Любовь и «каннибалы»

8

Олаф вышел из ванной. Слава Богу, завершился этот бесконечный день. И дело не в том, что ему пришлось заниматься бумажками. Не сказать, чтобы эта работа ему нравилась, но, по крайней мере, он ее не ненавидел. Точнее, ненавидел, но относился к ней как к неизбежному злу.

Он подсчитал заказы, выписал накладные, подвел месячные итоги. Что ж, если не считать последнюю неделю, можно сказать, дела идут неплохо.

Эта работа была неотъемлемой частью его бизнеса, и никуда от нее не деться.

Он привык к бару, хотя вначале занимался им скрепя сердце. Просто больше некому было вытягивать дело из болота. Болезнь отца истощила их сбережения. Уплата залога за Майка, конечно, подпортила сальдо, но на следующий год, пожалуй, он сможет купить яхту, а не только любоваться картинками в каталогах.

Интересно, согласится ли Эйджи взять месяц отпуска и поплавать с ним под парусом? Ему нравилось представлять ее загорающей в соблазнительном бикини на полированной палубе или с развевающимися волосами стоящей на юте.

Конечно, много времени уйдет на отладку и оснастку яхты. Он подумал, что неплохо бы и Майка пригласить на денек. А, может, и на целый уик-энд. Как было бы замечательно, если бы им обоим удалось оторваться от бара и от города с его суетой.

Обмотавшись полотенцем, Олаф пошел в спальню одеваться. Он искренне надеялся, что воскресный обед в семье Гайдов поможет парню стать менее диким. Когда Эйджи говорила о своей родне, он невольно думал, как многого лишились они с Майком.

Пацану нужно хоть одним глазком взглянуть на нормальную семью. Миновала уже половина испытательного срока, но, если не считать нескольких стычек, все шло более-менее гладко.

Натягивая джинсы, Олаф подумал, что благодарить за это надо Эйджи. Вообще ей спасибо за многое. Она не только помогла ему со второй попытки наладить отношения с Майком, но и внесла что-то неведомое в его жизнь. Что-то, чего он не ожидал.

Тяжело вздыхая, он пристально глядел в зеркало. Только после третьего вздоха он пришел в себя и понял, что это значит.

Не будь дураком, Стивенсон, сказал он своему отражению. Относись к этому так же просто, как и она. Раз леди считает, что все нормально, какого черта ты переживаешь?

— Любовное свидание? — деланно равнодушно спросил Майкл, остановившись у двери. Он проходил мимо и заметил, что Олаф уставился в зеркало.

— Что? А, да. Пожалуй, ты прав.— Майкл провел рукой по его мокрым волосам и стряхнул с ладони капельки воды.— Я не знал, что ты уже вернулся.— Сам не зная почему, Майкл вдруг вспомнил времена, когда он стоял в ванной и следил за тем, как Олаф бреется. Иногда шутки ради Олаф мазал его кремом для бритья, и Майкл визжал от удовольствия.

— Монти собирался приготовить на ужин тушеное мясо. Жаль, что ты уходишь.

Олаф взял рубашку.

— Съешь мою долю, а не то Монти меня самого съест с потрохами!

Майкл ухмыльнулся, но тут же состроил постную физиономию.

— А потом наложит здоровенную кучу...

— Так ведь он и сам здоровенный.

— Ага, правда.

Следя за отражением Майкла в зеркале, Олаф застегивал рубашку.

— Ему нравится опекать меня. А мне ничего не стоит подыгрывать ему. Ты знаешь, откуда у него этот шрам на лице?

— Он что-то рассказывал о разбитой бутылке и пьяном моряке,— ответил Майкл.

— Этот пьяный моряк хотел перерезать мне глотку. Монти преградил ему путь. После этого я прощу ему любые придирки.— Покончив с рубашкой, Олаф обернулся и усмехнулся.— И тебе придется прощать его.

— Он парень что надо.— Майклу ужасно хотелось расспросить, из-за чего пьяный моряк хотел перерезать Олафу горло. Но, скорее всего, Олаф в ответ только пожал бы плечами.— Слушай, если у тебя все сложится о'кей, можешь не возвращаться.

