Любовь на капоте

3. Казанцев

Выражение «понедельник – день тяжелый» никогда не имело отношения к моей жизни. Это для тех, кто работает с понедельника по пятницу, а затем за два дня пытается наверстать то, в чем отказывал себе в течение пяти рабочих дней, понедельники бывают какими-то особенными. Для меня же каждый день рабочий, если я не в отпуске.

Так было раньше, до ранения. До того, как четыре года назад военно-медицинская комиссия признала меня негодным к продолжению воинской службы и отправила на «заслуженный» отдых.

Так осталось и теперь. Потому что я по-прежнему не считал нужным давать себе передышку, посвящать субботы и воскресенья праздному времяпровождению. Выбор у меня был небольшой: или маяться в выходные дни от одиночества в пустой квартире, или согласиться вести занятия в школе «ЭргоДрайв». Я выбрал второе.

Очередной понедельник начался так же, как начиналось теперь каждое мое утро. Я проснулся около шести утра в холодном поту, с онемевшими руками и затекшей шеей. Мне вновь снилось, что я полностью парализован и не способен пошевелить ни ногой, ни рукой. Не имею сил повернуть головы. Не могу позвать на помощь. Самое противное, что даже проснувшись, я не мог сразу избавиться от ночного кошмара, потому что закостеневшее за ночь тело действительно не спешило подчиняться командам.

Я вынудил себя успокоиться. Выровнял дыхание. Начал медленно сгибать и разгибать пальцы рук, затем – разрабатывать один за другим лучезапястные, локтевые и плечевые суставы. Когда покалывающие ощущения в руках прошли, и нормальная чувствительность восстановилась, я позволил себе растереть лицо и шею, после чего, наконец, появилась возможность повернуть голову. Но до того момента, когда сумею встать, было все еще далеко. Предстояло расшевелить ноги. Проделать упражнения, которые разогреют мышцы спины.

Весь комплекс гимнастики, которую я выполняю теперь каждое утро с единственной целью – получить возможность самостоятельно двигаться – занимал около тридцати минут.

Наконец, мне удалось встать с постели. Еще полчаса на домашних тренажерах, помогающих укрепить мышцы спины. Водные процедуры. Бритье. Чашка крепкого несладкого кофе и бутерброд с сыром под утренний выпуск новостей. Ставший привычным гражданский «прикид»: серо-синие брюки со стрелкой, бледно-голубая рубашка с расстегнутой верхней пуговкой, поверх нее – спортивный пиджак под цвет брюк. На ноги – недорогие кожаные мокасины производства «мейд ин Чайна».

В таком виде я веду занятия в военной академии. Всего два часа пять дней в неделю. Но это лучше, чем ничего. Это позволяет думать, что мои знания и опыт все еще кому-то нужны. Это – мой собственный способ доказать себе, что в свои тридцать восемь лет я – все еще полезный член общества.

Еще один способ оставаться «на плаву», не погружаясь в темную бездну безразличия ко всему и прежде всего – к своему будущему – это школа экстремального вождения «ЭргоДрайв». Как же мне повезло, что мой школьный товарищ Жора Галкин отыскал меня, уговорил взяться за этот проект!

Вначале я был настроен скептически. Сомневался во всем: в том, что кто-то захочет пройти такие курсы. В том, что нам удастся преодолеть все бюрократические препоны и получить разрешение на создание школы. В том, что хватит средств, чтобы выкупить старый заброшенный стадион и переоборудовать его под наши нужды. В том, что мы сумеем приобрести хотя бы пару машин, на которых будем обучать тех, кто еще не обзавелся собственным автотранспортом.

Но в конце концов все уладилось. Оказалось, что стадион со всеми постройками выставлен на торги на аукционе, где продавалось имущество предприятий-банкротов. На том же аукционе удалось найти целых пять легковых машин, принадлежавших разорившейся недавно компании, занимавшейся доставкой малогабаритных грузов. Иномарки оказались в хорошем состоянии. Немного усилий – и они превратились в отличные тренировочные автомобили.

