Любовь и роскошь

Глава 29

Дани была несказанно рада тому, что наконец оказалась в прекрасном Мариинском театре и имела возможность увидеть знаменитый русский балет. Она сидела в заднем ряду императорской ложи, но это ничуть не омрачало ее счастья, ибо само присутствие значило для нее слишком много.

Публика блистала пышными нарядами и драгоценностями, словно дополняя сияние золотых и хрустальных люстр. Наряд Дани мог сравниться по красоте с нарядом самой императрицы Марии. Платье из изумрудного бархата, лиф которого был расшит сотней мельчайших топазов, очень шло Дани, драгоценные камни будто отражали блеск ее ореховых глаз. Колт любовался своей сестрой.

Давали балет Делиба «Коппелия», написанный во время франко-прусской войны. Слезы радости выступили на глазах Дани, когда она увидела Матильду Кшесинскую в роли озорной Сванильды.

Дани искренне аплодировала выдающемуся балетмейстеру и хореографу Мариусу Петипа. Яркие костюмы, точность и легкость танцоров очаровывали ее на протяжении всего представления. Стоило только Дани закрыть глаза, как она тут же представляла себя на сцене, грациозно исполняющей причудливые батманы и пируэты.

Однако слишком скоро это чудо завершилось, и они снова оказались в Зимнем дворце. Ужин подали в большом зеркальном зале.

Дани не удивилась, когда дочь царя составила компанию Колту, став неофициальной хозяйкой дома на этот вечер. Она с удовольствием увидела, как великая княжна с братом прошли в прилегающую чайную, чтобы осмотреть часть коллекции произведений искусства, представленную во дворце.

Самой же Дани пришлось по душе общество сына царя, Николая. Несколько раз она порывалась спросить его о танцовщице, которую обожала, но, помня сплетни Сирила о романе будущего царя с Матильдой Кшесинской, не посмела. Однако когда он любезно спросил, как ей понравился балет, Дани с энтузиазмом поделилась своими впечатлениями:

– Все балерины хороши, но ни одна из них не может сравниться с Матильдой Кшесинской. Она превосходна!

От внимания Дани не утаилось то, как в темных, пронзительных глазах Николая промелькнули гордость и страсть.

– Да, Матильдой Россия может гордиться.

Когда Николай дружески предложил ей совершить экскурсию по одному из крыльев дворца, Дани стала судорожно искать предлог, чтобы перевести разговор на Драгомира. От одного только воспоминания о нем комок подкатывал к горлу. Сирил говорил, что когда-то Драгомир и Николай были близкими друзьями. Возможно, теперь, когда Драгомир вернулся в Россию, прежние друзья возобновили отношения.

Неожиданно большая фреска на стене привлекла взгляд Дани, и она вскрикнула:

– Александровский дворец! Николай удивился:

– Вы знаете его? Она задумчиво кивнула.

Появился официант с подносом, на котором стояли хрустальные бокалы искрящегося шампанского, и Дани с отсутствующим видом взяла протянутый ей Николаем бокал. Ее странная реакция вызвала у него любопытство, а потому он решил продолжить тему:

– Вы бывали в Царском Селе?

– Нет.

– Тогда откуда вы знаете дворец? – улыбнулся он.

Дани решила, что настало самое время сообщить о своей находке, а заодно поинтересоваться, знает ли Николай о том, что Дрейк в Санкт-Петербурге. Она изложила ему историю о своей находке в Монако, о том, как у нее украли не самую лучшую в художественном отношении картину «Александровский дворец», но не стала упоминать о Дрейке.

Молодой человек, которому судьбой было уготовано стать будущим царем России, внимательно ловил каждое ее слово. Когда она закончила, он глубоко вздохнул и, изобразив на лице сочувствие, заметил:

– Печально, но вы сами сказали, что картина не представляет художественной ценности. Значит, вы ничего не потеряли, не так ли?

Он не дал ей возможности ответить на свой вопрос, ибо тут же отвернулся и перевел разговор на Другую тему, рассказывая о других экспонатах, представленных в комнате, и торопясь закончить экскурсию.

От Дани не скрылся странный взгляд, появившийся в глубине его глаз, – она чувствовала, что история напугала его. Поглощенная мыслями о Николае, Дани не заметила, как официант, который суетился поблизости, едва не уронил свой поднос, услышав ее рассказ.

