Лунный прилив

Глава 7

Кофе расплескался и обжег ей пальцы. Покачав головой, Грир нагнулась, чтобы поставить стакан на стул, не отводя взгляда от таблички. Почему она сразу ее не заметила?

Этот вестибюль показался Грир знакомым, потому что она точно так же проезжала через него на кресле, причем несколько раз. Невидимые нити воспоминаний о тех днях потянули ее вперед. Медленно касаясь рукой каждой двери, она прошла в следующее, тускло освещенное помещение.

Через окна, расположенные высоко в стене, просачивался сероватый полуденный свет. Вдоль противоположной стены тянулся еще один ряд оранжевых стульев. Продезинфицированное белье, антисептический раствор и пыль, нагретая старыми, не закрытыми щитками батареями, — все это смешивалось и образовывало удушливую смесь запахов. Теперь-то Грир вспомнила все. Она посмотрела вперед и увидела стеклянную стену, с другой стороны которой двигались неясные фигуры. Возвращайся назад. Что это докажет? Ты и так смогла все забыть. Ты стерла это из памяти.

Все два года Грир только и делала, что подавляла чувства. Она резко села на ближайший стул и сжала коленями руки. Всякий раз, когда Кейси просила ее рассказать о случившемся в Англии, Грир неизменно отвечала, что не может. Она не стремилась избежать правды, просто над событиями тех недель образовалась ракушка, которая преграждала ей путь к воспоминаниям. Когда она решилась вернуться сюда, запертая часть ее мозга потребовала выхода. Она распахнула дверь и дала воспоминаниям выбраться, но освободит ли это ее саму или только уничтожит хрупкий мир, заключенный ею с настоящей жизнью?

Услышав голоса, Грир вжалась в спинку стула. Если кто-нибудь заметит ее и спросит, что она тут делает, ей придется уйти. Хоть ей и не хочется оставаться здесь, но она не может уйти, пока не может.

Грир вспомнились оглушительный грохот, визг резиновых покрышек, после чего — не менее оглушительная тишина. В последний раз навещая Коллин ранним утром того дня, когда той не стало, Грир в каждой частице воздуха вокруг них ощущала присутствие Колина. В палате для новорожденных малышку вытащили из инкубатора и дали подержать матери. Такую крошечную. Сквозь полупрозрачную кожу ребенка бился быстрый пульс, под плотно сжатыми во сне веками зрачки двигались из стороны в сторону. Ножки, такие же по размеру, как большой палец взрослого человека, свободно шевелились в блеклом одеяльце, из-под которого были видны чудесные клетчатые пеленки, одинаковые у всех недоношенных младенцев. Ее забавные пальчики были невозможно тоненькие и сужались к кончикам так же, как у Колина.

Поднявшись со стула, Грир решительно обернулась к стеклу. Кесарево сечение ей сделали вскоре после поступления в больницу. Два дня она молилась за Колина, пока не узнала, что он погиб. С того момента все ее надежды обратились на Коллин. По крайней мере, они будут вместе, думала Грир. И она станет рассказывать дочери о ее отце, который так отчаянно хотел этого ребенка. А глядя на девочку, она никогда окончательно не потеряет для себя мужчину, который был для нее всем.

Потом Коллин умерла. Это было, кажется, в последний день пребывания Грир в госпитале, потому что последующие дни стали для нее только туманной чередой закатов и рассветов с бесконечными часами, тянувшимися между ними.

Вскинув подбородок, она двинулась вперед. Возвращение в Сиэтл в одиночестве, жизнь в их прежнем доме, где, заходя в каждую комнату, она ожидала снова увидеть Колина, — все это было похоже на ад. На протяжении нескольких месяцев Кейси и Джош Филд не переставали обеспокоенно переглядываться всякий раз, когда думали, что она не замечает. Переезд в кондоминиум, к Кейси, должен был помочь Грир. Но это только еще сильнее растравило ее рану, проложив глубокую расселину между реальным существованием и прошлой замужней жизнью. Потом поднялась суматоха из-за бизнеса Колина, изматывающая и безжалостная, как ни старался Джош облегчить процесс. Но она прошла через это. И она пройдет оставшийся путь, черт подери. Она ведь настоящий борец.