Мы с Жориком вложили в наш проект все имевшиеся у нас сбережения и взяли пару кредитов. За год работы школы расходы почти окупились, и вот-вот должна была появиться первая прибыль. Очередь на обучение была расписана на три месяца вперед. Это вдохновляло. Это давало силы продолжать двигаться. Вставать каждое утро с пропитанных потом простыней, твердя про себя, как мантру: «Мне есть, ради чего жить. Мне есть, ради чего подниматься каждое утро и выходить из дома».

***

До вечера день шел как обычно. Два часа семинарских занятий со студентами академии. Три двухчасовых тренировки с уже знакомыми учениками в «ЭргоДрайве». Скромный обед между первой и второй тренировками. Еще более скромный кофе-брейк перед последним на сегодня занятием с новым учеником, решившим улучшить свои водительские навыки, поднять их на новый уровень.

Я привычно справлялся с нагрузками. Привычно игнорировал болезненные ощущения в поврежденных руке и ноге, ставшие неизбежным фоном последних четырех лет жизни. В общем, как говорится, ничто не предвещало…

Выпив вторую – и последнюю на сегодня – чашку кофе, прошел мимо стойки администратора. Виктор увлеченно копался в компьютере, и, наверное, даже не заметил бы меня, если бы я сам не остановился и не поинтересовался, прибыл ли новый ученик.

– Да, ждет вас, Александр Аркадьевич, возле гаражей. – Преданно заглядывая в глаза, оповестил меня юноша. – Всего минут пять, как ждет.

– Ну, хоть не опаздывает – и на том спасибо, – согласился я.

…Не люблю, когда опаздывают. Считаю это неуважением к тому, кого вынуждают ждать. Да и вся моя предыдущая жизнь не предполагала опозданий. Если кто-то из моих коллег не выходил вовремя на связь или не являлся на встречу к назначенному часу, это могло означать только одно: неприятности. С человеком что-то случилось. Операция под угрозой срыва, а жизнь друга – в опасности.

Эта привычка – начинать просчитывать варианты возможных осложнений и способов их преодоления в случае, когда кто-то опаздывал, была во мне уже не искоренима. Из-за этого мы даже пару раз довольно сильно повздорили с Жорой, который был совершенно не способен явиться куда-либо вовремя. Сошлись на том, что Георгий взял за правило звонить или слать мне СМС, когда понимал, что в очередной сто первый раз не укладывается в сроки.

Раздумывая над тем, как и на что убить те несколько часов, которые отделяют момент окончания последней тренировки от времени, когда уже можно ложиться спать, я вышел из административного корпуса. Завернул за угол и направился к гаражам, представлявшим собой длинное кирпичное одноэтажное здание, разделенное на десяток боксов. Пять из них были заняты машинами, один – сдвоенный – был оборудован под автомастерскую.

На длинной дощатой скамейке без спинки, пристроенной между мастерской и первым боксом, увидел своего нового ученика. Ну, то есть, это я сначала так думал, что ученика. Странно одетый, молодой, как мне показалось, парень, сидел, уткнувшись носом в планшет и что-то увлеченно изучал.

Чем ближе я подходил, тем яснее видел, что ждет меня вовсе не парень. Мои сомнения развеялись окончательно, когда новичок, точнее, новенькая подняла взгляд, заметила мое приближение и встала мне навстречу.

«Ба!.. Баба?!» – эти слова едва не сорвались с языка. Я стиснул зубы, сжал кулаки, стараясь не выдать ни единым движением своих чувств. Хотелось зажмуриться. Хотелось помотать головой. Хотелось завыть волком от накатившей опаляющей волны болезненных воспоминаний, от гнева и обиды на своих сотрудников, не предупредивших меня о том, что мой новый ученик – женщина. Точнее, девушка.