Не заметила она также, как он стремительно исчез, бледный и потрясенный.

Колт неохотно оставил Дани у двери ее комнаты. Она расстроилась, так как не смогла спросить Николая о местонахождении его старого друга.

– Завтра, – сказала она, и в голосе ее прозвучали решительные нотки, – я снова встречусь с Николаем и сразу же спрошу его о Дрейке. Я должна найти его! Я не хочу оставаться в России всю зиму! Я получу мою картину и поеду домой. Мне нужно вести дела, – сердито закончила она. Колт поцеловал ее в щеку:

– Я могу пойти завтра с тобой, если хочешь. Мне все равно нечего делать. А теперь ложись спать.

Колт отправился в свою комнату, располагавшуюся в задней части первого этажа. Посольство было спроектировано очень удачно: деловые помещения находились посередине квадратного здания, а по бокам располагались частные комнаты и комнаты для гостей. Апартаменты Колта включали спальню, туалетную комнату и маленькую гостиную.

Он отпер свою дверь, зашел внутрь и удивился, что все лампы горят. Странно, обычно горничная оставляла свет только в гостиной.

– О, сударь, прошу прощения!

Колт изумленно заморгал, увидев молодую девушку, выходящую из его спальни со стопкой простыней.

– Пожалуйста, не доносите на меня, – сказала она дрожащим голосом. – Тогда я непременно потеряю работу. Я должна была закончить уборку здесь еще несколько часов назад, но я задержалась на другой работе и вот не успела до вашего возвращения.

Он покосился на часы на столе – почти четыре часа утра, и подозрительно посмотрел на нее:

– Горничные не работают в такое время. Полагаю, будет лучше, если я позову охрану.

Нет, пожалуйста! – Она уронила простыни и закрыла лицо дрожащими ладонями, смотря на него сквозь пальцы. – Нет, сударь! Пожалуйста, не надо! Я потеряю работу, а я должна жить на что-то. Должна помогать своей семье, и… – Она, горестно качая головой, чуть не рыдала. Закрепленные многочисленными шпильками ее ярко-рыжие волосы выбились из белого кружевного чепчика и сверкающим каскадом обрушились вниз, свободно и естественно ложась на плечи и обрамляя милое личико.

Колт не мог не заметить редкую красоту девушки. Зеленые глаза, широко открытые от страха, походили на сияющие жадеиты. На ней была белая форма, застегнутая по самую шею, но она прелестно обрисовывала ее грудь. Длинная юбка ловко сидела на гибкой фигурке.

Очаровательная девушка!

Он подошел к ней, отнял ладони от ее лица и сжал запястья в своих руках, заставляя ее встретиться со своим суровым взглядом.

– Скажите мне правду, – потребовал он, пытаясь заглянуть ей в глаза, – или я сейчас же позову охрану. Что вы делаете в моей комнате в столь поздний час?

Джейд притворилась, что ужасно испугалась, хотя на самом деле еле сдерживалась от смеха – оказывается, она неплохая актриса!

– Я говорю правду, сударь, поверьте. Мне, бедной, необразованной девушке, посчастливилось найти работу в Санкт-Петербурге. Целый день я поддерживаю порядок в особняке графини, которая очень скупа и держит только одну служанку. Я работаю за десятерых, но денег все равно не хватает, поэтому мне и пришлось наняться на эту ночную работу. Здесь с большим пониманием относились к тому, что иногда я приходила очень поздно, ведь я не доставляла неудобств гостям.

Ваша комната, – лепетала она, казалось, у нее вот-вот начнется истерика, – была последней, потому что вы всегда приходите поздно. Сегодня я задержалась дольше, чем обычно, но все же думала, что успею закончить до вашего возвращения… Прошу вас, сударь, простите меня.

Она вдруг прижалась к нему и положила голову ему на плечо, словно силы окончательно покинули ее.

Сердце Колта готово было выпрыгнуть из груди. Боже, как она хороша! Он почувствовал, как в нем нарастает желание… и что-то еще… какая-то незнакомая нежность.

Ему стало стыдно за то, что он отчитывал горничную и не верил ей. Он отпустил ее запястья, обнял и посадил на бархатную скамеечку возле окна.