Олаф застыл на месте, не успев застегнуть молнию. Он облизал губы. Интересно, что бы сказала Эйджи, узнай она об этом предложении младшего брата.

— Мысль интересная, но я все-таки вернусь.

— Опять эта чертова слежка...— пробормотал Майкл.

— Называй это как хочешь,— отрезал Олаф и вдруг остановился. В самом деле, какого черта они всегда орут друг на друга? — Слушай, я вовсе не думаю, что ты собираешься смыться через окно. Дьявольщина! В конце концов ты можешь сделать это и при мне! Просто дама может не захотеть оставить меня на ночь.

Майкл тут же успокоился и сунул руки в карманы.

— А что, братец, разве тебя на флоте ничему не научили?

И тут Олаф сделал то, о чем они оба почти забыли: потрепал Майкла за чуб и шутливо зарычал:

— Поцелуй меня в задницу!

Перекинув куртку через плечо, он двинулся к выходу.

— Можешь не ждать. У меня предчувствие, что все сложится удачно!

За Олафом давно захлопнулась дверь, а Майкл все еще блаженно улыбался.

Эйджи только открыла дверь парадного, как позади очутился Олаф.

— Как удачно, что мы встретились! — сказал он и поцеловал ее в шею.

— Для тебя, может, и удачно, а для меня не очень. Весь день в бегах. Я надеялась вернуться пораньше и принять ванну до твоего прихода. А ты меня опередил. Впрочем, как всегда. Будь она неладна, эта работа!

— Хочешь помыться? — Он обнял ее в лифте.— За чем же дело стало? Я потру тебе спинку.

— Ну что за нахал!— Только почувствовав прикосновение его губ, она до конца осознала, как ей хотелось снова оказаться с ним рядом.— Какой приятный запах!

— Это вот что пахнет.— Он вынул из-за спины букет роз в бумажной обертке.

Ее сердце готово было растаять, но она сдержалась.

— Еще одна взятка?

Однако сил казаться суровой не хватило, и она зарылась лицом в душистые лепестки.

— В паре кварталов отсюда мне попался парнишка, которому позарез была нужна пара баксов.

— И ты, конечно, не смог устоять? Размазня ты.— Она отдала ему ключи, продолжая нюхать розы.

— Молчала бы лучше,— буркнул Олаф, отпирая замок.

— Что ж я буду молчать, если это правда? — Эйджи толкнула ногой дверь, поставила чемоданчик и положила букет на стол.— Получай то, что заслужил, Стивенсон,— сказала она и обвила руками его шею.

Ее охватила несказанная радость. Да, конечно, тут было и томление, и сладкая, острая боль желания. Но радость была такой неожиданной, такой полной и внезапной, что она засмеялась, не успев оторваться от его губ.

— Я соскучился.— Он оторвал ее от пола и держал на весу.

— Правда? — Она улыбалась, обнимая его за шею.— Я, может, тоже соскучилась. Чуть-чуть. И долго ты собираешься держать меня?

— Пока не налюбуюсь. Эйджи, ты прекрасна! Этих скупых слов хватило, чтобы у нее перехватило дыхание.

— Опять соблазняешь?

— Я не знаю, как описать твою красоту. Разве что так... Я смотрю на тебя, и мне вспоминается рассветное море, когда солнечный свет окрашивает небо розовым; охватывает его до самого горизонта и отражается в воде. Это продолжается лишь несколько минут, но все вокруг так ярко пылает, что... Право, не знаю. По-моему, очень похоже.

У нее засияли глаза.

— Олаф,— только и вымолвила она, потершись об него щекой. Ей нужно было сказать хоть что-нибудь, потому что еще секунда, и она бы расплакалась.— И розы, и стихи сразу. Не знаю, что и думать.

Растроганный, Стивенсон погрузил лицо в ее волосы.

— Это только начало.

— Ну-ну, не будем...

— Лить слезы,— смеясь, закончил он.— Разве мы маленькие? — Он сел на диван и посадил ее к себе на колени.— Дай глянуть на твой синяк.