Четыре года я давил в себе даже проблески мыслей и воспоминаний о предавшей и бросившей меня жене. Бросившей и обобравшей в тот момент, когда она была нужнее всего. Когда от нее – единственного близкого, как мне тогда казалось, человека – я ждал хоть какой-то помощи. Сочувствия. Заботы. Дождался – судебного извещения о разводе и разделе совместно нажитого имущества.

Я отдал бывшей супруге все, что она хотела. Все, на что претендовала. К счастью, она просто не знала о некоторых моих вложениях и приобретениях, которые я сумел оформить на свою мать. Почему скрыл? Что-то в поведении жены насторожило меня, когда я видел ее в последний раз перед своим ранением. Что-то вынудило промолчать, сдержаться, взять время на размышления.

***

Дожидавшаяся меня девушка чем-то напоминала мою бывшую. То ли короткой темной стрижкой. То ли подтянутой фигуркой – не тощей, но и не полной. А может, вот этой дружелюбной, располагающей улыбкой, за фасадом которой могли скрываться любые другие чувства? Моя жена была мастерицей улыбаться.

Эта высокая – вполне себе модельного роста – девица, которой, на мой взгляд, было двадцать четыре – двадцать пять лет, тоже улыбалась профессионально. Очень уж красиво. Слишком уж приветливо для первой встречи с совершенно незнакомым человеком.

Эта псевдоискренность бесила. Меня накрыла новая волна ярости. От накатившего бешенства я все же потерял контроль над мышцами. Правый уголок рта пополз вниз и начал подергиваться. Правая нога стала непослушной. Вернулась хромота, от которой я так долго старался избавиться. Это была катастрофа.

Меньше всего мне хотелось показать свою слабость перед какой-нибудь женщиной. Мне претила мысль о том, что меня могут начать жалеть. Было до тошноты противно думать о себе, как о немощном калеке, который заслуживает лишь одного: сочувствующих взглядов и рассуждений на тему о несправедливости злой судьбы.

От глупых и наивных иллюзий о том, что меня – даже вот такого искалеченного, с изуродованным лицом и железками вместо суставов – можно любить, меня избавила моя бывшая жена. За что сейчас я был ей даже благодарен.

***

«Ну, давай! – кричал я мысленно, продолжая шагать в сторону новой ученицы, подволакивая немеющую, охваченную спазмом ногу. – Давай же! Изобрази на своем хорошеньком гладеньком личике жалостливо-понимающую мину! Покажи, как ты сочувствуешь моей беде, как сопереживаешь моему горю! Может быть, я даже сумею сделать вид, что поверил...»

Я продолжал двигаться в сторону своей новой ученицы и сквозь красную пелену гнева, застилавшую мои глаза, наблюдать за девицей. За её реакцией на меня. Девушка оправдывать мои ожидания не особо спешила. Открытая дружелюбная улыбка, не встретив ответной, медленно увяла на ее лице, сменившись выражением легкой растерянности.

«Что?! Разглядела? – возопил во мне мой гнев. – Ну же, давай, покажи свой испуг. Отвращение. Жалость!»

Вместо этого девица опустила голову, оглядела себя, свою одежду так, словно искала на ней пятна или прорехи. Провела пару раз ладонью по ветровке, по штанишкам, словно стряхивая невидимые пылинки. Дырок и грязи видимо, не нашла.

Вновь воззрилась на меня. Сквозь растерянность начала проступать задумчивость. Взгляд ее стал цепким, внимательным. За годы лечения и реабилитации в военных госпиталях и спецсанаториях я успел привыкнуть к таким взглядам. Именно так – пристально, но без особых эмоций, меня рассматривали опытные медики.

Теперь я уже не сомневался, что ученице минимум двадцать пять лет. Слишком уж сдержанной и спокойной она оказалась. А ведь я уже почти дошел до нее. С трудом удерживая равновесие, замер на несколько мгновений, заглянул в самую глубину серых с желтыми крапинками у зрачка глаз.

«Кто ты? Откуда принесло тебя на мою голову?!» – прокричал ей мысленно.

Сделал последний рывок и повалился на жалобно заскрипевшую скамью. Боль в ноге сразу уменьшилась. Дышать стало легче.