– Позвольте мне принести вам бокал вина. В спальне есть графин. И хватит плакать. Я не донесу на вас.

Он исчез в другой комнате, и Джейд слегка прикоснулась к глазам кончиком накрахмаленного голубого передника. Неужели по-настоящему заплакала?

Колт вернулся с бокалом бургундского.

– Я не могу, – запротестовала она. – Меня строго накажут за то, что я посмела выпить здесь, с вами… – Она подняла на него глаза, опушенные густыми ресницами.

Колт чуть не задохнулся. Господи, он никогда не видел ничего прекраснее. Кожа цвета сливок, а волосы отливают золотом. И голос ее был необычным – мелодичным, чувственным.

Он сел рядом с ней:

– А теперь скажите, как случилось, что вам приходится работать на двух работах?

Она повторила свою историю и спросила с надеждой:

– Вы понимаете, почему я так испугалась, когда вы вошли, сударь? Вы не скажете про меня?

– Я никогда ничего не обещаю, – улыбнулся он. – Моего слова достаточно. Скажите, как вас зовут?

Она с теплом посмотрела на него. Он был очень милым и привлекательным. Она надеялась сделать то, о чем просил ее Драгомир, не слишком ранив этого молодого человека.

– Джейд, – сказала она.

Он заглянул в ее зеленые глаза и почувствовал, как его охватывает жар.

– Джейд, – повторил он и улыбнулся. – Конечно. А как же еще?

Оказавшись в своей гостиной, Дани отбросила в сторону меховую накидку и подошла к камину, затейливо украшенному резьбой из красного дерева. На каминной полке стояло множество немецких и швейцарских безделушек из позолоченного серебра, а над камином висела красивая картина.

Апартаменты Дани были очаровательными, однако не о комфорте и роскоши думала она, растирая замерзшие пальцы. Ее мысли напоминали огонь – прихотливый, исчезающий…

Где же Дрейк? Ведь он должен быть в России. Куда еще мог он отправиться?

И почему он исчез столь внезапно? Зачем украл картину, разрушил прекрасные чувства, которые рождались между ними? Неужели он так страстно желал эту вещь? Она еще могла бы понять его, если бы это было действительно ценное произведение искусства или если бы он нуждался в деньгах. Но он был очень богатым человеком.

Она покачала головой, закусила нижнюю губу, пытаясь побороть внезапное желание заплакать.

Какой глупой она была! Еще долго, очень долго она будет с горечью вспоминать свое необдуманное поведение.

Вздохнув, она прошла в спальню. Там был устроен маленький альков для интимных чаепитий и поздних ужинов. Французская люстра висела над элегантным столиком для завтрака, вокруг которого стояли четыре кресла в стиле ампир. Прелестный бежевый с золотом ковер покрывал мраморный пол.

Больше всего места в спальне занимала кровать из вишневого дерева с шелковым пологом. Стены комнаты были затянуты шелком в цвет полога. По обе стороны ведущей на балкон арочной двери стояли китайские шкафчики с золотой инкрустацией, замечательно вписываясь в интерьер.

На Дани вдруг пахнуло холодом, и она заметила, что одна из занавесей покачивалась. Дверь была не заперта. Дани повернулась, чтобы закрыть ее, но тут же словно приросла к полу при звуке знакомого голоса.

– Доброе утро, моя дорогая, – ласково сказал Дрейк.

Дани продолжала стоять абсолютно неподвижно, затаив дыхание, приказывая успокоиться своему бешено колотившемуся сердцу. Наконец она все же подошла к двери, заперла ее и только после этого обернулась.

Он стоял в тени в дальнем углу комнаты.

– Ты негодяй! Как ты посмел пробраться в мою спальню… хотя, кажется, ты весьма преуспел в таких делах! – Она постаралась вложить в тираду все свое презрение.

Дрейк вышел из темноты и, надменно улыбаясь, спросил:

– И что же это значит?

Помимо воли она ощутила внезапный прилив тепла внутри. Как он красив!

– Что именно? Негодяй… или твои ночные склонности? – едко уточнила она.

– Я знаю, ты рассердилась из-за того, что случилось последней ночью в Париже, но зачем же столько сарказма от такой прелестной особы?

Дани до боли сжала кулаки, ненавидя дерзкое выражение его лица.

