Любовь и замки. Том 2

ФОНТЕНБЛО Кристина Шведская убивает своего возлюбленного

Вскоре после полудня 10 ноября 1657 года отец Ле Бель, настоятель монастыря матуринов в Авоне, спеша пересек грязные и заброшенные аллеи сада Дианы в парке Фонтенбло, направляясь к павильону Принцев, — единственной части огромного дворца, выказывающей еще признаки жизни. Действительно, молодой король Людовик XIV почти не посещал более этой королевской резиденции из-за скупости кардинала Мазарини, который начинал браниться из-за малейших расходов, если считал их излишними. Тем не менее, здесь жила королева…

В соединенной с павильоном галерее Оленей жила та, которую прозвали блуждающей королевой: Кристина, бывшая властительница Швеции, чье отречение три года назад и бродячая, удаленная от света жизнь были неизменным источником разговоров всех европейских дворов и, особенно, французского.

Это был уже второй приезд Кристины во Францию, однако первый оказался столь шумным, что теперь Мазарини счел предпочтительным устроить нежеланную гостью в этом крыле дворца Фонтенбло, одиноком и удаленном от Парижа на достаточное расстояние, чтобы по возможности окружить шведку молчанием.

Там она и жила, окруженная странной и довольно подозрительной свитой из карликов, шутов, слишком красивых итальянцев, псевдоученых и заоблачных философов. И простые люди из соседней деревни, в чьих глазах королева была обязана вести достойную жизнь, считали, что дочь великого Густава-Адольфа, эта молодая женщина тридцати одного года, которая в один прекрасный день послала к чертям корону и трон ради того, чтобы отправиться путешествовать по миру переодетой мальчиком в обществе кучки товарищей по авантюрам — одно из воплощений дьявола.

Отец Ле Бель был уже знаком с Кристиной. Четыре дня назад она впервые призвала его к себе и передала под страхом тайны исповеди — после путешествия в Рим она приняла католичество — запечатанный пакет с бумагами, прося сохранить его до следующего приглашения. И вот — приглашение только что принес ему паж, — верный своему слову, священник собирался вернуть то, что она ему доверила.

Прибывшего проводили не в комнату королевы, как то было в первый раз, а в галерею Оленей. Он встретил там шведку, одетую вовсе не по-королевски, а как одеваются обычные женщины. На ней было платье темного бархата, украшенное фламандскими кружевами; она прогуливалась под руку с восхитительным брюнетом: маркизом Ринальдо Мональдески, о котором поговаривали как о ее любовнике. Несколько человек из свиты — среди, которых не было ни одной женщины — болтали приглушенными голосами на другом конце галереи, но они исчезли тут же с появлением отца Ле Беля. Остались только два гвардейца и Сантинелли, известный тем, что вместе со своим молодым братом он пользовался привычной протекцией королевы.

Произошла странная сцена. Взяв пакет писем, Кристина протянула его Мональдески, приказав ему открыть его и прочесть содержание. Но едва увидев первые строки, молодой человек испугался, побледнел и задрожал. — Тогда прочту я! — сказала королева. И она прочла.

Адресованное послу Испании послание было удручающего содержания: все планы королевы были в нем яснейшим образом изложены и, что более важно для влюбленной женщины, там были осмеяны ее привычки, равно как и физические недостатки. Кристина действительно не была очень красива, несмотря на искрящийся взор и восхитительные ноги, которые она любила показывать в облегающих башмачках. Небольшого роста, со слишком крепко сбитой фигурой, она имела физический недостаток: одно плечо у нее было выше другого. Лицо нельзя было назвать привлекательным, а грудь была, пожалуй, слишком велика. Все это Мональдески — ибо, конечно, он являлся автором письма — жестоко высмеял. Теперь он глядел на Кристину с ужасом, и вдруг повалился на пол, обхватив ее колени руками: — Прощения! Прощения!..

Он не произносил ничего, кроме этих слов. Бесстрашная Кристина, не желая видеть его таким трусом, направилась к окну. Он последовал за ней, не вставая с колен и уцепившись за ее платье, не стесняясь присутствия остальных наблюдавших эту сцену, кто с безразличием, кто с ужасом. Наконец королева позволила ему сказать слово в свою защиту.

Срывающимся голосом начал Мональдески свое оправдание. Что он сказал? На самом деле ничего убедительного. Он пытался переложить ответственность за ошибку на своих врагов, на Сантинелли, которого ненавидел и чей взгляд чувствовал теперь на себе. Оправдание было неуверенным, сконфуженным и туманным, подобно этому ноябрьскому дню. Он хотел пробудить в сердце той, кого так жестоко оскорбил, горячие воспоминания об их последних ночах, даже не отдавая себе отчета в том, что возбуждает этим горечь в сердце женщины и одновременно гнев королевы.