Девица обернулась. Глянула, что я сижу и… тоже уселась на расстоянии вытянутой руки от меня. Не просто уселась. Расселась! Привалилась спиной к стене гаража, начала наблюдать за джипом марки «Мерседес», на котором один из наших инструкторов, Родион Славин, тренировал очередного клиента.

Между нами воцарилась тишина, слегка разбавляемая порыкиванием мерседесовского двигателя. Спазмированные мышцы ноги требовали массажа. Я снова искоса глянул на свою молчаливую соседку. Она выглядела так спокойно и безмятежно, словно заняла скамью в парке, а я просто подошел позже и тоже присел рядом, чтобы отдохнуть.

Было похоже, что ее сложившаяся ситуация совсем не напрягает. «Не парит», как говорит современная молодежь.

«Что ж, раз тебя не парит – меня тем более!» – подумал я и, вытянув ногу, принялся растирать сведенные спазмом мышцы.

Боль понемногу отступила. Вместе с ней схлынула и волна ярости. Теперь я уже и сам не понимал, почему меня так «накрыло». Точнее, понимать-то понимал, но готов был признать, что реакция у меня была не вполне нормальная. Чрезмерная.

Будущая ученица продолжала молчать. Но в этом молчании не было ни неприятия, ни осуждения, ни демонстративной отстраненности. Она не пыталась сделать вид, что меня здесь нет. Напротив, каким-то непонятным образом она дала мне ощутить свое присутствие, свое уважительное внимание.

Не зная, что говорить и что делать, я тоже откинулся спиной на гаражную стену, прикрыл на несколько мгновений глаза. Время шло. Пауза затягивалась. А ведь я должен вести занятие! За него деньги уплачены!

Наконец, понимая, что дальше играть в молчанку бессмысленно, я заговорил:

– А ты не из пугливых, да?

Девушка не стала отвечать на мой – признаю, положа руку на сердце – невежливый вопрос. Выпрямилась. Обернулась ко мне. Взмахнула ресницами так, что показалось, будто моей пылающей щеки коснулся прохладный ветерок. Сообщила нейтральным тоном:

– Меня Полина зовут, Александр Аркадьевич.

Вот так, Казанцев. И кто тут истеричная баба после этого? Уж не ты ли?

– Полина, значит. Ну, здравствуйте, Полина. – Я невольно тоже перешел на «вы».

– Здравствуйте, Александр Аркадьевич.

И снова молчит. Смотрит без улыбки, внимательно, но мягко. Ни враждебности, ни настороженности. Это ж насколько нужно быть в себе уверенной, чтобы так ровно и спокойно сначала стоять перед лицом взбешенного мужика, а потом сидеть рядом и молчать, словно ничего не случилось?

Но вот сидит же. Отдала инициативу в мои руки. Всем своим видом демонстрирует готовность поддерживать разговор и отвечать на вопросы, но сама не навязывается. Не забалтывает пустым трепом возникающие паузы. Ох, непростая ты девочка, Полина. Небось, тренинги проходила по ассертивному поведению? *

– Так, значит, не испугались меня, Полина? – сам не знаю, зачем продолжаю упорствовать, требовать ответа на глупый, в общем-то, вопрос.

– А чего бояться? Не накинетесь же вы на меня с кулаками, в самом-то деле, – приподняла брови, изображая легкое удивление, и я поймал себя на том, что кончики пальцев закололо от желания провести по этим аккуратным бровям, пригладить их еще больше.

М-да. Вот уже и ирония появилась.

«Остановись, Казанцев! Не позорься! Пора бы уже извиниться да делом заняться. Она ведь сюда не для того пришла, чтобы с твоими тараканами воевать». Вот только слова извинений в горле застревают, не идут наружу.