Семеро младенцев. Грир подсчитала спеленатые свертки внутри прозрачных пластмассовых коконов. Потом спряталась за угол, откуда могла спокойно разглядывать их, не боясь, что ее тут же заметят сотрудники, которые были слишком увлечены делом. Женщина на кресле-каталке разговаривала с медсестрой, стоявшей возле открытого инкубатора и протиравшей глаза ребенку. Грир отвела взгляд, сосредоточившись на двух младенцах прямо около нее.

Внутри поддерживалась нужная температура, поэтому на малышах были только пеленки и хлопковые шапочки. Когда Грир спросила насчет такой шапочки, надетой на Коллин, медсестра объяснила, что больше всего тепла уходит из тела ребенка через голову. Каждая шапочка, по словам сестры, была расшита вручную особыми работниками больницы. Вагончики поездов для мальчиков, бутоны роз для девочек. На Коллин была шапочка с желтыми цветочками...

Закрыв глаза, Грир сделала несколько размеренных вдохов. Стиснув зубы, она снова принялась разглядывать детишек. Эти малыши выживут. Они должны выжить. Помогут последние научные достижения, и хорошие специалисты, которые следят за новорожденными, смогут выходить эти миниатюрные создания. Каждый день здесь случаются чудеса. Такие же чудеса, как то, что едва не спасло ее Коллин.

На мгновение Грир почудилось, будто что-то шевельнулось внутри ее. Ее руки непроизвольно сомкнулись на животе. Пусто. Там больше никогда не появится ребенок. Той части ее, в которой росла Коллин, больше нет.

Пока Грир наблюдала за детьми, один из врачей подошел к лежавшему ближе всего к ней младенцу. Руки в перчатках открыли пластиковые защитные створки и проникли внутрь рукавов инкубатора. Грир замерла на месте. Взрослые пальцы накрыли трепыхавшуюся грудь и животик младенца и уверенными движениями ощупывали его тельце. Кровь запульсировала в ушах у Грир, и она вцепилась пальцами в узкий подоконник.

Бесплодна.

Она навсегда осталась бесплодной. Почему ей так сложно это произнести, даже про себя, когда она знает об этом уже столько месяцев? Почему это для нее до сих пор важно?

Врач быстро вынул руки из инкубатора, и, посмотрев на него, Грир встретила встревоженный взгляд из-под зеленой маски. Эндрю.

Согнув локти, он держал руки ладонями к себе, в том же положении, что и прежде в этой же самой комнате. Халат был ему немного мал, и ткань натянулась на плечах. Даже волосы Эндрю были скрыты зеленой хирургической шапочкой, так что маскировка была отличная — но этот встревоженный взгляд золотистых глаз Грир все равно узнала бы.

Она улыбнулась, и слезы, появления которых она даже не заметила, свободно потекли по щекам. Горло сдавило. Эндрю кивнул в сторону двери палаты, сделав движение по направлению к выходу, затем остановился, вглядываясь в ее лицо. Покачав головой, Грир проговорила:

— Все в порядке, — хотя он и не мог слышать ее.

Все в порядке — или будет в порядке уже очень скоро. Улыбаясь шире, она повернулась спиной к инкубаторам и, не видя ничего перед собой, пошла к выходу из отделения.

Небо прояснилось. Грязноватые тучи все еще неслись по небосводу, но ветер стремительно разгонял их, и вот уже показались первые лоскуты лазурной глади, уже тут и там начинал пробиваться золотой ободок солнца.