— Да уже ничего не осталось,— сказала она, но послушно откинула голову и позволила ему произвести тщательную проверку.— Хуже всего, что я проговорилась. В результате все лезли ко мне с сочувствием и советами. Если бы эти копы держали язык за зубами, можно было бы соврать, что я ударилась о дверь.

— Снимай куртку и свитер. Она удивленно подняла бровь.

— Что за фантазии, Стивенсон?

— Какие фантазии? Я хочу взглянуть на твою шею.

— Да все нормально!

— Тогда зачем тебе свитер с высоким воротником?

— Просто это модно.

— Детка, снимай его, или я сам это сделаю... У нее загорелись глаза.

— Так, угроза должностному лицу...— Она сбросила туфли и вздернула подбородок.— Что ж, попробуй! Посмотрим, какой ты крутой...

Она не слишком сопротивлялась, но даже видимости борьбы было достаточно, чтобы возбудиться. Когда через несколько секунд он прижал ее к дивану, запрокинул руки за голову и сжал запястья, оба изрядно запыхались.

— Я тебе поддалась,— сказала она.

— Я так и понял.

Ее куртка валялась на полу. Улыбаясь, Олаф принялся стаскивать с нее свитер. Его пальцы нежно скользили по телу Эйджи.

У нее прервалось дыхание.

— Эй, это не шея,— запротестовала она, когда сильная рука сначала сжала, а потом начала поглаживать ее грудь.

— Сейчас проверим.— Исподтишка следя за девушкой, он ласкал ее сосок, пока тот не затвердел.— Ты быстро отзываешься на прикосновение, Эйджи.

На твое прикосновение, трепеща, подумала она. Только на твое.

Медленно, дорожа каждым мгновением, он снял с нее свитер, стянул рукава и снова сжал ее запястья.

— Олаф...

Он не обратил внимания на ее податливые руки.

— Сегодня моя очередь,— спокойно ответил он.— Я однажды сказал, что хочу свести тебя с ума? Помнишь?

Он уже свел ее с ума. И давно...

— Я хочу ласкать тебя.

— Сейчас.— Он легонько прикоснулся к ее шее, осматривая синяки. Они пожелтели.— Больше никто не причинит тебе боли.— Он наклонился и бережно поцеловал каждый синяк. Как будто надел на нее ожерелье из поцелуев.— Никогда!

— Мне уже не больно.— Он губами ощущал, как бешено пульсирует в ней кровь.— И я не из тех, кого нужно долго ласкать, чтобы они возбудились.

— Конечно, не из тех. Но ты боишься потерять над собой контроль, ты сопротивляешься, и с этим чертовски трудно справиться. Тебе придется поверить мне.— Он повернулся, расстегнул молнию на юбке и снял ее.— Я покажу тебе такие места...— Он припал к ее губам, начал их покусывать, а потом проник поглубже.— Странные, восхитительные места...

Это путешествие и так не оставляло ее равнодушной, но выбора не было, и она подчинилась. Ощущение наслаждения и нарастающего желания было для нее столь новым, что она не сумела ему противиться. Его рука скользила по ее телу, задерживалась в одном месте, ласкала в другом, а губы с жадностью впивались в ее рот.

Все, спасения нет, безнадежно подумала девушка, когда он больно прижал ее к себе и заставил задрожать. Она оказалась в его власти, окончательно заблудившись в лабиринте сладких ощущений. Извиваясь, она двигалась навстречу его руке, вся во власти желания узнать, есть ли предел утонченному распутству его ласк.

— В прошлый раз я не успел оценить это по достоинству.— Олаф провел пальцами по резинкам, пристегивавшим прозрачные чулки к белому кружевному поясу. Он знал, что Эйджи считала пояс и резинки более практичными. Ему же казалось, что они более эротичны.

Опытным движением пальцев, которое заставило ее застонать, он отстегнул сначала один чулок, потом второй, а потом потихоньку начал стягивать их с ног.