– Мало того, что ты оказался бабником, о чем мне тогда все твердили, так ты еще и обыкновенный вор?..

Он вопросительно поднял бровь. О чем, черт побери, она говорит?

– Объясни, Дани.

Она замахала руками, давая волю своей злости.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! То, что ты не можешь получить, ты просто забираешь силой!

Он схватил ее за запястья. Почему она обвиняет его? Он думал, что она взрослая, умная женщина… Ведь он не соблазнял ее. Она сама этого хотела.

– Ты что, с ума сошла? – взорвался он. – Изображаешь из себя оскорбленную девственницу? Ты ведь хотела этого ничуть не меньше, чем я. Не было никакого принуждения…

– Иди к черту!

Он беспомощно замолчал перед взрывом ее ярости.

– Я говорю не о том, что произошло между нами, – закричала Дани, не в силах сдерживаться. – А о том, что ты украл. Как ты мог?

– Украл? – переспросил он, ошеломленный. – Никогда в жизни я ничего не крал…

Он отпустил ее руки и смотрел на нее в полном недоумении.

– Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь.

Дани холодно взирала на него. Он кажется искренним, но, впрочем, он и должен выглядеть и говорить убедительно. Она пренебрежительно скривила губы:

– Ты лжешь, Дрейк! Ты знаешь, что я говорю о картине. Ты взял ее ночью и, как трус, убежал из Парижа.

Страх словно сковал его тело. Задавая вопрос, он дрожал, боясь получить ответ.

– Ты говоришь о картине «Александровский дворец» ?

Она язвительно рассмеялась:

– Ты поражаешь меня, Дрейк. Неужели ты думал, я не буду подозревать тебя? Напрасно. О тебе я сразу подумала, еще не зная, что ты убежал, – так боялся моего брата.

– Господи, Дани, я не брал ее! На следующий день я даже хотел прийти и объяснить, почему мне так нужна эта картина. Но я получил срочное послание, призывающее меня в Россию. Необходимо было немедленно уехать, и я не смог предупредить тебя об отъезде. Впрочем, ты бы все равно не стала слушать ничего той ночью.

– О, еще одно ложное послание. Ты, кажется, тратишь на них немало времени?

– Поверь, я не убегал от Колта. Я хотел все объяснить ему – я все подстроил для того, чтобы он понял, что Лили лгунья.

– Теперь мне все равно, – огрызнулась Дани. – Даже хорошо, что я узнала, что ты лгун и мошенник, иначе впустую потратила бы на тебя время. Я приехала сюда с одной целью – вернуть свою картину, и не подниму никакого шума из-за кражи. Но если не вернешь пропажу, тебя арестуют.

– Я не брал картину, Дани! Если бы я взял ее, то пришел бы сюда сегодня ночью?

– Не оправдывайся! Ты пришел сюда, потому что услышал, что я нахожусь в Санкт-Петербурге, испугался, что тебя арестуют, и решил притвориться, что тебе ничего не известно о краже. Не получится, потому что я не верю тебе! А теперь верни картину, – закончила она, повысив голос, – и я поеду домой и забуду, что знала тебя!

Ее глаза, казалось, прожигали его насквозь.

Драгомир отвернулся и подошел к дверям, ведущим на балкон. Он распахнул их и жадно глотнул морозного воздуха, надеясь, что мороз охладит его пыл и он найдет способ заставить Дани поверить ему.

Значит, картина украдена, и он снова оказался на том самом месте, с которого начал десять лет назад, когда решил найти ее для царя и восстановить честь имени Михайловских. Если только…

Он радостно щелкнул пальцами, проигнорировав ее презрительный взгляд, и закричал:

– Арпел!

– Какое отношение имеет к этому Сирил? – холодно спросила Дани.

Драгомир глубоко вдохнул и протянул ей руку:

– Дани, понимаю, почему ты рассержена и расстроена, но прошу тебя: выслушай меня, позволь объясниться.

Она смотрела на его протянутую руку, на умоляющее выражение его лица, но не двигалась.

– Дани, прошу тебя. Дай мне шанс.

– Зачем?

Он закрыл балконную дверь, шагнул к ней:

– Признайся, ведь есть вероятность, что я говорю правду, и если ты не выслушаешь меня, ты будешь мучиться сомнениями.

Она с иронией смотрела на него.