Общее оживление очереди оповестило Грир о приближении двухэтажного автобуса. Его номер и пункт назначения на стекле подтверждали, что это и есть ее автобус до Ферндэйл, так что она стала медленно продвигаться вперед и, наконец достигнув салона, поднялась по ступенькам с деревянными рейками. Раньше Грир никогда не доводилось ездить на втором ярусе, поэтому, как только автобус отъехал от обочины, у нее от страха даже свело желудок и она усомнилась в правильности своего выбора. Вцепившись пальцами в хромированный поручень на верхушке переднего сиденья, Грир принялась наблюдать за постепенно ускорявшейся сменой пейзажа.

Спустя две остановки и всего несколько минут Дорчестер сменился открытой местностью к юго-западу от города. Мятежная душа Грир уже успела привыкнуть к покачиванию автобуса, поэтому она откинулась на спинку кресла и протерла салфеткой грязное окно, чтобы лучше видеть пейзаж. Грир снова ощутила, что ведет себя совсем не так, как полагается в этой ситуации, и объяснила подобную реакцию самозащитой. Ну и хорошо. Все, что придает ей сил для прохождения этого пути, идет только на пользу. День выдался хороший. По-настоящему хороший. Если бы Грир не заставила себя пережить его, то до сих пор пребывала бы там, где поселилась уже очень давно, — в эмоциональной спячке. Потом надо будет позвонить Эндрю.

Вдалеке по обеим сторонам дороги, казалось, бесконечно тянулись пологие холмы. Луга, отделенные друг от друга плотными живыми изгородями, сменялись, двигаясь волнами, словно кто-то встряхивал огромное лоскутное одеяло из всех оттенков зеленого и бело-соломенного. Автобус снова остановился, и Грир прижалась лбом к стеклу. Бокхэмптон. Внизу показались несколько макушек вышедших из автобуса пассажиров. Это и есть то место, где вырос Томас Гарди. Миссис Файндлэй упустила несколько деталей при описании местных достопримечательностей.

Автобус снова стал набирать скорость, и от вибрации окна у Грир застучали зубы. На одном из близлежащих холмов Грир различила стадо овец с черными мордами и толстыми зимними шубками из шерсти, которые превращали их в пухлые бочки на хилых ножках. Она вздохнула. Здесь ее корни, корни ее матери. От этой тревожной мысли сердце Грир наполнялось противоречивой смесью печали и радости. Как такое возможно, хотеть разузнать о человеке хоть что-нибудь — и в то же время не хотеть?

Сквозняк поднимался спиралью по закрученным ступеням. Поежившись, Грир мысленно отметила, что отныне нужно одеваться теплей. Брюки и замшевое пальто на меху, привезенные из дома, будут в самый раз.

Погруженная в свои мысли, она не сразу заметила, что автобус свернул и теперь двигается в восточном направлении. Достигнув вершины пологого холма, он направился к деревне, которая ютилась вокруг церкви, обнесенной квадратной башенной крепостью. Ферндэйл — и церковь Святого Петра. У Грир закружилась голова, прежде чем она поняла, что затаила дыхание. В груди защемило. И она снова наклонилась, обхватив металлический поручень.

Первые несколько домов стояли на больших участках, и их соломенные крыши на проволочных каркасах возвышались над белокаменными стенами. Вдоль коротких садовых тропинок пестрыми кустами вились душистый горошек и львиный зев, а в зарослях фуксии до сих пор алели пятна запоздалых цветков.

По мере приближения к центру деревни с обеих сторон узких улочек появлялось все больше магазинов. Заворачивая, автобус наклонялся, едва ли не касаясь зданий. На улице возле овощных магазинов покупатели выбирали себе продукты из пестрой россыпи плодов и клали их на лагунную чашу старинных весов. Грир схватывала каждую яркую сцену и удерживала ее в памяти, блокируя другие мысли, пытавшиеся ворваться в голову.

— Дальше не пойдет!

Через секунду после громкого выкрика кондуктора автобус остановился. Грир увидела, как тот выбежал на тротуар и исчез в ближайшем магазинчике. Она подождала, пока остальные пассажиры верхнего яруса направятся к выходу, и пристроилась за ними.