Ему пришлось опуститься на колени, чтобы поцеловать ее щиколотки, колени, восхитительные шелковистые бедра. Его язык проскользнул между ними, и она вскрикнула, ощутив это жаркое, гибкое прикосновение. Борясь с нетерпением, он стащил с нее трусики, мешавшие ему ласкать ее.

Первая волна страсти затопила ее, и она изогнулась, как лук, лепеча что-то по-литовски. Судорога сотрясала ее тело. Освободившимися руками она на ощупь принялась срывать с него одежду. Распаляясь все больше и больше, она рванулась к нему навстречу, опрокинула навзничь, села на него верхом и страстно впилась в его губы.

— Давай! — вот и все, что он сумел простонать, крепко сжимая ее бедра.

— Вообще-то я собирался сводить тебя поесть,— сказал Олаф, когда они в обнимку лежали на тахте.

— Не сомневаюсь...

Он улыбнулся, услышав ее сонный, усталый и счастливый голос.

— Нет, правда. Мы могли бы одеться и куда-нибудь пойти.

Хмыкнув, она прижалась губами к его груди. Сердце билось учащенно.

— Никуда ты не пойдешь, Стивенсон, пока я не отпущу.

— Твоя воля...

— Для этого и придуманы посыльные. Хочешь, позвоним в китайский ресторан?

— Хорошая мысль. Кто встанет первым? Она подвинулась и довольно потерлась щекой о его плечо.

— Бросим жребий.

Он проиграл, а Эйджи, пользуясь моментом, сбегала в душ и вскоре вышла с мокрыми волосами, в просторном белом халате, едва прикрывавшем колени. За это время Олаф успел налить два бокала вина.

— Я не утерпел и выпил,— признался он, протягивая ей бокал.— А ты здорово мокрая!

Он натянул джинсы, но не стал надевать рубашку. Эйджи провела пальцем по его груди.

— Мог бы дождаться меня.

— Не было времени. Я боялся пропустить посыльного.

— Что ж, если он принесет печеные яйца, я тебя прощу.— Она пошла на кухню, вынула тарелки и поставила их на столик у окна.— Мне позарез необходимо подзаправиться. Во время обеденного перерыва я не успела сбегать в буфет.— Ей пришло в голову зажечь свечи.— Ко мне в контору приходил Майкл.

— Ого!

— Если бы у меня было побольше времени...— Она чиркнула спичкой и поднесла ее к фитилю.— Он застал меня в разгар дня — между двумя телефонными разговорами и встречей с прокурором.

Он следил за тем, как Эйджи расхаживает по комнате в своем домашнем халатике и колдует со свечками, и гадал: известно ли ей, как она неотразима.

— Можешь не продолжать, Эйджи.

Она погасила спичку и чиркнула другой. Не то чтобы она была суеверной, но все же не стоило одной спичкой зажигать сразу три свечи.

— Я должна рассказать это тебе, Олаф. Он звал поесть, а я не могла оторваться. Я говорила ему о... сложившейся ситуации.

— О том, что он по уши втрескался в тебя?

— Я бы не сказала.— Эйджи тяжело вздохнула, когда прожужжал домофон, включила переговорное устройство и отперла посыльному,— Просто он не понимает разницы между благодарностью, дружбой и любовью.

Он долго смотрел на нее, освещенную пламенем свечи.

— Ему хоть кол на голове теши, да?

Она недовольно кивнула, подошла к столу и села.

— Ты платишь, Стивенсон.

Он с готовностью вытащил бумажник. Когда вошел посыльный, его ждал чек и чаевые. Мальчик поклонился и ушел, а Олаф поставил на стол три пухлых пакета и раскрыл какие-то белые коробочки. По квартире разнеслись экзотические запахи.

— Рассказывай дальше.

— Ладно...— Эйджи намотала на палочку знаменитую китайскую лапшу.— Я стала говорить о разнице в возрасте. Ум-м...— довольно промурлыкала она с полным ртом.— Но у него оказались очень веские контрдоводы, и поскольку я не могла их опровергнуть, пришлось сменить тактику.

— Я видел тебя в суде,— напомнил он.