Когда, исчерпав все возможные аргументы, он наконец умолк, Кристина, оставив его, обернулась к отцу Ле Белю, который, дрожа, перебирал в углу свои четки. То, что она сказала, вырвало из уст Мональдески крик ужаса: священник должен исповедовать виновного, дабы приготовить его к смерти. Взволнованный не меньше провинившегося, отец Ле Бель пытался смягчить королеву, но она ничего не желала слушать, — ни уверений монаха, ни воплей человека, рыдающего у ее ног. Она вышла и почти бегом удалилась в свою комнату.

Прошли долгие минуты. Прислонившись горячим лбом к прохладному стеклу, Кристина смотрела невидящим взглядом на сырой и туманный парк, начинавший погружаться в сумеречную тень. Ни единого звука, кроме легкого стука в дверь. Это отец Ле Бель. Его лицо бледно, и руки дрожат. Нет, он пришел не для того, чтобы сказать, что виновный исповедан, он хочет призвать эту женщину смягчить свое решение, которое можно сравнить только с жестокостью варваров. Он описал Мональдески таким, каким только что его видел, плачущего, распростершегося ниц, призывающего королеву, единственное слово жалости которой вызовет его искреннее обожание. Затем священник обратился к сердцу Кристины, и, наконец, заговорил о короле Франции, которому принадлежит замок и который не может потерпеть, чтобы в нем совершалось столь явное убийство… Ничего не помогло! Королева грубо приказала священнику вернуться в галерею и поторопиться с выполнением своего долга, если он не хочет, чтобы виновный умер без причащения.

Затем, еще через несколько минут, вновь постучали в дверь. На этот раз сам Сантинелли. И он тоже пришел просить помилования для этого человека, которого он ненавидит и презирает, но которого все же не может позволить хладнокровно уничтожить. Можно быть записным дуэлянтом, можно быть даже жестоким и грубым как наемник, но нельзя ударить коленопреклоненного человека. — Когда палач отрубает голову, ему всегда приходится ударять коленопреклоненного!

Теперь она уже угрожала. Если Сантинелли не желает подчиняться, пусть уходит! Она прогоняет его. Но в любом случае это не спасет Мональдески. И внезапно она закричала: — Это трус, бесчестный трус! Надо, чтобы он умер, и как можно скорее! И если он не поторопится с причащением, зарежьте его! — И дверь закрылась за спиной итальянца.

В галерее происходил отвратительный спектакль. Мональдески, распростертый перед священником, который сам едва держался на ногах, был уже не более, чем тряпкой. Сантинелли прокричал ему от дверей, что спасения нет, и что час смерти пробил для него. Потом приблизился с обнаженной шпагой к несчастному, который с глазами, наполненными ужасом, в безумии шептал: «Минуту… только минуту еще».

Сантинелли более не слушал. Подняв шпагу, он склонился над приговоренным, нашел сердце и покончил бы в одну минуту, если бы на Мональдески не было кольчуги. И так как тот попытался голой рукой отвратить оружие, оно ранило три пальца Сантинелли, прежде чем сломаться. Как безумный, в бешенстве тот достал кинжал и ударил его по лицу, позвав еще двух гвардейцев на помощь, чтобы покончить с этим. Однако это оказалось непросто. Мональдески цеплялся за жизнь, его крики были слышны во всем дворце… Долгие минуты прошли, пока они не прекратились… Сантинелли наконец удалось перерезать горло несчастного. Минутой позже, когда слуги уносили на носилках окровавленное тело и яростно отмывали мраморные плиты пола, мрачная процессия прошла перед Кристиной, застывшей на пороге своей комнаты. Она не дрожала, только смотрела перед собой невидящим взглядом, бледная и холодная, напоминающая статую. Отец Ле Бель еще раз поднял на нее полный ужаса взгляд: — Говорили, что мы любили его, мадам! — Теперь я могу любить его. Смерть стирает все…

Под сенью маленькой церквушки в Авоне покоится прах Ринальдо Мональдески, чьим преступлением было предательство любви королевы. Плита, покрывающая его останки, видна до сих пор.

Что до Кристины Шведской, то она была вынуждена покинуть Францию, правда, для того, чтобы выселить ее из Фонтенбло, Мазарини потребовалось подарить ей палаццо в Риме и деньги на то, чтобы там жить. Любила ли она еще? Кажется, она осталась верной памяти того, чьей смерти требовала с таким упорством. С тех пор ее существование было лишено скандалив и всецело посвящено наукам, философии и религии.

Вместе со знаменитой графиней Матильдой она однажды заставила Императора топтаться на снегу в продолжение трех долгих дней. Теперь прах ее покоится в церкви Святого Петра в Риме, недалеко от знаменитой «Пьета» Микеланджело.