Церковь Святого Петра находилась в дальней части небольшого проходного участка — как предположила Грир, открытого для пользования местными земледельцами. Она прогулочным шагом прошла по тротуару, окаймленному густой травой, под старыми шишковатыми дубами, на ветках которых еще раскачивалось по одному случайному листу. Черные дрозды планировали и приземлялись неподалеку от нее, дрались за скорлупу земляного ореха и разлетались, стоило ей подойти поближе.

Церковное кладбище окружала зеленая металлическая ограда. Не медля ни секунды, Грир толкнула ворота и зашла внутрь. Участок пересекали многочисленные тропинки, вдоль каждой из которых тянулись ряды могил. Она остановилась. Откуда начать поиск? В кошельке у Грир лежала записка с нужным местом, но цифры бы все равно ни чем ей не помогли. К церкви примыкал дом приходского священника. Викарий мог бы подсказать Грир, где найти могилы, но в эту минуту ей не хотелось ни с кем заговаривать.

Между могильными плитами с высеченными на них метками пролегали дорожки из щебня. Грир начала искать могилу: она методично продвигалась вглубь от главной тропинки, потом возвращалась, быстро просматривая надписи по обе стороны и останавливаясь, только когда выцветшее имя было непросто прочитать. На могиле Колина должно быть простое надгробие. Он во всем предпочитал скромность, поэтому Грир заказала плоскую плиту, на которой было высечено только два имени, его и Коллин, и даты их рождения и смерти.

Она чуть было не пропустила нужное место. Зажатая между двумя массивными памятниками, могила не привлекла внимания Грир, тем более что у основания был белый мраморный ангелок. Она прошла мимо, но вернулась, потому что окончание фамилии привлекло ее внимание.

Грир аккуратно прокладывала себе путь к мраморному ангелу, утопая ногами в вязком торфе, и, добравшись до могилы, склонилась к ее каменному краю. Надо было принести цветы. Надпись на плите была выгравирована точно в соответствии с ее пожеланием. Но она не заказывала ангела. Может быть, это местный обычай — устанавливать ангела на могиле ребенка? Прикасаясь к нему, Грир ожидала ощутить холод камня, но отделочный слой был гладким и теплым. Откуда бы ангелок здесь ни взялся, он ей понравился.

Сев на корточки, Грир сжала пальцами подкладку внутри карманов пальто. Ни гравия, ни азалий в двух кадках на возвышении она тоже не заказывала. Кто-то хорошо позаботился о могиле. Возможно, они знали, что у этих людей здесь нет никого из близких, поэтому и уделили им столько внимания.

Слезы полились по щекам, сдавливая горло и затуманивая взгляд, и Грир знала, что так и должно быть. Закрыв лицо руками, она склонила голову, прижавшись лбом к коленям. Я скучаю по вас. Скучаю по вас. Скучаю по вас.

Подняв мокрое лицо, Грир поморщилась от солнца, выглянувшего из-за туч. Колин был сильным человеком, добрым, но при этом приземленным. Что он сказал ей после того, как Диана и Том Уайетт умерли с разницей всего в несколько месяцев, оставив Грир абсолютно разбитой и опустошенной? Скорбеть — вот что он велел ей делать, прибавив, что она имеет на это полное право. И если бы Грир не отдалась скорби, то ей потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы пережить эту потерю. Но каким шоком были для нее последующие слова мужа о том, что пришло время жить дальше: «Не забывай их, но отпусти. Уже можно отпустить».

Если бы он мог поговорить с ней сейчас, то сказал бы те же слова. И был бы прав. Грир никогда не забудет Колина и их ребенка, но пришло время двигаться дальше. Они навсегда останутся в ее сердце. Жизнь никогда больше не станет такой же радостной, как прежде, но может снова стать полной и спокойной. Иногда боль будет с новой силой вспыхивать в ее душе. Но с каждым разом все реже.