— Я объяснила ему, что опекуну нельзя нарушать некие этические нормы и что суд этого не одобрит.— Задумавшись, она подцепила несколько кусочков свинины в кисло-сладком соусе.— Казалось, он это понял.

— Отлично!

— Вот и я так думала. Я считала, что он согласился со мной. Во всяком случае, рассуждал он как взрослый. А потом, уже уходя, он заявил, что не так уж трудно подождать пять недель.

На какое-то время Олаф потерял дар речи. Потом, слегка усмехнувшись, он поднял свой бокал.

— Значит, ты открыла пацану кредит?

— Олаф, это серьезно!

— Я знаю, знаю. Как ни неприятно это нам обоим, но тебе придется очень постараться, чтобы он отлип от тебя.

— Говорят же тебе, что он вел себя очень спокойно.— Заглянув в другую коробку, она обнаружила там жареного цыпленка с бобами.— Слушай, у тебя нет знакомых симпатичных молоденьких девушек, с которыми его можно было бы познакомить?

— У Линды есть одна. Пожалуй, шестнадцать ей уже исполнилось...— задумался Олаф.

— Что, у Линды такая большая дочка?

— Целых три. Она говорит, что слишком рано начала рожать и поэтому к сорока годам окончательно свихнется. Теперь я ее хорошо понимаю!

— Во всяком случае, это не повредит. Я попробую еще раз поговорить с ним, хотя надеюсь, что через неделю-другую это пройдет само собой.

— Ох, сомневаюсь...— Он протянул руку, и их пальцы переплелись.— Тебя не так легко забыть. Ты застреваешь в мозгу, как заноза.

— Значит, ты думаешь обо мне даже тогда, когда смешиваешь коктейли или флиртуешь с посетителями?

— Я никогда не флиртую с Уилом. Она прыснула.

— Я говорю о тех двух девицах, которые все время торчат в твоем баре. Блондинка и рыжая. Они всегда заказывают джин с тоником.

— А вы наблюдательны, советник!

— Это рыжая все время пялит на тебя нахальные зеленые глаза.

— Голубые.

— Ага!

Он покачал головой и рассмеялся. Надо же было так глупо попасться!

— Я дорого бы дал за то, чтобы знать твоих постоянных поклонников. Кроме того, я предпочитаю карие глаза, особенно с золотистым отливом.

— Слишком поздно,— поджала она губы, но тут же обняла его и засмеялась.— Все в порядке, Стивенсон. Но если ты будешь обращать внимание не только на ее глаза, я переключусь на Монти.

— Раз так, мне ничто не грозит. Я никогда не замечал, что у нее на носу очень симпатичные веснушки и сексуальная ямочка на подбородке.

Прищурив глаза, Эйджи шлепнула его по губам.

— Только попробуй спуститься ниже, и я утоплю тебя!

— Тогда все о'кей. Я хорошо плаваю!

Несколько часов спустя Олаф, ворочаясь в холодной, одинокой постели, согревал себя воспоминаниями. Господи, как было хорошо вместе смеяться, вместе есть палочками китайские блюда! Они угощали друг друга, давая попробовать выбранное ими, целовались, разговаривали... Свечи все таяли, таяли, а они продолжали говорить. Не о Майкле, не о работе — о множестве других вещей.

Потом они снова любили друг друга, медленно и нежно, до глубокой ночи.

Им пришлось все же расстаться. У него были обязанности. Но долго-долго, лежа в кровати, он представлял себе, как все могло бы быть.

Просыпаться рядом с ней. Чувствовать, как она потягивается при звоне будильника. Следить за ней с восхищением. Улыбаться про себя, глядя на то, как она носится по квартире, собираясь на работу.

Она бы надела один из своих самых строгих костюмов, а потом они пили бы на кухне кофе и говорили о планах на предстоящий день.

Иногда они встречались бы во время ленча, потому что невыносимо провести целый день друг без друга. При первой возможности он бы удирал из бара, чтобы вместе с ней вернуться домой. А если такой возможности не представится, он будет смотреть через дверь, как она входит в бар, садится на табуретку, флиртует с Монти и ест приготовленные им блюда. А потом они вместе идут домой.

