказал Эндрю обо всей этой заварушке с Кувером. О слушании и так далее. Но ты для него действительно много значишь, и, похоже, это единственное, что может удержать его от того, чтобы выбросить свою карьеру в помойку.
Грир поежилась и вовсе не от холода.
— Продолжай, — спокойно произнесла она.
Внезапно Боб резко поднялся и принялся шагать по комнате.
— Умер мальчик... ты это уже знаешь. Очень печально. Но, черт возьми, никто не сможет ничего сделать, чтобы его вернуть. А Эндрю все никак не может этого понять. Все жаждет крови и возмездия — съехал на чести и тому подобной чуши. — Он помолчал, запустив руку во взъерошенные волосы. — Я пришел сюда, чтобы просить тебя удержать Эндрю от разрушения собственной жизни.
— Боб. — Поднявшись, Грир поравнялась с ним. — Эндрю рассказал мне, как все было. Он верит в то, что сумеет выиграть дело. Почему ты не поддержишь его?
— Поддержу чем? — прокричал он, угрожающе возвышаясь над ней. Взгляд его светлых глаз испепелял ее. — У него нет ни одного доказанного факта, а у Кувера целая колода подтасованных карт. Если Эндрю не остановить, меньше чем через две недели его припрут к стенке. А если его уничтожат, я этого не перенесу. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Она ошибалась насчет Боба Уилсона. Он и правда беспокоился об Эндрю. Да так, что совсем обезумел от переживаний.
— Да, — ответила Грир. Дотронувшись до его руки, она несколько раз провела ладонью по его предплечью. — Я все понимаю. Но не знаю, чем могу помочь. Как ты и сказал, Эндрю настроен решительно. Он искренне верит в то, что делает, и я сомневаюсь, что хоть кто-нибудь в состоянии подорвать его уверенность.
— Но ты попытаешься? — Схватив ее руки, Боб крепко стиснул их. — Правда?
Когда она закрыла за Бобом дверь, в висках у нее стучало. Да, она поговорит с Эндрю — пообещала Грир. Нет, она понятия не имеет о том, что скажет ему и как. И в довершение всего Эндрю никогда не узнает о том, что Боб встречался с ней.
Грир медленно поднялась по лестнице, ощущая ноющую боль в бедре — впервые за все эти дни. Что побуждало Эндрю добиваться слушания? Должно быть, чувство справедливости и опасение, что трагедия, подобная смерти Майкла Дрэйка, может произойти снова. Но и Боб ведь тоже знает все детали, и он не менее принципиален. Само собой, он обеспокоен так же, как и Эндрю, раз видит в Кувере потенциальную угрозу.
После беспокойной ночи и череды сумбурных снов Грир с трудом дождалась времени завтрака и поскорее спустилась в столовую. От мысли о том, что сейчас она увидит суровое лицо миссис Файндлэй, на душе у нее потеплело.
Раздавшийся спустя двадцать минут телефонный звонок уничтожил остатки ее спокойствия, и она с тревогой посмотрела на дверь столовой. Она не готова разговаривать с Эндрю. Или готова? Грир подождала, собирая крошки от тостов вокруг тарелки. И только когда хозяйка принялась с жаром описывать кому-то свои последние проблемы, Грир поняла, что звонят не ей.
День тянулся медленно, и с каждой минутой ее напряжение росло. Единственным, кто мог бы успокоить ее, был Эндрю. Пока Грир не увидится с ним, она будет ощущать себя пешкой в игре, в которую играть вовсе не соглашалась.