Какое-то время Грир просто слушала пение птиц, наблюдая за летящими облаками. Это была переломная минута. Прошлое должно быть возвращено на свое место, чтобы освободить дорогу настоящему. Частью этого настоящего были ее ныне живущие биологические родственники, и вот наконец пришло время отправиться на их поиски.

Грир решительно зашагала к церкви. Витражные стекла отражали солнечный свет, превращавший фасеты в сверкавшие грани драгоценных камней. Массивные дубовые двери в раме, выполненной в нормандском стиле, были украшены потускневшими медными вставками. Легко повернув ручку, Грир вошла в здание церкви и поморщилась от ударившего в нос запаха ладана и старинных книг.

Именно старинные книги и были главной целью визита Грир. А точнее, записи о крещении. Ее собственная справка о крещении была подписана викарием этой церкви. А деревня Ферндэйл когда-то была домом ее матери. Так что и о ней тоже должна найтись запись.

Неровные каменные плиты эхом отвечали на шаги Грир. Три ряда деревянных скамеек, разделенных широкими проходами, тянулись к кованой решетке алтаря. Грир медленно прошла под величественными каменными сводами, колонны которых были увенчаны резными щитами и фигурками херувимов. В полосках света, проникавшего через окна и прорезавшего дорожку к алтарю, парили блестящие пылинки.

— Добрый вечер, мисс. Я могу вам помочь?

Грир подпрыгнула от неожиданности:

— Что?

Она обернулась, ища, откуда раздался голос, и увидела пожилого мужчину, преклонившего колени перед кафедрой на одном из особо отгороженных мест.

— Прошу прощения, если напугал вас, — сказал старик. Когда он поднялся, разглаживая складки черной рясы, то оказался ростом не выше ее.

— Нет... э... викарий. — В любом случае это обращение должно подойти, решила Грир. — Просто не ожидала никого здесь увидеть.

— Я мистер Рассел, — представился мужчина. — Всего лишь церковный служитель, не пастор. Вы хотели его видеть? Думаю, он на месте.

Мужчина был кем-то вроде смотрителя, насколько поняла Грир. И выглядел довольно пожилым, а значит, служил на этом месте уже долго.

— Не думаю, мистер Рассел. Я бы хотела посмотреть церковные записи о крещении. Не могли бы вы показать мне, где их найти?

Проницательный взгляд серых глаз внимательно изучал ее лицо.

— Зависит от времени. Новые записи находятся в открытом доступе на паперти. — Он кивнул лысой головой в направлении входа. — Десятилетней давности — в ризнице.

— А более старые? — Грир молилась про себя, чтобы остальные записи не были отосланы куда-нибудь далеко или, хуже того, уничтожены.

Мистер Рассел почесал подбородок.

— Заперты в шкафах — тех, что наверху, в галерее. Но насколько далекое прошлое вас интересует?

Вытянув шею, Грир осматривала галерею, скрытую за невысокими стенами, завешанными хоругвями.

— Около пятидесяти лет назад. Может быть, чуть меньше. — По ее подсчетам, примерно таков должен быть сейчас возраст ее матери.

На секунду Грир показалось, что служитель не согласится. Она с замиранием сердца следила за тем, как он подбирает слова для ответа.

— Потребуется немало времени, чтобы их отыскать, — наконец произнес служитель. — Могу ли я узнать, зачем они вам понадобились?

Он добрый человек, Грир чувствовала это и решила быть с ним откровенной, надеясь на сочувствие.

— Я пытаюсь отыскать свою семью. Особенно мать. Мне точно известно, что меня крестили в этой церкви и что мама жила в Ферндэйл. Я надеялась найти ее адрес — или что-нибудь, что подсказало бы мне, откуда начинать поиск.

— О, — кивнул служитель. — Понятно, — добавил он, хотя на его озадаченном лице не отразилось ни намека па понимание.

— Вы знали Руби Тиммонс? — Достав кошелек, Грир поискала клочок бумаги, на который выписала то немногое, что ей было известно о Руби.