Однажды они провели бы чудесный уик-энд на яхте. Он учил бы ее управлять парусами. Из нее вышел бы хороший шкотовый. А яхта скользила бы по голубой воде с надутыми парусами...

Волны, огромные, как горы, с ревом налетали на корабль. Ветер завывал на разные лады, словно тысячи обезумевших женщин. Дрожа от ужаса, который хуже любого шторма, он карабкался на верхнюю палубу, цепляясь за скользкий леер и выкрикивая команды.

Дождь хлестал по лицу как плеть, заливал глаза, воспаленные от соленой воды. Он знал, что засеченная радаром яхта должна быть где-то неподалеку, но не видел ничего, кроме громадных водяных стен.

Следующая волна залила палубу, обдала его с ног до головы. Молния прошила небо, как пуля стекло. Корабль повалился на борт. Он увидел упавшего моряка, слышал, как заскрежетали ногти, судорожно цеплявшиеся за палубу. Олаф прыгнул, схватил его за рукав, потом за запястье.

— Линь! Ради Бога, брось мне линь!

Неодолимая сила оторвала его от леера...

Ветер и вода. Ветер и вода.

Вот она! Вспышка молнии осветила потерпевшую крушение яхту. Бросить буксир. Скорее! В неверном свете он сумел различить три фигуры. Мужчина и женщины были привязаны к штурвалу, девочка — к мачте.

Они мужественно сражались, но сорокафутовая яхта не могла долго сопротивляться ярости урагана, застигшего ее в открытом море. Спустить шлюпку было невозможно. Оставалось надеяться только на то, что один из них сможет удержать яхту, а другой примет буксир.

Им подали световой сигнал. Нечего было и думать перекричать штурм.

Все произошло очень быстро. Ударила молния, мачта затрещала, рухнула, как дерево под ударом топора, и исчезла в бушующих волнах. Пораженный ужасом, он увидел, что девочку затягивает в водоворот.

Некогда раздумывать! Олаф инстинктивно схватил спасательный круг и прыгнул в штормовое море.

Падение, бесконечное падение. Буря трясет его, как кубик для игры в кости. Черная, угольно-черная темнота, затем вспышка молнии. Налетает неумолимая стена воды, тверже камня, накрывает с головой. Как смерть...

Олаф судорожно вздохнул и вырвался из объятий кошмарного сна. Простыня взмокла от пота. Его била дрожь. Застонав, он уронил голову на подушку и стал ждать, пока не пройдет мучительный приступ тошноты.

Когда он встал, пол под ногами закачался. Но по прошлому опыту Олаф знал: стоит закрыть глаза, и все придет в норму. Не зажигая света, он прошел в ванную, чтобы смыть с лица холодный пот.

— Эй, ты чего? — В дверь заглянул Майкл.— Заболел, что ли?

— Нет.— Олаф ковшиком подставил ладони под кран, набрал воды и сделал глоток, чтобы промочить пересохшее горло.— Иди спать.

Майкл заколебался, глядя на побледневшего брата.

— Слушай, ты совсем плохой...

— Черт побери, я сказал, все в порядке. Чеши отсюда!

Глаза Майкла потемнели от обиды. Он повернулся к Олафу спиной, но тот уже раскаялся в сказанном.

— Эй, погоди... Извини.— Олаф протяжно вздохнул.— Кошмары замучили, все настроение испортили...

— Так это был кошмар?

— Ну, я же сказал.— Смутившийся Олаф снял с крючка полотенце.

Майклу трудно было представить себе, что старину Олафа может прошибить холодный пот от страшного сна. Казалось, он ничего на свете не боится.

— Хочешь выпить?

— Ага.— Освежившись, Олаф почувствовал себя лучше.— Там на кухне осталось немного отцовского виски.

Через минуту Олаф последовал за Майклом. Он присел на ручку кресла, и Майкл протянул ему стакан. Как раз на три пальца. Он глотнул и закашлялся.

— Ф-фу! И как старик умудрился до самой смерти не испортить себе печень!