Да и как извиняться-то? За что? Надо ведь объяснить, за что прощения просишь. За то, что хромой и кривой? Так ее, похоже, данный факт не особо напрягает. Как ни странно. Да и в чем – в чем, а в своих ранениях мне если и извиняться, так только перед собственной матерью, которая, когда увидела меня впервые после госпиталя, едва с сердечным приступом не слегла.

Сам не знаю, считать ли это трусостью, но извинения я решил для другого раза приберечь. И перешел к вопросам насущным.

– Что ж, Полина. Расскажите мне, каков ваш водительский стаж? На чем ездить привыкли? Механика? Автомат? И с чего вдруг в школу экстремального вождения пришли? Экстрим любите? – Врать, что рад знакомству, не стал. Не рад. Но выбора мне не оставили.

Оп!.. А вот тут моя собеседница смутилась. Глаза опустила. Голову склонила слегка.

– Стаж – часы в автошколе. Только то, что во время обучения наездила. Ну и еще десяток сверху. Ездила на механике.

– Так с какой же вы, Полина, целью, в «ЭргоДрайв» пришли? С вашим опытом, а точнее, с его отсутствием, нервишки пощекотать всякими фокусами из раздела высшего пилотажа я вам нескоро позволю.

– Для того и пришла, – девушка вздохнула тяжко, – чтобы почувствовать машину. Стать с ней единым целым. Научиться водить «на рефлексах» и не думать во время движения, где какая педаль, где какая передача. И на какую скорость переключаться в том или другом случае.

– Понял. Значит, на механике будем учиться ездить? – Цель Полина сумела обозначить вполне четко, оставалось уточнить кое-какие детали.

– Да. На механике.

– А своя машина есть?

– Почти, – какое-то странное заявление. Я его не понял.

– То есть, скоро будет? Новая? – решил уточнить.

– Ну, да. – Не стала спорить девушка.

– И какую решили взять? Мне ведь надо понимать, на какой из тренировочных автомобилей вас посадить.

– Фольксваген Поло, – призналась Полина. Вообще, она какая-то молчунья. Все из нее клещами вытягивать приходится.

Ну вот, выяснил, что хотел. Пора переходить к практической части. Посажу ее на Шкоду Фелицию: по габаритам машина почти такая же, пусть осваивается. Только вот проблема: нужно встать. Дойти до бокса. Пошевелил ногой – вроде слушается. И боль отпустила. Но все равно встать трудно сейчас будет без трости. Готовься, ученица. Сейчас тебе твой наставник цыганочку станцует. С выходом.

– Пойдемте, Полина, познакомлю вас с машиной, на которой первое время кататься будете.

Девушка тут же вскочила с готовностью, сумку со скамьи прихватила, обернулась ко мне. А я все еще сижу. Потому что встать, опираясь на одну левую ногу, проблематично.

Собрался с силами, оттолкнулся, поднимаясь. Повело вправо, как раз на Полину. Она как-то неожиданно шаг мне навстречу сделала, руку в локте согнула. Сам не заметил, как за эту руку ухватился. Поймал равновесие, выпрямился. Убрал свою ладонь с ее предплечья, заставил себя выговорить громко и отчетливо:

– Простите.

– Да ничего, – она сумку свою с правой руки на левую, освободившуюся, перевесила, словно для того и сгибала. – Куда идти?

Указал ей на четвертый бокс, сам пошел впереди, показывая дорогу. К счастью, пока сидел, мышцы отдохнули. Получалось идти, почти не хромая. Полина как-то удачно пристроилась рядом – по правую руку и на полшага позади. Вроде и спину взглядом не сверлит, но и меня под свой шаг подстраиваться не вынуждает. Не знаю, нарочно она так сделала, или случайно, но все равно спасибо. Избавила от неловкости.

______________________________________________

* Ассертивность (англ. Assertiveness – «настаивать на своем») - поведение, сочетающее внутреннюю силу и вежливость к окружающим. Это способность в ситуации внешнего давления корректно отстаивать свои интересы и свою линию поведения, спокойно говорить «нет» тому, что вас не устраивает и продолжать в социально приемлемой форме эффективно настаивать на своих правах.