Он медленно покачал головой, глядя на листок, но не предпринимая попытки взять его в руки.

— Не помню этого имени, мисс. Но я приехал сюда только после того, как вышел на пенсию. Двенадцать лет назад. Никто из вашей семьи не знает... то есть... Вы ведь не англичанка, правильно?

Грир совсем сбила с толку бедного мужчину.

— Меня удочерили, когда я была маленькая, — американская пара забрала меня в Штаты. Они знали только то, что моя мать родом из этой деревни. В общем, если вы сочтете, что я слишком многого прошу, ничего страшного. Все равно я вряд ли здесь что-нибудь найду.

Она уже собиралась развернуться и пойти прочь, но мужчина остановил ее, удержав за руку.

— Ерунда. Мне вовсе не трудно, юная леди. — Его румяное лицо подернулось тенью. — Следуйте за мной, и мы откроем те шкафы. Мне придется покинуть вас, но вы можете копаться в них сколько пожелаете, так что удачи вам. Удачи.

Перемена в отношении мистера Рассела была поразительна. Он пропустил Грир перед собой вверх по ветхим ступенькам к галерее. В алькове, сплошь заваленном потертыми гобеленовыми подушками для коленопреклонения, истрепанными песенниками и другими отслужившими свою службу вещами — даже старое побитое пианино покоилось там, — стояло два высоких шкафа. Только два. Пока служитель отпирал дверцы, Грир в облегчении подняла глаза к потолку. Слава богу. Она уже приготовилась увидеть дюжины шкафов.

— Ну вот, мисс?..

Грир благодарно улыбнулась:

— Грир Бэкетт. Спасибо большое.

— Тогда просто оставьте ключ в одном из замков. — Его мягкое старческое лицо излучало доброжелательность. — Я заберу его после вечерни.

Под ногтями у Грир скопилась грязь, все пальто было испачкано в пыли. Она присела на крошечный стульчик в детском уголке церкви. Блокнот, который сжимала в руках девушка, содержал короткий список имен, дат и адресов.

Руби Тиммонс была дочерью Молли и Уильяма Тиммонс из коттеджа Марш на улице Кэллоуэй, и сейчас ей должно было быть сорок восемь лет. Этим вечером уже поздно идти туда, но она попробует найти коттедж завтра. На поиски записи о Руби ушло больше часа. Каждая книга была пронумерована, но старые тома лежали в беспорядке, а золотые цифры на их корешках поблекли.

В блокноте под именем ее матери значилось еще одно, с тем же адресом. Курт Уильям Тиммонс. Курт. Она попыталась воссоздать образ человека с таким именем.

Любопытство побудило Грир поискать запись и о своем крещении. Ферндэйл была маленькой деревней с населением не более нескольких сотен людей. В регистре, на предпоследней странице которого содержалась информация о рождении Грир, поразившая девушку своей обезличенностью, также имелась статистика за несколько предыдущих лет. Листая книгу, она обратила внимание еще на одну запись по Тиммонсам. За шесть лет до появления Грир на свет Руби родила мальчика — Курта.

Засунув маленькую книжку в карман, Грир обняла колени руками. Слезы снова навернулись ей на глаза. Как она и говорила Кейси, стоило ей только начать плакать, как она уже не могла остановиться. Грир судорожно вздохнула, и взгляд ее затуманился. За один день ей довелось испытать такую гамму эмоций, которая могла бы вымотать целую армию людей. Но это не были слезы горя или тревоги — это были слезы счастья.

Ее мать не была замужем. Грир сделала этот вывод из того, что рядом с именем Курта и ее собственным не значилось имени отца, но для Грир это было не столь важно. Оказывается, у нее был родной брат, или, по крайней мере, единоутробный.

Руки и ноги у нее тряслись. Где-то на этом свете, если ничего не случилось, у нее есть не только мать, но и тридцатидвухлетний брат.