Майкл, засунув руки в карманы, ждал, пока он переведет дух.

— Наверно, когда он начал все забывать, то винил в этом виски.

— "Белая лошадь",— прочитал Олаф надпись на этикетке.— Ага.— Он сделал еще один глоток, проверяя, как среагирует его горло на название старой, знаменитой марки.

— Ты здорово орал во сне. Звучало жутковато.

— Это и было жутковато.— Олаф встряхнул стакан и посмотрел его на свет.— Ураган, сука. Я никогда не понимал, почему им вдруг стали давать мужские имена. Женские подходили им куда больше.— Он запрокинул голову и закрыл глаза.— Прошло почти три года, а я все не могу выкинуть из головы эту леди.

— Ты хочешь...— Майкл запнулся.— Может, легче спать будешь...

Олаф понял, чего ждет брат. Ему и самому хотелось облегчить душу. Им обоим пошло бы это на пользу.

— Только мы отплыли от Гавайских островов, как перехватили сигнал "SOS". Мы оказались ближайшими, и капитан был обязан откликнуться. Пришлось менять курс и переть прямо в ураган. Трое гражданских в прогулочной яхте. Их отнесло далеко в море, и они не успели вернуться к берегу, как разыгрался шторм.

Майкл молча сидел на ручке кресла, смотря брату в лицо.

— Ветер — семьдесят пять узлов, волны до неба, а у них яхта в сорок футов. На суше такой ураган вызывает сильные разрушения. Это скверно, очень скверно, но не идет ни в какое сравнение с тем, что творится на море. Пока ты не почувствуешь это на собственной шкуре, не узнаешь, что такое настоящий страх. Это надо видеть... и слышать. Лейтенанта чем-то садануло по голове, и он отключился. Многих чуть не смыло за борт. Темнота была такая, что собственных рук не видно. Видно только, что волны становятся круче. Да еще и молнии шарахают так, что глазам больно.

— И как же вы сумели найти их в таком пекле?

— Мы засекли их на экране радара. Перед рассветом наш квартирмейстер сумел поймать их. Молодец был парень. Они оказались в тридцати румбах по правому борту. Девочку привязали к мачте. Мужчина и женщина пытались удержать яхту на плаву, но она быстро погружалась в воду. Правда, у нас еще было немного времени. Только я хотел бросить им буксир, как мачта рухнула. Мне показалось, что я услышал детский крик, но, скорее всего, это был ветер, потому что она почти сразу ушла под воду. Ну, а я за ней...

— За ней? — переспросил Майкл, широко раскрыв глаза.— Прыгнул в воду?

— Я сиганул через борт прежде, чем успел подумать. Это было не геройство, а просто дурацкий порыв. Поверь мне, если бы я...— Он запнулся и допил остатки виски.— Наверно, так прыгают с небоскреба. Летишь и думать только о том, чтобы это поскорее кончилось. Это конец без конца, но зато у тебя куча времени, чтобы понять: все, ты уже готов. Это было до того глупо... Дуй ветер в другую сторону, меня бы размазало по борту. Но я оказался счастливчиком, и меня отнесло в сторону яхты. А потом я врезался в воду. Удар был такой, словно это не вода, а бетон! Только потом узнал, что отделался треснувшей ключицей и вывихнутым левым плечом. Я не мог определить, где нахожусь. Со всех сторон вода, тащит вниз. А вокруг темнота, и только огни где-то мигают. Я начал тонуть. Хоть убей, не помню, как мне удалось выкарабкаться. По чистой случайности я нашел эту мачту. Девочка запуталась в веревке. Не знаю, сколько времени мы пробыли под водой, пока я не освободил ее. Пальцы у меня окоченели, работал я вслепую. В общем как-то умудрился я вытащить ее на поверхность и поддерживать над водой. Говорят, я уцепился за буксировочный трос, но у меня никаких воспоминаний не осталось. Только помню, что держу я ее и жду следующей волны, которая нас утопит. И еще помню, что очнулся я в лазарете. Рядом сидит эта девочка, завернутая в одеяло, и меня за руку держит...— Он улыбнулся. Окончание этой истории никогда не снилось ему.— Настоящая была обезьянка. Внучка этого проклятого адмирала.