– Ты льстишь себе, если думаешь, что мне есть до тебя дело.

– Ты боишься? – Он использовал свой последний аргумент.

– Боюсь? – засмеялась она. – Тебя? Да если я закричу, тут же примчатся гвардейцы. Удивляюсь, как тебе вообще удалось пробраться сюда.

– Не меня боишься, а себя, своего сердца. Боишься выслушать меня, потому что не хочешь признаться в том, что я тебе нравлюсь.

Она снова засмеялась и села на бархатную скамеечку у кровати.

– Начинай, – коротко кивнула она. – Говори. Уверена, это будет увлекательная ложь, но по крайней мере ты поймешь, что я не такая, как другие. Твои чары на меня не действуют.

Он проигнорировал ее сарказм, начал, ходя по комнате, почти шепотом раскрывать секреты своего прошлого.

Спустя полчаса он замолчал, переводя дыхание.

– Дани, я клянусь, что каждое мое слово – правда.

Он с опаской взглянул на нее, поскольку во время своего рассказа боялся встретиться с ее презрительным или возмущенным взглядом, боялся, что не закончит своей исповеди.

– Ты веришь мне?

Он увидел, как ее золотистые глаза наполнились слезами. Она протянула к нему руки:

– Да, Дрейк. Может, это и глупо, но я верю тебе.

Он поднял ее на ноги и порывисто привлек к себе.

– Я никогда больше не отпущу тебя, Дани, – хрипло пробормотал он.

Она засмеялась нежно, тихо и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Не отпустишь, потому что я не собираюсь уходить.

Он держал ее в объятиях и рассказывал о своей матери, о том, что она явилась причиной его недоверия ко всем женщинам.

– Вот почему мне понадобилось так много времени, чтобы рассказать о моем прошлом, Дани. Я должен был доверять тебе.

– Я кое-что знала из этого. Сирил рассказывал, как тебя изгнали из двора из-за скандала, связанного с твоей семьей. – Она задрожала от одной только мысли о его душевной боли. – Но он не сказал мне, насколько ужасно все это было.

– Картина у Сирила. Наверняка! Каким-то образом он узнал о секрете, о том, что Зигмунд Коротич спрятал разгадку местоположения яйца в картине. Сирил понял, что я тоже охотился за ней, поэтому направил мне ложную телеграмму, чтобы выманить меня из города и самому завладеть картиной. Он был уверен, что ты обвинишь меня, как только выяснишь, что картина украдена, и оказался прав.

– Прости, Дрейк, – прошептала Дани.

– Как случилось, что ты прибыла сюда вместе с ним? Я знал, что рано или поздно он появится в Санкт-Петербурге, поэтому приказал своим людям постоянно следить за его домом. Именно от них я узнал о том, что ты находишься в России, но не мог понять почему.

Она объяснила ему, как все произошло, как она решила использовать Сирила, чтобы попасть в высшее общество и артистические круги Санкт-Петербурга.

– Благодаря папе Колта и меня пригласили в Зимний дворец и на балет, но в другие места мы бы не попали без Сирила. Теперь он злится на меня – второй раз я получаю приглашения, которые не распространяются на него.

Драгомир сказал, что она напрасно жалеет этого человека.

– Я все еще наблюдаю за ним. Он встречается с одной из своих подружек и весело проводит время.

Дани была потрясена поступком Сирила, но он объяснялся просто: раскрой он секрет картины и найди пропавшее яйцо Фаберже – его ждала бы потрясающая карьера.

– Ну что ж, он будет очень разочарован, потому что мы вернем ее, – твердо сказал Драгомир. – Очевидно, он еще не раскрыл секрета, иначе уже повсюду бы растрезвонил о своем открытии.

Дани обеспокоенно спросила, а сможет ли он сам разгадать тайну.

– Если у меня будет время изучить картину, да. Я не беспокоюсь об этом. Я должен получить ее, и все.

– Я помогу тебе.

Его голос был теплым, таким же ласкающим, как и его руки, которые двигались по ее спине, сжимали ягодицы.

– Одно сознание того, что ты на моей стороне, что ты со мной, помогает мне, Дани.

Он поцеловал ее, и на этот раз они опустились на кровать, поддаваясь нарастающей внутри них страсти, желанию, которое захватило обоих.