— Ты спас ей жизнь,— произнес Майкл.

— Может быть. Но еще два месяца стоило мне закрыть глаза, и я чувствовал, что снова прыгаю с палубы. Сейчас такое случается раз-два в год, не чаще. И тогда у меня от страха поджилки трясутся.

— Я и не знал, что ты можешь чего-то бояться...

— На самом деле я боюсь очень многого,— спокойно сказал Олаф, глядя в глаза брату.— Одно время я боялся, что не смогу стоять на палубе и смотреть на воду. Я боялся возвращаться сюда, зная, что вся моя жизнь изменится. Я боялся, что умрет мой старик, больной, хилый и беспомощный. А еще я боюсь, что через несколько недель ты уйдешь отсюда, испытывая ко мне то же, что и прежде.

Майкл первым отвел глаза и уставился в стенку.

— Я сам не знаю, что испытываю. Ты вернулся, потому что так было нужно. Я остался, потому что мне больше некуда было идти.

Да, с этим нельзя было не согласиться. Точнее не скажешь.

— Мы никогда не пробовали поговорить по душам.

— Ну, не так уж долго ты бывал здесь.

— Я не мог бросить старика...

— Ты был единственным, кого он любил,— быстро сказал Майкл.— Каждый день я слышал, какой ты замечательный, как ты сам научился делать и то, и это, какой ты герой и какое я ничтожество.— Он замолчал и проглотил комок в горле.— Ладно, это все чепуха! Просто ты был для него родным, а я свалился ему на голову после смерти матери.

— Он так не думал. Нет, ты не прав,— принялся уговаривать Олаф.— Ради Бога, Майкл, вспомни: когда я жил здесь, он ни разу не похвалил меня. И я ведь тоже остался жить, а моя мать умерла. Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы почувствовать себя несчастным. Черт побери, он не это имел в виду.— Олаф закрыл глаза и не заметил удивления на лице Майкла.— Просто он не умел вести себя по-другому. Я понял это спустя много лет — тогда, когда он оказался у меня на руках. Он считал, что в этом и состоят отцовские обязанности. Точно так же он относился и к тебе.

— Он не был моим...— Но на этот раз Майкл не закончил фразу.

— Перед смертью он спрашивал о тебе. Он действительно хотел тебя видеть, Майкл. Много раз он затевал об этом разговор. Он считал тебя совсем малышом. А иногда — да нет, почти всегда — он путал нас, принимал одного за другого и орал на меня за нас обоих.— Говоря это, он улыбнулся, но Майкл не ответил ему улыбкой.— Я не виню тебя ни за то, что ты удрал, ни за то, что ты многие годы жаловался и осуждал его. Слишком поздно, ему уже не объяснишь, что и как. Я не хочу, чтобы и ты слишком поздно понял одну вещь...

— Ты о чем это?

— О том, что ты — вся моя семья.— Он поднялся, положил руку на плечо Майкла и облегченно вздохнул, когда ее не сбросили.— Даже если все войдет в норму, может случиться так, что эта семья будет у меня единственной. Я не хотел бы лишиться последнего.

— Не знаю я, что такое семья,— пробормотал Майкл.

— Я тоже. Может быть, узнаем вместе. Майкл поглядел вверх, потом вбок.

— Может быть. Как бы там ни было, нам придется еще несколько недель терпеть друг друга.

Дай-то Бог, подумал Олаф, стискивая плечо брата. Ох, дай-то Бог!

— Спасибо за выпивку, малыш. Только сделай одолжение, не рассказывай никому о моих кошмарах.

— Заметано. Буду нем как могила.— Олаф отправился обратно в спальню, и Майкл проводил его взглядом.— Олаф!

— А?

Он сам не знал, что хочет сказать. Наверно, что все хорошо и ему тоже хорошо.

— Да нет, ничего. Иди спи.

— Спокойной ночи...

Олаф со вздохом забрался в кровать и заснул, как младенец.